Читать книгу: «Падение Вифлеемской звезды»

В джазе только девушки

Сладкий дым, въедаясь в нежно алеющие скатерти, плывёт по тесному пространству клуба. За столами, освещёнными теплом горячих ламп, сидят люди: их губы растягиваются в опьянённых улыбках, и от каждого волнительного возгласа саксофона виски в прозрачных стаканах вздрагивает. Дурман сладкого голоса вплетается в беспокойный гул контрабаса, и сидящий за ударной установкой мужчина весело трясёт головой. В бесконечных улыбках этого вечера Виктория сияет подобно Вифлеемской звезде.

Торжественное сверкание рояля отражается в маленьких хрустальных камушках, свисающих с невысокого потолка. Белоснежная ткань шифона опускается к бледным коленям, и искрящаяся бахрома платья задорно подпрыгивает от каждого плавного движения своей хозяйки. Виктория раскрывает алые губы, и из них вылетают сладкие ноты. С придыханием певица замирает, и звонкие слова ложатся на невесомые возгласы золотистой трубы позади неё. Блондинистые волосы, завивающиеся у подбородка, взлетают от каждого энергичного всплеска руками. Её публика, эти опьянённые джазом люди, упоённо падает на спинки своих стульев.

Виктория – ангел, купающийся в океанах вин и сладких сигар. Её чарующее пение каплями мёда озаряет полумрак сцены, и обвязанное жемчугом запястье поглаживает стойку микрофона. Пушистое перо на её небольшой шляпке нежным веером обдувает чёрные ресницы. Неувядающая красота её лица обрамляется чарующими свойствами голоса, и стоящий за спиной Виктории оркестр – безупречное дополнение к её торжеству.

Жизнь – это всплески наслаждения и купание в блеске софитов. Бесконечное искусство, умещающееся во тьме бархатных перчаток и стуке белоснежных каблуков. По нежной шее стекает влага, ублажающая два пятнышка родинок у подбородка. Единство с оркестром – малая толика возбуждающего удовольствия, которое пронзает мгновение счастья. Сила молодости заключается во всеобщем обожании. Если звёзды погибают, сгорая в тёмных глубинах космоса, то купающиеся в музыке женщины должны исчезать на самом пике. Единение с Богом, с самой сущностью искусства – это и есть наслаждение, которое опоясывает каждую удлинённую строчку сладенькой мелодии.

Виктория поёт, и нежные кудри её волос щекочут румяные щёки. Красота её молодости соскальзывает с неровного числа – «27». Полосы морщин перестают свидетельствовать лишь о том, что она много улыбалась в этой яркой жизни, и певице на это плевать: вокруг только обожание, восторг, вечный праздник. Единственно важное – бунтарский крик саксофона, опоясывающий нескромных гостей. Публика любит её, Викторию, для них она – мессия, освещающая вселенную виртуозным пением. Она – застывшая во времени забава для удовлетворения чужих потребностей. Ей не грозит угасание звонкого голоса, ей не страшно гниение красоты. Терпкая одержимость мгновением – небесный трофей. Нет людей более любящих, чем те, кого ты ублажаешь. Взаимовыгодное наслаждение, сладкий привкус полумрака на языке. Блестящие серьги подпрыгивают, когда их торжествующая хозяйка подносит микрофон к губам и проникновенным шёпотом завершает своё выступление. Рояль позади неё радостно звенит. От сладкой улыбки Виктории пульсируют даже истерзанные стенки этого клуба. Это выступление – её шедевр.

Девушка опускает голову, и белоснежная бахрома движется вслед за ней. Окрыляющий жар, обволакивающий алые губы, терпким блеском оседает и на влажных глазах. Вокруг крики, возгласы безграничного восторга! Виктория улыбается, медленно отводя ножку вбок. Из-под белоснежной ткани появляется кружевная чёрная повязка, аккуратно обхватывающая бледное бедро. Девушка радостно смеётся, кокетничая с публикой, и труба напоследок заливисто журчит. Виктория касается чёрной безделушки, а затем вытягивает из-под неё изящную вещицу – её сладкая улыбка пьяной патокой скользит по лицам праздных людей. Восторг напитывает её тело, судороги экстаза заставляют закатить глаза. Абсолютная свобода. Джаз – её обитель, её пристанище.

Виктория вскидывает ладонь вверх, и публика, взрываясь аплодисментами, ожидает трепетного поклона своей звезды. Счастье озаряет её лицо. Не изменяя собственной улыбке, девушка подносит холодное дуло к виску и спускает курок.

Сорвавшаяся с рояля нота фальшивит – мерзко, звонко. Виктория падает назад, в объятия оглушительной тишины, и её белое платье алеет, словно раскрывшийся в сумерках мак. Она превращается в подрубленный цветок, и её жалкая фигурка, освещённая лучами софитов, изящно ломается на деревянном полу.

Смерть, переступая окровавленные локоны, любезно восходит на сцену тесного джаз-клуба.

Узор на спине ёкая

На берегах Кюсю сегодня неспокойно.

Из алых губ Юко вылетают тихие хлопья звуков – она поёт погребальную колыбельную, вытягивая нежные ноты из своего ядовитого горла. Рассыпчатые молекулы печали чешуйками покрывают её тело: острые неровности, завиваясь на груди, бирюзовыми нашивками приклеиваются к её щекам и предплечьям. Сияющие от морской соли веки прикрываются, и узоры сажи тянутся из уголков её глаз острыми лезвиями.

Бледнолицый Тэйити покоится на её коленях. Посиневший укус на его шее измазан алыми пятнами крови, вызывающими у Юко аппетит – клыки царапают кожу её рта изнутри. Она поглаживает чужие влажные волосы, нежно обводя пальцами расслабленные брови мужчины.

Её Тэйити умер. Она сама убила его.

Реквием вплетается в серебристые волны океана. Чёрные волосы ёкая покорно тянутся к пескам, опадая на бледные губы и обнажённые груди. Истерзанная юката скатывается с её плеч. Таково уродство её одержимости: всё в этом мире сводится к неминуемой смерти. Из двух возлюбленных на жизнь имеет право лишь тот, кто любит сильнее.

Романтическое жертвоприношение. В конце концов, даже её любовь состоит из красного мяса и хрупких костей.

– Пусть же уснёт в вечности неотвратимое будущее, полное печали…

Он называл её по имени, и никогда – монстром, демоном. Очаровательная слепота и всеобъемлющее принятие – ёкая от всего этого тошнило. Поэтому она не сожалела, когда вгрызалась в чужую плоть и разрывала плотными клыками артерии в теле Тэйити. Его кровь – сладкий сок, забродивший от нежной эмоциональности любви. Её слёзы – проклятие дурной привязанности, которую она так и не смогла из себя вытравить.

Утраченная гордость превращается в пронзительный крик и разлетается по влажному воздуху тысячей сожалений.

Когда Юко терзала шею Тэйити, он её обнимал: тёплые ладони сжимали женскую талию даже тогда, когда изо рта вытекали кровавые реки. Предательская верность. Омертвевшая плоть в мгновение ока превратилась в гниль: в теле этого мужчины не осталось ничего привлекательного, когда исчезла душа. Траур, в который погрузился весь мир, не смог избавить Юко от желания застыть с охладевшим телом у прекрасных берегов Кюсю. Её поджатые ноги вросли в огрубевшие пески этого места.

Ёкай шепчет о своей печали холодной воде, и нежная мелодия её голоса каплями сочувствия окрашивает берега. Женщина прячет тело Тэйити под толстыми волнами океана, и опавшая с плеч ткань опускается вслед за ним. Человечность, существовавшая в ней, утопает. Ветер поднимает тяжёлый дёготь волос к небесам, и они, стремясь вниз, хлещут свою хозяйку по спине. На сгорбленном теле расцветает проклятие – имя Тэйити, покрытое неровностями аккуратных чешуек. Узор на спине змеи, свидетельствующий о её смерти, упокоится вместе с ней в вечности.

Тихая песнь тонет в сумраке холодного вечера.