Любомор

Глава 5. Имена

Тьяне захотелось поднести кулаки к глазам и хорошенько протереть их. Вдруг бессонная ночь и крепкий маревский чай затуманили взгляд? Хотя тут, скорее, стоило протирать мозги – их точно затянуло мутью из-за всего происходящего.

Нет, глупости. Ошибки быть не могло. Тьяна слишком хорошо знала руки Велимира, чтобы перепутать их с девичьими. Тонкая кисть с длинными пальцами, что свесилась с носилок, не имела ничего общего с широкими ладонями почившего жениха – предназначенными, казалось, чтобы хватать и удерживать. Тьяна помнила, как крепкие пальцы Вэла накрыли пол-лица и сдавили с такой силой, что выпятились губы и заныли челюсти.

Да и ногти мертвеца, слюдяно-блестящие, выдавали девушку. Кто же она, незнакомка под простыней? И куда пропал Велимир?

А может, он по-прежнему в часовне?

Тьяна вновь поднесла бинокль к глазам – и догадка подтвердилась. Появилась еще пара врачевателей с носилками. Те, что забрали девушку, были достаточно худощавыми немолодыми людьми, а эти, вторые, могли бы составить конкуренцию Еникаю. По-спортивному вбежав по ступеням, врачеватели исчезли в часовне и спустя минуту-другую вынесли Вэла. Он тоже был прикрыт простыней. На белой ткани быстро и хаотично проступали алые пятна, словно кто-то рисовал причудливую карту иных земель: тут континент, там остров. Крови из жениха натекло так много, что она не успела высохнуть.

Священник, бездвижным снеговиком стоявший у стены, слегка подтаял при виде запятнанной простыни. Колени подогнулись, плечи обвисли, и тело привалилось к серокаменной кладке. Шевельнув губами, он провел ладонью перед своим лицом и сжал кулак – осенил знамением осских богов.

– Слава ликам, – устало прошептала Тьяна.

Она предпочла бы, чтобы труп был всего один, Велимиров, но что уж теперь поделаешь. Лучше два мертвеца, включая жениха, чем вовсе без него. Если бы Вэл исчез из часовни, Тьяна утратила бы последний контроль, а с ним и жалкие остатки осмотрительности. Кстати, напомнила она себе, пора заняться сокрытием улик. Появление Еникая спутало планы: сумочка с окровавленным содержимым так и провисела всю ночь на столбике кровати. Тьяна подалась к ней, но что-то заставило снова, в последний раз, направить окуляры на часовню. Вэла унесли, обмякший священник по-прежнему подпирал стену, а рядом с ним стоял и что-то говорил мужчина в длинном черном пальто: из одного рукава выглядывала серая перчатка, а другой пустовал. Волосы, стриженные в кружок и расчесанные на прямой пробор, лунно сияли сединой, хотя на лице было не так уж много морщин. Кто-то из мастеров? В эту секунду мужчина, повернувшись, уставился прямо на Тьянино окно. Прямо на нее.

Беззвучно охнув, Тьяна отпрянула. Нет, он не мог заметить ее: она не открывала окно, подглядывая через прореху в зарослях винограда. Вероятно, мужчина просто обернулся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь разговор. Тьяна пожалела, что не умеет читать по губам. Священник выглядел еще бледнее и несчастнее, чем при виде трупа, из чего она сделала вывод: беседа с одноруким мужчиной давалась служителю нелегко.

– Пэстра, – ободрила себя Тьяна.

Отойдя от окна и спрятав бинокль, она принялась за дело. Для начала удостоверилась, что подкладка не протекла, после чего вывалила вещи в раковину. Перчатки и платок, вконец испорченные, тотчас вернулись в сумочку. Взяв помаду, Тьяна содрогнулась и тоже отправила любимую «Розу юга» на выброс: прикоснуться к губам воском, искупавшимся в крови жениха, было немыслимо. А вот зеркальце, шпильки и духи Тьяна решила спасти: отмыть и забыть, где они побывали. Нестоличная, низкосословная бережливость давала о себе знать: вещи-то хорошие. Особенно флакончик с ароматом дурмана, подаренный Властой.

Подруга-сокружница не интересовалась ядами, но хорошо знала вкусы Тьяны. Когда пустой пузырек мечты об академии Старика наполнился маняще-сладкой реальностью, Власта всплакнула, пропала на полдня и вернулась с перламутровым флаконом, перевязанным фиолетовой лентой. Тьяна знала, что это. Еще бы! Духи с дурманом. Дорогие и куда более недоступные, чем конфеты-ракушки. Она не стала отказываться от подарка, который был подруге не по карману. Напротив – выхватила, прижала к себе, сверкнула глазами, и Власта счастливо, сквозь слезы, расхохоталась. Тьяна тотчас нанесла аромат на кожу и, потянув носом, почувствовала теплую летнюю полночь. Пьянящую, цветущую, толкающую на безумства. О, дурман пользовался славой под стать своему имени. На юге, запущенная искусницами, ходила легенда: всякий мужчина, заснувший от запаха дурмана, влюбится в первую женщину, увиденную после пробуждения.

Видят лики, Тьяне пригодилась бы такая способность, но она знала: цветок дарит вовсе не любовь, а спутанность сознания, галлюцинации и нередко смерть.

Щелкнув застежкой, она повесила сумку на тот же кроватный столбик: вроде на виду, но в глаза не бросается. Вечером, когда они с Медовичем (что ж ему надо?) отправятся в город, она избавится от последних улик. Отдавать сумочку в мастерскую Тьяна, конечно, не собиралась. Лучше утопить в глубине залива, подальше от берега, или бросить в костер какого-нибудь бродяги под мостом. Мару, может, и доверяет швеям из «Однажды и навсегда», но Тьяна – нет.

Тщательно смыв кровь с перламутрового флакона, она переложила его в другую сумку – вторую и последнюю, с обтрепанными краями и штопаной подкладкой. Туда же отправились очищенные шпильки и зеркальце. Пузырек с «Кровобегом», после опустошения и промывки, наполнился золотистым маслом душицы. Оглядевшись, Тьяна выдохнула: на этом все.

Сполоснув раковину и поплескав водой в лицо, она взглянула на часы. До первого занятия оставалось всего ничего. Интересно, не отменяет ли учебу из-за гибели Вэла и незнакомой девушки? Внутри, заглушая робкий шепоток совести и сострадания, зазвенело желание: сесть на скамью, разложить перед собой пустые листы, слушать, запоминать и записывать. Впитывать знания. Отравляться тайнами. Хцорвету зарин, аль окхелова. Хоть бы мастера в Старике оказались не настолько жалостливы и участливы к студентам, чтобы отменять занятия из-за смерти двоих ядовщиков.

Сменив форму и закрепив шляпку-таблетку, Тьяна оглядела себя с ног до головы в зеркале, прикрепленном изнутри к дверце шкафа. Вид – приличный, опрятный, а большего и не надо. Легкие следы утомления на лице тоже не портили картину: тени под глазами – естественные спутники студента, на каком бы круге он ни учился.

Тем временем, Погреб пробуждался. Из коридора доносился шум суеты: скрипели дверные петли, отбивали дробь шаги, насвистывались песенки. Перекинув через плечо ремень портфеля, а следом – сумки, Тьяна глубоко вдохнула и вышла из комнаты.

Вот и он – ее первый день в Старике. По-настоящему первый, не как вчера. Мимо, расплескивая кофе из чашки и ругаясь на чем свет стоит, пробежал всклокоченный коротышка-блондин. Окинув Тьяну рыбьим взглядом, к лестнице проскользила медноволосая эраклейка – все они ходили так, словно стояли в плывущей лодке, а не передвигали ногами. Тьяна подумала, что неплохо бы встретить Еникая, но он не попался на глаза, а стучаться к нему она посчитала неуместным.

Ветер, свежий и прозрачный, подходил новому дню, точно кисея невесте. Шуршала листва, и в этом звуке Тьяне чудилось что-то праздничное. Прижимая к боку портфель и сумку, она уверенно шла вперед. Волнения почти не было – по крайней мере, не больше, чем у обычной первокружницы. Тьяна ощущала: маска сейчас сидела крепко, приклеенная усталостью и, главное, чувством ответственности. Ответственности за себя-прошлую, так мечтавшую учиться здесь.

Всего несколько занятий, каких-то пять-шесть часов – она не так много просит у собственной головы, вечно забитой «Любомором». Вот же он, Старик. Она в Старике! Никто и ничто не отнимет у нее этот день. Ничто и никто не заткнет уши, не завяжет глаза. Сейчас она жива и даже не сидит в тюрьме за убийство, которого не совершала, так почему бы не заняться мистерианским? Хцорвету зарин. Ноги бодрее зашагали по дорожке.

Хорошо, что вчера Тьяна додумалась расспросить помощницу настоятеля, где пройдет первое занятие, а иначе заблудилась бы. В Старике не подписывали корпуса и пренебрегали номерами домов. Попадая сюда, студент должен был просто знать, где что находится. Быть своим, сразу, с порога – или притворяться, пока не станет.

Путь Тьяны лежал мимо часовни. Сердце сдержалось, не ускорило ход, и ноги тоже – только взгляд быстро скользнул по двери. Сейчас она наверняка заперта, чтобы верующие студенты и мастера ненароком не заглянули за ликовым благословением: там нынче нужны не боголюбы, а уборщики с крепкими нервами. Стоило оставить часовню позади, как в спину ударил колокол. Раз, второй и, помедлив, третий. Тьяна обернулась. Ученики и преподаватели, идущие к разным корпусам, как по команде замерли и напряженно прислушались к гулкому послезвучью. А затем, точно уловив приказ, все разом сменили направление и пошли в одну сторону. Тьяна настороженно огляделась – и последовала за остальными. Похоже, занятий все-таки не будет. Она не сомневалась: три удара, если перевести с колокольного на человеческий, означали «случилась беда».

Взгляд выхватил из толпы приземистую девчушку в фиолетовой форме. Судя по растерянному виду – тоже новенькая. Коренастой фигурой и бело-розовым лицом, словно вылепленным из зефира, она напоминала Власту. Значит, северянка. Приблизившись, Тьяна тихо спросила:

– Первый круг?

Девчушка закивала, и шляпа, крупноватая для ее головы, съехала на глаза. Пиджак у нее, как заметила Тьяна, тоже был на размер-другой больше, что придавало телу кубическую форму. Вот тебе и хваленые «Однажды и навсегда»: изуродовали девчушку.

– Думаю, нам лучше пойти вместе со всеми, – сказала Тьяна. – Я тоже с первого. Тьяна Островски.

– А ты переводчица или… – пропищала однокружница, и бледное северное лицо залилось румянцем. – Ой. Форма же.

– Ничего, каждый мог растеряться, мы же здесь новенькие, – со снисходительной любезностью заметила Тьяна.

– Я Лика. Матушка в честь ликов назвала, чтобы всегда под защитой была. Я с рождения много болела: то краснуха, то золотуха… Ой, ну чего я разболталась? Тебе это совсем неинтересно. – Она сделала паузу, в надежде на возражения, но Тьяна промолчала. – А ты не знаешь, что случилось? Прозвенел колокол, все куда-то пошли, а мне и спросить некого. Верней, есть, но… нет. – Лика поправила шляпу, снова съехавшую на глаза. – Утром меня должна была забрать сестра, но, наверное, не успела. Вряд ли она решила подшутить надо мной. Про Хитвика-то предупредила, и осколок дала, а у могилы не встретила.

– У могилы?

– Да. Тут есть обычай: если назначают встречу, но не говорят место, надо идти к могиле основателя. А ты не знала? – в Ликином голосе прозвучала неприкрытая, наивная радость: она все-таки может рассказать кое-что интересное и неизвестное новой знакомой.

– Отвечая на твои вопросы: нет. Я не знаю, почему звенел колокол, куда мы идем и про обычай тоже. У меня здесь не учится никто из близких. – Со вчерашней ночи это было правдой.

– Скоро у меня тут тоже никого не будет, – с досадой пробормотала Лика и, громко ойкнув, зажала рот ладонями. – Я имела в виду… нет, я ничего не имела в виду.

Тьяна не стала любопытничать и сделала вид, что пропустила слова Лики мимо ушей. Ее сестра, очевидно, собиралась бросить учебу – и что же? Тьяне не было никакого дела до чужих тайночек. Девица наверняка задумала побег с возлюбленным. Лишь бы потом не оказалась на юге, среди прислужниц Искусного дома, раздвигающих ноги за четверть золотника.

– Значит, Хитвик не напугал тебя? – Тьяна перевела тему. – Меня, если честно, он застал врасплох.

– Напугал, еще как напугал, – робко улыбнулась Лика. – Он такой громадный, рогатый… Это же был студент, да? Ряженый? – с надеждой уточнила она.

– Конечно. Его зовут Еникай. Если хочешь, познакомлю.

– Ты что, успела подружиться с мальчиш… молодым мужчиной? – Лика зарделась пуще прежнего.

– Не то чтобы подружиться, но мы выпили чаю и немного поболтали о том о сем.

Слова Тьяны произвели на Лику такое впечатление, будто она никогда не разговаривала с юношами. Приоткрыв рот, однокружница с ног до головы оглядела Тьяну и протяжно выдохнула:

– О-о.

Толпа, миновав лужайку для игры в хлопту, потекла к золотому куполу библиотеки. Похоже, тут, в главном хранилище знаний, проводились собрания по чрезвычайным случаям. Тьяна не думала, что впервые посетит библиотеку Старика при таких обстоятельствах, но выбора не было, и она невольно ускорила шаг. Лика засеменила рядом.

Стоило войти внутрь, как дух захватило от простора: высоты арочного потолка с мозаиками, ширины мраморного вестибюля и глубины подземелья – пол из плотного стекла, обнажая наслоения веков, позволял буквально заглянуть в прошлое. По бокам от входа высились черные кованые светильники, увитые золотыми, искусно выполненными побегами плюща и винограда. По центру, высоко над головами, висело фиолетово-зеленое полотно с гербом академии – бумажным цветком олеандра, лепестки которого покрывал мистерианский алфавит.

Под полотнищем, на возвышении, располагалась кафедра. За ней стоял настоятель академии: Тьяна еще не видела его лично, только на фотографиях в прессе. В газетных черно-белых оттенках он выглядел свежее, а в цвете походил на ощипанную сову. Круглые очки едва держались на приплюснутом носе, бакенбарды торчали редкими перьями.

Толпа, напирая, сдвинула Тьяну и Лику к витражному окну. Свет еще не пришел, чтобы поиграть с цветными стеклышками, из-за чего витраж выглядел мрачно. Да и запечатленный на нем сюжет не отличался весельем, изображая предательство и казнь последнего мистерианского правителя. Когда Тьяна размышляла об этом историческом событии, слово «предательство» неизменно бралось в мысленные кавычки.

– Полагаю, все в сборе, – оглядев собравшихся, натужно произнес настоятель. – Вы слышали колокол. Вы знаете, что случилось. – Разумеется, он не брал в расчет новичков. – В воздухе висит лишь один вопрос: «Кто?», и я, как настоятель академии Остора Ястребога, обязан дать ответ. Назвать имя. – Он выдержал паузу. – Имена.

По вестибюлю пролетел тревожный шепоток. Почти все понимали, что речь идет о смерти, но лишь немногие знали, сколько студентов умерло. Тьяна пробежала взглядом по толпе. Вот смоляная макушка Еникая, а у выхода – горчичные кудри Мару. Она поискала глазами Гнев, но не нашла. Вдруг вспомнилась рука, соскользнувшая с носилок. Зеленая манжета, тонкие пальцы. Тьяна еще раз внимательно огляделась вокруг, выискивая изогнутую фигуру, медовичевские локоны или широкополую шляпу, но так и не встретила ничего похожего. Поймав себя на том, что волнуется, Тьяна слегка поморщилась. Вот еще не хватало. Своих проблем полно. А Гнев ей даже не подружка. Что с того, если ее, а не какую-нибудь другую девушку, вынесли из часовни? В груди натянулась и протестующе задрожала невидимая струна.

– С прискорбием сообщаю вам, – продолжил настоятель, – что сегодня мы лишились двух студентов. Две души отлетели к ликам, и да будут приняты в сонм.

– Да будут приняты, – тихо повторили несколько голосов.

– Как и год назад, нас покинули студенты с отделения ядов, но на этот раз виною были не губительная рассеянность и не чрезмерная увлеченность препаратами. – Совиные перья дрогнули. – Юноша и девушка расстались с жизнью по собственной воле.

Одни заахали, другие забормотали. Тьяна почувствовала, как округлились глаза и похолодели руки. Вэл покончил с собой? Немыслимо, невозможно! Ни один человек, мало-мальски сведущий в ядах, не вольет себе в глотку «Кровобег». Для этого надо быть безумцем. Тьяна попыталась поймать взгляд Мару, но он неотрывно глядел на кафедру. Да, правильно, им незачем смотреть друг на друга. Тронув шляпку, она отвела глаза.

Гул голосов все нарастал, нарастал – и мигом схлынул, когда настоятель вновь открыл рот. Все ждали имена, и они прозвучали:

– Сегодня мы прощаемся с Велимиром Горски и Младой Требух.

«Не Гнев», – успела подумать Тьяна.

Сбоку, совсем близко, кто-то заорал на одной ноте. Повернувшись на звук, Тьяна увидела, как Лика тяжело оседает на пол. Глаза закатились и тотчас скрылись под шляпой. Губы словно запорошило пеплом. Еще одно отравление? В голове у Тьяны зашуршали карточки с ядами и противоядиями: на что похоже, чем помочь? Она потянулась к Лике, но кто-то стиснул плечо и рванул назад. Обернувшись, Тьяна напоролась на пронзительно-холодный взгляд. Перед ней стоял однорукий мужчина – тот, кто разговаривал со священником.

– Островски, – голос подошел бы судье, оглашающему смертный приговор, – вы пойдете со мной.

Глава 6. Старший мастер

Железная хватка, сталь в глазах и серебро седины – весь мужчина был словно вылит из металла. Тьяна дернула плечом в попытке освободиться: какой бы властью он ни обладал в академии, сейчас ее волновало другое – жизнь Лики.

Вырваться не получилось, и Тьяна волчицей глянула на мужчину. До чего цепко держит! Наверняка тренирует левую руку до седьмого пота, чтобы компенсировать отсутствие правой.

– Пустите! – бросила Тьяна. – Вы что, не видите, ей нужна помощь.

Однорукий холодно смотрел на нее, словно перед ним стояла проблемная студентка, которую следует отчитать. Кинув взгляд на Лику, он процедил в сторону:

– Принесите аммиачной воды.

Несколько человек разом сорвались с места и, расталкивая толпу, устремились к выходу. Тишина спала, словно кто-то сдернул с вестибюля тяжелый балдахин: зажужжали голоса, застучали шаги. Снова посмотрев на Лику, Тьяна поняла: да он, этот однорукий, прав. Неудовольствие смешалось с облегчением. Сокружница не отравлена и не умирает, она всего лишь в обмороке. Хорошо, что так. Плохо, что Тьяна не догадалась об этом сама. Мысленная картотека с ядами и противоядиями резко захлопнулась, прищемив уголок гордыни.

– Идемте, – почти не разжимая губ, произнес однорукий.

Упираться не имело смысла. Чуть обмякнув, чтобы пальцы не давили на плечо слишком сильно, Тьяна молча пошла рядом с мужчиной. Студенты расступались перед ними, перебрасываясь шепотками и взглядами.

Страх за чужую жизнь исчез, сменившись напряжением. Однорукий точно что-то знал – чем еще объяснить интерес к новенькой? Как далеко простирается его осведомленность – вот, что волновало Тьяну.

Когда они пробрались сквозь толпу, мужчина наконец убрал руку с ее плеча. Он ускорился, и Тьяна подстроилась под широкий шаг. Разрезая стоячий воздух библиотечных коридоров, они уходили все дальше. Деревянные полы блестели от утреннего света, проникающего сквозь окна. Слева и справа мелькали каменные скамьи с острыми краями, будто созданные для того, чтобы никто и никогда не присаживался на них. Из углов выглядывали бюсты писателей и переводчиков, ученых и ядовщиков. Тьяна знала всех, кого выловил взгляд.

Влево, вправо, снова влево – и вот они оказались у неприметной двери. Сунув руку в карман, мужчина достал ключ и вставил его в скважину. Скрипнули петли, однорукий переступил порог и бросил через плечо:

– Входите.

В небольшой квадратной комнате головокружительно пахло сладостью старых книг, древесиной и воском для полировки мебели. У занавешенного окна темнел дубовый стол, обитый изумрудным сукном, за ним и напротив стояли два стула с высокими спинками, а вдоль стен тянулись застеклённые шкафы с книгами. Тьяне хватило одного взгляда на потертые бархатные и кожаные корешки, чтобы определить, насколько редкие экземпляры хранятся здесь.

Внутри поднялась дрожь. Не счесть, как много раз Тьяна подавала заявку в Центральной библиотеке, чтобы получить хоть один томик из раритетной коллекции, но получала лишь отказы. Она знала, как выглядят корешки, но ни разу не видела их вживую.

Однорукий прошел мимо шкафов, даже не взглянув на них – похоже, он был так же холоден к книгам, как и к студентам. Тьяна мысленно обозвала его чурбаном, но потом подумала: должно быть, однорукий видел эти издания тысячи раз. И прикасался к ним. И – сердце дрогнуло – читал. Она стиснула зубы, испытав неуместный приступ зависти.

Мужчина занял место за столом и молча указал Тьяне на соседний стул. Сев, она положила ладони на колени и с немым вопросом уставилась на однорукого. Его лицо было непроницаемо, точно железная маска. Где-то у него на затылке, вдруг подумалось Тьяне, есть крохотные скважинки для таких же крохотных ключиков. Если отопрешь все, заслон спадет и увидишь истинное лицо. Вот только скважинок там немерено, а ключики попрятаны.

– С чего вы решили, что Лика Требух отравлена? – спросил однорукий.

«Лика Требух», – мысленно отметила Тьяна. В голове мигом прояснилось. Вот, значит, кто умер сегодня за компанию с Велимиром: старшая сестра однокружницы. Тьяна мрачно подумала, что следующая встреча сестер Требух, как и загадывалось, произойдет на могиле – только не основателя академии, а самой Млады. Что же ее связывало с Вэлом и почему Еникай считал, что Тьяне следует побеседовать с ней?

Не позволив паузе слишком затянуться, Тьяна расправила плечи и произнесла с прохладной вежливостью:

– Представьтесь, пожалуйста. Я не знаю, как к вам обращаться.

– Старший мастер. – Похоже, должность значила для него больше, чем собственное имя, раз однорукий начал с нее. Помедлив, он добавил: – Можете называть меня мастер Зорич.

– Мастер Зорич, я подумала, что Лика отравлена, по нескольким причинам, – начала Тьяна. – Настоятель объявил, что погибло двое студентов, а следом моя однокружница закричала и лишалась чувств. Люди редко просто так падают на пол. Я должна была…

– Судя по всему, вы должны были упасть рядом, – перебил Зорич.

– Что, простите? – Тьяна приподняла брови.

Рука в серой перчатке нырнула в ящик стола и опустила на сукно желтоватый лист. Тьяна тотчас узнала фирменный бланк академии Девы с плохо пропечатанным гербом в правом верхнем углу: так сразу и не поймешь, башня там с закругленной крышей или кое-что неприличное. Почерк тоже был знаком: ровные ряды мелких буковок принадлежали руке настоятельницы. Что эта курица Устия накарябала старшему мастеру? Тьяна потянулась к бланку, взгляд выхватила два имени: «Тьяна Островски» и «Велимир Горски», а следом Зорич согнул бумагу пополам.

Впрочем, письмо можно было и не читать. Тьяна и так все поняла: настоятельница посчитала своим долгом предупредить, что жених и невеста будут учиться под одной крышей. Преисполненная благочестием, курица распереживалась, как бы престижная академия не превратилась в гнездо греха и разврата. Наверное, напридумывала про них с Вэлом после того случая… Тьяна едва сдержалась, чтобы не скрипнуть зубами.

– Соболезную вашей утрате, Островски, – без доли сочувствия произнес старший мастер.

– Благодарю, – сухо отозвалась Тьяна. – При всем уважении, каждый по-своему переживает потерю. Я не из тех, кто падает в обмороки. К тому же, мне всё еще не верится, что Велимир… – она на миг опустила взгляд, и пальцы сжали ткань юбки, – что его больше нет. Я почти не знала жениха, нас помолвили родители, но его смерть, без сомнения, удар для меня и наших семей. – Вроде звучало складно.

– Почти не знали, – повторил Зорич; он то ли случайно сосредоточился на этих словах, то ли уловил нотку лжи. – Скажите, Островски, вам не кажется подозрительным, что ваш будущий муж умер, как только вы прибыли в академию?

– Подозрительным? Нет. Скорее, ужасным, – сглотнув сушь, Тьяна повторила: – Да, это ужасное совпадение.

– А то обстоятельство, что вместе с Горски умерла девушка, с которой его связывали тайные отношения – тоже ужасное совпадение? – стальные глаза совсем не мигали, ловя каждый жест Тьяны.

– Тайные отношения? – переспросила она, нахмурившись. – Мне ничего неизвестно об этом.

– Как и о том, что Требух ждала ребенка?

Вопрос старшего мастера пригвоздил Тьяну к стулу. Да, она подозревала, что у Вэла с Младой была связь – Еникай намекнул на это, хотя на прямой вопрос об измене ответил: «Нет, не совсем». Возможно, он имел в виду, что Велимир собирался разорвать помолвку и жениться на беременной подружке, поэтому их связь нельзя было назвать изменой? Тьяна и подумать не могла, как далеко всё зашло у Вэла и Млады.

Судьба наносила удар за ударом, не давая времени на передышку. Жених не любил Тьяну, его смерть не спасла ее от «Любомора», а тут еще оказалось, что Вэл, наплевав на помолвку, строил другие отношения. «Тайные», как выразился Зорич. Вот только жених, похоже, не особо скрывал их. А самое плохое, что теперь у Тьяны был явный мотив для убийства. Для двойного… нет, для тройного убийства, если учитывать нерожденного ребенка. Она глубоко вдохнула, стараясь унять жар и трепет, но они, точно огонь от кислорода, лишь усилились. Под кожей словно метались подожжённые мотыльки.

Зорич внимательно наблюдал за ней.

– Я ничего не знала. – Наконец, выдавила Тьяна. – Ни о Младе, ни о ребенке.

– Да, вы точно не из тех, кто падает в обмороки, – заключил старший мастер. – Вы свободы, Островски.

Стоило ей встать, как он добавил:

– Должен уведомить вас, что вашу комнату обыщут. Каждый угол. Каждую пядь. – Зорич дважды прихлопнул ладонью по столу. – А теперь, Островски, ступайте на вводное занятие для студентов первого круга. Вы уже опаздываете.

В памяти всплыла сумка, висящая на столбике кровати, и у Тьяны дрогнули колени. Пытаясь сохранить лицо, она кивнула старшему мастеру и вышла за дверь. Захотелось привалиться к стене и медленно сползти на пол, но Тьяна заставила себя пойти по коридору. Каждый шаг давался с трудом, будто на ногах появились кандалы. В мыслях, набирая обороты, крутилось: «Всё кончено, всё кончено».

Тьяна не сомневалась: если она ринется в пансион, чтобы избавиться от улик, старший мастер узнает об этом. Неспроста он сказал о вводном занятии: пока она будет сидеть на скамейке и слушать мастера переводов, кто-то из подручных Зорича войдет в ее комнату, откроет сумку и увидит запекшуюся кровь. Ох, лики, что же делать?

А если, и правда, изобразить обморок? Прямо здесь, под дверью кабинета старшего мастера? Он выйдет, наткнется на нее, попытается оказать помощь – и тогда…

«Что – тогда? – мрачно спросила себя Тьяна. – Удушишь его галстуком?».

Она до боли сжала кулаки и приказала ногам шевелиться живее. Не явиться на вводное занятие – как расписаться в своей виновности. Надо что-то придумать, как-то выкрутиться, пока Тьяна идет до учебного зала. Иначе на щиколотках защелкнутся реальные кандалы.

Какую чудовищную неосмотрительность она проявила, решив, что у нее есть время до вечера. А всё курица Устия с ее треклятым письмом! Если бы настоятельница не влезла, возможно, никто бы не узнал, что у Тьяны здесь учился жених. Всё едва не решилось само собой: настоятель объявил, что Вэл и Млада умерли «по собственной воле», а значит, никто не собирался проводить никакого расследования. Вот только старший мастер оказался не так глуп, чтобы поверить в добровольное отравление «Кровобегом».

Не верила в это и Тьяна. Им бы с Зоричем объединиться, да невозможно: в его глазах она – главная подозреваемая, а не союзник. Не может же Тьяна прийти к старшему мастеру и сказать: «Вэла и его подружку точно отравили, и по моим венам, кстати, тоже течет яд. Давайте вместе подумаем, что с этим делать?»

Тьяна горько усмехнулась, а следом ее будто пронзила молния: по телу побежало электричество, мысли залило светом. Остановившись посредине опустевшего вестибюля, она невидящим взглядом уставилась во мрак подземелья под ногами. В голове у Тьяны всё сложилось. Это была не просто догадка, а настоящее озарение.

Ночное убийство и её отравление – связаны. Не случайная рука вонзила ей в кожу намазанную ядом иглу. Не шалый безумец прошептал на ухо: «Ахокташ». Тьяну не просто так угостили «Любомором».

Её отравили, чтобы она убила Вэла.