Соперница королевы

Ноябрь 1581,
Лестер-хаус / Смитфилд

По всей комнате валялись части свадебного наряда. Доротея и Жанна пытались развлечь Пенелопу болтовней, туго зашнуровывая ей вышитый корсет и надевая многочисленные слои одежды: кринолин, валик на бедра, нижняя юбка, верхняя юбка, рукава.

– Я так счастлива, что отправлюсь с тобой, – сказала Жанна. Пенелопа вымученно улыбнулась. Девушка тоже радовалась, что подруга детства будет жить с ней в доме мужа; насколько она могла судить, это единственная ее отрада в грядущем браке.

– Кто поедет рядом с твоим паланкином? – поинтересовалась Доротея.

– Наверное, все наши дяди Ноллисы… и Лестер. Он очень доволен, что посредством моего замужества наполнил сундуки дома Деверо. – В голосе Пенелопы сквозило нескрываемое возмущение.

– Прижми. – Доротея показала, куда приложить палец, чтобы придержать шнуровку, пока она завязывает узел. – А Сидни будет? Очень на это надеюсь.

– Я тоже. Ни разу его не видела. – Жанна огорченно развела руками.

– Понятия не имею, – сухо ответила Пенелопа. Ей не хотелось говорить о Сидни, но откуда девушкам знать о ее чувствах к нему? Это тайна, которая ведома лишь им двоим. Их встречи были краткими: разговор на конюшне в Уайтхолле; поспешный обмен фразами под плакучей ивой в Ричмонде; танец рука об руку на пиру; мимолетное прикосновение пальцев в галерее Хэмптон-корта. Мысленно Пенелопа перенеслась в гринвичскую маслодельню: руки Сидни покоились на ее талии, спину холодила влажная стена. Круги сыра и свисающие с потолка мешки с творогом, с которых время от времени падали капли, стали безмолвными свидетелями их первого поцелуя. От воспоминаний у нее внутри все сжалось.

На охоте в Нонсаче лошадь Пенелопы захромала, и Лестер отправил Сидни ей на помощь. Девушка надеялась, что им удастся провести хотя бы полчаса наедине, однако к ним подослали Пег Кэри, вероятно, в качестве надсмотрщицы. Та не смогла скрыть неудовольствия, видя, как Пенелопа сидит в одном седле с Сидни, тесно прижавшись к нему.

– Не могу видеть, как гибнут бедные животные, – сказала Пенелопа.

– Ты слишком мягкосердечна, – фыркнула Пег. – Не так ли, Сидни?

– В Париже я стал свидетелем настоящей жестокости, – отозвался тот. – Людей убивали сотнями. Если бы вы видели задор в глазах убийц, вы бы тоже питали отвращение к насилию. – Сидни на краткий миг встретился с Пенелопой взглядом, и та почувствовала: он ее понимает.

– Варфоломеевская резня? – спросила она. Он кивнул. – У нас дома росла девушка из гугенотов. – Речь шла о Жанне. – В ту ночь она потеряла обоих родителей, своими глазами видела бойню, и теперь бледнеет как полотно от вида крови – даже сейчас, спустя столько времени. Она рассказывала…

– О тех событиях ходит много рассказов, – мрачно произнес Сидни, словно пережитый опыт оставил на нем несмываемое клеймо.

– Но животные – совсем другое дело. Мы убиваем их ради еды, это дар Господа, – возразила Пег. – Ты ведь любишь оленину, Пенелопа?

– Может, и так, однако мне все равно жаль, когда они умирают.

– Мягкосердечная, я же говорила.

– Когда я подстрелила своего первого оленя, то плакала от горя, увидев в его глазах отчаяние.

– Вот глупости – горевать по мертвому зверю.

– Нет ничего дурного в том, чтобы проявлять сострадание к бессловесным тварям. Разве они не испытывают страх и боль? – Пенелопа чувствовала, что Сидни защищает ее не просто из вежливости: дело в духовном родстве. – Знаете, как развлекается французский король? – спросил он, глядя Пег прямо в глаза. – Ему нравится наблюдать, как кошек зашивают в мешок и подвешивают над огнем. Маленьких пушистых котят – я видел, вы играли с такими в королевских покоях. Он наслаждается их ужасом, с нетерпением ожидая момента, когда пламя коснется мешка и они начнут кричать, сгорая заживо.

– Разве можно описывать подобные сцены? – вскричала Пег. – Это отвратительно!

– Да, отвратительно, – подтвердил Сидни. – Мерзко, жестоко и бесчеловечно. Так же как получать удовольствие от охоты. И, если вы этого не видите, тогда вы…

– Тогда я что? – возмущенно спросила Пег.

– Тогда ты бессердечная, – ответила Пенелопа. Сидни тайком пожал ей руку.

– Дам пенни, чтобы узнать твои мысли, – сказала Жанна, не вынимая изо рта булавки.

– Я страшусь свадьбы, – призналась Пенелопа.

– Почему ты не откажешься? – Доротея поправила ожерелье на шее сестры и отошла, чтобы оглядеть свою работу.

– Ты же знаешь, я не могу.

– А мама… разве она не… – Доротея не договорила, вероятно, вспомнив, что их мать не имеет права голоса в подобных вопросах.

Пенелопа действительно обратилась к ней, умоляла помочь, повлиять на Лестера, отвадить Рича.

– Я люблю другого, – взмолилась она.

Летиция улыбнулась:

– Ну разумеется, так всегда бывает. Это пройдет. Кроме того, любовь и брак не всегда несовместимы. Когда мы с твоим отцом поженились, он был мне безразличен. Я тоже считала, что люблю другого, но со временем мы с Уолтером стали испытывать друг к другу нежные чувства. А дети лишь укрепляют брачные узы. Не сомневаюсь, ты полюбишь Рича, дорогая.

– Ты же вышла за Лестера по любви.

– Посмотри, куда привела моя любовь. Меня изгнали; эта женщина держит моего мужа на коротком поводке, осыпает милостями, оплачивает его долги, жалует титулы, лишь бы он оставался с ней, а не со мной.

– Ненавижу ее. Ненавижу королеву. – Летиция ахнула. Пенелопа поспешно прикрыла рот рукой.

– Королева не заставляет тебя выходить за Рича.

– Нет, но она попыталась погубить тебя и погубила отца. Ты же сама говорила: «Вложи она достаточно денег в военную кампанию на проклятом острове, он был бы жив». Это твои слова. – Пенелопа толком не знала, как умер отец. Стоило ей войти в комнату, как слуги немедленно умолкали. Он отправился во главе войска в Ирландию – говорили, это большая честь, которая принесет ему славу, – однако так и не вернулся. – Королева исполнена злобы. Если бы не она, я не выходила бы за такого, как Рич. – Летиция раскрыла объятия. Пенелопа бросилась к ней, вдохнула ее запах, крепко закрыла глаза, словно маленькая девочка, а не взрослая восемнадцатилетняя женщина, находящаяся в шаге от алтаря.

– Что бы ни было у тебя на сердце, – прошептала Летиция, – нельзя говорить такое о королеве, даже когда ты одна. Неизвестно, кто может тебя услышать. Запомни мои слова. Подумай о семье: если ты окажешься в милости у ее величества, это пойдет всем нам только во благо. Возможно, когда-нибудь ты сможешь обеспечить будущее рода Деверо. Не теряй голову, Пенелопа. Королева не вечна, и мы должны заручиться поддержкой ее преемника, иначе не выживем.

– Но кто унаследует трон?

– Хороший вопрос. Держись подле нее и наблюдай; рано или поздно все станет ясно. – Пенелопа почувствовала себя беспомощной и растерянной: как она сможет обеспечить будущее семьи? – Твои брат и сестра тоже со временем прибудут ко двору, однако ты старшая и должна проложить путь. Уверена, ты станешь значительной фигурой. – Летиция помолчала. В ее лице мелькнуло нечто напоминающее гнев. – Возможно, однажды тебе удастся обрести…

Однако она так и не закончила свою мысль. Появилась кормилица с младенцем.

– Смотри, твой новый братик! – Летиция забрала ребенка у няньки и принялась ворковать над ним. – Мой знатный бесенок!

Пенелопа так и не поняла, что мать имела в виду. Однажды тебе удастся обрести… Мир? Власть? Отмщение?

Летиция сунула ей младенца. Следовало бы ненавидеть этого малыша, укравшего у Сидни наследство Лестера, но он так доверчиво смотрел на Пенелопу, что она невольно погладила нежную пухлую щечку, приподняла хлопковый чепчик, поцеловала пахнущую молоком макушку.

– Скоро у тебя появятся свои дети, – проговорила мать. – Они будут расти вместе. – С болью в сердце Пенелопа поняла, что отцом ее детей станет Рич.

– Ты витаешь в облаках. – Доротея вернула сестру к реальности.

– Я думала о детях. Позавчера видела нашего сводного братца. Очень хорошенький, так бы и съела. – Она улыбнулась, стараясь не думать о разговоре с матерью.

– Повернись, я тебя причешу. – Жанна провела ладонью по ее волосам: – Как золотая пряжа.

У Пенелопы замерло сердце: Сидни говорил то же самое. В Ричмонде они отстали от королевской свиты и остановились у реки, в зарослях камыша, подальше от посторонних глаз. На берегу рос одинокий нарцисс, прямой и гордый. Пенелопе невольно вспомнилась история о Нарциссе в пересказе Овидия, и они заговорили о мифах – об Эхо, Каллисто, Икаре и жестокости языческих богов. Сидни зарылся лицом в ее волосы и прошептал: «Даже Венера не смогла бы спрясть золотую пряжу тоньше».

– Меня выдают за лорда Рича, – сказала Пенелопа и тут же пожалела об опрометчивых словах. Ей хотелось услышать от Сидни заверения, что он не допустит этого брака, обратится к королеве, попросит отдать Пенелопу ему в жены. Она воображала, как скажет ему, что потеря наследства Лестера не станет им помехой, ведь богатство ее не интересует.

Но он лишь ответил:

– Знаю. Не будем об этом.

Пенелопа почувствовала себя так, будто Сидни ее ударил. Стало ясно – он просто забавлялся с ней, как взрослые мужчины поступают с доверчивыми девушками.

«Слава богу, я не отдалась ему», – думала она, пока Доротея прикрепляла к ее платью жесткий воротник и еще туже затягивала шнуровку, однако в глубине души сожалела, что не переспала с Сидни, и черт с ними, с последствиями, ибо сама мысль о том, что ее девственностью завладеет Рич, внушала глубочайшее отвращение.

В последующие недели печаль Пенелопы лишь росла: Сидни с каждым днем отдалялся все больше – отворачивался, когда другие соперничали за право потанцевать с ней, не предлагал руку при сходе с трапа королевской баржи, а когда она отставала от толпы на верховой прогулке или соколиной охоте, всегда находился другой желающий развлечь ее приятной беседой. Пенелопа слишком быстро раскрыла ему свое нежное сердце, однако все еще питала надежду и придумывала самые неправдоподобные объяснения его поведению, пока однажды он сам к ней не обратился.

Дело было в разгар лета во дворце Нонсач; отягощенные плодами ветви клонились к земле, касаясь высокой травы. Сидни взял Пенелопу за руку, молча повел в сад, сорвал ей персик. От сладости рот наполнился слюной; липкий сок капнул на запястье. Девушка слизнула каплю языком.

Сидни опустился перед ней на одно колено, словно рыцарь из любовного романа.

– Не следовало внушать вам ложные надежды, ибо я знал, что нам не суждено вступить в брак. Я глубоко сожалею о своем поведении, – проговорил он, не глядя ей в глаза. – Надеюсь, вы сможете меня простить.

Пенелопа вымученно улыбнулась.

– Не стоит извиняться, – прощебетала она и отвернулась, чтобы скрыть душевную боль. Никакая поэзия в мире не сможет подготовить к первой несчастной любви, к неизбывной тоске, внутренней пустоте, полному отсутствию радости и надежды. Впереди маячил ноябрь. Пенелопа заключила свое сердце в скорлупу, чтобы больше никто не смог его потревожить.

– Скажи, – обратилась к ней Жанна, прикрепляя к лифу нить жемчуга, – правда ли, что… что вы…

– Говори уже, – подбодрила ее Доротея.

– Я слышала… – Француженка понизила голос. – …что мать вашей матери – не двоюродная, а сводная сестра королевы. Выходит, Генрих Восьмой – ваш дедушка.

Пенелопа переглянулась с сестрой. Возможно, именно поэтому Елизавета с такой готовностью взяла ее под свою опеку. Раньше подобная мысль не приходила ей в голову.

– Говорят, в нас течет кровь Тюдоров, но нам не полагается об этом распространяться.

– Многие судачат о вашем родстве, – сказала Жанна. – К тому же ваша мать очень похожа на королеву.

– Рич наверняка тоже об этом слышал и страшно рад открывающимся для него благам, – фыркнула Доротея.

– Матери это никаких благ не принесло. – До Пенелопы дошло, что брак Летиции с Лестером стал для королевы двойным предательством, а еще ей стало ясно: подобное родство – скорее проклятие, чем преимущество. Благодаря блестящей родословной она попала в ловушку.

– Каков Рич из себя? – поинтересовалась Доротея.

– Не знаю. Я видела его всего пару раз, и он почти со мной не разговаривал. Если ты встанешь у алтаря вместо меня, он вряд ли заметит разницу. – Пенелопа невесело рассмеялась.

– Вы так похожи, что даже я со спины вас путаю, – добавила Жанна.

Пенелопе стало невыносимо грустно: сестра вернется в дом Хантингдонов и жизнь никогда не станет прежней.

– Единственное, что мне известно о моем дражайшем супруге, – у него больше денег, чем он в состоянии потратить. Стану богатенькой леди Рич с имениями по всему Эссексу, – объявила она. Доротея фыркнула, все трое расхохотались. – Прибавьте дом в Смитфилде и сады, наполненные диковинными фруктами, столь редкими, что придется держать целый отряд стражи, дабы уберечь их от воров. В фонтанах изо рта мраморных купидонов будет литься вино, а в прудах плавать рыбки из чистого золота.

– Как же они удержатся на плаву? – изумилась простодушная Жанна. – А еще у тебя будут праздники, танцы и музыка.

– Это вряд ли. – Пенелопа резко посерьезнела. – Рич не одобряет греховные увеселения. Он пуританин.

– Но ты же любишь поэзию и поешь как ангел. Разве ты сможешь обходиться без развлечений?

– Не знаю.

Лицо Доротеи омрачилось:

– Вы будете жить в его доме в Эссексе?

– Не сразу. Королева пожелала, чтобы я еще некоторое время оставалась при дворе.

В дверь постучали.

– Ты одета, сестрица? Можно войти? – раздался мальчишеский голос.

– Робин! – Пенелопа почти год не видела брата, и вот он здесь, улыбается из-под копны угольно-черных кудрей, сверкая ямочками на щеках. Они крепко обнялись. – Я так рада, что ты приехал! Дай-ка на тебя взглянуть.

Какой красивый наряд. – Девушка провела пальцем по фиолетовому бархатному дублету, подбитому золотой парчой.

– Подарок от твоего нареченного. Полный парадный костюм, включая шелковые чулки.

– От Рича? Ты его видел?

– Он приехал за мной в Кембридж. Мы отправились к его портному, потом поужинали на постоялом дворе.

– Ну и как он тебе? – спросила Пенелопа. Сперва она удивилась, что будущий муж уделяет столько внимания ее брату, но потом вспомнила: Эссекс формально является главой семьи, Ричу же важно заполучить могущественные связи рода Деверо.

– Очень щедр.

– Вижу, он заслужил твое расположение. – Девушка ущипнула брата за щеку: – Тебе едва исполнилось шестнадцать, а ты уже пользуешься влиянием. – Несмотря на дорогой наряд, Роберт по-прежнему оставался неуклюжим юнцом; над его верхней губой намечалась легкая тень, однако кожа была еще по-детски гладкой.

– Рич – славный парень. Сухарь, конечно, но неплохой.

– Ты знаешь его лучше, чем я, – произнесла Пенелопа, не в силах скрыть горечь.

– Запомни, сестра: твое благополучие для меня превыше всего. – Эссекс выпрямился, расставил ноги и грозно оскалился. – Если он будет дурно с тобой обращаться, я за тебя отомщу. – Внезапно он стал выглядеть очень взрослым. – Я так ему и сказал: мое благоволение зависит от его доброго отношения к тебе.

Пенелопа почувствовала прилив любви к брату, нежно поцеловала его в щеку и, взяв Доротею за руку, произнесла:

– Деверо держатся вместе, словно лепестки в бутоне. Нас не разлучить.

– Мои прекрасные сестры, – сказал Эссекс. – Как же мне с вами повезло.

– Жаль, что Уота нет с нами. Мы не собирались все вчетвером со смерти отца, – проговорила Доротея, словно угадав мысли Пенелопы о младшем брате.

– Он приедет с матерью, – сообщил Эссекс.

– Значит, мы будем вместе! – радостно воскликнула Доротея.

– А потом меня уведут на брачную ночь. Как мне это вынести? – вздохнула Пенелопа.

– Выпей побольше вина. У тебя закружится голова, и ты ничего не почувствуешь, – посоветовала Доротея. Все рассмеялись, но на душе у Пенелопы скребли кошки.

Пенелопа последовала совету сестры и, к тому времени как осталась наедине с мужем, так захмелела и устала, что едва не валилась с ног. На свадебном пиру пили за Англию и королеву, за молодоженов и будущих сыновей. Тосты следовали один за другим, и каждый раз Пенелопа осушала полный кубок французского вина, купленного Ричем. Вместо танцев последовали благодарственные молитвы.

– Вижу, вам требуется твердая рука, – сказал Рич, отворяя дверь в спальню. Он крепко стиснул пальцы Пенелопы, так что обручальное кольцо врезалось в кожу.

– Вы делаете мне больно, – проговорила она.

– И сделаю еще больнее, если не будете вести себя благоразумно.

– Что вы имеете в виду? – борясь с головокружением, девушка пыталась угадать настроение мужа.

– Вы прилюдно унизили меня на нашей свадьбе перед всеми родственниками. Теперь вы моя жена, и я больше не позволю меня унижать. Это ясно? – Рич еще крепче сжал пальцы. Пенелопа испугалась, что он их сломает, однако даже не поморщилась, чтобы не доставить ему удовольствия видеть ее боль.

– Ясно, – ответила она, сквозь винный туман вспоминая подробности свадебной церемонии.

На пороге церкви Пенелопа наступила на подол платья и ударилась локтем о купель так сильно, что слезы брызнули из глаз. Собравшиеся имели серьезный торжественный вид, какой обычно принимают на свадьбах. Девушка медленно двигалась в жестком платье, напоминающем гроб, не решаясь повернуть голову из опасения, что накрахмаленный воротник перережет ей шею. При виде членов семьи Сидни у нее перехватило дыхание; среди них был и Филип. Она схватилась за руку Жанны, чтобы не упасть, но потом поняла, что обозналась: это не Филип, а его младший брат Роберт. Пенелопа сделала вид, будто рада его отсутствию, однако почувствовала себя брошенной. Она вызвала в памяти воспоминания о том, как он с ней обошелся, однако все равно не смогла его ненавидеть.

Рич безучастно наблюдал за ее приближением. В углах его рта затаилась презрительная усмешка, словно он испытывал к Пенелопе отвращение; возможно, он просто робел перед лицом будущей супруги и ее влиятельных родственников, в жилах которых течет королевская кровь. Вероятно, ему казалось, что они считают его ниже себя (по правде говоря, так и было). Пенелопа подошла к нему и попыталась улыбнуться, однако во рту пересохло и улыбка получилась неубедительной. Рич сглотнул, видимо, от волнения; девушка посочувствовала ему, но легче ей от этого не стало.

Священник начал службу. Повинуясь его знакам, Пенелопа покорно, словно марионетка, опустилась на колени, потом снова встала. Казалось, будто она присутствует на собственных похоронах. Неужели ей предстоит всю жизнь провести с этим суровым молодым человеком? Девушку охватила паника, точно ее заживо замуровали в склепе.

– Берешь ли ты этого мужчину…

– Я не могу… – Пенелопа шагнула назад, к матери, но увидела ее каменное лицо, рядом – разгневанного Лестера, чуть дальше – Хантингдонов. Граф открыл рот от ужаса, графиня схватилась за голову. Братья и сестра вытаращили глаза от удивления. Гости начали перешептываться – до них потихоньку начало доходить, что происходит. Пенелопа упала на колени перед Лестером и матерью.

– Умоляю, не заставляйте меня… – Девушка собрала всю свою храбрость, поднялась на ноги и объявила: – Я желаю воспользоваться правом отказаться. У меня ведь есть такое право? – На лицах ее родственников отразились разочарование, изумление и гнев.

– Верно ли я понял, что вы отказываетесь брать этого человека в мужья? – осведомился священник, не скрывая нетерпения, словно Пенелопа была капризным ребенком, отнимающим у него время.

– Отказываюсь.

Лестер встал, крепко взял ее за руку и подвел обратно к Ричу, прорычав на ухо:

– Ради бога, девочка, веди себя прилично. С чего ты взяла, будто у тебя есть выбор?

Пенелопа не смела взглянуть на будущего мужа. Ей представились молодые бычки, которых приводят на бойню; сперва они не подозревают, что их ждет, потом чуют в воздухе запах страха, тревожно оглядываются, переступают с ноги на ногу, но ничего не могут изменить.

Так и она: даже если ей удастся отказаться от замужества, что дальше? Семья от нее отречется, королева отлучит от двора.

– Я готова, – сказала она священнику. – Это была минутная слабость. Вступать в брак не всегда легко.

Родственники за ее спиной облегченно вздохнули. Священник откашлялся и повторил слова брачного обета.

Пенелопа открыла рот, чтобы ответить, однако из горла вырвался лишь слабый шепот. Впрочем, священник этим вполне удовлетворился. Девушка вся застыла, словно зимний пруд; где-то глубоко еще теплится жизнь, но туда не добраться. Обручальное кольцо туго сдавило палец, рука налилась свинцом. Наконец Пенелопа собралась с силами и взглянула на супруга. Рич выглядел несправедливо обиженным; щеки его горели от сдерживаемой ярости.

– Не «ясно»! – рявкнул он, вталкивая Пенелопу в спальню. – Не смей так говорить со своим мужем. Твой дерзкий нрав необходимо обуздать. – Он схватил девушку за горло. – «Я глубоко сожалею, милорд»! Ну, говори!

Пенелопа хотела плюнуть ему в лицо, но побоялась, что он ее ударит.

– Говори же!

– Я глубоко сожалею, милорд. – Она преувеличенно улыбнулась, словно актриса, желающая рассмешить публику.

Рич повалил ее на кровать, по-прежнему держа за горло.

– Думаешь, ты лучше меня? Вся твоя родня так считает, вы кичитесь своей благородной кровью. Теперь ты моя жена и будешь меня слушаться. Считаешь себя самой красивой из королевских фрейлин? Знай, мне ты противна.

– Если я вам противна, в этом лишь ваша вина, – ответила Пенелопа, глядя ему в глаза. – Можете овладеть моим телом, но мое сердце вам не заполучить.

– Твое тело… – с отвращением процедил Рич. – Ты – дочь Евы! – Он принялся одной рукой развязывать завязки на своей одежде, второй продолжая крепко сжимать запястья Пенелопы. Она решила, что криком не выдаст своей боли и не доставит ему удовольствия, умоляя остановиться. Рич крепко зажмурился и начал бормотать псалом: – Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его. Сильно будет на земле семя его; род правых благословится… – Не открывая глаз, он задрал жесткие юбки свадебного платья Пенелопы.

Девушка смотрела на расшитый птицами и цветами полог кровати, силясь представить себя в этом вышитом саду среди шелковой зелени под лучами парчового солнца, но, как ни пыталась укрыться в воображении, телом она оставалась в спальне смитфилдского дома, наедине с мужем, раз за разом повторяя про себя: «На веки вечные», в ожидании боли.

– Будет немного неприятно, – предупредила ее мать. – Не бойся размеров его члена, так и должно быть. Просто позволь ему исполнить свой долг. – Пенелопа понятия не имела, что означает «исполнить свой долг». Молодой муж тыкался в ее нижние части, хрюкая как кабан. Она толком не знала, что от нее требуется, лишь радовалась, что вино затуманило ей рассудок и запястья наконец свободны.

Рич взял ее руку и положил на свой орган. Тот оказался совсем не таким, как она представляла: на ощупь липкий, как сырое мясо. Рич принялся тереться членом о ее лоно. Пенелопа крепко зажмурилась и, призвав на помощь воображение, представила на его месте Сидни, светлоглазого, пахнущего свежескошенной травой, шепчущего слова любви. Внутри поднялась жаркая волна. Наверное, в брачную ночь грешно думать о постороннем мужчине, подумала девушка. Мать не просветила ее по этому поводу. Рич продолжал бормотать псалом. Пенелопа старалась обратиться мыслями к Господу, но перед глазами по-прежнему стоял Сидни. Наконец муж со стоном скатился с нее, сел, поправил одежду и вышел, не сказав ни слова.