Читать книгу: «Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов», страница 9

15
Племянница Али-паши

Хотя сердце герцогини трепетало, она решительно шагнула вперед. Капитан вдруг сделался необычайно учтив и подобострастно приподнял перед ней край алого шелка.

Посередине шатра, положив руку на спинку расшитого золотом дивана, стояла молодая женщина – высокая, стройная и очень красивая. Длинные волосы с вороным отливом обрамляли золотисто-смуглое лицо с маленьким ртом цвета спелой вишни, из-под прекрасно очерченных бровей живо глядели черные глаза.

Посередине шатра, положив руку на спинку расшитого золотом дивана, стояла молодая женщина…

В чертах ее лица было что-то от греческой статуи, некая упрямая сила, и чувствовалось, что эта женщина наслаждается славой собственной жестокости и больше привыкла властно повелевать, чем подчиняться.

Согласно моде знатных турчанок той эпохи, на ней были великолепные широкие шальвары из расшитого золотом белого шелка, простеганные изнутри, чтобы не просвечивали ноги, и короткая зеленая курточка с серебряным шитьем по краю и пуговицами из бесценных крупных жемчужин. Концы широкого пояса из красного бархата, завязанного узлом спереди, спускались до самых башмачков с загнутыми носами, сшитых из красной кожи с золотым орнаментом. Украшений ни в ушах, ни на руках она не носила, зато на поясе у нее висела маленькая сабля в серебряных ножнах, отделанных перламутром, с золотой рукоятью, инкрустированной сапфирами и изумрудами.

Когда она увидела вошедшую герцогиню в живописном албанском костюме, бледность которой подчеркивала красоту ее огромных карих глаз и пышных темных волос, у нее невольно вырвался крик восхищения:

– Какой красавец-капитан!

Потом, быстро взяв себя в руки и сделав рукой досадливый жест, словно отмахиваясь от случайно вылетевших слов, сказала с наигранной грубоватостью:

– Так чего тебе надо, эфенди?¹⁰

– Сейчас объясню, кадинадык¹¹.

– Кадинадык! – воскликнула Хараджа, иронически усмехнувшись. – Мой милый капитан, так тебе следует называть женщин, что стареют в раззолоченных и благоухающих гаремах, а не племянницу Али-паши.

– Я не турок, я араб, – ответила герцогиня.

– Ах вот оно что! Ты араб? А что, юноши твоей страны все так хороши собой, эфенди? Я представляла себе арабов не такими милыми. Те, кого я видела на галерах моего дяди, великого адмирала, вовсе на тебя не походили. Так кто же ты?

– Я сын паши Медины, – невозмутимо отвечала герцогиня, прекрасно поняв все, что сказала Хараджа, говорившая по-арабски.

– А! А твой отец сейчас в Аравии? – спросила Хараджа, еле заметно улыбнувшись.

– Может, ты с ним знакома, госпожа?

– Нет, просто в детстве я много лет провела на берегу Красного моря. А теперь плаваю только по Средиземному. Так кто тебя послал?

– Мулей-эль-Кадель.

Лицо племянницы великого адмирала едва заметно дрогнуло.

– И что же он от меня хочет? – спросила она, чуть нахмурив брови.

– Он послал меня попросить, чтобы ты уступила ему одного из пленных христиан, взятых в Никозии.

– Христианина! – удивленно воскликнула Хараджа. – Кого из них?

– Виконта Гастона Л’Юссьера.

– Того француза, что воевал на службе у Венецианской республики?

– Да, госпожа.

– А по какой причине Дамасский Лев интересуется этим псом-гяуром?

– Не знаю.

– А его преданность Магомету, его вера, случаем, не пошатнулась?

– Не думаю.

– Я нахожу, что Дамасский Лев слишком великодушен.

– Можно сказать, это великодушие рыцаря.

– Турку это не к лицу, – сухо бросила племянница паши. – На что ему сдался этот человек, мой милый капитан?

– Точно сказать не могу, но предполагаю, его хотят отправить в Венецию в качестве посла.

– Кто хочет отправить?

– Думаю, Мустафа.

– И великий визирь не знает, что этот христианин принадлежит моему дяде? – почти в гневе спросила Хараджа.

– Мустафа – главнокомандующий турецкой армией, госпожа, и все, что он делает, одобрено султаном.

– Какое мне дело до великого визиря, – пожав плечами, заявила племянница паши. – Здесь командую я, а не он.

– Итак, ты отказываешься, госпожа?

Вместо ответа Хараджа хлопнула в ладоши. Сразу появились два чернокожих раба и опустились перед ней на колени.

– Есть у вас чем угостить этого эфенди? – спросила она, не удостоив их даже взглядом.

– Есть йогурт, госпожа, – ответил один из них.

– Несите, презренные рабы.

Затем, повернувшись к герцогине с приветливой улыбкой, сказала:

– Здесь мало что есть, но в замке я окажу тебе гораздо лучшее гостеприимство, мой милый капитан. Надеюсь, ты не собираешься сразу от меня ускользнуть.

И тут, сразу посерьезнев, она вытянулась на диване в самой соблазнительной позе, подложив руку под голову и закутавшись в длинные черные волосы, а затем спросила:

– Чем занимается Мулей-эль-Кадель в лагере при Фамагусте?

– Отдыхает и залечивает рану, – ответила герцогиня.

Хараджа вскочила на ноги, как подстреленная львица, бросив на герцогиню пылающий взгляд.

– Он ранен! Кем?

– Христианским капитаном.

– Когда?

– Тому уже несколько дней.

– При штурме?

– Нет, на поединке.

– Он! Непобедимый Дамасский Лев! Первый и самый доблестный клинок армии! О! Этого не может быть!

– То, что я говорю, правда, госпожа.

– Его ранил христианин?

– Да, молодой капитан.

– Он что, бог войны, этот юноша?

– Он, несомненно, сильный боец, госпожа.

– О, как я хотела бы его увидеть! – вспыхнув, вскричала Хараджа.

– Но он же пес-христианин, госпожа.

– Христианин или турок, он, должно быть, великий герой, полубог!

Герцогиня еле заметно улыбнулась, но племянница великого адмирала не заметила иронии.

Обе надолго замолчали. Хараджа неподвижно стояла посередине шатра и нервно теребила рукоять своей сабли, а ее глаза, вспыхнув мрачным огнем, впились в изображение огромного льва на роскошном марокканском ковре, покрывавшем весь пол.

– Сражен! – пробормотала она, словно говорила сама с собой. – Он! Непобедимый Дамасский Лев! Значит, на Кипре нашелся человек сильнее и прославленней его? Сильнее льва! Но его сразить мог только тигр! Кто же он? О! Как бы я хотела познакомиться с ним!

– Я ведь сказал тебе, что Мулея-эль-Каделя победил христианин, – напомнила герцогиня.

Хараджа презрительно подняла плечи:

– Вера! Крест или ислам, какая женщине разница? К ее сердцу это не имеет никакого отношения.

– Может, ты и права, – ответила герцогиня.

Хараджа вскинула на нее глаза, несколько мгновений пристально ее изучала, а потом вдруг спросила:

– А ты герой, мой прелестный капитан?

Вопрос явно застал герцогиню врасплох, она несколько секунд помолчала, потом сказала:

– Если в твоем замке, госпожа, есть достойные шпажисты, можешь им сказать, что я готов сразиться с любыми, один против двоих, и они будут побеждены. Когда пожелаешь!

– Ты одолеешь даже Метюба?

– А кто это?

– Лучший клинок флота.

– Пусть придет.

– А ты не хотел бы, эфенди, помериться силами с Мулеем-эль-Каделем?

– Многие пробовали.

– Но Мулей – твой друг.

– Это верно, госпожа.

– Ты никогда не сходился с ним в поединке?

– Нет.

– Я посмотрю нынче вечером, каков ты в бою. Мне нравятся только смельчаки, которые умеют побеждать и убивать.

– Когда ты прикажешь, госпожа, я покажу, как сражается сын паши Медины.

Хараджа снова на нее посмотрела и прошептала про себя:

– Красив и смел. А что больше? Красив или смел? Ладно, посмотрим.

В этот момент слуги внесли золотое блюдо с двумя серебряными чашами великолепной чеканки, наполненными йогуртом.

– Отведай пока этого, эфенди, – сказала племянница паши. – А я велю седлать моего коня. В моем замке ты гость, и я найду чем тебя занять. Мне нравится твоя компания, и несколько дней ты проведешь со мной.

– А как же Мулей-эль-Кадель?

– Подождет, – небрежно ответила Хараджа.

– Я тебе сказал, что приказ доставить виконта в Фамагусту, возможно, отдал Мустафа.

– И этот тоже подождет. Я не привыкла, чтобы мне кто-то приказывал, даже султан. Кипр – не Константинополь, а Средиземное море – не Босфор. Эй, вы, презренные рабы, седлайте моего скакуна.

– Еще один вопрос, госпожа.

– Говори, эфенди.

– А мог бы я взглянуть на виконта?

– Его здесь нет, – ответила Хараджа. – Нынче утром я отправила его обследовать дальнее болото, мне сказали, что там много пиявок.

– И ты его заставишь их ловить? – спросила герцогиня, еле сдерживая ужас.

– Нет, он будет только руководить работой. Мустафа и Мулей-эль-Кадель найдут его не слишком истощенным. Этот аристократ меня заинтересовал, хотя он такой же пес-христианин, как и все они. Однако он может заплатить хороший выкуп, а люди богатые даже у племянницы адмирала вызывают некоторое почтение. Поднимайся, мой милый капитан. В замке гораздо приятнее, чем на этих вонючих болотах.

Герцогиня доедала йогурт, украдкой насмешливо поглядывая на племянницу паши, а доев, сказала:

– Я готов, госпожа, выезжаем, когда пожелаешь. Женщин не заставляют ждать, как говорят в западных странах.

Хараджу, похоже, заинтересовала последняя фраза, потому что она сразу спросила:

– А ты путешествовал по христианским странам?

– Да, госпожа. Мой отец хотел, чтобы я познакомился с Испанией, Францией и прекрасной Италией.

– Зачем?

– Чтобы я совершенствовался во владении оружием.

– Значит, если представится случай, ты сможешь биться и оружием с прямым клинком?

– Более того, на мой взгляд, такие клинки лучше кривых турецких сабель.

– Берегись. Метюб – прекрасный фехтовальщик, и его не испугают ни итальянская или французская шпага, ни турецкая сабля.

– Кто знает, госпожа.

– А ты уверен в крепости своей руки, эфенди, ведь ты еще так молод!

– При чем тут возраст? Все дело в умении и точности удара, а не в возрасте.

– Ладно, посмотрю на тебя сегодня вечером в поединке с Метюбом.

– Я его не боюсь.

– Не боишься первой и храбрейшей шпаги флота?!

– Ты мне это уже говорила, – ответила герцогиня, улыбнувшись приветливо и немного лукаво. – Мы сразимся, и думаю, ты будешь довольна.

– Я стараюсь свести знакомство с лучшими фехтовальщиками из мусульман. Кафир!

– Я здесь, госпожа, – отозвался слуга, входя в шатер.

– Мой конь?

– Уже готов.

– Капитан, в замке Хусиф нас ожидает завтрак.

– Я к твоим услугам, – сказала герцогиня, склонившись перед грозной турчанкой. – А как же виконт Л’Юссьер?

– Он приедет завтра. Это важный вопрос – пиявки в моих болотах. Они могут стать источником больших доходов, а киприоты об этом и не догадываются. Странное дело! Получается, что этим тварям христианская кровь нравится больше, чем мусульманская. Может, она слаще на вкус?

– Может быть, – ответила герцогиня, бросив на племянницу паши мрачный взгляд.

– Мой милый капитан, мы отъезжаем!

Они вышли из шатра. Чернокожий слуга держал под уздцы белого арабского скакуна под длинным красным чепраком с золотым шитьем и с усыпанным мелкими бриллиантами султаном на голове.

– Мой боевой конь, – сказала Хараджа. – Мне прислал его Джебель Шамар. Думаю, на Кипре не найдется коня быстрее его. Я его очень люблю, и ты, как араб, наверное, знаешь, что в сердцах твоих соотечественников первое место занимает конь, а потом уже жена. Это верно, капитан?

– Да, госпожа.

– Странные люди арабы! Ведь, как говорят, в их стране столько красивых женщин! У Магомета тоже, наверное, был недурной вкус. Да, вот еще что: скажи мне, как тебя зовут?

– Хамид.

– Хамид… а дальше?

– Элеонора.

– Элеонора! – воскликнула племянница адмирала. – А что означает это имя?

– Не могу тебе сказать.

– По-моему, оно не турецкое и не арабское.

– Мне тоже так кажется, – с тонкой иронией произнесла герцогиня.

– Может, оно христианское?

– Не знаю.

– Элеонора! Что за странный каприз, что за странная фантазия пришла в голову твоему отцу, когда он давал тебе такое имя? Но оно красивое и звучное. Садись на коня, Хамид-Элеонора. К полудню будем в замке Хусиф.

Племянница паши вскочила в седло без чьей-либо помощи, с ловкостью и быстротой настоящей наездницы, и крикнула, отпустив поводья:

– За мной! Держись рядом, милый капитан! Заставим твою свиту поторопиться!

16
Причуды Хараджи

Отряд безудержно ринулся вперед, ибо Хараджа короткими и резкими ударами руки и дикими криками пустила своего арабского скакуна в бешеный аллюр.

Эта странная женщина, казалось, была в настоящем опьянении от неистовой скачки. Может быть, это напоминало ей лавирование на дядиных галерах, когда ветра Средиземного моря свистели в ушах.

Ни внезапные прыжки скакуна, когда он перелетал через трещины и расщелины, ни тряска ее не трогали и ей не мешали. В седле она держалась прямо, словно слилась воедино с конем.

Лицо ее оживилось, черные глаза горели, длинные волосы развевались по ветру. Она непрерывно пришпоривала коня, вдыхая воздух полной грудью и покрикивая между рывками уздечки и грубоватым похлопыванием по холке:

– Поднажми, капитан, арабский скакун не может отставать!

Герцогиня, прекрасная наездница, превосходившая в этом искусстве многих мужчин, невероятными усилиями заставляла своего коня держаться ноздря в ноздрю со скакуном племянницы паши.

А вот эскорт постепенно отставал, все более отдаляясь, несмотря на крики и безжалостное пришпоривание несчастных животных. Не отставать от женщин удавалось только турку и Перпиньяно.

Эта дьявольская скачка продолжалась минут двадцать и утихла только на площади перед замком.

Молниеносно развернув коня, чтобы заставить его притормозить, герцогиня спешилась и хотела помочь Харадже, но та остановила ее властным жестом:

– Племянница Али-паши спешивается и идет на абордаж без помощи оруженосцев или матросов.

Она ловко спрыгнула на землю, даже не опираясь на стремена, обернулась к герцогине и сказала с вызывающей улыбкой:

– Мой милый капитан, ты гость моего замка, и любое твое желание для меня – приказ.

– Ты слишком любезна, госпожа. Я постараюсь не злоупотребить твоим гостеприимством.

– Напротив, я требую, чтобы ты им злоупотребил, – ответила Хараджа.

– Но тогда уже не я буду командовать, – рассмеялась герцогиня.

Племянница адмирала на секунду задумалась над таким ответом, потом тоже рассмеялась:

– Ты прав, капитан. Я и правда, как обычно, принялась раздавать приказы. Это дурная привычка, но что ты хочешь? Я привыкла приказывать, а не подчиняться. Пойдем, завтрак уже готов: я слышу, муэдзин приступил к полуденной молитве.

Потом, махнув рукой и едва заметно пожав плечами, прибавила вполголоса:

– С пророка хватит и молитвы жреца. А Бог велик, он может сделать для нас исключение, по крайней мере на сегодня.

– Что она за женщина? – прошептала про себя герцогиня. – Она жестока к христианам, потому что они не мусульмане, а сама потешается над религией пророка и Аллаха. Будь начеку, Капитан Темпеста!

Хараджа отдала коней на попечение конюхов, которые бегом прибежали из замка, представила им свиту герцогини и, по-свойски взяв ее за руку, поднялась по лестнице и вошла в просторный зал, где у дверей дежурили двое арабов в длинных белых плащах с большими красными кистями на капюшонах и саблями наголо в руках.

– Завтрак готов? – спросила Хараджа, даже не взглянув на них.

– Да, госпожа, – отвечали стражники, поклонившись до земли.

Зал, как и все гостиные в турецких домах, был обставлен очень элегантно, хотя и просто. Никаких огромных столов или тяжеловесной резной мебели в нем не наблюдалось.

Несколько диванов с шелковой узорчатой обивкой, обилие занавесок и ковров, сверкающих серебряным и золотым шитьем, легкие этажерки по углам, на стенах паноплии¹² с красиво развешенной коллекцией оружия из всех стран Европы и Азии. Там были громоздкие длинноствольные аркебузы без узоров и инкрустаций, аркебузы турецкие и персидские, богато украшенные золотом и резными фигурами, сабли, ятаганы, французские и итальянские шпаги, кинжалы, мизерикордии – клинки с короткими, узкими лезвиями – и еще много всего.

Посередине зала стоял изящно сервированный стол, покрытый желтой, с белыми цветами, шелковой скатертью, и на нем серебряные тарелки с дивной гравировкой, бокалы и рюмки, а также вазы из муранского стекла.

– Садись, мой милый капитан, – сказала Хараджа, уютно устраиваясь в небольшом старинном кресле с парчовой обивкой. – Мы будем завтракать вдвоем и сможем поговорить свободно, никто не будет нам мешать. А об эскорте не беспокойся, эфенди, их отлично примут, и у них не будет повода обижаться на отсутствие гостеприимства. У меня прекрасные повара, а продукты доставляют прямо из Константинополя и с островов Архипелага – все, что пожелаю. Кстати, ты вовремя приехал, я угощу тебя волшебной рыбой из Балаклавы.

– Из Балаклавы! А что это за рыба?

– Как, ты не знаешь легенду о волшебной рыбе?

– Нет, госпожа.

– Я тебе расскажу, когда будем ее есть.

– Нет, все-таки она странная… – пробормотала про себя герцогиня.

Хараджа взяла со стола серебряный молоточек и ударила в золотой колокол.

Вскоре поднялась штора, скрывавшая дверь, и появились четверо чернокожих рабов, которые несли серебряные тарелки с крошечными сладкими пирожками, пропитанными всяческими эссенциями. Мусульманские женщины обожают такие закуски.

– Они возбудят твой аппетит, – сказала Хараджа герцогине. – А потом нам подадут знаменитую рыбу.

Герцогиня попробовала несколько пирожков, оценив их необычный вкус, и в зал вошли еще двое слуг с золотым блюдом, где лежали несколько рыбин с золотой чешуей. Но вот что странно: у каждой рыбины на правом боку было большое черное пятно.

– Это редкое кушанье, и я счастлива тебя им угостить, эфенди, – сказала Хараджа. – Думаю, даже самому султану нечасто доводится его есть: жадные муллы неохотно уступают этих рыб. Мне они стоят очень дорого, думаю даже, что золото гораздо дешевле этих обитательниц водоемов Балаклавского монастыря.

– Я не знаю, что это за монастырь, мне не приходилось воевать за пределами Аравии и Малой Азии.

– Сначала попробуй рыбу, – сказала Хараджа и протянула герцогине ножик с золотым лезвием.

Знатная гостья очистила одну рыбину и принялась за еду.

– Волшебный вкус, госпожа, на Красном море такие великолепные рыбы не водятся.

– Еще бы!.. Монахи не каждому их продадут, они предпочитают сами их есть, – с улыбкой отозвалась Хараджа. – И я понимаю, почему они такие дорогие. Но мне потраченных денег не жалко, ведь я могу предложить тебе блюдо, достойное султана Константинополя. И кто бы мог сказать, что когда-то эти рыбины сами спрыгнули со сковороды?

– Вот эти?

– Их предки.

– Что ты говоришь?

– Самая что ни на есть подлинная история, эфенди. Рассказывают, – продолжала Хараджа, не отрываясь от еды, – что Магомет Второй, наш великий султан, решил в определенный день штурмовать Константинополь.

– Двадцать девятого мая тысяча четыреста пятьдесят третьего года, – сказала герцогиня.

– Ты хорошо знаешь историю, милый капитан. Ты, наверное, неплохо образован?

– Очень мало, госпожа. Продолжай, прошу тебя.

– Так вот, поскольку тебе известно, что происходило в давние времена, ты, наверное, знаешь, что при Константине Одиннадцатом¹³ Драгаше, последнем из Палеологов, греки организовали прочную оборону, причем сам Константин предварительно принял покаяние в храме Святой Софии.

– Да, я слышал, мне об этом рассказывали старики-учителя.

– Войска Магомета, которые поклялись любой ценой завоевать древнюю Византию, а из храма Святой Софии сделать самую великолепную мечеть Востока, при первых лучах зари бросились на штурм и сверхчеловеческим усилием начали занимать башни, несмотря на отчаянное сопротивление, которое оказывали воины Палеолога.

Увидев, что наши отважные воины теснят их и без конца наступают, не обращая внимания на ураган стрел, летящих навстречу, греки отправили одного из солдат в монастыри, чтобы предупредить священников о падении города.

В одном из монастырей, под названием Балаклава, как раз жарили рыб особой породы, которых монахи разводили в специальных бассейнах. Рыбы очень высоко ценились из-за вкусного мяса, повар собирался уже снимать готовых рыбин со сковороды с кипящим маслом. Услышав известие, которое принес солдат, он пожал плечами, не поверив, что мусульманам удастся взять город, и крикнул:

«Если то, что сказано, – правда, пусть эти зажаренные рыбы спрыгнут со сковороды и поплывут. Иначе я не поверю в то, о чем рассказывает этот человек».

Едва он произнес эти слова, как все с изумлением увидели, как рыбы выпрыгнули из сковороды, ожили и заскользили по гладкому полу.

Все с изумлением увидели, как рыбы выпрыгнули из сковороды, ожили и заскользили по гладкому полу.

Весть о таком чуде достигла ушей Магомета, и он узрел в этом знак могущества пророка, велел разыскать рыб, которые были еще живы, и выпустить их в дворцовый бассейн.

– А те рыбы, что мы едим, произошли от тех самых? – спросила герцогиня.

– Да, эфенди. Посмотри внимательно, и ты увидишь у каждой на правом боку черное пятно. Оно – как фабричная марка. Ты веришь, что это чудо действительно случилось?

– Я в этом сомневаюсь, госпожа.

– И я тоже не верю ни капельки, – с веселым смехом сказала Хараджа. – У пророка в тот день, наверное, были более важные дела, чем рыбы из Балаклавского монастыря. Как бы там ни было, ты же не станешь отрицать, что они очень вкусные.

– Исключительно, – ответила герцогиня, глядя на нее с возрастающим удивлением.

Эта странная женщина, похоже, не только подтрунивала над пророком, она его просто высмеивала.

За рыбой последовали другие кушанья, все поданные на золотых и серебряных тарелках, фрукты из Египта и Триполитании и какие-то сласти с сильным ароматом. А потом слуга принес кофе, который герцогиня выпила с превеликим удовольствием, поскольку в те времена кофе был доступен только очень богатым аристократам в Турции и ценился на вес золота.

Хараджа без умолку болтала и смеялась, а когда слуги убрали со стола кофейные чашечки, велела принести себе резную серебряную шкатулку, украшенную драгоценными камнями. Оттуда она вынула две тоненькие белые трубочки и одну протянула герцогине.

– Что это такое? – спросила герцогиня, с любопытством разглядывая трубочку.

– Их курят, внутри, под тонкой бумагой, табак. Разве ты никогда не видел таких в нашей стране, эфенди?

– Нет, госпожа.

– А что, в Аравии не курят?

– Курят. В основном трубки, и то тайком: за это могут отрезать нос или губы. Ты же знаешь, Селим запретил курить табак, а тех, кто на этом попадется, ждет суровая расправа.

Хараджа снова звонко рассмеялась:

– Думаешь, я боюсь Селима? Он в Константинополе, а я здесь. Пусть только пошлет ко мне своих судей, и посмотрим, что я с ними сделаю. У меня на вершинах башен есть специальные столбы, и эти типы прекрасно будут смотреться в качестве флюгеров. Так что можешь свободно курить, мой милый капитан, и получишь большое удовольствие, когда нежный и ароматный дымок тебя чуть-чуть опьянит.

Она закурила сигарету – их тогда только-только начали производить, – глубоко затянулась и медленно выпустила дым, вытянув трубочкой красивые красные, словно кораллы, губы.

– Селим! Нерадивый и ленивый султан. Ему неохота заниматься делами, и он позволяет втягивать себя в гаремные разборки. Единственное, на что он способен, – это устраивать кровавую резню на потеху своим красоткам. О! Он ни капельки не похож ни на Магомета Второго, ни на Сулеймана. Если бы у него не было таких великих полководцев, как Мустафа и мой дядя Али, Кипр так и оставался бы в руках венецианцев, и не исключено, что галеры республики снова стали бы угрожать Константинополю.

– Но я слышал, госпожа, что и тебе не так уж противны кровавые зрелища.

– Я женщина, эфенди.

– Не понимаю.

– Чем занимаются у вас в Аравии женщины?

– Хозяйством. Смотрят за верблюдами, готовят мужьям еду.

– Значит, им есть чем себя развлечь, – сказала Хараджа, нарочито медленно затянувшись.

– Есть, госпожа.

– А какие развлечения у турецких женщин? Они заперты в гаремах, вдали от городского шума, как заживо погребенные. Им быстро надоедают и изысканные ароматы, и танцы невольниц, и рассказы старух. Ими овладевает глубочайшая скука и властное желание сильных, а значит, жестоких эмоций. Им начинает нравиться зрелище людских страданий, они мечтают о крови и убийствах и постепенно становятся черствыми и злыми. Я провела юность в гареме своего дядюшки. Разве я могла вырасти другой, не такой, как все турчанки? Да все мы одинаковы: что турчанки, что христианки.

– О! – вскричала герцогиня и энергично махнула рукой, словно отметая такой довод.

– Послушай, эфенди. Однажды юная и очень красивая христианка шестнадцати лет от роду резвилась на берегу Средиземного моря под присмотром гувернантки. И вдруг из-за скал стремительно, как газели, выскочили пираты, не обращая никакого внимания на летевшие в них стрелы стражников замка. Они убили гувернантку, а девушку похитили. Она не была турчанкой, она была из знатного итальянского рода. Несмотря на все ее мольбы и слезы, ее привезли в Константинополь и продали как рабыню управляющему султана. Ее красота поразила Сулеймана, и он сделал ее своей любимой женой. Девушка забыла свою страну, свою религию, отца, который, наверное, ее оплакивал, и очень быстро ею овладела все та же глубочайшая скука. Этот недуг поражает не только турчанок. И христианка стала настоящим жестоким монстром. Когда она почувствовала, что все завидуют роскоши и благополучию, которые она любила выставлять напоказ, ее жизнь превратилась в сплошное исполнение смертных приговоров. Фавориток своего супруга и повелителя она передушила шелковым шнурком и велела бросить в Босфор. Дочерей Сулеймана она тоже не пощадила: эта тигрица в юбке однажды ночью выбросила их в Черное море, зашив в один мешок с петухом и котом, чтобы их агония была мучительной. Что еще? Она с улыбкой повелела зарезать старших дочерей султана прямо в его шатре, благо он в то время был на войне. И с той же улыбкой, даже со смехом, она пыталась отравить юного наследника трона, угостив его засахаренными фруктами. Так кто она была – турчанка или христианка? Скажи, эфенди!

– А как ее звали?

– Курремсултана.

– Иными словами, Роксолана.

– Да, и так ее тоже называли.

– Может, она надышалась отравленным воздухом Босфора, – сказала герцогиня.

– Может быть, может быть… Ах!

– Что, госпожа?

– Я забыла кое-что очень интересное.

– Что?

– Ты ведь друг Дамасского Льва.

– Я уже тебе говорил.

– И ты утверждаешь, что не побоялся бы сразиться с этим непобедимым смельчаком?

– Думаю, не побоялся бы, – ответила герцогиня, которая держалась настороже, поскольку не понимала, к чему клонит эта странная женщина и чего она добивается.

– Видишь ли, эфенди, порой после обеда меня одолевает та же кровожадная скука, что так часто мучила Роксолану. Я турчанка, следовательно, имею на это больше оснований, чем Курремсултана.

– Не понимаю, госпожа.

– Я бы хотела увидеть, как ты сразишься с капитаном Метюбом, который хвалится, что он лучший фехтовальщик в войске моего дядюшки.

– Если ты того хочешь, госпожа, – отозвалась герцогиня, едва заметно нахмурив брови.

И прошептала про себя:

– Эта женщина заставляет дорого платить за свои обеды. Вероятно, для аппетита за ужином потребуется мертвец?

Хараджа встала и сказала, подойдя к развешенному на стене оружию:

– Смотри, эфенди, здесь есть любое оружие, какое только может пожелать такой воин, как ты: ятаган, персидский кинжал, оружие с прямыми лезвиями из Франции и Италии, кинжалы. Мой капитан владеет всеми, значит, дело за тобой: ты должен выбрать себе оружие.

– Я выбираю прямой клинок, так я смогу лучше всего показать свое искусство, – сказала герцогиня.

– Метюб владеет и прямым клинком, и турецкой кривой саблей, – почти небрежно заявила Хараджа.

Однако в ее голосе все-таки прозвучала нотка раскаяния. Она подошла ближе и сказала, пристально глядя на герцогиню:

– Милый капитан, скажи по совести, ты действительно настолько в себе уверен? Мне будет очень жаль, если ты, такой молодой и красивый, падешь мертвым к моим ногам.

– Хамид-Элеонора никого не боится, – гордо отвечала герцогиня. – Зови своего капитана.

Хараджа ударила серебряным молоточком в бронзовый гонг, подвешенный на консоли, и холодно приказала прибежавшему тотчас слуге:

– Пусть скажут капитану Метюбу, что я жду его здесь. Хочу полюбоваться, как он будет рисковать жизнью.