Читать книгу: «Проклятие Ариннити»

Пролог – Ошибка №1: я открыла рот.

Сердце – глубже морей, горячей огня,

Не давай ему высохнуть и остыть.

Если хочешь, чтоб демон пустил тебя,

То не бойся сам его отпустить.

(с) Defin

Ничего бессмертного в мире нет – всё рано или поздно падёт под стопой бога Ненависти. И я его верный и главный раб, который сквозь время и расстояния служил отблеском в отражении разящего кинжала.

Простой воин без имени, что сражал любые миры по одному его слову. Взгляду. Вдоху.

Говорят, меня боялись многие. А в большинстве галактик ходили настоящие легенды: о той, что создавала армии из теней и одним взглядом могла склонить половину вселенной на колени.

Младшая дочь, но любимый палач, выкованный для расправ. Та, что выполняла свой страшный долг без малейших колебаний и сомнений. Лишь отголосок чужой воли, лишённый права на вопрос: «почему».

– Почему я вновь ступала по разгромленному пепелищу, которое прежде было венцом творения целой популяции?

Я никогда не находила ответов, которые искала. Ведь была обречена плыть по алым от запёкшейся крови землям, вдыхая привычный запах металла и соли, что жёг мои ноздри.

Потому пустой взгляд так задумчиво цеплялся за руины, изучая витиеватые конструкции зданий – тонкую работу тех, кто верил в зыбкое «навсегда». Они выстраивали настоящие лабиринты многослойных ульев, в которых затаились последние, дрожащие остатки жизни. И целая планета, когда-то процветающая, теперь дышала обугленным воздухом и ожиданием скорого конца.

Мои твари, сотканные из тьмы, злобы и необузданной ярости, двигались бесшумно, как дрессированные ищейки. Они шли по следу страха, выискивали выживших и безжалостно приносили их в жертву, утоляя бескрайний голод к жестокости бога Ненависти.

И потому я, не думая, жертвовала пешками на пути, считая честью служение своему прародителю. Всё из-за огромного страха перед ним. И ещё большей любви, которая вела мой клинок сквозь года и миллиарды чужих глоток.

Вот и сейчас череп под подошвой смачно хрустел, пачкая подол алого плаща – самого практичного цвета для этой работы. Однако мой взгляд никогда не падал так низко в грязь.

Ни разу я в стремлении к цели не задавалась ценой вопроса.

Ведь их всегда разделял мой бессмертный спутник, чья преданность была так же слепа и пуста, как беззвёздное ночное небо. От его нежного шипения на ухо вечно тянуло мертвецким холодом:

– Ещё один мир скоро падёт. Отец будет доволен. Ликуйте же, госпожа, – пел свои сладкие речи бескрылый дракон, что обвивал мою шею в смертельном захвате.

Он – подарок от бога Ненависти. Концентрат первозданной мощи, способный низвергать целые миры. Он – всего лишь искусный ошейник, лишенный способности принимать истинную форму.

Превращённый в камень, дракон был обречён быть моим продолжением. А я – его. Ведь мы были никем по отдельности, и всем – вместе. И эта жуткая, искалеченная связь была единственным, что у нас было.

И всё же хладнокровный ящер был прав. Всегда раздражающе прав. Однако мой вдох в прожжённом воздухе всё равно никак не мог наполнить лёгкие кислородом и смыслом.

Я убеждала себя, что мне это и не нужно, но пальцы, против моей воли, касались шеи, поправляя удушающие витки белого каменного хвоста, даруя мне крошечный миг передышки – всё для того, чтобы я могла хотя бы ненадолго прислушаться к чувствам в полой грудной клетке.

Пустота внутри меня вибрировала в такт с падающими бастионами – монотонно и ровно.

И ведь действительно, я должна была быть в восторге от новой сладкой победы, от глотка свежей силы, сотканной из чужих страданий и боли. Вот только, поднимая пустой взгляд в чёрное небо с мёртвыми звёздами, я поняла, что давно уже не чувствовала ни-че-го. И потому прислушалась к этой внутренней тишине, как к часовой бомбе, в ожидании хоть какого-то взрыва.

Резкий, отчаянный крик женщины выдернул меня из стазиса, точно по щелчку. И все мои мысли, моя внутренняя тишина растворились в мгновение ока. Я повернула голову и увидела её, почти ребёнка в глазах вечности, что держала оборону у входа в своё полуразрушенное святилище.

Монахиня яростно пыталась отстреливаться из неизвестного мне ранее оружия. Оно было даже эффективно против моих монстров, сотканных из теней и мрака, ведь её оружием был сам свет.

В моих контрастно-чёрных глазах вспыхнули отблески – яркие искры огня, зажатого в её дрожащей ладони. И, несмотря на вой раненых теней, их звероподобный рык и желание вспороть женщине в рясе глотку, я всё же узнала амулет в её руках – солнце, заключённое в круг. И потому невольно пренебрежительно усмехнулась, делая шаг к той, кто так наивно цеплялась за своё глупое существование.

Но стоило подойти ближе, как я поняла: жизнь, за которую она боролась, была не её собственной.

В корзине за спиной жрицы, в полумраке разрушенного алтаря, кричащий свёрток плакал навзрыд. Его голос звучал, как самая высокая нота скрипки: тонкая и безнадёжная, прорезающая какофонию постапокалипсиса, что я сама же и сочинила. И теперь финальный аккорд дрожал в воздухе, как петля суицидника на ветру.

Сияние инородного света жгло кожу порождений Ненависти вокруг меня до волдырей и заставляло их беситься от непонимания происходящего на октаву выше, чем я планировала.

Только меня эта сила никак не могла задеть.

– Изыди, чудовище! – крик сорвался с её губ, полный слёз, соплей и безысходности. Женщина отчаянно размахивала сияющим амулетом, словно могла этой игрушкой прогнать смерть с порога.

Моя холодная улыбка на губах давно ничего не значила. Ведь после я подняла руку, не спеша, словно дирижёр на последнем аккорде симфонии. И в этот миг от одной моей мысли начинали рушиться остовы зданий и ход вещей.

Пламя вспыхнуло за силуэтом женщины, отрезая ей путь к отступлению, и затанцевало в соборе сальсу. Горящие полотна источали сладковатый запах – смесь ладана, страха и обречённости. Этот аромат, знакомый мне до отвращения, вновь прилипал к нёбу. Вкус разрушений привычно растворялся на языке, отдавая горечью.

Он становился лишь сильнее в тот миг, когда женщина, едва успев броситься вперёд, вырвала из-под огненного дождя кричащего ребёнка. Она успела оттолкнуть его в сторону, спасти, но сама осталась под падающей балкой, что рухнула на неё с гулом приговора.

В одно мгновение её тело оказалось погребено под горой раскалённой золы, которая обещала стать её могилой. И всё же на пороге своей гибели она подняла голову. Её глаза, полные ужаса и решимости, встретились с моими – чёрными, беспристрастными, лишёнными даже искры жалости. Её губы дрожали, дыхание рвалось хрипом, но рука с отчаянной силой всё ещё сжимала сияющий амулет.

И в последний миг, почти выдыхая вместе с жизнью, она прошептала одно:

– Прокляни её, Ариннити.

Так из громкого крика рождается тишина. Пусть на секунду, всего на короткое мгновение, мне удалось увидеть сквозь рушившийся небосвод в глазах той женщины нечто, что действительно имело цену и ценность – настоящую веру.

И эта вспышка света, способная уничтожить любые истоки тьмы, сжигала в праведном гневе всех на своём пути. Мои верные тени в агонии льнули за спину, не желая умирать под напором этой неизведанной силы, стойко стараясь держаться до последнего на ногах – пока было за что держаться.

Этот свет впивался в меня, будто сотни игл, десятки жал, заставляя признать силу и мощь, от которой сложно было не пошатнуться даже многовековым титанам. Особенно когда понятия земли и неба просто исчезали из моего восприятия, заставляя тонуть в свечении, лишившем меня любой гравитации.

– Ты убила мою дочь. Уничтожила мир, который я любила. И обратила в пепел мои святилища…

Этот голос, звучавший внутри меня и снаружи, был как мягкий поток реки, что обволакивал, но при этом мог и утопить в глубине своего затаившегося гнева.

Я предстала перед богиней Любви – сестрой бога Ненависти, с которым её связывала не кровь, а вековая вражда, тянувшаяся от самого сотворения. Их Прародители – Смерть и Жизнь – взирали на эту игру безучастно, пока хрупкая чаша равновесия во вселенной не перевешивалась в чью-то сторону.

Так прекрасная Ариннити неустанно ткала миры из света и дыхания звёзд лишь для того, чтобы я, возглавляя легион тварей моего отца Драксара, однажды могла низвергнуть их или поработить.

И богиня знала это, чувствовала на моих руках кровь миллионов падших её детей и едва сдерживала тот безумный блеск – отсвет молний в глазах, способный повергнуть в дрожь даже титанов.

Но пугало меня лишь то, как крепко она сжимала в руках мой родной ошейник – белого дракона, что ещё миг назад обвивал мою шею живым кольцом. Теперь он извивался, шипел и вонзал клыки в пустоту, изо всех сил пытаясь вырваться, но… Ариннити швырнула железный хвост в очередной портал, как ненужный мусор.

Мусор, в котором была заключена вся моя сила.

И я осталась без неё, точно голая, уязвимая, но не сломленная. И потому мой тон звучал в этом вакууме нарочито ровно, чуждый любому трепету:

– Ну и? Что дальше? Убьёшь меня?

Пауза. Вдох. Ни дрожи, ни мольбы, которой ожидала богиня. Лишь жуткий оскал и короткая просьба:

– Тогда не тяни.

И этот холод в моём тоне был пропитан сотнями лет скитаний и поклонением самому жестокому из богов. Служение ему давно выплавило из меня весь страх, а сердце превратило в беспристрастный камень.

Потому я с демонстративной отрешённостью повела плечом, скидывая с себя непрошеное осуждение той, чья репутация непогрешимой святости была возведена в абсолют в глазах мириадов. И только благодаря этим фанатично преданным душам Ариннити имела хоть какой-то вес. Ведь ей поклонялись даже те миры, которых она не создавала, но за которыми чутко присматривала, словно любящая мать.

Это не могло не давать ей власти и силы, которая позволила бы сломать меня легко и просто – всего одним капризным щелчком пальцев.

И она ломала. Ломала не спеша, с хищным удовольствием, так, чтобы точно знать – мне будет больно. Её сладкие, медовые ноты голоса, звенящие трелью, лишь знаменовали начало моей пытки:

– Дочь Ненависти… неужели ты и вправду думаешь, что я так просто подарю тебе перерождение? Что верну тебя под крыло твоего драгоценного отца? – её губы растянулись в призрачной, издевательски мягкой улыбке. – А ведь только его ты и любишь во всей вселенной, верно?

Меня мутило от этой нежности – насквозь фальшивой, исполненной покровительственного превосходства. Пальцы, лёгкие, как прикосновение сна, скользнули к моему подбородку, унизительно подняли его вверх, заставляя смотреть на её торжество.

В эти поразительно сияющие, глубокие глаза без цвета, который я могла бы описать. В них жила и отражалась та вечность, которую мне никогда не дано было познать.

И от этих чувств – беспомощности и покорности – меня тоже тошнило. Ведь я даже не могла пошевелиться, когда она, окутанная напыщенно-ярким сиянием, с золотой короной в волосах, наклонилась ближе и прошептала вкрадчиво, тягуче, обжигая меня дыханием:

– Я не столь милосердна, как ты думаешь. За твои грехи я заставлю тебя… жить. Молиться. И страдать…

Я нагло скалюсь и перебиваю с тем же передразнивающим придыханием, чувственно выплёвывая банальное ругательство прямо в лицо богине:

– Иди. На. Хуй.

И впервые на одухотворённом, идеальном лице пошла заметная трещина, сквозь которую просачивалась та гниль, что сложно было рассмотреть за ширмой праведности.

Мой смех в ответ на её гримасу был зубастым и желал сделать этот укус ещё более болезненным, когда я, театра ради, саркастично подметила:

– Ты так много говоришь о «любви», но сама ею не занимаешься? Как лицемерно для той, кто вечно о ней проповедует.

И с каждой моей колкой фразой, казалось, я всё глубже вонзала острую шпильку в плоть божественного спокойствия. А Ариннити в ответ вдруг начала разрастаться в пространстве, точно набухающий снежный ком, что вот-вот сорвётся лавиной, способной похоронить меня живьём.

Не хотелось этого признавать, но даже мне пришлось прикусить язык, когда я поняла, насколько сильно задела её – божество, чьи тонкие струны души, казалось, вообще не должны были дрожать.

Это стало очевидно, когда она заговорила вновь, и её голос превратился в ледяную бурю, полную режущего, колотого снега:

– Посмотрим, как тебе понравится такая любовь! Наслаждайся ею, девочка. Пей до дна, пока не пойдёт она носом. Пока не обернётся пыткой и не задушит тебя тёмной, страстной ночью.

Она хмыкнула, смакуя собственные слова, как лучшее из вин:

– Ведь ты никогда не будешь одна, но всегда будешь одинока. И в этом будет твоё проклятие.

Приговор богини Любви был безжалостен и безапелляционен. Мой оскал на губах в ответ – разбитое стекло, служившее мне единственным оружием против той силы, с которой любая борьба была бы тщетна.

Но, видит Смерть, я всё равно не удержалась.

Подняла руку и показала ей один-единственный палец – моё последнее слово и непрошеный совет, с намёком на то, куда ей следует сходить.

И лёд в глазах Ариннити вспыхнул, словно бочка с керосином. Ладонь взлетела вверх и ударила меня – резко, наотмашь, – с той силой, от которой рушились звёзды. Сокрушённая, поверженная, я падала спиной в чёрную бездну портала, точно котёнок в ведро на утопление.

Но, что хуже всего, я знала: это падение – не конец.

Это лишь пролог

моей новой,

проклятой истории.

Глава 1 – Приземление в грязь.

Тело – тесная клетка. Из комнаты – только в кому.

То ли сразу добить, то ли вырезать по-живому.

Ты не вырастишь рай из геенны, цветы из тлена.

[из осколков и кубиков не возвести вселенной]

(с) книга теней // Вивиана

Мой краткий миг борьбы, учащённый пульс, внутривенный жар – всё это лишь отголоски задушенного страха внутри. Он парализовал меня на корню на ту бесконечную долю миллисекунды, пока я неслась сквозь мириады галактик.

И всё ради того момента, чтобы спустя мгновение меня вышвырнуло наружу унизительным плевком в незнакомый мир. Моё появление в нём было похоже на рождение нежеланного ребёнка, на подношение грошей нищему, чтобы потешить собственное самолюбие – столь же показушно и тривиально, как я того и ожидала от праведной богини Любви.

Я лежала полумёртвой на выжженной траве, не в силах пошевелить и пальцем, молча глядя, как медленно заливалось вычурным, неестественно ярким голубым цветом незнакомое мне небо.

Крестьянин, что набрёл на меня, решил, что я и вправду сдохла. И, как достойный представитель своего убогого вида, первым делом решил… надругаться над трупом.

Что ж, в каком-то извращённом смысле это было даже иронично. Женщины швыряли в меня проклятия, а мужчины – в грязь. Хоть какая-то стабильность была в этой вселенной.

Но мне пришлось собраться с силами и откинуть прочь бред о коматозном теле, которое было в шоке от столь чудовищных изменений в мире, гравитации и чувствах, внезапно вложенных в него.

Так что инстинкт самосохранения сработал за меня.

Я взревела – глухо, как раненый зверь, – и ударила. Врезала мужчине в нос с такой силой, что смачный хруст донёсся даже сквозь монотонный звон в ушах.

Непослушные пальцы крюками впивались в траву и землю, ломая до мяса непривычно мягкие ногти, которые пытались утащить меня подальше от ополоумевшего селянина и нащупать спасительные нити магических сил под кожей.

Всё было тщетно.

И я осознала там, судорожно хватая воздух губами, что действительно встряла. Глубоко, по самую шею, в болото бессилия и неизведанного до этого мига страха за собственную жалкую жизнь.

Мужик, матерясь на совершенно незнакомом языке, пытался добраться до меня загребущими руками. И когда одна из них – тяжёлая, цепкая и грязная – сомкнулась на лодыжке, что-то внутри сорвалось. А его фразочка добила окончательно:

– Не сопротивляйся, красавица.

Зря он это сказал.

Ведь в панике и бесконтрольном страхе я с размаху ударила его свободным сапогом прямо в лоб. Это заставило селянина с коротким криком отпустить несчастную ногу, которой я уже сознательно, хищно и точно добила его вторым ударом меж глаз.

И не убила я третьим лишь потому, что меня саму безумно колотило изнутри, словно в моём внутреннем мире вдруг произошло землетрясение магнитудой в десять баллов. И оно уничтожило меня, расплющило и превратило в нечто, чем я не могла являться по определению – обычным человеком.

Я, поднимаясь на шатающихся ногах, с минуту в шоке смотрела на руки так, словно сомневалась в собственном существовании, и просто наотрез отказывалась верить в произошедшее.

Разлетевшийся меж деревьев истошный вопль отрицания был чистым и абсолютным катарсисом, который закончился на самой высокой ноте ярким надрывом.

Но лопнувшая струна ещё долго вибрировала эхом во мне даже там, в тишине леса, когда я навзрыд дышала и пыталась собрать себя по кусочкам. Знала: не выйдет, как долго бы я ни собирала эти режущие осколки.

И со странной влагой на глазах, застилающей мне взор на бессовестно безразличное, но потрясающе красивое лазурное небо, я потерянным взглядом уставилась на коня моего несостоявшегося насильника.

Кобыла в ответ на вопль пренебрежительно фыркнула и затопталась на месте, заставляя прицепленную к ней телегу грузно поскрипывать. И мне не оставалось ничего иного, как разделить свою тяжёлую ношу ещё хоть с кем-то.

– Не сопротивляйся, красавица. – мрачно усмехнулась я, осторожно поглаживая гриву дрожащими пальцами.

К счастью, за это мне не прилетело копытом меж глаз.

Рабочая лошадь, повидавшая за жизнь немало дерьма, оказалась подходящим компаньоном – тем, кто мог помочь убраться подальше от этого леса, в котором меня навсегда прокляли.

И я из принципа прокляла лес в ответ. Пусть даже нужных сил во мне для этого уже не было. У меня в принципе больше никаких сил не осталось.

Ариннити вместе с моей магией, казалось, выкачала из меня нечто большее, чем просто могущество – она обнулила меня до состояния ничто, до самых базовых, дефолтных настроек.

Их в щепки ломали мои память и знания, которые всё ещё были со мной. Из-за них я неизбежно начинала складывать в голове ужасный пазл: полноценную картину, в которую меня насильно запихнули против моей воли.

Ведь, добравшись до ближайшего поселения на украденной повозке, я в полной мере осознала, насколько всё плохо.

Проклятие богини Любви сделало меня воплощением мечты для каждого смертного мужчины, заставляя их влюбляться в меня поголовно и безотказно.

Просто кому-то хватало выдержки и сил, чтобы контролировать себя даже под действием проклятия. Другие же мгновенно превращались в животных, готовых перегрызть мне горло лишь за один случайный взгляд в их сторону.

И любовь, как оказалось, понятие крайне растяжимое.

Я осознала это в первый же день, когда один мужик с глазами блаженного идиота предложил переписать на меня всё имущество: три коровы, покосившуюся хибару и дочь, которую «всё равно не жалко». А второй, с тупыми вилами в руках и острой похотью в голосе, гнался за моей лошадью с криком:

– Постой! Я тебя так оприходую, что ты ходить больше никогда не сможешь!

И знаете, что было хуже всего? То, что они все действительно верили: это – любовь.

Однако вскоре мне пришлось узнать, что страшнее мужчин в этом мире были лишь женщины. Они ненавидели меня слепой, бездумной яростью. Некоторые – из-за ревности к мужьям, пускающим на меня слюни, а другие – просто из бессознательной злобы, заставлявшей их плевать мне в спину и проклинать то шёпотом, то дикими криками, что собирали вокруг слишком много любопытной толпы.

Я была поражена, что меня не решили сжечь на костре просто за то, что я посмела огрызнуться в ответ жене деревенского старосты. Та визжала на всю деревню, сверкая гневными глазами и порицательно тыкая в меня жирными пальцами:

– Ведьма! Сглазила мужа моего! Околдовала! Я тебе патлы вырву, чтобы другим неповадно было!

Мне было почти грустно осознавать, что она ошибалась. Ведь никакой ведьмой я не была, иначе выжгла бы ей глаза с радостью. Но после её угроз и криков я решила: заночевать в лесу мне будет куда безопаснее, чем оставаться среди этих добродетельных людей с вилами.

И в тот же вечер мне открылись все прелести бытия смертных. Потому что я узнала на собственной шкуре, как болезненно желудок может сворачиваться в тугой узел от голода, а тело – этот хрупкий, бесполезный кусок мяса – так быстро накапливать усталость. Она гнула меня дугой к закату поразительно прекрасного спутника местной планеты.

Глядя на градиент жёлтых, алых и фиолетовых оттенков, которые вырисовывали на облачном небе лучшие картины во вселенной, я думала о том, насколько же эта планета была прекрасна в творении Ариннити. Ведь то море зелени, буйство сочных запахов и диких, огромных цветов вокруг могли легко пленить мечтательные умы многих поэтов.

А я изгнанницей сидела в этом мире на колючем, старом сене и жевала зелёные, недоспевшие яблоки в тупом желании заглушить страшный голод и злость, что клокотала во мне от дикой несправедливости.

Оттого, что я, некогда всемогущая, оказалась выброшенной в чужой мир, будто старая половая тряпка. Богиня просто решила сжечь меня на запале моих же непомерных амбиций.

Но я верила – нет, знала: отец найдёт меня.

Бог Ненависти не забудет свою дочь. Я знала, что он вытащит меня из этих джунглей, спасёт от тупых дикарей и вернёт мне то, что было моим по праву – власть, силу и моего дракона.

Потому что без этого… я не знала, как жить.

И всё же жила.

Вот только утром, согнувшись в три погибели в густых кустах, я была этой жизни далеко не рада. Просто съеденные зелёные яблоки выходили мне тем ещё боком.

Моя гордость, некогда отполированная до зеркального блеска, теперь гнила где-то под коростой новой реальности. Ведь мне пришлось учиться воровать и выживать в этом мире так, как я только могла – криво и из рук вон плохо.

Потому что на деле, пока я не закрывала базовые потребности тела, мне было совершенно насрать на красоту местных пейзажей – в прямом и переносном смысле.

Очень быстро мой мир сузился до двух приоритетов: личная безопасность и сытый желудок. Последний особенно старательно напоминал о себе – глухо, мерзко урчал, словно изнутри меня выл какой-то мелкий, голодный демон.

Но и с первым пунктом всё было не так просто. За неделю меня трижды поймали за руку, когда я, как последняя дилетантка, пыталась вытащить что-нибудь съестное с лавок. И всякий раз меня отпускали, стоило купцам заглянуть в мои голодные глаза и влюбиться без памяти. Проклятие всегда работало безотказно.

– Ну постой же, милая! Дай хоть угощу… – блеял самый хитрый из них. Тот, что секунду назад под прилавком посыпал чем-то подозрительным свою выпечку, прежде чем протянуть её мне.

Спасаться от таких иной раз приходилось бегством. И давалось оно мне с чудовищным трудом из-за медлительности и слабости, которые достались вместе с этим телом, как ещё одно нелепое проклятие.

Мне буквально пришлось заново учиться делать всё, что раньше казалось закономерным. Вот только пока я наработала хоть какую-то ловкость и выносливость – прошло слишком много времени.

Я до сих пор не понимала, почему не сдохла в первый же свой проклятый год человеческой жизни. Ведь моментов, когда я замирала у пропасти, а то и оступалась, перелетая за край, было предостаточно. Каждое из них оставляло отметины на моей закостенелой душе. Вырубленные засечки из шрамов на тонкой коже по сравнению с этим – мелочь.

Но на деле всё, что тогда удерживало меня от падения в бездну, была одна-единственная мысль: рагнарёк уготован богам любым. Даже таким, как Ариннити.

И я пообещала ей, что сделаю его исторически запоминающимся. И, по возможности, чудовищно жестоким.

Хотя бы за то, что она додумалась бросить меня в самый отдалённый, глухой и забытый угол вселенной. В место, которое не значилось ни в одном из крупных галактических архивов.

Этот забытый дистрикт не имел в себе ни капли стратегической ценности, ни редких ископаемых, за которые стоило бы бороться. Планету даже не попытались узурпировать и впихнуть в жёсткие рамки космической империи порядка – она попросту была никому не нужна.

Из их книг я узнала, что местные обитатели считали себя полными сиротами в пустом и холодном космосе. Неудивительно, что их наука топталась на месте, словно слепая собака, бессмысленно кружась вокруг собственного хвоста. И потому здесь всё ещё процветал век глупого рыцарства – с мечами, луками и дешёвой честью.

Из всех возможных дыр для существования я выбрала ту, что нагло пыталась копировать цивилизацию – столицу Гвиннет. Портовый городишко с кирпичными крышами и узкими улочками, в которых слишком легко терялись не только кошельки, но и люди.

У столицы было сразу несколько весомых плюсов: высокие стены, прячущие от нечисти, от которой я уже изрядно набегалась за последние полгода, и невиданная роскошь – горячая вода в трубах! Для сельских людей с окраин это всё ещё было почти сродни магии, для меня – повод остаться.

Ради этой роскоши я была готова терпеть и толпы похотливых мужчин, и вечно злых женщин со странной модой: простолюдинки ходили в неприлично коротких платьях, а высокие леди, наоборот, прятали лица от солнца за кружевными зонтиками, а тела – за летящими шелками и обилием рюш.

Я иронизировала над их нарядами ровно до тех пор, пока впервые не нарвалась на проблемы из-за этого.

Всё произошло по причине глупого публичного спора с высокородной куклой. Та, посреди бела дня, плевалась в меня ядом за то, что я, видите ли, оскорбила её одним смеющимся взглядом, потерявшимся в слоях её чрезмерно пышных юбок. Они жили своей отдельной жизнью – развевались, как паруса на ветру, и с каждым шагом пытались прикончить хозяйку, запутываясь вокруг её каблуков.

– Простолюдинка! Ты смеешь смеяться надо мной? Надо мной?! – её голос звенел, как плохо натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. – Я Лили де Грентар – дочь герцога! Извинись немедленно!

Девчушка тонула в гневе так же нелепо, как и в оборках наряда. А я, вымотанная после трёхдневной дороги до столицы, с пустым желудком и мозгами, поджаренными солнцем до корочки, не выдержала и расхохоталась от глупости ситуации, едва не подавившись украденным яблоком.

– Ох, прошу прощения, леди, – выдавила я сквозь смех, – я перепутала вас с передвижной палаткой.

Шутка была слабенькой, но зато я почти хрюкнула, когда новый порыв солёного ветра заставил юбки раздуться до уровня самомнения их хозяйки. Девица залилась краской до корней волос и затряслась так, что рюши на томной груди затрепетали.

И, понимая, что слова закончились, а остатки достоинства унесло тем же ветром, она набрала воздуха и завизжала фальцетом:

– Стра-а-а-жа!

И тут же по её капризному писку ко мне устремились красавцы в синих дублетах – местная охрана порядка, с которой я ещё не успела познакомиться. И не хотела этого делать.

Потому моё яблоко полетело на землю, а я собиралась сорваться на бег, но не успела даже развернуться. Мужчина, на чьём дублете сверкали золотые звёзды, не церемонился: его арбалет взмыл и нацелился прямо в моё каменное сердце.

– Стой. Ещё один шаг – и он станет последним, – произнёс страж ледяным тоном, заставив даже раскалённый воздух дрогнуть.

Очевидно, я была безнадёжна. Ни время, ни проклятия, ни даже страх смерти не могли превратить меня в примерную девицу. Пиетета к высоким чинам во мне не появилось, а язык за зубами я держать не хотела принципиально. Потому и усмехалась слишком широко и спокойно для загнанной в угол.

– Ладно, сдаюсь, – произнесла я обманчиво мягко. – Но надеюсь, вы готовы к тому, что будет дальше?..

Они ещё не понимали, что скоро сойдут с ума, но я знала: их взгляды вот-вот затянет проклятая дымка, и с этой минуты каждый из них будет любить меня так яростно, как может любить только обречённый.

Вот только кто из нас был обречён – они или я?