Заменяющая солнце

Глава 3. Мария

Западная Вирджиния, 1986 год

Цвета

Пытаясь удержать что-то незримое, как мартовский пурпурный закат, я напрягала каждую клеточку своего тела, но могла ли я удержать то, что было мне не подвластно? Долго смотрев в окно, я наконец почувствовала её. Идея. Она пришла словно незваный гость, неожиданно, дерзко. Как письмо, которое по ошибке доставили на семь лет позже обещанного, как самое шокирующее известие, которое вы только можете себе представить, она посетила меня. Меня переполняли эмоции. Грусть сменяла радость, а радость становилась грустью и так по кругу. А всё потому что идея – одинока. Пока вы не коснётесь её своей душою, она самый одинокий человек на земле. У неё нет ни родителей, ни друзей. Она приходит к вам за поддержкой, и лишь вы, талантливой рукой Мастера способны лишить её чувства одиночества.

Надев тёплый вязанный свитер Аннет, цвета спелого абрикоса я аккуратно спрятала свою джинсовую самодельную сумку под одежду, тихо спустилась в холл по главной лестнице, не без особого труда, как и все в этом доме лестница была старинной и состояла из скрипучих половиц и балясин. Мне удалось быстро прошмыгнуть мимо прислуги в зимний сад, вход в который находился на первом этаже, под лестничным пролетом, оттуда я спокойно могла покинуть дом, не используя главный вход. Я точно знала, что там никого нет. Это было излюбленным местом для нас с Аннет, и сейчас туда входили только я и миссис Хипкинс, чтобы полить цветы и гигантские фикусы в горшках, которые точно были в разы старше нас с сестрой. Сердце стучало как ошалелое, холодный воздух пробирался под одежду, а горло сдавливали хрипы. Использовав тайную тропку Фрэда, которая слегка виляла по нашему саду мимо старого коренастого дуба в самом его сердце, минуя декоративные фонтаны я нырнула в небольшое отверстие в ограждении. Ещё когда-то давно мой старший брат показал этот лаз нам с Аннет, и мы даже клялись на крови, что никогда и никому не расскажем об этом. Фрэд любил улизнуть ночью куда-то по своим делам используя этот ход, я часто думала, а что если и Аннет в тот последний вечер воспользовалась им? А что если он привёл её в потусторонний мир? Или параллельную вселенную? И сейчас она бежит рядом со мной, только в другом измерении, тогда я должна ей улыбнуться, чтобы дать понять, что я знаю о том, что она рядом. Все эти мысли роились в моей голове пока я на всех порах неслась в особняк миссис О`Браян.

Оказавшись на территории знакомого мне с детства владения, я тут же бросилась на задний двор, оттуда закат и все краски неба были как на ладони.

– Мария! – Окликнула меня хозяйка дома. – Здравствуй, дитя! – Мелинда знала зачем я здесь и уже спешила ко мне с тёплым пледом и старым поржавевшим ключом на небольшой медной цепочке.

Мы обнялись, я бросила сумку с альбомом и красками на деревянный пол веранды, половицы скрипели под нашими шагами, но мне казалось, что из-за моих мыслей всё вокруг гудело, и громче всех был закат. Он шумел как старое радио, как газонокосилка под окном рано утром, как надоедливый будильник, он звал меня, приковывая взор к буйным краскам от золотисто-красного до переливчатого пурпурного, а где-то там он плавно переходил в ночь встречая «хозяйку-ночь» тонкой фиолетовой струйкой неба.

Миссис О`Браян повернула старый железный ключ в дверях деревянной пристройки на заднем дворе, где хранились мои инструменты. Дверь скрипнула, я нырнула в тёмную комнату с затхлым запахом, перемешанным с медовым ароматом акварели. Мои холсты ожидали здесь в темноте, словно гонимые с праздника жизни, ненужные, неважные они были лишены дневного света, увидев их я на секунду замерла, тонкая полоска света остановилась на одном из холстов, это был осенний пейзаж лужайки миссис О`Браян. Багряный, золотой, янтарный цвета глядели на меня умоляя выпустить их на свободу, но я не могла. Отведя взгляд, я взяла пустое полотно и палитру.

– Я сделаю тебе чай, – любезно предложила Мелинда. Я улыбнулась, со всем необходимым я вернулась на веранду, где уже совсем привычным образом меня приветствовал безмолвный зимний пейзаж, тонкие ветви деревьев, ещё не покрытые зелёной листвой, а также две двухсотлетние ели рядом с пристройкой. Усевшись на старый деревянный шезлонг и поставив перед собой холст, я принялась разводить краски на палитре, чтобы получить необходимые цвета. Сначала я открыла свой альбом и немного прикинула для разминки, что буду рисовать, экспрессивно и со страстью я размазала на белом листе красный и синий, соединив их где-то по середине, и получив желаемое я принялась рисовать. Закат дразнился постепенно, передвигаясь навстречу ночи, меняя и сгущая цвета, я рисовала быстро, практически не давая акварели подсохнуть. Нельзя было терять ни секунды. Сейчас всё закончится. Я не дышала. Времени и пространства не существовало. Я больше не чувствовала ту зияющую пустоту в сердце. Сейчас всё было важно. Проблем не существовало, их не было рядом со мною и на этом холсте.

– Впечатляет, – знакомый голос появился из неоткуда. Я вздрогнула и напрягла плечи. Всё закончилось. Время пришло и наступила ночь. Мои руки, окоченевшие от холода, больше не слушались, я обессилено опустила кисти в воду. Замерев, чтобы насладиться полученным результатом я мысленно отметила, что добилась именно того результата, которого и ожидала. Но стоило мне лишь на секунду отвести взгляд, а затем мельком вновь посмотреть на полотно, я ужаснулась. Все было неровным, эксцентричным, слишком ярким и слишком блеклым одновременно. Я потеряла ту радость, которую испытывала в первые мгновения.

– Не говорите так, – я обернулась, увидев Доминика. Я совсем забыла, что теперь он живёт здесь. За прошедшую неделю в школе нам не удавалось перекинуться и парой слов, не то чтобы я очень хотела, просто отметила про себя, что в тот вечер, когда я указывала ему путь, мы говорили в последний раз.

Он подошёл ближе, на нём был объёмный вязанный кардиган чёрного цвета и клетчатая рубашка, не застёгнутая на две последние пуговицы, я смутилась осознав, что мой взгляд застыл на его адамовом яблоке. Светлая кожа очень контрастировала с оттенком одежды, глаза переливались в сумеречном свете. В тот момент, когда он опустился на свободный шезлонг рядом со мной, миссис О`Браян включила наружное освещение, и моё творение заиграло новыми красками.

– Я ещё никогда не видел такой экспрессии, – тихо сказал он, словно боялся, что я сбегу говори он громче. Я молча смотрела на его лицо, был ли он искренним?

– Это… просто мазня. – Не выдержав больше я резко встала и схватив ещё влажное полотно отнесла его в пристройку, закрыв за собой дверь на ключ. На подоконнике снаружи меня ждал давно остывший чай. В надежде, что он сохранил ещё хоть толику тепла я взяла чашку двумя руками, но ужаснулась, какой холодной она была.

– Давай я принесу тебе другой! – Мистер Гаррисон подбежал ко мне и схватился за чашку, накрыв мои ледяные руки своими горячими ладонями. Словно электрическим зарядом моё тело обдало жаром.

– Нет! – Выпалила я и отошла от него, всё так же держа кружку. – То есть, спасибо, не нужно…

Доминик ласкового улыбнулся и поежившись от порыва холодного мартовского ветра зарылся посильнее в свой кардиган.

– Прости, если чем-то расстроил тебя. – Он опустил глаза, а его ресницы дрожали от ветра.

Я осознала, что повела себя грубо и поспешила принести извинения.

– Благодарю вас за проявленную доброту. – Доминик вновь посмотрел на меня, я не знала, что выражал его взгляд, но мне хотелось всё больше смотреть в его глаза, их тепло согревало меня. – Боюсь, мне уже пора… – Неловко я стала собирать с пола краски, закрыв свой альбом я аккуратно уложила все в сумку.

– Я провожу тебя, – ответил он. Я застыла, не зная, как отреагировать, но какая-то незримая сила позади подталкивала меня к нему, сокращая расстояние между нами.

Попрощавшись с Мелиндой и вернув ей ключ мы не спеша пошли вниз по дорожке к моему дому.

– Вы не должны этого делать, – я оглядывалась, но на улице было ни души. В домах горел свет, я слышала шум телевизора и смеха, семьи ужинали за столом за просмотром передач и весело обсуждали увиденное. В нашей семье такого уже не будет, никогда, я с грустью представляла своё возвращение в этот грозный и холодный особняк, и молила Бога, только бы не столкнуться с ней.

– Всё в порядке, не мог же я позволить юной леди в такую пору идти домой одной, тем более за мной должок, за тот раз – я украдкой смотрела на него, когда он говорил, наблюдала как двигаются его губы и сменяется мимика лица. – Давно ты рисуешь?

Я поёжилась и осмотрелась, лишняя предосторожность никому не мешала.

– С тех пор как, – я замешкалась и остановилась, – вы, наверное, знаете уже? Слухи что ходят в школе, правдивы. – Доминик молча слушал меня. – Моя сестра Аннет пропала два года назад, с тех пор я начала рисовать. – Он смотрел на меня, внимая паузам между фразами. – Никто не говорит со мной о ней. Словно её не существовало. Когда я рисую, мне становится легче. – Смахнув слезу с щеки я продолжила. – Спасибо, что выслушали, дальше я пойду сама.

Мистер Гаррисон подошёл поближе и нахмурившись сказал то, чего я никак не ожидала, но была ему безмерно и искреннее благодарна.

– Ты можешь говорить со мной об этом, если тебе будет легче. – Он улыбнулся. – Я помню о нашей тайне. Ты можешь не бояться. А теперь беги скорее домой, ты ведь вся дрожишь.

И правда, моё тело дрожало от холода, но внутри пылал жар. Как же давно я не говорила о своих чувствах никому. Почему-то с ним было так легко. Может потому что он напоминал мне сестру?

– До свидания, Мария! – Он помахал мне, а я прибавила шагу и ещё раз осмотревшись вокруг, удостоверившись что никто не смотрит, прошмыгнула в отверстие в ограде.

Луна стояла высоко в ночном небе, ночь была ярко усыпана звёздами, но что-то подсказывало мне, что стоило ждать беды. Миновав фонтан в саду, я запрыгнула на бетонные ступени, которые вели к входу в зимний сад, я знала, что миссис Хипкинс не запирала его, возможно специально для меня. Поравнявшись с ещё одним искусственным фонтаном прямо у входа, я услышала голоса.

– Где её носит я спрашиваю?! – голос матери свирепствовал на прислуге. Дверь с размахом отворилась прямо перед моим носом.

Флорэнс. Моя мать. Мы не виделись, кажется, около недели. Дом был на столько велик, что нам и правда удавалось существовать в нём так, чтобы не пересекаться друг с другом. Я давно не видела её лица. Я помнила её холодной и непроницаемой. С тех пор как Аннет сбежала, мать перестала улыбаться, а сегодня её лицо было полно эмоций, от гнева её щёки горели, у глаз стало больше морщин, а рот вытянулся в тонкую полоску. Волосы были собраны в пучок, на ней было домашнее платье и дорогой халат с вышивкой, вот только наслаждаться тонкой работой у меня сейчас не получалось. И как всегда Флорэнс была в своих перчатках, она не расставалась с ними никогда, это было такой же загадкой для меня, как и поведение матери.

– Мария! – Содрогнувшись каждой клеточкой тела при звуке её голоса я не смела пошевельнуться. Она молча рассматривала меня, словно искала улики. И в какой-то момент её взгляд застыл на моей руке, в которой я держала сумку.

Мысленно я пыталась просканировать свой облик, чтобы понять, что заставило её остановиться и замолчать. Я прокручивала всё с момента как покинула дом, и тут я осознала. Фартук. Я забыла сегодня надеть его. И возможно где-то на моей одежде остались следы краски. Ужас пронзил моё сердце.

– Ты рисовала, – Флорэнс произнесла эти слова так, словно они были созвучны с «Ты убила человека». Именно с осуждающей интонацией она говорила это, я ожидала наказания, зная, что сердце этой женщины было холодным, я заплакала, подумав и том как сильно расстраивала её. Подойдя ко мне на несколько шагов и не смотря в глаза, она выхватила из моих рук сумку, начав трусить её, так что всё содержимое оказалось на холодном каменном полу. Альбом, как что-то само собой разумеющееся, упал и раскрылся перед её ногами, обнажая свои рисунки и мою душу.

Ненавистная улыбка исказила её лицо. Она схватила его и не в силах совладать с подступающей яростью бросила несчастную тетрадь в фонтан. Ледяная вода при свете фонаря размывала яркие краски с её страниц. Сегодняшний закат ещё раз показался на воде, помахав мне, и скрылся из виду, когда альбом бесшумно опустился на дно.

Я не могла оторвать взгляда от тетради, в которой хранила своё сердце. В тот момент какая-то частичка меня погибла. И спина моей сестры появившись на мгновение на его рисунках так же бесследно растворилась в пучине времени.

Дверь вновь захлопнулась передо мной, стёкла в зимнем саду задрожали. Свет погас. И я оказалась в темноте сама со своей болью. Не чувствуя холода, я залезла в фонтан и на ощупь пыталась отыскать свою душу.

Глава 4. Париж, 1950 год

Ветви магнолий обвивали парк Монсо словно настойчивая поклонница липнет к своему избраннику, и напористо, но с нежностью и некоторой наивностью вьётся вокруг его шеи, касается его лица подушечками пальцев и шепчет на ухо слова любви.

Весна стучала в каждое окошко и люди с восторгом и радостью впускали её в свои дома. Солнце украдкой проглядывало сквозь цветущие ветви деревьев, розовым облаком, меня встречала лукавая магнолия, белым пышным снегом были покрыты яблони, я остановилась под раскидистым деревом, укрытым цветением словно белым шёлковым покрывалом и залюбовалась.

Вдох. Сладкий аромат наполняет лёгкие. Выдох. Я закрыла глаза, а по щеке невольно скатилась слеза. Гейб. Мой милый Гейб. Нам с тобой никогда не суждено было вот так вместе прогуливаться вдоль парка, держать друг друга за руки, не боясь за свои жизни.

Мысли перенесли меня в ту ночь, когда мы виделись в последний раз. Он появился из ниоткуда как всегда спустя три месяца моих бессонных ночей полных тревог и переживаний за его жизнь. Гейб не был ранен, но лицо его выражало беспробудную усталость, хотя глаза улыбались, при виде меня. Я впорхнула в его объятия, а он обнял меня крепко прижимая к себе, и всё вдруг встало на свои места, каждая деталь стала такой естественной, такой правильной. Мы были половинками одного сердца. Он страстно целовал моё тело под звёздным небом, где-то вдали мы слышали рокот пушки, сердце выстукивало бешенные ритмы, а мы задыхались в объятиях друг друга. Той ночью он сделал меня своей женой. Я поклялась любить его вечно и отдала ему всю себя, а он сделал тоже самое. Мы ещё не знали, что видим друг друга в последний раз. И наша радость поглощала всё вокруг, пока не наступил рассвет и я с тяжелым сердцем отпустила его, он ещё раз поцеловал на прощанье мои губы, и я закрыла глаза, отпуская его. Слыша звук шуршащей листвы под его сапогами, я сдавливала рыдания, которые подступали к горлу. А когда шаги стихли дала волю эмоциям…

День в больнице протекал мирно, без особых происшествий. Две медсестры Катрина и Мишель как обычно обсуждали что-то очень интересное, выражая восторг яркой мимикой и заразительными смешками, пока я осматривала мальчика с поломанной ногой. Он не плакал, мужественно смотря на перелом. Его мать нервничала, и боль за ребёнка искажала её милое чуть пухловатое лицо. Причёска была испорчена, видимо она очень спешила, происшествие случилось на улице, когда ребёнок с друзьями играли в мяч, а она тем временем наводила утренний туалет или готовила завтрак, а затем услышала громкий плач за окном. Мальчишка тёр опухшие красные глаза, но не терял самообладания. Я омыла рану раствором и подготовила всё необходимое для наложения гипса, когда подошёл врач.

Катрина тем временем зашепталась о какой-то девице, своей приятельнице. Отойдя от койки с мальчиком, чтобы взять кое-какие инструменты я стала невольной слушательницей очередной девчачьей сплетни. Впрочем, я не особо сопротивлялась, это помогало мне отвлечься от тревоги за собственную дочь, которая оставалась в данный момент с моей властной сестрой, которая уже, к сожалению, начала оказывать плохое влияние на её такой юный и незакаленный характер. Няня была мне не по карману, а без работы я задыхалась. Сидя дома весь день я то и дело буду вспоминать о тех самых, что выглядывают из-за угла, стоит о них только подумать, старых добрых временах.

Мальчику накладывали гипс, в глазах стояли слёзы, а мать тем временем держала его за плечи. Я смотрела на согнувшуюся над ногой ребёнка спину доктора и переносилась в военный госпиталь, слышала плач умирающих, мольбы о помощи и каменела от страха.

Мне вновь понадобилось отлучиться за инструментами, так что беседа двух подруг стала для меня утешением. В этот раз я была вся во внимании. Катрина рассказывала, что та самая её подруга во время оккупации имела неплохой заработок, сопровождая разных военных на светских раутах, а сейчас она спуталась с коммунистами и родители больше не желают видеть её, узнав обо всём. Я слушала и представляла себе молодую добрую девушку, которая хотела заработать денег для своей семьи, возможно ею двигало даже большее, информация. Каждый хватается за ниточку, которая может спасти его жизнь по-своему. Она использовала свою молодость и красоту как инструмент, а сейчас, должно быть ей уже нельзя выйти из игры. Катрина рассказывала о сказочных нарядах, которая её подруга носила во время оккупации, всегда элегантная и такая взрослая при полном параде. Почему-то после этих слов передо мною всплыло лицо Элли. Я осеклась. Не может быть, чтобы она промышляла чем-то подобным, мать бы не позволила. Следующая мысль поставила мои размышления в тупик, если бы наша мать знала об этом. Заметить новые наряды сестры было сложно, ведь и до войны она не знала недостатка в поклонниках, её часто приглашали на свидания. Доктор позвал меня, и я поспешила вернуться в реальный мир, отгоняя прочь неутешные мысли об Элизабет.

Домой бежала спешно, пропуская прохладный весенний воздух сквозь пальцы, чувствуя тревогу, мне хотелось скорей примчаться и обнять свою дочь, прижаться к ней всем телом, только так я могла отогнать прочь все сомнения.

Малышка сразу же бросилась в мои объятия, как только я перешагнула порог нашей квартиры. На лбу у меня выступила испарина, а дыхание сбилось. В коридоре сразу же показалась Элли, в красном шелковом платье с бретелью через одно плечо.

– Ты марафон пробежала, что ли? – Ехидно подметила она. Я воздержалась от ответа, Лори прижималась к моим ногам, пока я нежно гладила её по белокурой головке, не обращая внимания на сестру. Элизабет картинно вздохнула и вернулась в свою спальню, оттуда она вновь показалась, только в этот раз с огромным коричневым квадратом в руках. Она вынесла его в коридор, и я сразу же узнала тот сверток, что принес в прошлый раз мистер Бергер. Развернув его ко мне, я увидела прекрасный пейзаж, море плещется белой пеной разбиваясь о скалы прибрежной полосы, а одинокий маяк у его подножия застыл в ожидании корабля. Моё сердце ёкнуло. По спине пробежал холодок. На секунду мною овладела неведомая сила, она тянула меня вглубь этой нарисованной истории, что-то было слишком знакомым и близким. Прекрасные тёплые тона, солнце на закате катится медленно, склоняя голову за линию горизонта, сливаясь с морской пучиной.

– Не знаю куда повесить эту безвкусицу! – В нашу квартиру меня вернул всё тот же едкий тон старшей сестры, её замечание сделало мне больно. Ещё минуту назад меня нисколько не ранили слова Элли, но это, не знаю, как объяснить свои чувства, этот её комментарий по-настоящему затронул меня.

– Картина бесподобна, можешь повесить её в нашей с Лори спальне. – Я была серьезна и полна решимости. Элизабет внимательно рассматривала моё лицо. Я не отводила взгляда. Что-то внутри неё боролось, поступить так как ей велят или же сделать как обычно – всё наоборот.

– Что ж, она твоя. – Сестра молча поставила картину у двери нашей с дочерью комнаты и нырнула в свою спальню, громко хлопнув дверью.

В этот момент я чувствовала себя победительницей. Нагнувшись я взяла Лори на руки и поцеловала в щёку.

– Мама, ты сегодня очень красивая. – Изрекла она. Я заволновалась. Ведь дети не лгут. Что-то во мне только что изменилось. Я смогла дать отпор сестре. И это отразилось на моей внешности. Позади раздался стук, а затем без посторонней помощи дверь отперлась и на пороге показался огромный букет белой сирени, завернутый в красивый коричневый пергамент с причудливым узором.

– Мадам, позволите, не было сил больше ждать на вашей холодной лестничной клетке. – Джейкоб М. Бергер вошёл в наш дом как в свой собственный, я молча стояла на пороге, мы оба оказались в слишком тесной ситуации, цветы между нами немного примялись, а я всё ещё не делала шагу назад, зачем-то разглядывая его лицо. Он был хорош собою, приятная улыбка, кожа чуть смуглая, на лице ни следа щетины, а глаза лучились добрым светом, что несомненно подстегивало, уверена именно этим взглядом он цеплял всех своих пассий, интересно, а Элли тоже купилась на него?

– Джейкоб! – Из комнаты тут же показалась Элизабет, быстрым шагом она поспешила к нам, схватив букет и затянувшись его ароматам как-то очень элегантно подтолкнула меня своим костлявым локтем в комнату.

Я не подала виду, что мне больно, а лишь наконец выйдя из транса очарования глаз Джейкоба двинулась в направлении своей спальни.

– Рад, был повидаться, мисс…

– Роза, – улыбнувшись ему в ответ, мы с Лори скрылись в своей комнате.

Картина весела напротив нашей кровати. Лори уснула после второго прочтения сказки на ночь, а меня напротив мучила бессонница.

Откуда мне знаком этот пейзаж? Я встала, чтобы поближе присмотреться. Крупные мазки мастерски отображали бурлящую воду, краски и полутона были подобраны безупречно, по крайней мере так казалось моему взору, ведь я совсем не разбиралась в живописи… Однажды в юности, в тот самый период, когда все гадают кем они будут в будущем, одним из моих увлечений стала живопись, узнав об этом мама стала водить меня на художественные выставки, а по выходным я и сама любила гулять по картинным галереям. И тут меня озарило. Подпись в правом нижнем углу – буква «М» с завитушками. Мишель Буайе. Занавески на окнах вдруг всколыхнулись, прохладный вечерний воздух освежил мои воспоминания. Я поспешила закрыть окно и поправить одеяло Лори. Вновь природа возвращала меня в прошлое. Ещё утром по дороге на работу она бросала меня в объятия моего любимого Гейба, а сейчас я вспоминала свою первую любовь. Он был гораздо старше меня, высокий, брюнет, его волосы всегда беспорядочно вились и спадали ему на лоб, глаза голубые как призрачная гладь воды, которую он всегда рисовал. Мишель был маринистом. Именно его работы покупали чаще всего в галерее, но на роскошную жизнь ему всё же не хватало. Никто не спрашивает почему первая любовь стучится в двери, неизвестно как она выбирает человека, и никогда нельзя узнать наперёд о её сроке годности. Молодой художник пленил моё сердце своими работами, бурлящая пена с его полотен то и дело тревожила моё сердце. Я трепетала и замирала рядом с ним, приходя каждый день в течении месяца пока продолжалась выставка. Я наблюдала как он рисует и задавала вопросы, зачем он берет ту или иную кисть, как правильно накладывать цвета, откуда он берет все эти прекрасные пейзажи. Мишель никогда не возражал, что я прихожу, но однажды он всё же сказал мне, что не хочет ранить такое юное сердце, ведь мы не подходим друг другу. Не в силах сдерживать эмоции я бросилась прочь. Прорыдав всю ночь в подушку, я решила, что больше никогда не заинтересуюсь живописью, а дальше были другие юношеские увлечения. Сейчас спустя столько лет я впервые вспомнила об этом. Мне стало тепло и трепетно. Как же всё-таки наша юность пылка и неосторожна, но притягательна и незабываема. Сколько всего раннее было способно выдерживать наше сердце и отчего же теперь мы так слабы?