Одним лайком меньше

Глава 3

Эмми

Странное это дело – быть интернет-знаменитостью. Когда кто-то пристально на меня смотрит или толкает приятеля в бок, указывая в моем направлении, я не сразу вспоминаю, что миллион человек знают меня в лицо. Машинально проверяю, не заправила ли ненароком юбку в трусы, и только потом мне приходит в голову, что эти люди смотрят на ПростоМаму, а не на мою голую задницу. Иногда они подходят поболтать – все лучше, чем молча пялиться. Не то чтобы я жалуюсь – если выставляешь себя на всеобщее обозрение, надо быть готовой к любопытным взглядам.

Сегодня по пути от дома до офиса моего агента такое случалось трижды. Парень, севший на той же станции, не сводил с меня глаз. Нет бы помочь спустить коляску по лестнице! Возможно, обычный извращенец, но, судя по его взгляду, он уже видел меня в нижнем белье. Того, кто придумал хэштег #бодипозитивнаямама, надо стукнуть чем-нибудь тяжелым. В последнее время ленты соцсетей забиты дебелыми телесами; инстамамочки постят фотки голых животов, во всеуслышание признаются в любви к своим складкам и растяжкам, поскольку «вырастили там нового человека», и никто не смеет сказать, что вообще-то им не мешало бы скинуть пару килограммов.

Потом я встретила Алли, начинающую инстамамочку из Девона. Она увидела меня издалека и сломя голову ринулась ко мне, чтобы сфотографироваться со мной на фоне знака «Оксфорд-серкус» (вот что значит носить одежду брендов, которые рекламируешь, – тебя очень легко заметить). Алли заставила своего ошарашенного мужа нас фотографировать и взяла на себя руководство процессом, выкрикивая команды и проверяя каждый снимок («Выше! Пусть будет видно дорожный знак! Мои туфли не попали в кадр!»).

– Это первые выходные после рождения Адриана, которые мы с Крисом проводим наедине. Сыну уже два года. Какое счастье, что мы вас встретили! Вы – мой кумир! Благодаря вам я поверила, что могу остаться собой, несмотря на появление ребенка, – тараторит Алли, просматривая фотографии. – По вашему примеру я завела блог после увольнения, на шестом месяце беременности. Решила – стану мамой, которая занимается собственным бизнесом, на своих условиях. Сильной женщине с ребенком есть о чем заявить миру. Блог ПростоМамы – моя Библия! – Она стискивает руки на груди.

Медвежонок вот-вот расплачется. Алли, кажется, тоже.

– Алли, это потрясающе, спасибо тебе большое, но я точно не святая. Прости, мне пора – нужно покормить Медвежонка, а я не готова выставлять грудь напоказ в метро. Отметь меня в своем посте, и я подпишусь на твой блог. – На этом я откланиваюсь.

В третий раз меня останавливают у турникета. Женщина по имени Кэролайн желает поделиться подробностями борьбы с послеродовой депрессией. По ее словам, я стала для нее источником вдохновения. Знание, что на свете есть кто-то, проходивший через то же самое, помогало ей не сойти с ума от безнадеги и одиночества. Она показывает мне многоразовый стакан #серыебудни и чехол для телефона #простомама.

– Помни, Кэролайн: ты хорошая мать. Для твоего малыша ты самая лучшая на свете. – Крепко обнимаю ее.

Выхожу из метро, волоча тяжелую коляску, и лишь за три ступеньки до конца лестницы мне предлагают помощь. «Спасибо, все в порядке», – с улыбкой отвечаю я. Страшно подумать, что придется взгромоздить коляску и ребенка в офис Айрин, на пятый этаж. Вообще-то у главного агента Британии, представляющего знаменитых онлайн-мамочек, офис мог бы находиться и пониже. Впрочем, Айрин никогда не интересовалась детьми. Не исключено, что она нарочно выбрала помещение на последнем этаже, к которому ведет невероятно крутая и узкая лестница, чтобы отучить клиентов от дурной привычки приводить с собой отпрысков.

Ставлю коляску на землю, достаю из кармана санитайзер для рук и телефон. Семь пропущенных звонков, все от Дэна. «О господи, – думаю я, представляя, как мой муж раздраженно открывает и закрывает ящики буфета в поисках соуса песто, а в это время Коко хнычет, требуя еды. – Что опять стряслось? Дуршлаг найти не можешь?»

Через мгновение мелькает мысль: а вдруг на самом деле что-то серьезное?

Дэн не берет трубку. Меня охватывает паника.

Слушаю гудки, убеждая себя, что все в порядке и глупо так волноваться.

Гудки все еще идут. Возможно, говорю я себе, у телефона случайно нажалась кнопка вызова, поэтому Дэн и не отвечает. Наверняка они с Коко на детской площадке, прекрасно проводят время.

Гудки все еще идут.

Гудки все еще идут.

* * *

Название паба. Три буквы: «р», «д» и заглавная «Н». К счастью, мне всегда хорошо давались кроссворды. Грейс тоже любила их разгадывать. С кроссвордами обычно так: даже если занимаешься чем-нибудь другим, все равно бессознательно думаешь над трудным словом. Мозг работает сам по себе, проводит связи, которые ты в процессе размышления пропустил или не счел важными. А когда через несколько часов берешь в руки газету и карандаш – ответ тут как тут, только и ждет, чтобы его записали.

Я решительно взялась за дело. Буквы «рд» в названии паба – скорее всего, часть слова «лорд». Лорд Н… Возможно, «Лорд Нельсон».

Во рту пересохло. Сердце вот-вот выскочит из груди.

Прочитав все посты и интервью ПростоМамы и прослушав ее подкасты, я по крупицам собрала драгоценную информацию об Эмми и ее семье. Например, мне известно, что они живут в восточной части города, в десяти минутах от торгового центра «Уэстфилд». Рядом находится большой парк, где Эмми гуляет с коляской. Когда она работала в журнале, то ездила в офис на велосипеде вдоль канала. Неподалеку есть станция метро, супермаркет «Теско» и две начальные школы (как выражается Эмми, хорошая и еще одна). Они точно не живут в районах, которые Эмми считает слишком дорогими. Как минимум два раза она упоминала, что хотела бы поселиться ближе к супермаркету «Уэйтроуз». За углом есть автозаправка, где она иногда покупает подгузники, журналы или шоколадку.

Негусто, конечно, но сегодняшняя находка – уже кое-что.

Если верить «Гуглу», в Лондоне восемь пабов под названием «Лорд Нельсон». Три на западе, один на юге, еще один на самой окраине, практически в Мидлсексе.

Остаются три. Вбив индекс первого в «Стритвью», я сперва решила, что попала в точку. Район выглядел весьма похожим на описание Эмми: за углом – станция метро, в шаговой доступности – автозаправка и «Теско». Однако сам дом оказался неподходящим. Эмми Джексон не может жить в таунхаусе с посеревшими тюлевыми занавесками и дверью, крашенной красной глянцевой краской. Соседние здания не лучше: у одного на окне плакаты с рекламой приюта для животных, у второго палисадник зарос сорняками, а на подъездной дорожке стоит развалюха с кирпичами вместо колес.

Второй «Лорд Нельсон» расположен на крыше клубного дома.

Витрина третьего закрыта металлическими рольставнями. Похоже, этот паб уже некоторое время не работает.

Расследование зашло в тупик. Я даже достала журнал из стопки макулатуры, чтобы проверить – вдруг я упустила нечто важное. Нет, никакой ошибки: действительно паб, действительно напротив дома, и буквы те же. Ответ не сходится. А вдруг все, что ПростоМама говорила и писала о своем районе, – просто искусная выдумка, чтобы сбить со следа? Может, они живут совершенно в другой части Лондона?

Однако ни один из оставшихся пяти «Лордов Нельсонов» тоже не подошел. Один – напротив парка, второй – у автострады. Обстановка вокруг совершенно не совпадала с той, что была видна из окна дома Эмми на фотографии.

Я в изнеможении выключила компьютер и отправилась на кухню, чтобы заварить чаю. Уже почти десять. Вечер, суливший большую удачу, принес только разочарование. Я вернулась в гостиную и включила новости. Через пять минут выключила телевизор и легла спать. Погасила ночник, завела будильник и принялась думать о домашних делах. И тут меня осенило.

Лорд Нейпир.

Паб напротив вокзала в моем родном городе назывался «Лорд Нейпир».

Я включила свет и села за компьютер. Пока тот загружался, я нетерпеливо барабанила пальцами по столу.

В Лондоне есть три паба с названием «Лорд Нейпир», один из них в Восточном Лондоне. Я нашла его на «Гугл»-карте.

Станция метро – в пяти минутах ходьбы. За углом – автозаправка. Рядом супермаркет «Теско». Неподалеку проходит канал.

Я проверила, за сколько времени можно добраться от паба (или дома напротив) до «Уэстфилда». Ответ: ровно десять минут по Центральной линии.

Я ввела индекс на «Стритвью». Открыла газетную статью. Перевела взгляд с экрана на фотографию, с фотографии на экран. Все сходится. Я прокрутила бегунок, пока не увидела дом напротив. Новые занавески, свежевыкрашенная темно-серая дверь, жалюзи.

Привет, Эмми.

Дэн

Возьми трубку. Возьми трубку. Возьми, твою мать, трубку!

Связь определенно есть. Длинные гудки стихают, включается автоответчик. Эмми должна уже выйти из метро. Почему тогда автоответчик?

О господи…

Наверное, каждый родитель хоть раз в жизни через такое проходил. Внутри все сжалось, кожу покалывает, в горле пересохло, в висках стучит, дыхание сперло; ты лихорадочно оглядываешь толпу, шаришь взглядом на уровне пояса, на уровне детского роста, потому что твой ребенок, еще пару секунд назад крепко державший тебя за руку, вдруг исчез. Ты говоришь себе: ничего страшного, просто отстала поглазеть на витрину с игрушками, ее внимание привлекло что-то интересное (афиша, киоск со сладостями, блестящее стеклышко), вот она и остановилась посмотреть. Однако воображение рисует наихудшие варианты развития событий.

Мы с Коко в «Уэстфилде», торговом центре неподалеку от бывшего Олимпийского парка, посетили два обувных магазина и зашли в третий. Мне наконец-то удалось найти пару вполне приличных туфелек, которые подходят по размеру и более-менее по вкусу Коко. Я на минуту выпустил ее руку, чтобы расплатиться и взять пакет с покупкой, повернулся спросить, что она хочет на обед, – и моей дочери рядом не оказалось.

Я не сразу начинаю беспокоиться. Наверное, Коко за одним из стендов. Возможно, решила еще раз взглянуть на блестящие кроссовки с подсветкой в подошве, которые ей так понравились…

Магазин небольшой, в четверг утром покупателей немного. Через пару минут я убеждаюсь, что Коко здесь нет. За это короткое время чувство вины сменилось тревогой и переросло в настоящую панику. В магазине по меньшей мере две продавщицы, не занятых обслуживанием. Не понимаю, почему они стоят без дела.

– Со мной была маленькая девочка. – Показываю ладонью рост Коко. – Вы не видели, куда она ушла?

Обе качают головой. Я выбегаю из магазина. Одна из продавщиц кричит, что я забыл пакет. Мне все равно.

Моей дочери нет и снаружи.

Мы на третьем этаже, рядом с магазином «Джон Льюис». Подбегаю к эскалаторам. От одной мысли о том, что Коко решила воспользоваться ими самостоятельно, мне нехорошо. Ее наверняка кто-нибудь остановит, успокаиваю я себя.

На ближайшем эскалаторе никого нет.

Тогда я в первый раз звоню Эмми: хочу узнать, есть ли у Коко в «Уэстфилде» какое-то любимое заведение. Терпеть не могу торговые центры и шопинг. Девочки обычно ходят сюда сами, а я в это время катаю Медвежонка в коляске по парку. Напрягаю мозги, пытаясь вспомнить, что Эмми или Коко рассказывали о своих походах за покупками. Может, упоминали магазин, в который часто заглядывают? Или детскую площадку? Должно же у нее быть здесь любимое место!.. Ничего не приходит в голову. У Эмми включается автоответчик.

Несомненно, вид у меня сейчас неадекватный. Прохожие косятся с опаской.

– Вы не видели маленькую девочку? – спрашиваю я, опять показывая ее рост.

Люди качают головами, разводят руками. Стоит мне заметить ребенка, сердце чуть не выпрыгивает из груди, но тут же болезненно сжимается: не та одежда, не тот возраст, не тот пол.

Каждое неверное решение будет стоить драгоценного времени. Бежать вперед или заглянуть за угол? В то же самое мгновение Коко может исчезнуть за другим углом, уйти в противоположном направлении… Каждая секунда, проведенная в сомнениях, отдаляет меня от дочери. Вдруг она уже на нижнем этаже? А может, села в лифт? Должно быть, решила найти игровую комнату. Вроде здесь есть детские батуты, типа надувного замка. В этом корпусе или в другом?..

Снова пытаюсь дозвониться до Эмми.

Окружающие занимаются повседневными делами. Их безмятежная неторопливость приводит меня в бешенство. Принимаю решение проверить лифты. Протискиваюсь мимо влюбленной парочки, перепрыгиваю через чью-то тележку на колесах. Замечаю в витрине свое отражение: бледный, с безумным взором, на грани нервного срыва.

Не могу понять, почему Коко никто не остановил? Если вы увидите в торговом центре трехлетнего ребенка без родителей, неужели не поинтересуетесь, куда он идет и не нужна ли помощь? Ее должны были заметить! Обязательно найдется сознательный человек, которому придет в голову остановить маленькую девочку и спросить, где ее мама и папа, – наверняка думали бы вы, оказавшись на моем месте. Вы бы на это рассчитывали, надеялись.

И жестоко ошиблись бы.

Обгоняю человека, уткнувшегося в смартфон, и едва не сбиваю с ног второго такого же, идущего навстречу.

У лифтов Коко нет. Один на первом этаже, другой поднимается наверх, ко мне. Подбегаю к балюстраде, окидываю взглядом торговый центр. Моей дочери нигде не видно. К тому времени я глубоко убежден: случилось нечто ужасное – подобные жуткие истории мы с содроганием смотрим в новостях.

Наконец я замечаю ее, мою Коко. Она стоит на первом этаже у витрины книжного магазина.

– Коко! – зову я. Не слышит. – Коко!

Перепрыгивая через три или четыре ступеньки, сбегаю вниз по эскалатору, грубо расталкиваю влюбленных подростков.

– Коко! – кричу я, перегнувшись через перила балюстрады на втором этаже. Она поднимает голову, пытаясь понять, откуда голос. Я снова зову ее. Наконец она замечает меня, рассеянно улыбается, машет рукой и поворачивается к экрану в витрине, на котором идет реклама новой серии книг про ведьм и волшебников.

Слава богу. Слава богу. Слава богу.

Мою дочь заметил не только я. Рядом с ней кто-то еще, явно взрослый. Слава богу, нашелся хоть один разумный и ответственный человек, который не смог пройти мимо трехлетнего ребенка, оказавшегося без родителей. Они стоят бок о бок – видимо, смотрят рекламу.

На меня накатывает волна облегчения.

С такого расстояния и под таким углом мне не удается разглядеть, кто рядом с Коко – я вижу их со спины, – но, судя по лилово-розовой куртке с капюшоном, это пожилая женщина, возможно, чья-то бабушка. Я уже готовлюсь рассыпаться в извинениях и благодарностях.

Их загораживает колонна.

Проходит пара секунд.

Коко стоит рядом с книжным одна.

Мой мозг отказывается воспринимать полученную информацию.

На последнем эскалаторе не свожу с дочери глаз. Мне кажется, если отведу взгляд хоть на секунду, она исчезнет. К счастью, на эскалаторе никого нет. Опрометью сбегаю по ступенькам, держась за резиновые перила, чтобы не упасть.

Последние три ступеньки преодолеваю одним прыжком.

Крякнув, приземляюсь на кафельный пол.

От эскалатора до книжного магазина метров шесть. Три больших шага.

– Ой, папочка, – говорит Коко.

Я прижимаю ее к себе слишком сильно, но ничего не могу с собой поделать. Поднимаю на руки и кружу.

– Папочка, – повторяет она.

Ставлю ее на пол. Она поправляет платье.

Мое сердце по-прежнему едва не выпрыгивает из груди.

– Коко, разве мы с мамой не говорили тебе, что нельзя уходить без спроса?

Главное – вести себя спокойно, но твердо. Строго, но не агрессивно.

Вот она, извечная проблема: хочется накричать на ребенка за то, что он так тебя напугал, и в то же время задушить его в объятиях.

Присаживаюсь на корточки и заглядываю Коко в глаза. В книгах написано, что перед серьезным разговором с маленьким ребенком нужно установить зрительный контакт.

– Ты меня слышишь? Никогда больше так не делай, моя радость. Поняла?

Коко рассеянно кивает. Ее внимание по-прежнему приковано к экрану.

Главное – с ней все в порядке. Моя дочь цела и невредима. А то, что я увидел на эскалаторе…

Снаружи идет дождь, поэтому в торговом центре много посетителей в куртках. Есть молодые, есть пожилые. Некоторые еще не успели снять капюшоны. Я оглядываюсь, но никто не обращает на нас внимания. Знакомой розовой куртки нигде не видно. Вокруг только черные, голубые, зеленые и желтые.

Возможно, я ошибся и рядом с Коко никого не было. Может, задержался случайный прохожий, а может – чем черт не шутит – просто игра света, помутнение рассудка, отражение отражения…

Справедливости ради надо сказать, что тогда, на эскалаторе, я особенно не вглядывался.

Снова крепко обнимаю Коко. В какой-то момент она теряет терпение и начинает ерзать в моих объятиях. Не сразу, но все-таки я отпускаю ее.

И только тогда замечаю: моя дочь держит в руке нечто странное.

Глава 4

Удивительно, сколько всего можно узнать о человеке по его адресу.

Чандос-роуд, 14.

Пробив адрес по «Зупла»^[2], можно выяснить стоимость дома, посмотреть фотографии, а если повезет, даже полистать поэтажные планы. В последний раз дом номер 14 по Чандос-роуд выставлялся на продажу в конце двухтысячных и ушел за пятьсот пятьдесят тысяч фунтов. Эмми подробно описывала в блоге, сколько усилий стоил ремонт. Они подновили оранжерею, пристроили к дому террасу, снесли стену в гостиной, избавились от дешевого искусственного камина, коврика в ванной и бирюзовой плитки в прихожей, а в маленькой комнате на втором этаже сделали детскую. Соответственно, большая комната – спальня с отдельным санузлом. Как просто. Все эти сведения находятся в публичном доступе. Два-три клика – и вот, водя пальцем по экрану, ты невидимкой бродишь по их дому, этакий цифровой призрак. Эмми мечтает о садике побольше. Теперь я понимаю, почему. Удивительно, как им удалось выкроить место, чтобы построить сарайчик для Дэна.

По почтовому индексу легко вычислить кафе, куда Эмми заходит с детьми после утренней прогулки и где ее муж иногда пишет свой роман за чашкой кофе. Открываешь «Стритвью» – и видишь, как удобнее всего добраться до метро или парка. Можно вычислить, какой детский сад посещает их дочь, и проложить до него кратчайший маршрут. Сразу ясно, где находятся игровая площадка и киоск со сладостями, который так любит Коко.

Очень странное ощущение. Просто голова кругом…

Иногда мне представляется, будто я смотрю в пруд с золотыми рыбками, у нас был такой в школе. Бывало, наблюдаешь, как они безмятежно занимаются своими делами, а в глубине души сознаешь, что в твоей власти кинуть камень или ткнуть палкой – просто так, чтобы поглядеть, как рыбки в страхе мечутся туда-сюда. Или можно поймать одну и вытащить из воды; тогда остальные попрячутся в водоросли, помахивая хвостиками, – только их и видели…

Порой тебе кажется, что ты не способна сотворить подобное с живым существом. Нет-нет, это не про тебя.

А порой ты уже не так в этом уверена.

Много лет назад, в школе, я была хорошей девочкой, вежливой и доброй. Все так говорили.

В последнее время я ловлю себя на размышлениях о том, чего мне на самом деле хочется, и это меня пугает. Боюсь, я превращаюсь в чудовище.

Дэн

«Какая гадость!» – вот моя первая мысль. Без преувеличения, это самая уродливая мягкая игрушка, какую я видел. Вместо глаз – растрескавшиеся пуговицы. Замусоленные уши почернели от грязи. Одна бретелька комбинезона порвана. Рот похож на неровно зашитый разрез. Так и хочется выхватить игрушку у Коко из рук, швырнуть в мусорную корзину, а потом протереть нас обоих санитайзером.

Но тут меня посещает вторая мысль – когда моя дочь уходила из обувного магазина, этой штуки у нее не было.

Мы с Эмми договорились, что не будем ругаться при детях. Обычно – хочу особо это подчеркнуть – прокалывается как раз Эмми. Именно она произносит слово на букву «б», когда из открытого буфета выпадает пачка муки и ее содержимое рассыпается по всей кухне. Именно она сквозь зубы (но вполне отчетливо) обзывает «долбое…» тех, кто влезает перед нами в очереди в аэропорту. Именно ей приходится увиливать от объяснений, что такое «пое…нь», якобы обнаруженная ею на кухонном столе. Однако сейчас мои нервы натянуты до предела, поэтому я не сдержался.

– Господи, Коко, где ты взяла эту хрень?

Всякий раз, когда рявкаешь на ребенка, наступает ужасное мгновение тишины: глаза Коко расширяются, наполняются слезами, она замыкается в себе. Дочь запоздало прячет игрушку за спину.

– Нигде.

– Покажи.

Она подчиняется, неожиданно медленно и неохотно.

– Спасибо, – говорю я.

Встаю на колени, подвергаю игрушку тщательному осмотру. Это собака, медведь или обезьяна? Непонятно. Если у этой твари и был хвост, она давно его лишилась.

– Это чье, Коко? – спрашиваю уже спокойнее.

– Мое.

– Нет, солнышко, точно не твое. – Брезгливо держу игрушку двумя пальцами. – Где ты ее взяла? Постарайся вспомнить.

Коко отводит взгляд.

– Может, нашла?

Она невнятно дергает плечом.

– Если вспомнишь, где нашла эту зверюшку, – говорю я, – мы пойдем и вернем ее на место. Ее потеряли – возможно, выронили из коляски… Представляешь, как расстроится хозяин, мальчик или девочка, когда придет домой и обнаружит пропажу!

– Это мое, – повторяет Коко.

– В каком смысле «твое»?

Она не отвечает.

– Если не скажешь, где взяла игрушку, – заявляю я самым твердым и решительным отцовским тоном, – я выкину ее в мусор.

Коко надувает губы и качает головой.

– Я не шучу, – предупреждаю я.

Никакой реакции.

– Последний шанс.

Она пожимает плечами.

Игрушка отправляется в урну.

Зря я так. Настоящий педагогический провал. Пока мы идем по торговому центру, Коко норовит выдернуть руку из моей и вернуться назад. В метро оседает на ступенях эскалатора. Приходится держать ее на руках до нашей станции. Когда Эмми наконец перезванивает, мы в двух шагах от дома. Моя жена интересуется, не Коко ли это рыдает на заднем плане. Сообщаю, что гастроли любительского драматического театра продолжаются уже десять минут. Ее первый вопрос – что я сделал с ребенком.

– Ничего, – отвечаю я.

– Все в порядке? – спрашивает Эмми. – У меня миллион пропущенных звонков от тебя. Я отменила встречу, взяла «Убер» и еду домой. Что случилось?

Я не готов обсуждать по телефону, что на восемь с половиной минут потерял нашу трехлетнюю дочь в торговом центре.

По дороге домой мысленно повторяю разговор с Коко. Возможно, поведи я себя по-другому, добился бы лучшего результата. Пытаюсь восстановить в памяти увиденное на эскалаторе, вспомнить цвета куртки с капюшоном, благодаря которым я решил, что за моей дочерью присматривает именно женщина. Кажется, сама куртка розовая, а вставки на спине – лиловые. Или наоборот? Если я даже в этом не уверен, тогда как вообще можно быть в чем-то уверенным?

Наш мозг сам состыковывает факты и заполняет пробелы, такова природа памяти, поэтому картинка у меня в голове – не обязательно точное отражение действительности.

Каждый раз, когда я спрашиваю Коко, куда и почему она ушла, моя дочь отвечает: «В книжный магазин».

Могу представить, как мы с Эмми будем вспоминать этот случай лет через двадцать, когда Коко станет писателем, ученым или литературным агентом; со временем острые грани сгладятся, и никто не будет задавать каверзных вопросов насчет моих родительских способностей. Могу даже представить, как мы будем копировать маленькую Коко, произнося слово «книзный». В глубине души я рад, что ее привлек именно книжный магазин, а не «Макдоналдс».

Однако сейчас мои мысли заняты только мягкой игрушкой.

Вернувшись домой, сразу же веду Коко на кухню и готовлю ей бобы с жареным хлебом. Она угрюмо съедает обед, а когда я предлагаю положить в пудинг йогурт, решительно мотает головой.

– Может, хочешь искупаться? – спрашиваю я.

Никакого ответа.

– Не переживай, купим тебе другого… медведя, в сто раз лучше. Пойдем в книжный магазин и купим.

Коко отворачивается, делает вид, будто смотрит в сад. Пошел дождик, в сгущающихся сумерках поблескивают мокрые листья. Она надувает губы, словно собирается заплакать.

– Видишь ли, солнышко, нельзя поднимать с земли чужие вещи. Ты же не знаешь, где они были.

– Это мое, – снова говорит она.

Я вымученно улыбаюсь.

– Коко, эта игрушка не твоя. Я ее тебе не покупал, мама тоже. Отсюда вопрос: где ты ее взяла?

Еще до того, как с ее губ слетает ответ, мне уже ясно, что она скажет.

Подставляю стул и сажусь так, чтобы видеть ее лицо.

– Коко, – говорю я. – У меня к тебе серьезный вопрос. Посмотри мне в глаза, пожалуйста. Спасибо. Хочу спросить про игрушку. Может, кто-то тебе ее дал или подарил? Вспомни.

Моя дочь уверенно качает головой.

– Нет?

Она еще сильнее качает головой.

– Ты хочешь сказать: «нет, не помню» или «нет, никто не давал»?

– Нет, – повторяет Коко.

Выпрямляюсь, расправляю плечи, массирую шею. Пора применить другую тактику.

– Коко, помнишь, мы с тобой беседовали про правду и вымысел?

Она нерешительно кивает, не глядя мне в глаза.

– Помнишь, мы обсуждали, что нужно всегда говорить правду? Это очень важно.

Коко по-прежнему не смотрит в глаза, но все же кивает.

– Так вот, я еще раз спрашиваю: где ты взяла игрушку?

– Нашла, – говорит она.

– Нашла?

– Нашла.

Слава богу, думаю я. Прямо гора с плеч.

Интересуюсь, где она нашла игрушку. В магазине? Коко задумывается, потом подтверждает: в магазине.

– В каком?

Она не может объяснить.

Делаю глубокий вдох, считаю до двадцати и объявляю, что пора набирать ванну.

Похоже, серьезный разговор о необходимости всегда говорить правду не отложился у моей дочери так глубоко, как хотелось бы.

Недавно нам с Эмми позвонили из детского сада и предложили обсудить причуды Коко. Под «причудами» имелись в виду ее новообретенные привычки: шарить по рюкзачкам, таскать чужие вещи, а потом говорить, что дети ей их подарили. Переворачивать все вверх дном и сваливать на других. Хвастаться, какие мы знаменитые, рассказывать, куда мы ездили в отпуск (например, на Луну). Воспитательница хотела узнать, не повторяет ли Коко свои «причуды» за пределами детского сада, может ли ее что-то расстраивать или беспокоить дома, и вообще, что мы думаем по этому поводу. «У нее просто богатое воображение, – вступилась Эмми за нашу дочь. – Я в ее возрасте была точно такая же».

Кто бы сомневался…

Мы поставили стулья в круг и провели с Коко серьезнейшую беседу. Нельзя сочинять небылицы и преувеличивать. Не стоит пытаться произвести впечатление, притворяясь кем-то другим. Не следует обманом заставлять детей отдавать свои вещи. Воспитательница с энтузиазмом кивала.

Вы не подумайте, что мы с Эмми не оценили иронию ситуации. Я всегда говорил и не устану повторять: Коко делала все это не со зла. Моя дочь – безобиднейшее создание. Не сомневаюсь, она прекрасно отличает правду от вымысла, просто ей нравится развлекать, веселить людей. Хочу подчеркнуть – она поразительно умная девочка, гораздо умнее остальных детей в группе, а если уж совсем откровенно, даже умнее воспитательниц. Бо́льшая часть того, что они называют «причудами», – явно шутки, розыгрыши. Например, Коко спрятала свои туфли и перемешала обувь остальных детей или за обедом тайком поменялась тарелками с сидящей рядом девочкой.

Тем же вечером, уложив Коко спать, мы с женой от души посмеялись над ее выходками, однако Эмми явно разозлилась. «Эта воспиталка – предвзятая дура, – вдруг фыркнула она минут через двадцать после того, как мы сменили тему. – Ты же понимаешь, почему она все это устроила?»

Я произнес какую-то умиротворяющую банальность.

– Думаешь, она стала бы разговаривать с нами – точнее, со мной – в таком тоне, будь я юристом или рекламным агентом, если бы я официально работала? В группе Коко у одного ребенка двойной пирсинг, второй гадит в штаны, третий ест только сосиски, у четвертого вши – а показательную порку устраивают мне!

– Ты совершенно права, – сказал я. – У детей бывают причуды, все через это проходят.

Нам следовало бы беспокоиться, подчеркнул я, если б наша дочь действительно умела лгать. Чтобы врать как следует, нужно помнить все свои выдумки, держать в памяти каждое отступление от правды. Эмми в этом настоящий профи, а Коко – нет. Не моргнув глазом, она сама себе противоречит: заявляет сначала одно, потом другое, потом третье, или утверждает, что ни при чем, хотя я все видел. Не удивлюсь, если она станет отрицать свою причастность, даже делая что-то недозволенное прямо у меня на глазах. В общем, моя дочь – во всех смыслах плохая лгунья.

Честно говоря, при обычных обстоятельствах я нахожу эту ее склонность забавной. Например, когда она рассказала подружкам, будто у нас дома есть потайная комната, битком набитая сладостями, или про отпуск на Луне. В большинстве случаев вранье настолько неправдоподобно, что остается лишь посмеяться.

Однако нынешние обстоятельства далеки от нормальных.

Облегчение от того, что моя дочь цела и невредима, поблекло, а напряжение из-за невозможности выяснить, что именно произошло в те восемь с половиной минут, возросло. Я по-прежнему не понимаю, почему Коко ушла из обувного магазина и как оказалась на первом этаже торгового центра. Мне до сих пор не ясно, где она взяла игрушку. Пока я купаю ее и чищу ей зубы, продолжаю задавать вопросы. Ответы расплывчаты, неправдоподобны или противоречивы.

Когда Эмми с Медвежонком приходят домой, я все еще пытаюсь докопаться до сути, восстановить цепь событий.

«Почему ты от меня ушла?» – спрашиваю у Коко. Она не знает. «Почему отправилась в книжный магазин?» Не может ответить. «Пытался ли кто-то тебя остановить?» Зевает и говорит, что не помнит.

Мы зашли в тупик. Моей дочери давно пора спать. Эмми в коридоре поспешно снимает туфли и вешает пальто на крючок.

Не следовало выпускать Коко из виду. Ни на секунду.

Сказать по правде, я всегда испытывал параноидальное беспокойство по этому поводу. Через три месяца после того, как нам с Эмми стало известно о беременности, мы пошли в кино. Фильм был о маньяке, похитившем ребенка. Я не выдержал – встал и вышел, спотыкаясь о ноги зрителей. Речь шла не о фильме ужасов, а о триллере с рейтингом 12+. У меня перехватило дыхание, участилось сердцебиение. Реально, чуть в обморок не упал. Но вот что я понял – в мире действительно полно таких людей: извращенцев, маньяков, педофилов. Тревога поселилась во мне еще до того, как мы начали выставлять нашу семейную жизнь в интернете, перед людьми, которые считают себя вправе подсчитывать, сколько денег мы зарабатываем на этом шоу, знают нас и наших детей в лицо, в курсе нашей жизни.

Как объяснить ребенку, что не надо разговаривать с незнакомыми людьми, если мамочка приветствует каждую фанатку, словно лучшую подругу?

Наверное, у каждой супружеской пары имеются запретные темы. Они не лежат на поверхности, поэтому бо́льшую часть времени их удается избегать. Темы, вокруг которых было столько ожесточенных споров, что каждый раз воспоминания о прежних разногласиях возвращаются, и ссора вспыхивает с новой силой.