Читать книгу: «Закон чебурека», страница 3

Глава вторая,
в которой мы переживаем газовую атаку и заводим новые знакомства

Сон одолел меня мгновенно, но оказался неглубоким и беспокойным, и виноваты в этом были соседи.

В квартире за стеной, похоже, обосновались граждане гибридного турецко-немецкого происхождения. От предков-янычар они унаследовали бешеный темперамент и склонность к внезапным роковым поступкам, а от настоящих германцев – основательность и трудолюбие.

Вскоре после полуночи соседи развернули бурную дискуссию на смеси двух языков, ни одного из которых я не знаю, а потому тему диспута не поняла. Уяснила только, что победил в нем мужчина-немец, поскольку женщина-турчанка очень скоро прекратила спорить, а он все продолжал агитацию, делая мой сон крайне неуютным. У меня было полное ощущение, будто я тщетно пытаюсь покемарить под трибуной, на которой выступает политик.

Немецкий язык определенно лучше приспособлен для митингов, чем для колыбельных.

Вволю прооравшись, соседи перешли к мирным инициативам и затеялись готовить то ли слишком поздний ужин, то ли крайне ранний завтрак, причем, судя по интенсивности ароматов, на всех участников своего массового митинга.

Под монотонный перестук ножей я успела задремать, пробудилась от резкого и пугающего запаха и спросонья подумала, что происходит утечка газа.

Чесноком воняло так, что на глаза, едва я их открыла, навернулись слезы.

Взорваться в первую же ночь на курорте было бы жутким невезением. Даже если бы ни одна из участниц секретного девичника не отправилась на тот свет, наши мужики потом не дали бы нам жизни, до скончания века злорадно пеняя: вот, мол, что происходит с глупыми затейницами, охочими до тайных авантюр.

Я подскочила с кровати и побежала в гостиную, потому что вонь шла оттуда.

Странно, но тщательно обнюханная плита и припрятанный в шкафчике рядом с ней пузатый газовый баллон никаких нештатных ароматов не источали. Это привело меня в недоумение, которое быстро развеяла явившаяся бабуля.

– Какая зараза среди ночи жарит мясо с луком и чесноком?! – грозно вопросила она, за неимением в поле зрения какой-либо другой заразы, кроме родной внучки, погрозив своей палкой-убивалкой лично мне.

– Какое же это мясо? – не поверила я. – Я думала, газ!

Пахло какой-то жуткой отравой.

– Бараньи котлеты, – уверенно определила бабуля и указала палкой на сплит под потолком, приобретя пугающее сходство с танком, готовым пальнуть по высокой дуге. – Несет оттуда. Я говорила, надо включить кондеи в спальнях, а вы заладили: «Будем беречь электричество, при межкомнатных дверях, открытых настежь, сплита в гостиной хватит на все помещения». Хватило, да. Живо выключи вонючий кондей, пока я его не зашибла!

Я цапнула с дивана пульт и вырубила сплит-систему, пока грозная старуха не отправила ее прямиком в рай для невинно убиенных агрегатов.

– Открой окно и дверь на террасу, включи на полную мощность вытяжку над плитой, – продолжила командовать бабуля.

Не случайно, ой, не случайно ее единственный сын сделал карьеру настоящего полковника в суровых бронетанковых войсках.

– Хватай полотенце и маши им, выгоняй вонищу вон.

Я послушно сдернула с крючка у мойки хлопковый пештемаль, закружилась с ним по комнате.

– Что за танец баядерки в неурочный час? – поинтересовался сонный голос. Из коридора в гостиную заглянула мамуля. – И чем у нас так мощно пахнет? Неужели Боря снова тайком насовал в чемоданы домашних консервов, и они бесславно стухли? Отчетливо несет бараньим курдюком.

– Вот, учись! – сказала мне бабуля, кивнув на мамулю. – Бася всего лишь писательница, а в мясе разбирается. В твоем возрасте, Дюша, стыдно путать чад национальной кухни с газовой атакой в окопах Первой мировой.

– Ну почему же? В Первую мировую использовали арсин, а он при окислении как раз и приобретает раздражающий чесночный запах, – явилась Трошкина и сразу же сказала, добрая душа, словечко в мою защиту.

– Хм, верно! – тут же сменив гнев на милость, благосклонно улыбнулась вечной отличнице бабуля. – Может, и формулу помнишь?

– Аш три Ас, соединение мышьяка и водорода, – не спасовала наша знайка. И добавила от себя, на бис: – Открыто шведским химиком Карлом-Никольский Вильгельмом Шееле в 1775 году.

– Он, этот шведский Карл, тоже ночами мясо жарил? – сердито спросила я. – Чего стоим, о чем беседуем? Мамуля, Алка, берите тряпки, надо выгнать вонь, пока она не въелась в мебель и стены!

И с полчаса еще мы втроем – мамуля, Алка и я – кружились в танце буйных баядерок, а бабуля с верной палкой руководила этой неожиданной хореографией.

Вышло достойное завершение на редкость нескучного дня.

Телефон зазвонил в седьмом часу утра.

– Здорово, Индиана Джонс! – бодро приветствовал меня братец.

– Чего тебе надобно, старче? – спросила я, душераздирающе зевнув.

Индианой Джонсом Зяма называет меня тогда, когда хочет подольститься. Обычно я у него Дюха или Индюшка. А он у меня, соответственно, Козий Мир.

Наши родители изобретательно и безответственно назвали потомков Казимиром и Индией. В детстве я со слезами спрашивала: «За что?!» Перестала, когда бабуля, сочувственно погладив меня по голове, таинственно и пугающе сказала: «Это еще что, знала бы ты, какие были варианты». Уточнить, какие именно, я боюсь до сих пор.

– Старче – это от слова «стар», что означает «звезда»? Если да, то можешь называть меня и так, – разрешил братец. – Как тебе на чужбине? Не мучит совесть за нарушение песенной клятвы предков «Не нужен нам берег турецкий»?

– Алка тебе проболталась? – Я вздохнула, села в постели и укоризненно посмотрела на матерчатый сверток на соседней кровати.

Некоторые совершенно не умеют хранить тайны.

Из свертка торчала одинокая нога с беззащитной розовой пяткой. Я дотянулась и пощекотала ее.

Пусть некоторые знают, что за преступлением следует наказание.

Нога втянулась в сверток, с другого его конца донесся смешок. Эхом ему в трубке хохотнул Зяма:

– Не проболталась, а сообщила, как положено доброй супруге, и испросила моего тайного благословения. Но папа и Денис пока не в курсе, не волнуйся.

– Пока? – Прекрасно зная брата, я безошибочно уловила главное слово. – И что же мне нужно сделать, чтобы они подольше оставались в неведении?

– Во-первых, купи мне новый айфон, он в Турции вдвое дешевле, чем у нас.

– Спятил?!

– Спокойно, деньги я тебе переведу.

– Почему мне, а не своей жене?

– Потому что жена не купит мне новый айфон! Заявит, что предыдущий вполне еще годный, и буду я ходить с устаревшей моделью как последний лох!

Я покривилась. Зяма у нас великий модник, к этому пора бы привыкнуть, но если следовать его логике, то я с моим древним десятым айфоном супер-мега-распоследняя неудачница.

– Во-вторых, заставь Алку оформить карту турецкого банка, – не услышав возражений, бодро продолжил братец. – Ну и себе такую можешь сделать. И мамуле тоже, лишней не будет.

– А это зачем? У Алки же есть австралийская карта.

– Ну, привет! Как это – зачем? Не видишь, что в мире творится? Страны и народы с ума сходят, сегодня Австралия с Америкой все равно что братские республики СССР, а завтра, глядишь, побьют горшки и обложат друг друга санкциями с ног до головы, спасибо, не надо нам такого, мы это на постсоветском пространстве проходили. Короче, чего я тебя агитирую, сама включи голову и рысью в местный банк за картой, потом «спасибо» мне скажешь. Да-да, Вадим Петрович, я непременно учту все ваши пожелания. – Братец без паузы сменил тон и собеседника, а я поняла, что он от кого-то шифруется.

Скорее всего, от папули с Денисом.

– Договорились, Казимир Борисович, – ответила я подходящим неведомому Вадиму Петровичу конспиративным басом и отключилась, пока ушлый Зяма не озвучил мне свои условия «в-третьих» и «в-четвертых».

Братец у меня на редкость наглый. Даже не знаю, кто может составить ему конкуренцию. Разве что я сама.

– Кто звонил? – Из матерчатого свертка со стороны, противоположной той, где скрылась пятка, показалась лохматая голова.

Мы же с Алкой перед сном, уже впотьмах, поплавали в бассейне и завалились спать с мокрыми волосами.

Я опасливо пощупала собственный скальп. М-да, расчесать это не получится, придется снова размачивать.

– Звонил твой муж и мой брат, – ответила я подруге.

– Два в одном. – Она хихикнула и села, звонко шлепнув босыми ногами о плиточный пол. – У них там ничего не случилось, с Кимкой всё в порядке?

– Кимку Зяма не упоминал, значит, всё штатно, – рассудила я. – Твой муж и мой брат велел нам обеим открыть счета в турецком банке. А я не уверена, что нам это нужно, и неохота заморачиваться, мы же хотели безмятежно отдыхать.

– Боюсь, что безмятежно уже не получится. – Трошкина встала, потянулась, как девочка на знаменитой картине Яблонской, и сделала несколько энергичных упражнений.

Она у нас тощенькая, но ловкая и спортивная. Было время, преподавала лечебную физкультуру пациентам наркодиспансера. Незабываемый период ее биографии, мамуля очень любит вдохновляться Алкиными историями из тех времен.

– Почему не получится? – Я, чтобы соответствовать подружке-физкультурнице, приняла йоговскую позу «Собака мордой вниз», но быстро утомилась и переформатировала ее в «Собаку на сене» – за сено вполне сошел хрустящий матрас.

– Если я правильно понимаю, от кого вы с Зямой унаследовали свое дикое ослиное упрямство, то Мария Семеновна не успокоится, пока не выяснит новейшую историю Вити Капустина, – объяснила Трошкина и перешла к приседаниям, из-за чего в ее речи образовались паузы. – А это значит… его придется… найти и допросить… как минимум!

– Как максимум – перевоспитать, исправив чей-то давний педагогический брак, – поняла я. – Хотя кто кого перевоспитает, еще большой вопрос.

Я, можно сказать, лучшие годы своей школьной жизни провела в обществе хулиганов и двоечников, которых бабуля упорно навязывала мне в компаньоны, отчего-то свято веруя, что я на них благотворно повлияю. Если бы я еще в песочнице не сдружилась с Трошкиной, которая всегда была образцом благонравия, бабулины протеже непременно уволокли бы меня в пучину порока. Ангелочек Алка с трудом, но все же удерживала меня на стезе добродетели.

– Девочки, проснулись? Идите к столу! – позвала бабуля.

Оказывается, она не забыла о своем обещании позаботиться о наших завтраках.

Это радовало и оживляло надежды на приятный отдых, почти насмерть убитые ночной газовой атакой.

– Сегодня завтрак скромный, потому что холодильник еще пуст, а в шкафчиках я нашла только сахар, соль и заварку, – предупредила бабуля, едва мы вышли к столу. – Могу предложить чай и бублики, зато еще горячие, недавно из пекарни.

– И как они к нам попали? – Мамуля резонно удивилась и огляделась, словно ожидая увидеть инфернальную сущность, сыгравшую роль доставщика.

– Их принес милый местный мальчик, – Бабуля разлила по грушевидным стеклянным стаканчикам ароматный чай.

Я молча цапнула с блюда самый аппетитный бублик-симит, предоставляя прояснить историю его появления кому-то менее голодному.

В нашей семье застольные разговоры не в чести, поскольку количество сказанного обычно обратно пропорционально объему съеденного.

– А мальчик откуда? – все-таки спросила мамуля, но лишь после того, как взяла себе бублик.

Бабуля сделала то же самое, для верности надкусила свой симит и только тогда ответила:

– Он расставлял шезлонги и раскрывал зонты у бассейна. Я помахала ему…

– Палкой? – уточнила я.

– Какая разница? – слегка поморщилась бабуля.

Она не любит, когда критикуют ее педагогические приемы.

– Главное – результат: он был так мил, что живо сбегал за бубликами.

– А как же вы с местным мальчиком поняли друг друга? – простодушно удивилась Трошкина, наконец забрав с блюда последний бублик. Естественно, самый тощенький, малость кривой и чуточку подгоревший. – Неужели он знает русский язык?

– Аллочка, за сорок четыре года работы в школе у меня были сотни мальчиков, которых то и дело приходилось спрашивать: «Ты что, русский язык не понимаешь?», но в итоге все они благополучно получили аттестаты о среднем образовании, – фыркнула бабуля. – Так неужели я не объясню, что мне нужно, одному смышленому турчонку!

Она потрясла в воздухе палкой, и я окончательно уверилась, что в данном случае успех международной дипломатии обеспечила демонстрация вооружения.

– Я, кстати, собираюсь поговорить и с соседями, так напугавшими нас минувшей ночью, – сменила тему бабуля. – Схожу к ним, объясню, что не следует испытывать терпение иностранных гостей и компрометировать турецкую кухню жаркой вонючих котлет в три часа пополуночи.

– В два тридцать три, – уточнила мамуля. – Я как раз посмотрела на часы, чтобы дать точные показания полиции, если наш дом взорвется.

Трошкина озадаченно хлопнула глазами, а я понятливо покивала: ясненько, предполагалось, что весь дом взорвется, а мамуля в нем уцелеет.

Это профессиональная деформация автора мистических триллеров. У него, то есть, конечно, у нее – у нашей мамули – миллион чудесных вариантов спастись от верной гибели и жить если не счастливо, то хотя бы долго. В критической ситуации можно быстренько стать зомби, вампиром, бессмертным эльфом, огнеупорным драконом, на худой конец – загодя телепортироваться из эпицентра катастрофы в безопасное место.

Самое удивительное, что это чудесным образом работает: убежденность в собственной неуязвимости будто и впрямь защищает нашу писательницу от бед и разрушительного влияния времени!

В свои пятьдесят с хвостиком (длину которого у нее лучше не уточнять, если вы сами не бессмертный эльф или противоударный тролль) мамуля выглядит максимум на сорок, то есть смотрится моей старшей сестрой.

Это составляет предмет гордости и одновременно вечных страданий папули как любящего мужа-ревнивца – тоже два в одном.

– Схожу с вами к соседям, если позволите, – сказала Алка.

Наивная! Думает, если у бабули будет свой переводчик, она не использует как эффективное средство дипломатии палку.

– Позволю, – милостиво кивнула бабуля. – Кто-то же должен перенимать бесценный опыт, пока не поздно.

Я вообразила Трошкину старушкой, успешно перенявшей бабулин бесценный опыт (и палку), и подавилась чаем.

– Ты кашляешь, Дюша? – встревожилась мамуля. – Не надо было врубать кондиционер в своей спальне на полную мощность!

Сплит-систему в гостиной мы после ЧП с котлетно-газовой атакой не включали, опасаясь, что соседи не ограничатся приготовлением одного блюда. Общим решением постановили использовать скомпрометировавший себя сплит пореже, обходясь менее мощными кондиционерами в спальнях.

– Всё в порядке, я здорова, – успокоила я родительницу и, залпом допив чай, встала из-за стола. – Ну, кто со мной на пляж?

– Я, пожалуй, не буду спешить, мне нужно уложить волосы и поутюжить тунику, – поделилась амбициозными планами мамуля.

– Значит, мы с тобой, Бася, начнем с бассейна, – решила за двоих бабуля. – Это и правильно, будем привыкать постепенно, переходя от малой воды – к большой. А вы, молодежь, можете сразу бежать на море, но чтобы не позднее половины одиннадцатого были дома. Солнце здесь злое, тепловые удары нам не нужны.

– Нам никакие удары не нужны, – уточнила боязливая Трошкина и символически поплевала через левое плечо.

Увы, как позже выяснилось, это не помогло.

– Мы нашли ее, – прижимая трубку к уху плечом, сказал брюнет, который уже не был таким унылым и хмурым, как накануне. – Бабка – действительно туристка. Отдыхает тут с дочкой и внучками.

– Ложный след? – огорчился голос в трубке.

– Может, и нет, – срифмовал брюнет. – Сюрпри-и-из: она его бывшая училка. Это же не может быть совпадением, правда?

– Я удивлюсь, если это совпадение. – Голос в трубке оживился. – Ты его увидел? Он где-то рядом?

– Пока не видел. У этих баб все окна наглухо закрыты.

– Это очень подозрительно.

– Тоже так думаю, – согласился брюнет.

И они одновременно изрекли:

– Похоже, они его прячут.

Принято считать, что у всех людей с годами портятся глаза. Это заблуждение.

У нашей бабули пока испортился только характер.

Сдается мне, во времена нашего с Зямой детства она была добрее и мягче. Даже защищала нас с братом от родителей, эпизодически пытавшихся воспитывать потомков в строгости.

Что до ее зрения, то его остроте и сейчас позавидует молодой горный орел. Бабуля прямо из шезлонга у бассейна высмотрела вывеску супермаркета и назначила его местом встречи, которое изменить нельзя.

Мы с Алкой пришли туда с пляжа, наши старшие дамы – от бассейна. Бабуля успела написать список продуктов, которые непременно следовало купить, и тем обеспечила мне интересный квест.

Турецкую кухню я, надо признать, не люблю, но базовые продукты в этой стране прекрасные. Одна проблема: без знания языка очень трудно угадать содержимое непрозрачной упаковки с минималистичной картинкой или вообще без нее.

Местные этим бессовестно пользуются и превратили слова Сервантеса «Ничто не дается нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость» в успешную торговую стратегию. Если гость из России слишком ленив, чтобы разбираться с надписью на упаковке, ему услужливо предлагается приобрести специально адаптированные товары: с названиями, аккуратно выписанными буквами кириллицы. В супермаркете витрина с коробочками и баночками с понятными словами «Творог» и «Сметана» выставлена прямо у входа как баррикада – мимо не пройдешь.

И вроде бы надо сказать добрым людям «спасибо» за любезность, но язык не поворачивается, когда знаешь, что те же продукты в неопознаваемом «руссо туристо» виде – с нечитабельными названиями на турецком – лежат себе на полке в дальнем углу торгового зала в компании ценников, значения на которых в два-три раза ниже.

Творог, кстати говоря, найти сложнее всего, потому что турки считают его разновидностью сыра.

Зато натуральный йогурт отыскать не проблема, и продается он в Турции ведрами. Мамуля сразу схватила пятикилограммовое, нежно обняла его, окрестила своей прелестью и поклялась, что это будет ее основной продукт питания в ближайшие две недели. Что, впрочем, не помешало ей навалить в тележку гору халвы и лукума всех видов.

Пока я сбивалась с ног, разыскивая в разных углах и закоулках просторного торгового зала законспирированные товары по бабулиному списку, мои милые родственницы развлекались, гуляя по магазину, как по сувенирной лавке, и выбирая, чем бы таким себя побаловать.

– Леврек, – неуверенно прочитала Трошкина с листа, перечеркнутые цифры на котором обещали очень хорошую скидку. – А это кто, интересно?

Кто-то интересный был представлен большим куском бледно-розового филе, воссоздать по которому леврека в целом виде не представлялось возможным. Но судьба его, несомненно, сложилась трагично.

– Бери, – посоветовала задумавшейся Алке мамуля, пройдя мимо и даже не взглянув на неведомого леврека.

Она не отрывала взор от стены, сложенной из коробок с молоком, отыскивая продукт наименьшей жирности. Видимо, сознавала необходимость как-то компенсировать действие дико калорийных сладостей.

– А вы знаете, кто это? – спросила ее в спину зануда Трошкина.

Некоторые даже простого леврека купить не могут, пока не выяснят, кто он такой, где жил и чем занимался.

– Кто-то приличный и не пафосный, – не оглянувшись, на ходу ответила мамуля.

– Почему вы так думаете?

Мамуля не отозвалась, скрывшись за штабелем с крупами.

– Потому что «леврек» звучит почти как «ливрея», – предположила я, прекрасно зная мамулину манеру ассоциировать. – А ливрейные лакеи – это хорошо вышколенная прислуга высшей аристократии. Короче, бери его, зажарим – разберемся.

– Рыба высшей аристократии? – недоверчиво пробормотала Трошкина, но леврека в тележку все-таки положила.

Хорошая рекомендация – великое дело.

Обедали мы, как и собирались, в кафе, но леврек был благополучно куплен, успешно приготовлен и с удовольствием съеден на ужин.

Жарила его я, доказывая тем самым, что на детях гениев природа отдыхает не всегда. Мамулиного писательского таланта я не унаследовала, но папулины гены не спят во мне мертвым сном, готовить я умею, хотя и не сказать, что люблю.

Трошкина, вечная ревнительница справедливости, вызвалась мыть посуду после ужина. Бабулю, уважая ее миссию по обеспечению нас завтраками, мы вечерними хлопотами не озадачивали. Мамуля же внесла свой вклад в организацию приятных посиделок на закате, взявшись развлекать нас застольной беседой.

Плавая в бассейне и возлежа рядом с ним в шезлонге, она успела пообщаться с другими гостями, обитающими в нашем ЖК уже не первый день, и теперь жаждала передать полученную от старожилов условно ценную информацию.

– Вокруг нас шесть супермаркетов разных сетей, один из них оптовый. В «Биме» нужно покупать молочку, в «Шоке» – бакалею, большой выбор мясопродуктов в «Мигросе», а за овощами лучше ходить на базар, он тут по вторникам. За выпечкой, конечно, только в пекарню, ближайшая буквально за углом. Банкоматы всех местных банков стоят на площади с матрешками, проще пользоваться теми, у которых есть интерфейс на русском или хотя бы английском. Кнопка такси на столбе у наших ворот, остановка автобусов в квартале отсюда. Насущные вопросы можно задавать в местном чате в Телеграме, мне уже дали ссылку, я переслала ее всем вам, подключайтесь.

Мамуля перевела дух, и эстафету подхватила бабуля, тоже, видимо, принимавшая водные процедуры в режиме «ушки на макушке»:

– Комаров в этом году мало, поэтому на ночь кондиционеры можно не включать, обходиться открытыми окнами, но только если на них есть сетки.

– Зачем же сетки, если комаров нет? – спросила Трошкина.

Вечная отличница, она слушала очень внимательно, только что не конспектировала.

– А это не от комаров, – охотно объяснила бабуля. – Сетка – это чтобы не пришли Запотык и Тыгыдык.

– Кто-о-о?! – Мамуля, для которой это оказалось новостью, очень оживилась. – Что я слышу, тут есть свои фольклорные персонажи – вроде наших Домового и Барабашки?

– Нет, Бася, все гораздо проще, – усмехнулась бабуля. – Это два здешних кота, каждый со своими тараканами. Запотык любит незаметно улечься поперек дороги, создавая препятствие для гуляющих. А Тыгыдык – большой любитель бурного ночного веселья, если влезет в дом – никому спать не даст. Но, думаю, эта опасность больше грозит квартирующим на первом этаже, к нам на второй коты вряд ли доберутся… Ах, чуть не забыла о нашем вечернем визите!

Бабуля подхватилась, полезла из-за стола.

– Куда, к кому? – не поняла я.

Забыла уже о ранее объявленных планах.

– Да к тем соседям, которые слишком любят ночные котлеты, – напомнила мне Трошкина, которая даже в школе обходилась без шпаргалок, одной природной памятью, и встала: – Я с вами, Мария Семеновна.

– Тогда я тоже, – засобиралась я.

– Вот и прекрасно, я останусь тет-а-тет с моей музой и немного поработаю, – обрадовалась мамуля.

Набиваться в компанию к ним никто не стал. Нет среди нас таких смелых, которые желали бы лично познакомиться с музой ужастиков.

Маленькая делегация, особый вес которой придавала бабулина палка, выдвинулась из нашей квартиры и направилась к соседней.

– Может, лучше я – по-английски? – мягко придержав бабулю перед чужой дверью, спросила Трошкина. – Вы уверены в своем немецком, Мария Семеновна?

– Деточка! – подбоченилась родная старушка. – В моем немецком был уверен даже Отто Генрихович Шольце, бывший военнопленный, успевший до отправки его на русский фронт окончить три курса Лейпцигского университета, где, между прочим, в свое время учился сам Гете!

– Тогда пардон. – Алка вскинула руки и отступилась.

Бабуля примерилась и поскребла своим посохом чужую дверь, сделав это настойчиво, но довольно деликатно – примерно как Гэндальф, впервые явившийся к Бильбо.

В ответ кто-то прошествовал по коридору увесистым твердым шагом, позволяющим догадаться, что в соседях у нас обретается явно не мелкий хоббит.

Точно: дверь широко распахнулась, и на пороге возник высокий крепкий индивид в полотняных штанах, с голым торсом и босиком.

Выглядел индивид… ничего себе так. Накачанный, плечистый, живот в кубиках. Светлые волосы несколько длинноваты и небрежно растрепаны. Ухмылка кривая, но веселая. Морда наглая.

Стеснительная Трошкина тихо ахнула, но нашу суровую предводительницу интересное зрелище нисколько не смутило. Не опуская посоха, нацеленного индивиду в левое колено, она стальным голосом пробряцала:

– Кошен си нахтс кейне кноблучкотелеттес! – что, если верить бабуле с ее хваленым немецким, означало «Не жарьте по ночам котлеты с чесноком!».

– Я понял только слово «котлеты», – признался индивид, не выглядя при этом удивленным. Как будто к нему то и дело являлись с ультиматумами на языке Гете воинственные старушки с эскортом симпатичных девиц. – Вы их продаете?

– Кого? – бабуля моргнула.

Мы с Трошкиной переглянулись, начиная получать от происходящего удовольствие.

Обескураженная бабуля – даже более редкое зрелище, чем загорелый мужской живот в кубиках. Память о таком можно хранить долго и передавать из уст в уста.

– Котлеты. – А вот индивид нисколько не смутился.

– Нет! Что за чушь? – возмутилась бабуля. – Мы не продаем котлеты! Мы категорически требуем, чтобы вы их не жарили!

– Почему же? – Кажется, индивид добросовестно старался разобраться. – Знаете, вот сейчас, когда вы об этом сказали, мне вдруг ужасно захотелось котлет. И именно с чесноком.

– И мне, – тихо призналась избыточно честная Трошкина.

– Рад, что у нас так много общего. – Индивид подкупающе дружелюбно улыбнулся, протянул руку и потряс ее лапку. – Я Роберт, а вы?

– Я Алла, – зарумянилась Трошкина.

– Инна, – представилась я, поскольку рука индивида уже самовольно состыковалась с моей.

– А я Мария Семеновна, – брюзгливо сообщила бабуля, сложив ладони на посохе так, что стало ясно: ручкаться с кем попало она не станет. – Вы немец, херр Роберт?

– Нет! – как будто даже устрашился индивид. – А вы?

– С чего бы? – удивилась бабуля. – С моим-то именем… А вот с вашим…

И она с подозрением прищурилась:

– Признайтесь, вы не планируете снова жарить эти жуткие бараньи котлеты с луком, чесноком и, я могу ошибаться, но, кажется, с паприкой?

– Поклясться не могу, уж очень аппетитно вы описали эти жуткие котлеты, – подкупающе откровенно признался Роберт – то ли херр, то ли все же нет. – Но со словом «снова» вы определенно опережаете события, поскольку я пока еще ничего не готовил.

– То есть это не вы тут кашеварили прошлой ночью? – я решила, что пора вмешаться, а то этот нелепый разговор никогда не закончится.

– В два тридцать три пополуночи? – уточнила Трошкина, спасибо за эту важную деталь мамуле.

– Ах, в два тридцать три пополуночи! – Лицо индивида просияло запоздалым пониманием, и у меня возникло подозрение, что он над нами бессовестно издевается. – В это время я тут еще не жил. Тут обитали совсем другие люди.

– Какие? – настойчиво спросила бабуля и качнулась в сторону, пытаясь высмотреть упомянутых людей за широкой мужской спиной.

Видимо, запланированный ею визит все-таки включал воспитательное рукоприкладство.

– Какие-то херры. – Индивид развел руками и на всякий случай предусмотрительно добавил: – За которых лично я никакой ответственности не несу!

– Ваше счастье, – устало проворчала бабуля.

– Кстати, а что это мы стоим на пороге? – Индивид чутко уловил изменение ее настроения. – Прошу, добро пожаловать! Познакомимся поближе, пообщаемся по-соседски. Обсудим, к примеру, рецепты котлет.

– Спасибо, но нет! – в рифму и с чувством сказала я от лица всех присутствующих.

Индивид производил впечатление слишком ушлого. Приличные девушки (и даже молодящиеся бабушки) в вечерний час к таким в гости не ходят.

– Тогда, может, я к вам? – Ушлый индивид вознамерился шагнуть за порог.

– Найн! Как-нибудь в другой раз! – Бабуля ловко подбила палкой дверь, и та послушно захлопнулась, оставив индивида внутри.

– Когда мы котлет нажарим! – съязвила осмелевшая Трошкина и показала закрытой двери фигу.

– Аллочка, – укоризненно покачала головой бабуля. – Я все понимаю, этот Роберт тот еще херр, но воспитанные фройляйн так себя не ведут. Чтоб ты знала, для немцев кукиш равнозначен поднятому среднему пальцу, это очень неприличный жест.

– О майн гот, – пролепетала Трошкина и сокрушенно повинилась: – И я еще смела усомниться в вашем немецком…

Кажется, за дверью кто-то хихикнул.

– Уходим, – стрельнув недобрым взглядом в стеклянный глазок, скомандовала я. – Котлетной атаки сегодня не будет, а это все, чего мы хотели.

– Уже не всё, – шепотом призналась мне Трошкина, с подобием почтительного реверанса пропустив вперед бабулю. – Теперь и вправду очень хочется котлет. Как думаешь, та турецкая харчевня рядом с кофейней еще работает?

– Слушай, какие котлеты? Уже ночь на дворе.

– Ночь темна и полна ужинов, – смущенно хихикнула Алка. – Я на леврека налегать побоялась, все-таки непривычная еда… Осталась голодной.

Она положила руку на живот, и тот, как по команде, заурчал.

– Левреков бояться – в общепит не ходить, – сказала я укоризненно, но, разумеется, не бросила лучшую подругу в беде. – Ладно, пойдем искать тебе пропитание.

Мамуля и бабуля прогуляться с нами в кафе и обратно отказались.

– Я и дома-то не хожу в ночной дожор, с чего бы мне вдруг делать это в чужой стране, – съехидничала мамуля.

Бабуля молча побила кулаком подушку, готовясь ко сну, и потребовала, чтобы мы вернулись не поздно и при этом не шумели.

– Нам же лучше, – сказала я Трошкиной, когда мы уже вышли из дома. – Признаться, меня немного утомила наша расширенная компания. Пойдем по котлеты вдвоем.

– Как по грибы, по ягоды? – Алка заулыбалась.

Она трусишка, но при этом не лишена авантюризма и никогда не возражает против маленького безопасного приключения. Особенно если участие в нем вознаграждается вкусным призом – шоколадной медалькой, бараньей котлеткой…

До той турецкой харчевни, у входа в которую днем стоял яркий стенд-раскладушка, обещающий посетителям разнообразные кюфте, сиречь котлеты, было совсем недалеко. Минут через пять мы уже входили в дверь, все еще открытую, что означало – заведение продолжает принимать посетителей.

За столиками, правда, уже никого не было, но у стойки, беседуя с официантом в длинном фартуке, спиной к нам стоял какой-то мужчина. Трошкина сразу с порога громко спросила по-английски:

– А зе эни котлетс? – И единственный посетитель обернулся к нам, блеснув глазами и улыбкой.

– Да что ж такое-то! – Я чуть не споткнулась.

Это был наш новый знакомый Роберт, склоняюсь все-таки к тому, что херр.

Холщовые штаны, в которых мы его уже видели, он дополнил сандалиями и льняной рубахой, но не потрудился ее застегнуть, так что мне пришлось инстинктивно зажмурить глаза: рельефные кубики живота бросились в них как увесистые кирпичи.