Признанию взамен

5

Дальнее родство Людмилы с гендиром не стало поводом для дружбы их семей, а кадровики Лаборатории всё равно изучили «родословную» обоих супругов Новиковых до третьего поколения. Вот только совсем не генный код давал в таких структурах добро на трудоустройство, как это думала Людмила, а отсутствие тех наследственных генетических заболеваний, что с возрастом могли прогрессировать и являлись несовместимыми с деятельностью программиста. Людям, способным закодировать и раскодировать всё, от кофеварки до траектории полёта космического судна, требовались не только ум и опыт, но, прежде всего, отсутствие родственника с психическими отклонениями или дегенеративными заболеваниями. К тому же, для того, чтобы в информатике стать не хорошим, а лучшим, психологи, тестируя соискателя должности, пытались разглядеть в нём не только быстрое реагирование на проблему, но и особую сенсорную чувствительность, того восприятия, при котором даже запах может помочь построить логическую цепочку для принятия нужного решения или для разработки требуемого алгоритма. Вывести неуязвимый (на сей момент) антивирус при помощи иллюзии или галлюцинации, вызванных длительной фиксацией экрана и способных дать подсказку, был способен мозг не абсолютно «здоровый», а уникальный. Творения любого гения, будь то индивидуальный слог или несущая мысль, всегда обязаны скорее подсознательному, необъяснённому, недоступному для других, непостигаемому остальными. Той самой подкорке, вычленяющей и выдающей при определённых условиях парадоксальные открытия, касающиеся процессов, людей, машин.

Проверку на генетическую пригодность Новиков прошёл ещё при поступлении в школу КГБ, где пробыл два года после МГУ, и где гендир тоже учился. Подобные «совпадения» в биографии сблизили начальника и подчинённого изначально. Александру почти сразу стали доверять самые сложные программы. Он обладал той поразительной сдержанностью, от умения держать язык за зубами до примерного хладнокровия там, где, казалось бы, самый спокойный взорвётся, что пришлась бы по вкусу любому руководителю. Эта способность управлять собою и стала определяющей, обеспечив молодому гению постепенное, но довольно скорое вхождение в круг самых доверенных лиц гендира. И хотя он исчислялся десятком сотрудников, Новиков, а с ним и жена, были у начальника на особом счету. Как известно – «короля правит свита». А уж тут-то Людмила не подвела. Вовсю старалась не только не досаждать такому мужу вопросами, проблемами, страшно подумать, упрёками, но даже предугадывать его желания, определяя настроение на глаз. Молчит за обедом – значит погружён в какие-то мысли. Может быть как раз в те подсознательные туманы, что выведут судёнышко в нужное русло. «Тогда заткнись, Людочка, и заставь остальных тоже заткнуться». А если муж, наоборот, весел, даже возбуждён, то, получается, уже решил поставленную задачу. Здесь можно и пошутить на отвлечённые темы. В тот момент, когда спрашивает про детей или мать, отвечать по факту. Размазывания каши по тарелке сродни: «Ты знаешь, мне кажется, у нашей девочки кто-то появился» или «В этой ситуации дочери неплохо было бы подумать, чем заняться», не воспринимала даже свекровь. Александру же и вовсе некогда было выслушивать домыслы. Если кто-то есть – предъяви, есть что предложить – выставь на обсуждение. Иначе какой ты, к едрёной фене, надёжный тыл, если я сам должен озаботиться из-за каждой вскочившей бородавки?

Именно наблюдательность и предупредительность, выработанные годами, подсказали Людмиле, что в последние дни муж чем-то чрезвычайно озабочен. Да, она слышала про новую хакерскую атаку; о проблеме такого масштаба вот уже неделю как гудели все СМИ. И про специфику Лаборатории прекрасно знала. И всё же, печаль, давно невидимая в глазах мужа, но так хорошо припоминаемая, настораживала. Нет, нет, да и уставится Александр в одну точку, словно смотрит на кого. А потом уже не просто смотрит, а потеплевшим взглядом, увлажнёнными глазами. И вздыхает, коротко, но при опущенных веках. И разговор, ведомый в голове, сдерживает, не просто прикусив верхнюю губу, а ещё и приткнув пальцем, чтобы наверняка не вырвался. Непривычно было видеть такое. Непривычно, странно и даже страшно. Особенно в связи с возвращением Белецких.

Про приезд соседей Новиковы узнали на следующее же утро. Дядька Петя, зайдя в дом, доложил о том, что перед отъездом на работу Александр с кем-то разговаривал у ворот и курил.

– Прямо-таки курил? – уточнила Валентина Ивановна. Они с невесткой в этот момент завтракали. Мать знала, что Александр может позволить себе такую слабость, как выкурить сигарету, но обычно это было в компании, после выпивки или на фоне очень сильного переживания. – Что это с сыном? – повернула она голову к Людмиле. Та, не ведая, пожала плечами. Телевизор пока ещё не включили и про вирус WCry не услышали.

– Так он ещё и не спал, – добил уточнением родственник, усаживаясь за стол и испросив кофе себе. Единственное, что умела варить Людмила – был хороший крепкий кофе. Впрочем, и тут хозяйке на помощь приходили аппарат для варки, фильтры для воды, готовые капсулы.

– Не спал, – повторила Людмила за дядькой, отворачиваясь к аппарату. – Почему вы так решили?

– А кто может выспаться за три часа? – мужчина намазывал на хлеб жидкий сыр и увлечённо рассуждал. – Пришёл-то Саша почти в три. Но сначала с кем-то разговаривал. А встал в шесть и опять за разговоры. Утром вроде как говорил с мужиком.

– А вечером с кем? – спросили женщины одновременно.

Пётр Иванович ухмыльнулся:

– Ну вы, бабы, смешные. Прямо как в том анекдоте про грузина: «– Вано твоя жена родила.

– Мальчика?

– Нет.

– А кого?!»

Анекдоты у дядьки оживали, сам он часто смеялся и редко сердился. Иногда Александру казалось, что привычками он больше похож на дядю, чем на отца. «Ещё чего! – возмущалась такому Валентина. – Петька – не нашей породы». Ей трудно было признать младшего брата. Она в семьдесят пять добрела, как цветочная клумба при хорошем садовнике, тогда как Колобродин, тощий, тёмный, морщинистый, действительно казался чужаком в семье, где все демонстрировали крепость тела и красоту. Потому и не любила Валентина Ивановна находиться с Петром рядом. Вот и сейчас недовольно шикнула:

– Ну, ладно, ладно, ты тут театр Эстрады особо не разводи. Хазанов мне нашёлся… С какой женщиной говорил Александр ночью?

Почувствовав впившиеся в него четыре буравчика, дядька мгновенно посерьёзнел. В семье все члены, кроме командира-бабушки, были вечными новобранцами.

– Так откуда мне знать. Спасибо, – принял он чашку с напитком и сразу постарался сменить тему, нахваливая. – Ой, да какая же ты, Люсенька, рукастая. Такого кофе, как у тебя, нигде не пил.

– Ну да, в тюрьме такого не подают, это точно, – не преминула обидеть Валентина и тут же потребовала. – Ну-ка давай нам всё рассказывай. С кем это любезничал мой сын в три часа ночи? «Зря я с ними вообще связался», – подумал Пётр Иванович. Племянника он любил больше всех. Тот же муж Инги, вроде тоже штаны с ширинкой носил, да и Антошка, правнучек, подрастал славным малым, но только Александр из всех домашних мог найти потерянные логин и пароль для входа на сайт налоговой или отсканировать портрет в фотошопе так, что пожилой мужчина получился сорокалетним. Прожевав, Пётр пальцем вытер углы рта:

– Любезничал? Валя, ты плохо знаешь своего сына: Саша – преданный муж и хороший отец, – ответил он совсем высокопарно. Наскоро позавтракав, он убежал к себе. Сегодня был хор. Чтобы занять себя чем-то в свободные от работы дни, Колобродин ещё прошлой осенью записался на пение. Походы в поселковый Дом культуры позволяли отвлекаться от, в общем-то серых, будней. Да и для лёгких пение было полезным. Врачи советовали также бросить курить, но силы воли для этого не хватало. Коллектив хора был на девяносто процентов женский и возрастной. Единственный, кроме Петра, мужчина играл на балалайке, помогая пианистке, организовавшей этот кружок. Хористки, почти все вдовы, веселили Колобродина, завлекая, каждая по очереди. Но мужчина боялся себя, веря словам сестры, что смерть трёх жён – следствие его тяжёлой энергетики. А в то же время он мечтал освободиться от опеки Валентины, навязчивой и часто беспардонной. Если бы не деньги за сдачу московского жилья, что были хорошим подспорьем к зарплате, ушёл давно бы. А так – терпел, мысленно осуждая родных за то, что не пользуются землёй, как следовало бы. Вот у соседей так всё как есть по уму – сад, теплицы, грядки на улице, курочки в загоне и даже кролики. Потому как не прожить в деревне без хозяйства. Он так прямо это соседке и сказал. Мать Анны, Тамара Николаевна Родина, хозяйствовавшая в доме и одна поднявшая внука Диму, тоже была записана в хор. Приходила она не каждый раз, но, когда появлялась, они с Петром всегда шли домой вместе. А ещё иногда Колобродин заглядывал к соседке «на огонёк», вспоминая навыки игры на гитаре. В молодости его даже считали способным музыкантом, и кто знает, как сложилась бы его судьба, если бы не начал курить канаплю. Впрочем, посиделки с Тамарой случались редко. Дмитрий, недавно женившись, привел супругу к бабушке. Тяготея думками, сродни Емелиным, молодожёны, похоже, тоже ждали, пока в руки приплывёт щука. Пенсии Тамары Ивановны хватало только на насущное, а те деньги, что дети регулярно присылали из Приднестровья, Дима полностью тратил на нужды свои и Риты. Охочая до столицы и её соблазнов, молодая жена аппетиты имела несопоставимые с миниатюрной и неброской внешностью. Получив в родном Курске диплом медсестры, работала изредка, да когда выспится. А могла бы устроиться и в больницу в Старой Купавне, не говоря уже о Москве. Но свободный график, позволяющий греться в мужниной норке, нравился мышке больше. Тамара на это только разводила руками:

– Я не понимаю, девочка, колготы штопаешь, а работать не идёшь. Неправильно всё это.

– Зато удобно, – дерзко отвечала Рита. Муж был на её стороне. Молодому человеку вообще казалось, что жизнь – штука несправедливая. Без матери и отца, он рос без особого вкуса к жизни, но стараясь не расстраивать бабушку. Учился хорошо, поступил на факультет управления транспортом в МАДИ, в 22 года получил диплом по специальности «Организация и обеспечение безопасности дорожного движения», но с тех пор только и делал, что бросал работу и принимался за новую. И вроде бы была востребованность в таких специалистах, как Дмитрий, и работать его приглашали в хорошие организации – Департамент транспорта Московской области, Федеральное дорожное агентство, Мосгортранс, но платили мало, работать заставляли много, перемещаться приходилось едва ли не круглосуточно, отпуска ждал на последнем издыхании. Десяти лет такой занятости Диме хватило, чтобы понять – он хочет работать только на себя.

– Ты, бабуль, не переживай, всё образумится, – уговаривал он бабушку. Тамара Николаевна знала, что даже если внук не работает, дурным делом никогда не займётся. А то, что терпения у молодёжи нет, как было в их послевоенную молодость, так это – явление повсеместное. Сегодня любой школьник скажет, что хочет мало работать, но при этом много получать. А так не бывает.

– Твои бы слова, да богу в уши, – соглашалась она, но время от времени ругалась и напоминала про необходимость работать.

Не так давно на даче соседей появился ещё один жилец – пятидесятилетний Тимофей Белецкий. Накануне он развёлся и отдал жене и сыну квартиру в Старой Купавне в обмен на обещание оставить ему туристическую фирму, хозяином которой был. Мать Анны отказать родственнику в проживании в его собственном доме не могла. Поселился Тимофей в свободной спальне второго этажа, рядом с молодыми. Единственную комнатушку первого давно занимала Тамара. В принципе, своим присутствием мужчина никого особо не отягощал: исчезал рано, появлялся поздно, дома ел крайне редко, но деньги на питание и коммунальные услуги подкидывал. Во всяком случае так было до сего времени.

Сбежав с кухни и закурив на террасе, Колобродин глядел на двор соседей, рассуждая, как у них сложится теперь. Так как дом Новиковых был поднят от земли намного выше, весь соседский двор просматривался, как на ладони даже через забор высотой в три метра. «Ане и Сергею тоже, как ни крути, нужна отельная спаленка. Да и дочка у них – почти невеста. Небось школу закончила или недалёко от того», – потягивал мужчина дым, не торопясь, в удовольствие. Всех членов соседской семьи он успел спокойно рассмотреть, пока те утром разгружали машину. Ответы на свои вопросы Пётр Иванович надеялся получить вечером в Доме культуры. Дверь открылась, и на пороге появилась Людмила, одетая в плащ, сапоги и с сумкой в руках, из которой торчал зонтик. Не заметив родственника, женщина быстро спустилась со ступенек и пошла к воротам. Пётр мог спокойно следить за ней, оставаясь в глубине террасы. Вот Людмила, прежде чем выйти, осторожно выглянула на улицу, увидела незнакомую машину и медленно пошла к ней. Приблизилась, обошла с одной стороны, заглянула вовнутрь. Осмотрела номера, и, испугавшись чего-то, быстро двинула по дороге, ведущей из посёлка в сторону Купавны. «Интере-е-е-сно, куда это Люся направилась, да ещё и пешком? – усмехнулся Колобродин. Обычно по любому поводу бабы вызванивали такси. – Ну и ладно, пусть побесится. Может похудеет», – затушил он сигарету, рассуждая с плохо скрываемым сарказмом. Настоящих причин недолюбливать Людмилу у Петра не было. Вот только считал он, что баба в любом возрасте должна оставаться женственной и желанной. А Людмила обходилась минимумом, да и то, казалось, только для того чтобы не сказали, что на себя ей наплевать. Парикмахер, бесталанный, судя по незамысловатой длинной мочалке, стянутой в хвост, составлял, пожалуй, единственную колонку персональных интересов и личной занятости. Остальные дела были домашнего порядка. Отправившись с пепельницей к мусорному ящику вне дома, не увидел Пётр Иванович того, как, отойдя от чужой машины, Людмила достала телефон.

Вообще-то беспокоить мужа без очевидной причины супруга не то, что не должна была, не имела права. Да и связь в бункер, где работали программисты и аналитики, извне не проходила. В моменты особой надобности, а таких за всю совместную жизнь Новиковых было по пальцам перечесть, Людмила могла оставить сообщение у Лады, обязательно уточнив, насколько это «горит». Александр связывался с женой сам, как только ему это было удобно. Поэтому Новиков сильно удивился, когда Лада, выловив его на паузе, протянула трубку.

– Жена. Срочно, – успела она предупредить.

– Что случилось? – спросил Александр настороженно и сразу услышал быстрые уверения, что дома всё в порядке, а волнуется женщина, так как не видела мужа два дня. – Будто впервой, – расслабляться он не торопился: судя по тону, всё же причина для звонка у жены была. – Точно всё хорошо?

– Это я тебя должна спросить, – ответила Людмила вопросом на вопрос и, не нарываясь на упрёк, юльнула: – По телевизору вовсю рассказывают про вирус. В Англии откладывают операции, отменяют приёмы. Ужас!

– Ужас, – согласился Александр и твёрдо добавил, – но не хуже, чем обычно. Три дня посидим, и справимся. У тебя всё?

– Да. То есть…– она запнулась. Так и подмывало спросить кое о чём.

– Новикова, что ещё? – потребовал мужчина завершения ответа. – Что-то всё-таки случилось?

– Надеюсь, что нет. Но всё, Новиков, зависит от тебя. – Не попрощавшись, Людмила отключила телефон. Она знала, что Александр прекрасно поймёт её. «Если он видел эту… пусть знает, что я теперь начеку», – сказала она себе решительно и… почти сразу же расстроилась – любое решение муж принимал сам. Поэтому надеяться Людмиле оставалось только на то, что с годами Александр остепенился.

6

Если Александр после встречи с Анной спал плохо, то она не спала вообще. Хорошие воспоминания перекрывались мыслями о плохом и тех проблемах Сергея, что вынудили их бежать из страны. В 1992 году, когда борзовластьзахватившие и хорошокнейпристроившиеся сделали из русского народа то, что вышло, целая нация превратилась в одно большое стадо. И появились в нём, мечтающем о жизни западной и всеблагасулящей, с одной стороны, безжалостные хищники, с другой, обездоленные и ни во что не верящие травоядные. Сергей, пробуя стать преуспевающим бизнесменом, очень скоро попал под неликвид товара и на включённый счётчик от кредиторов. Неподъёмная сумма была выплачена за счёт продажи квартиры бабушки в элитном районе Москвы. Но люди, затянувшие Белецкого в «дела», накрутили немыслимые проценты за просрочку. Продавать больше было нечего. Родители и Тимофей жили в Купавне в двухкомнатной квартирке. Понимая, что детям грозит расправа, а в те годы запросто убивали и за гораздо меньшие деньги, давно вдовствующая мать Анны разменяла свою трёхкомнатную на двухкомнатную квартиру, частично покрыв долг. Тем не менее на «счётчике» у бандитов оставалось ещё порядка трёх тысяч долларов, взять которые было неоткуда, и которые тоже с каждым днём обрастали процентами. И тогда Белецкий пошёл в военкомат и записался добровольцем на войну в Приднестровье. Это обеспечило, во-первых, неприкосновенность семьи, ибо против армейского прикрытия не пошёл бы даже самый отмороженный, а, кроме того, реальную занятость на новом месте. Жену Сергей с собой насильно не тащил, но и от её желания поехать с ним не отказался. Супруги уехали, надеясь, что со временем часть проблем либо забудется, либо рассосётся.

Подобный расчёт оказался правильным лишь относительно финансовых проблем, но не личных. В 1993 году у отца Сергея обнаружили рак лёгких. Врачи говорили, что в 52 года и у некурящего, вызвать онкологию может только стресс из-за того, что сын в горячей точке. Помочь семье Сергей не мог. Но ни вернуться, ни помочь чем-то на расстоянии не мог. Всё легло на плечи матери. Тимофей, на то время восемнадцатилетний и неженатый, старался заменить матери недостающего старшего сына. Но та ходила потухшая и безмолвная. Единственную спальню в квартире превратили в больничную палату. Ада ютилась в зале на небольшой софе, Тимофей спал на раскладушке рядом. По нескольку раз за ночь Ада шла проверять, как дышит Виктор, сделать укол, поднять его на горшок, дать попить… Почти год глядя на то, как муж мучается, она страдала не меньше: чахла, корчилась от болей в кишечнике и откладывала походы к врачу, считая, что её проблемы – ерунда. Похоронили Виктора летом 1994. На десятый день после похорон Тимофей заставил мать лечь на обследование. Убойный диагноз поставили сразу: «Готовьтесь, вашей маме осталось жить максимум три-четыре месяца». С этой новостью и пришёл Тимофей к Тамаре. Другой родни, кроме неё и шестнадцатилетнего племянника Димы в Купавне не было.

Тамара Николаевна, овдовевшая в тридцать пять, сразу поняла, как быть. Прежде всего она перевезла всю семью в посёлок и наняла сиделку. Шёл июль 1994 года, и, кроме подготовки внука к школе, на женщину обрушились кухня, хозяйство, сад, разбитые грядки с зеленью. Дача, мало приспособленная под постоянное жильё, требовала не просто уборки, а большого ремонта. Но в тот момент было не до него. Крутились, как могли. Дима следил за поливом и прополкой. Тимофей, при машине, был хорошим подспорьем для закупок провизии и поездок в банки для закрытия счетов, в похоронные службы, где мать заказала памятник сразу для себя и Виктора, к нотариусу – оформить завещание на квартиру и дачу. Зная, что Сергей не сможет вернуться ни для похорон, ни для вступления в наследство, Ада всё оставляла младшему сыну.

– Поделишься потом с Серёжей, – попросила она. Тимофей обещал исполнить волю матери. Успокоенная этой мыслью, Ада умерла в начале октября того же 1994 года.

Поминки отвели тоже на даче и при активном участии Новиковых. Валентина, помогая Тамаре и до этого: где лекарствами, где продуктами с работы, взялась составлять меню. Борис Михайлович договорился со столовой для железнодорожников. Александр дал деньги на столы. Людмила заказала обед. В посёлке, на те времена ещё не таком разросшемся, все друг друга знали давно и не только по фамилиям. Скоропостижную смерть Белецких обсуждали на все лады, недоумевая, что травница и некурящий умерли от рака. Тимофей эти разговоры переносил плохо. На сорок дней напился от тоски так, что хотел утопиться в водохранилище, на берегу которого стоял посёлок. Как оказался на диване в соседской прихожей, не помнил. Оказалось – привела семилетняя Вероника. Девочка росла, хотя и своенравной, очень доброй и сердечной. Таскала в дом то подраненных скворцов, то бродячих кошек, то сбитых ёжиков. Тимофея тоже подобрала на берегу озера: он пьяный упал в воду. «Намереннонечаянно», – как объяснил уже утром, принимая от девчушки чай. Ночь парень провёл на веранде Новиковых. Сильно смущённый, он кутался в одеяло. Вещи его за ночь не высохли, надеть было нечего. Сидел и дрожал, от стыда больше, чем холода.

– Я бабку твою, Ника, вообще боюсь, – признался он.

– Мы её сами боимся, – прошептала девочка, сморщив нос, но тут же добавила, – но вообще-то она не страшная. Только громкая.

– Я не люблю громких. Моя мама всегда говорила тихо и ласково, – вспомнил он и не удержался, заплакал.

Вероника тоже зашмыгала носом:

– Ты не плачь. Когда у меня ёжик умер, то там, где я его закопала, выросли лютики, а у галки трын-трава. Если твоя мама была добрая, значит будут гладиолусы.

– Во-первых, мою маму не закопали, а похоронили, а, во-вторых, почему это гладиолусы? – удивился Тимофей сквозь слёзы, а потом каждый раз рассматривал лебеду и чертополох, проклюнувшиеся на могиле. А через год поставил надгробие из мрамора, а те кусочки земли, что оставались свободными, заложил плиткой, чтобы не гадать, вырастут на могиле родных гладиолусы, или нет.

Сергей, впервые придя на кладбище в декабре 1999 года, расстроился.

– Мама просила посадить ей берёзку, – вспомнил он про единственное письмо матери, что успела она написать, пока ещё были силы, – а ты всё в камень закатал.

– Мама может и просила, а как мне за всем этим следить, никто не подсказал, – ответил Тимофей коротко и даже зло. Он, как многие, в скорой смерти родителей винил прежде всего старшего брата. Именно из-за этой злобы, Сергей тогда уехал обратно в Тирасполь, не дожидаясь Нового года. Анна же осталась в посёлке ещё на пару недель. Хотелось подольше побыть со своими, сходить на встречу одноклассников, назначенную на начало января. За прошедшие двадцать лет в классе не досчитались уже троих учеников. Белецкий прекрасно понял жену и не осудил. Тимофей сделал это за него и позже.

Отношения братьев не складывались достаточно долго. Оставшись один, Тимофей не знал, как жить одному. Борис Михайлович помог устроить подростка в железнодорожный техникум на специальность «водитель подвижного состава». Обучаясь, юноша параллельно работал в том же депо, что и Новиков. В девятнадцать лет Тимофей бестолково женился на забеременевшей от него буфетчице из вагон-ресторана. Рождению сына рад не был, работу не любил, жену, как оказалось, тоже – они быстро развелись, и мужчина ушёл к другой женщине, намного старше его. Ему явно не хватало материнского тепла, поэтому с новой пассией удавалось ощущать себя маленьким мальчиком. В 2005 году Тимофей устроился в турфирму таксистом – встречать-провожать гостей столицы. Но, будучи смекалистым и деловитым, сумел сам стать владельцем туркомпании. Пожилую, к тому времени, подругу и её патологическую ревность пришлось оставить. Сам, оставшись без жилья, вернулся на дачу. С Сергеем отношения постепенно вроде бы наладились, и мужчины даже стали переписываться. Так что о намерениях брата вернуться, Тимофей знал.

– Только вот как мы тут все будем жить – не понимаю, – заявил он едва ли не с порога.

– Поместимся, – коротко решил Сергей. – Я оборудую себе мастерскую в сарае, налажу два топчана, там и будем с тобой спать. Анне с Сашей отдадим твою комнату. А, как раскручусь, сделаем пристройку. Земли хватит.

– Не хватит, – тут же встрял Дмитрий, разговаривая сквозь зубы. С самого утра родители подняли молодёжь для разгрузки машины. – Я планирую расширить площадь теплиц. Мне под это обещали выделить кредит, и я не могу упустить такой шанс. Надеяться в жизни мне не на кого.

– Что ты говоришь? – попробовал возразить отец такому напору желчи, но сын больше говорить не стал. Дмитрий считал, что зря родители бросили его в 1992 году. Но если бабушку Тому он любил и за многое был ей признателен, то сестричку, которую до сего дня видел только на фотографиях, при встрече совсем не принял.

– Наглая ты какая, – объявил Дмитрий, когда Саша только что, занеся из машины какие-то вещи, без разрешения взяла подушку в их с женой комнате.

– Чего это я наглая? – удивилась девушка. – Дом такой же мой, как и твой. И вообще: зачем вам с Ритой четыре подушки? Перебьётесь. «Как жаль, что всё так», – расстроилась Анна. Давно пора было повиниться не только перед сыном, но и матерью. Овдовев, Тамара растила дочь, не позволяя себе привести в дом отчима для девочки. А когда та вышла замуж, вроде бы и стала поглядывать на мужчин вокруг. И даже наметился у Тамары Николаевны роман. А тут – проблемы зятя и переезд в менее комфортную двушку. Хорошо ещё, что начальство жилищного управления, где Родина работала бухгалтером, помогло найти вариант в том же районе, поблизости. Не пришлось привыкать к новому месту.

Зная, что детям предстоит отъезд, Тамара Николаевна первая выступила против того, чтобы они тащили Диму с собой. Ада и Виктор Белецкие поддерживали сватью. В непризнанной республике шла война. Как ребёнку учиться в Тирасполе? Где все они будут жить? Какие деньги им будут платить? В итоге мальчика оставили у бабушки Томы, решив, что у неё Диме будет удобнее, так как у дедов Белецких есть Тимофей. Пятилетнему ребёнку объяснили, что папа с мамой едут зарабатывать деньги. Только зря врали – уже через год, пойдя в посёлке в школу, мальчишка узнал о своём отце другую правду: бандит и вор, скрывающийся от закона. Про то, что Белецкий ушёл добровольцем воевать, кроме взрослых в семьях не знал никто. Даже Тимофею про это не говорили. Вскоре, в силу обстоятельств, описанных выше, Тамаре Николаевне пришлось переехать в посёлок насовсем. С работы она ушла, жила на деньги от сдачи двух квартир – своей и сватов, растила внука, помогала Тимофею. Иногда, в периоды подведения годового баланса, брала работу на дом. Денег на жизнь без запросов хватало. Теперь же предстояло думать, как уживаться.

– Ладно сейчас – май, скоро лето, тепло. Если оборудовать сарай, то мужчинам можно спать и там, – сказала женщина, понимая, что Тимофей прав, – а по осени придётся мне выставлять моих жильцов и переезжать, – бабушке тоже было больно смотреть на перепалку внуков. «А с другой стороны, родные-то они только по паспорту. Дня вместе не жили, с чего им любиться?» – признавала пожилая женщина.

Не говоря о разнице в возрасте в четырнадцать лет, непохожими Саша и Дима были прежде всего внешне. Сын унаследовал еврейскую линию отца: невысокий, коренастый, темноволосый, с большим крючковатым носом, врезанным в высокий лоб и очерченным дугами бровей-щёток. Матовая кожа и пухлые щёки, заметная и густая щетина, стоит не побриться полдня, даже в молодости взрослили его. Сашенька же уродилась тоненькая, высокая, светловолосая, как мать и бабушка. Такая же зеленоглазая, со взглядом настороженным, нередко цепляющим, как багор, и защитным прищуром, она часто улыбалась, показывая рекламные зубы. Но самым удивительным в лице казались озорные ямочки, каких не было в семье ни у кого. И голос девочки – звонкий, высокий, а не как у матери и бабушки. Они разговаривали тихо, мягко, низко. Сашенька же голосисто звенела повсюду весенней сосулькой, разбивающейся об асфальт – дзынь, дзынь. А когда злилась – дрень, дрень, как разболтавшийся ксилофон. Глядя на дочь, Анна порой узнавала в ней себя. Подростком, она тоже была угловатая и нескладная, бледная и улыбчивая. И очень недоверчивая. Росла-то без отца с пятнадцати лет, что тут скажешь? Матери, едва сводившей концы с концами, была признательна за желание обеспечить всем необходимым.

Про их вечную нужду они с мамой как раз и разговаривали сегодня утром на кухне, едва поднялись. Анна, раз всё одно не спала, уже в семь встала на кухне к плите. Мать проснулась, как только пошёл запах от первого блина. За ней – свояк и муж.

– Такое впечатление, что в доме никто не спит, – пошутила Анна добродушно, вытащив вторую сковородку, чтобы дело шло быстрее.

– Такое впечатление, что все тут на каникулах, – Тимофей бурил взглядом пустой, пока, стол.

– Кроме тебя, Тима, все, – осадил Сергей. – Что с утра бесишься? Мне не рад, так хоть Ане порадуйся и племяннице.

– Порадуюсь, – опять буркнул Тимофей, – успею ещё нарадоваться. Будем теперь друг у друга на голове плясать; во как радостно то!

– Ты, Тима, как и правда не с той ноги встал, – попробовала смягчить разговор Тамара, – никогда тебя таким злым не видела. Что-то случилось? – ухаживая за молодым мужчиной, она положила на блин, только что снятый со сковороды, ложечку варенья.

– Спасибо, – грубить пожилой женщине Тимофей не посмел. – Сами знаете, как мы тут живём. Тут и случаться нечему. От зарплаты до зарплаты, от выплаты до выплаты. Хорошо, квартиросъёмщики наши – люди пунктуальные, аккуратно деньги отдают в последний день месяца. Но только последний день теперь не скоро; сегодня ведь только 13 мая. Как жить будем?

– Проживём, – уверил Сергей, – я сейчас в мэрию пойду. Я ветеран горячей точки, мне положена помощь в трудоустройстве. Да и Аня без дела не останется: Саню встретил по утру, так знаешь, что он мне сказал? – повернул он лицо к жене. А она, стоя к нему спиной, замерла.

– Какого Саню? Новикова что ли? – сузил глаза Тимофей.

– Как будто тут в шесть утра бывают другие «Сани», – ответил ему брат мимоходом. Но задержаться на теме пришлось.

– Всякое быть может. Посёлок теперь о-го-го как разросся. Не одними соседями полны наши мысли. Правда, Аня? – Тимофей зло подмигнул брату и глубоко засунул в рот блин, свёрнутый солдатским письмом. Анна от вопроса вздрогнула, Сергей гневно раздул ноздри, глаза Тамары Николаевны забегали. Двусмысленность слов была бессовестным напоминанием. И всё же не стоило вестись на злобу. Отмерев, Анна выложила очередной горячий блин на пустую тарелку, приготовленную для мужа.

– Конечно, Тима. Ты ведь всегда и всё правильно понимаешь. – Переведя взгляд на Сергея и указывая на место за столом, она тут же забыла про родственника. – Так что тебе сказал Саша?