Четвертая высота

Гулины каникулы

Приближались экзамены.

– Подумать только, – говорила Гуля подругам, возвращаясь вместе с ними из школы, – подумать только, что мы должны перейти в седьмой класс! Это так странно, даже нельзя поверить. Мне кажется, что я только что была в четвертом классе.

Уже стояла весенняя погода. Ветер был теплый, упругий, весь пропитанный запахом моря и водорослей. На Приморском бульваре толпилось множество людей. Девчонки продавали первые весенние цветочки, и на солнечном припеке уже шла бойкая торговля мороженым.

Когда после долгих предэкзаменационных занятий Гуля с подругами выбегала на улицу, ей казалось, что в городе какой-то праздник и что вот-вот должно случиться что-то очень хорошее.

Экзамены сошли благополучно. За это время Гуля и думать забыла, что она была когда-то артисткой – Василинкой, Варькой, – и знала только одно: что она школьница, которой непременно надо перейти из класса в класс.

И она перешла.

А вслед за этим ее опять вызвали в Киев, где в то время начиналась работа над новой картиной для детей под названием «Солнечный маскарад».

Как на грех, погода для этой картины выдалась неподходящая. Солнце редко-редко показывалось из-за туч. Лето было дождливое, и постановщики, словно пилоты в ожидании летной погоды, то и дело с беспокойством поглядывали на небо и бранили «небесную канцелярию».

Зато радовались пасмурным дням ребята-актеры. В эти дни они были совершенно свободны, у них были каникулы, как у всех школьников.

На отдыхе Гуля придумала для себя новое занятие. Вместе со своей подругой Валей, которая тоже должна была сниматься в картине, она стала ездить в зоопарк.

Гуля всегда любила животных, но, кажется, никогда не тратила на них столько времени, как в это лето. Она стала юннаткой и даже взяла шефство над двумя маленькими медвежатами – Гришкой и Мишкой.

Она сама кормила их творогом из жестяного корытца, смотрела, как они взбираются вверх по решетке или точат зубы, грызя по очереди палочку.

Медвежата скоро стали ее узнавать, протягивали ей сквозь решетку лапы и, когда она заходила к ним в клетку, терлись об ее ноги, словно котята.

– А ты бы лучше не ходила к ним, – говорила Валя. – Они хоть и маленькие, а все-таки медведи. Как тяпнут тебя за ногу, так всю кожу и сдерут!

– Ну вот еще, стану я медвежат бояться! – отвечала Гуля. – Я и к волку в клетку ходила. Знаешь, к тому, к старому, с лысиной на лбу.

– К волку? – ахала и всплескивала руками подруга.

– Да что ты! – успокаивала ее Гуля. – Если волка покормить, его можно потом гладить и трепать, как домашнюю собаку, а он будет лежать на спине и от радости скалить зубы. Хоть сама проверь!

Но Вале совсем не хотелось проверять…

Солнце все не показывалось. Лето кончалось. В погоне за солнцем киностудия решила выехать из Киева.

Перед отъездом Гуля отправилась еще раз в зоопарк – попрощаться со своими медвежатами.

За лето они сильно выросли и стали похожи на медведей. Но Гуля, которая навещала их чуть ли не каждый день, не замечала этого. В последний день перед отъездом она, как всегда, вошла к ним в клетку и принялась играть с Гришкой. И вдруг она почувствовала, что кто-то тянет ее сзади за ногу. Она оглянулась. Это был второй медвежонок – Мишка. Он стоял на задних лапах, переваливаясь с боку на бок. Гуля нагнулась к миске с водой и побрызгала ему морду. Он фыркнул, отряхнулся и вдруг, видно, обидевшись, так крепко обхватил Гулю лапами, что она почувствовала, как затрещали у нее косточки.

Она бросилась к выходу. Медведи – за ней. Гуля дернула дверцу – не открывается. Заперта снаружи. Да что же это такое? Кто мог запереть ее в клетке с медведями? А медведи дышат прямо ей в лицо, сопят, стараются поймать. То ли играют, то ли сердятся.

Кое-как вырвалась Гуля из тяжелых медвежьих лап и вскарабкалась по приставной лестнице, стоявшей в клетке. Оба медведя, не теряя ни минуты, полезли за ней. Вот и последняя ступенька – дальше лезть некуда.

Гуля поглядела по сторонам и, сразу решившись, спрыгнула вниз, на землю. Прежде чем медведи успели спуститься вслед за ней, она уже юркнула в кормушку и на четвереньках вылезла наружу.

– Что ж ты не кричала? – услышала над собой Гуля чей-то дрожащий голос.

Она поднялась на ноги и увидела двух своих приятелей-юннатов Клюкву и Кильку. По-настоящему их обоих звали Николаями, а Клюквой и Килькой прозвали только для различия. У Клюквы были очень красные щеки, а Килька был тощ и вертляв, словно килька.

– Что ж ты не кричала? – повторил Килька. – У нас с Клюквой было условлено: открыть, чуть только ты закричишь. А ты будто воды в рот набрала – молчишь и молчишь. Мы и думали, что все в порядке.

– Это, значит, вы меня заперли?

– Мы.

– Да зачем же?

– Ну для того, чтобы посмотреть… – сказал Килька.

– Чтобы испытать твою храбрость, – перебил его Клюква. – Валька нам говорила, будто ты никого не боишься, даже к старому волку в клетку ходишь. Вот мы и хотели проверить сами…

– Проверить хотели? – сказала Гуля, еле переводя дыхание после возни с медведями. – А вот я вас запру обоих в клетку с тиграми и проверю, какие вы будете!..

– Да ты не сердись, Гуля, – сказал виновато Клюква. – Если бы ты хоть пискнула, мы бы тебя сразу выпустили, а ты молчишь.

Гуля ничего не ответила и, махнув рукой, пошла к воротам зоопарка. На повороте она оглянулась. Килька и Клюква все еще стояли на месте и о чем-то горячо разговаривали, размахивая руками.

На другой день студия выехала из Киева.

Среди отрогов Карпат, на зеленых берегах Буга ребята провели конец лета.

Куда только не заведет, не забросит киноактеров судьба!

Гуля вместе с остальными ребятами жила в белой колхозной хате, распевала по вечерам украинские песни, купалась в быстрой горной речке. Это было славное время…

Книжки, которые Гуля привезла с собой, так и лежали на дне чемодана. Только иногда, во время съемки или на отдыхе, возвращаясь с далекой занятной прогулки, Гуля с тревогой вспоминала про свои школьные дела. «Им-то хорошо, – думала она, поглядывая на взрослых актеров, – снимайся сколько хочешь – тебя на второй год не оставят. А тут неизвестно, что и делать: то ли сниматься, то ли купаться, то ли географию повторять. Э, ладно! В городе буду учить реки и горы, а здесь есть свои – настоящие!»

Но и в городе заниматься школьными делами ей не пришлось. В первый же день после своего возвращения в Киев она слегла в постель.

Сначала она прилегла на минутку, даже не раздеваясь. Ей казалось, что она просто устала с дороги. Болела голова, кололо в ухе. Ужасно хотелось пожаловаться кому-нибудь, но мамы в городе не было – уехала на три-четыре дня в командировку. А жаловаться чужим она не любила.

– Что с тобой, Гуля? – спросила ее соседка. – Ты больна?

– Нет, нет. Это я роль учу. Мне придется играть в картине больную девочку, – выдумала Гуля.

– Очень уж ты хорошо играешь эту роль, – сказала соседка. – Дай-ка я твой лоб пощупаю. Ишь ты, и температура даже поднялась!

Она укрыла Гулю одеялом и тихонько вышла из дому.

Через несколько часов Гулина мать получила телеграмму: «Приезжайте немедленно Гуля больна».

«Только бы не закричать!»

В комнате было тихо и темно. Настольную лампу мама завесила своим шелковым платком, шторы на окнах были опущены.

– Где же больная? – спросил старичок доктор, протирая очки.

Мама приподняла платок, накинутый на абажур.

– Вот она, доктор, полюбуйтесь.

Доктор сел на стул возле Гулиной постели.

– Я так и знала, что этим кончится, – жаловалась мама, снимая повязку с Гулиной головы. – Вы подумайте, такая холодная осень, а она снималась в одном платье под проливным дождем!

– Мы этого дождя только и ждали, – сказала Гуля. – Сначала нам нужно было солнце, а потом настоящий проливной дождь.

Доктор покачал головой:

– Да, нелегкая у тебя, девочка, профессия. Очень нелегкая.

Он наклонился над Гулей.

– Отрежьте мне это проклятое ухо, доктор, – сказала она вдруг решительно.

– Это еще зачем? – удивился доктор.

– Чтобы нечему было болеть!

Доктор засмеялся:

– А если голова болит, так и голову отрезать прикажешь? Нет уж, милая, ухо я тебе оставлю, а проколоть его проколю. Легонько-легонько. Ты не бойся.

– А я и не боюсь, – ответила Гуля.

– Правда? – спросил доктор. – Посмотрим!

Утром он пришел с целым чемоданом инструментов.

– Так и в самом деле не боишься? – спросил он, поглядывая на Гулю из-под очков. – Может, вчера сгоряча прихвастнула? Температура-то у тебя была порядочная.

– И сегодня не боюсь, – сказала Гуля. – Только колите поскорее!

– Ишь ты, какая торопливая! – сказал доктор и стал раскладывать на чистой салфетке какие-то блестящие ножички и длинные иголки.

Гуля искоса поглядывала на все эти серебряные штучки и думала: «Только бы не закричать! А то сказала, что не боюсь, а вдруг как заору во все горло! Вот будет стыдно…»

– Ну, моя душенька, – сказал доктор, подходя к постели с чем-то острым и блестящим в руке, – мама тебя немножечко подержит.

– Не надо, – сказала Гуля. – Когда держат, гораздо страшнее. Я лучше сама буду держать маму за руку.

И она крепко стиснула мамину руку своими горячими от жара пальцами.

– Ну, вот и все, – сказал доктор. Гуля перевела дыхание и открыла глаза.

На руке у мамы отпечатались все Гулины пальцы – пять красных пятен.

– Тебе было больно? – спросила мама.

– А тебе?

Мама засмеялась.

А доктор посмотрел на Гулю как-то особенно серьезно и ласково.

– Уважаю, искренне уважаю! – сказал он и принялся укладывать в свой чемоданчик блестящие иголки и ножички.

Когда доктор наконец ушел, Гуля сказала маме:

– Я почему-то ужасно рада. И сама не понимаю почему. Нет, понимаю. Во-первых, потому, что мне легче. Во-вторых, потому, что операция уже прошла, а в-третьих, потому, что я не кричала. Ты знаешь, ведь мне было очень больно и страшно.

– Знаю, Гуленька, – сказала мама. – И знаю, что ты у меня молодец. А теперь постарайся уснуть – тебе после операции надо как следует отдохнуть.

– И стараться нечего, – ответила Гуля. – Мне еще никогда в жизни не хотелось спать так сильно, как сейчас. Да и ты от меня отдохнешь.

И она уснула глубоко, крепко.

Так началось выздоровление.

Гуля лежала в чистой, свежей постели, умытая, веселая, с книжкой в руках. Ей радостно было глядеть в окошко и следить, как час за часом облетают деревья во дворе. Радостно было читать новое и перечитывать старое – ей казалось, что еще никогда она не понимала все так хорошо и ясно, а стихи никогда не запоминала так быстро, как сейчас.

Знакомые ребята часто навещали ее и приносили то последние цветы, то первые яблоки и груши.

Как-то раз, когда Гуля, не читая, лежала с раскрытой книгой Лермонтова в руках и без конца повторяла все те же строчки:

Да, я не изменюсь и буду тверд душой, Как ты, как ты, мой друг железный… —

в передней раздался робкий звонок.

Дверь отворили, но долго никто не входил в комнату. Гуля слышала только чье-то покашливание и прерывистый, приглушенный шепот.

– Да что там такое? Мама, кто пришел?

– Мы с Килькой! Мы с Клюквой! – ответили из передней два голоса.

– Ну так что ж вы топчетесь? – закричала Гуля. – Входите скорей!

Они вошли и сели рядом на один стул.

– Ну, рассказывайте же! Да что вы молчите? Какие новости в зоопарке?

– Никаких, – сказал Килька. – Вот только новых змей привезли. Тропических.

– Субтропических, – поправил Клюква. – Из Абхазии.

– Сколько штук? – спросила Гуля.

– Пятьдесят четыре, – сказал Клюква.

– Пятьдесят шесть, – поправил Килька.

– Да ведь это же очень много!

– Порядочно, – согласился Клюква.

Гуля удивилась:

– А вы говорите, нет новостей! Ну, еще что?

– Старый волк умер.

– Да что вы! Как жалко!

– Зато трех новых волчат привезли. Мы взяли над ними шефство. Два тихонькие, а третий сразу удрал и загрыз двух павлинов.

Гуля даже подскочила:

– Как же так?

– Сторож недосмотрел. Его поймали и заперли.

– Кого? Сторожа?

– Волчонка!

– А вы-то что же смотрели?

– Мы смотрели в это время змей.

– Эх, вы! Не шефы, а воро2ны!

Килька и Клюква смущенно переглянулись.

Потом Килька со вздохом развернул газетный сверточек и вынул из него два павлиньих пера.

– Это тебе на память.

Гуля укоризненно посмотрела на ребят:

– Оставьте себе на память. Будете воро2ны в павлиньих перьях.

Мальчики засмеялись:

– Мы и так запомним. А ты бери. Красивые перышки!

И действительно, перья были великолепные. На одном было очко синее с золотом, на другом – зеленое.

Посидев еще немного молча, Килька и Клюква собрались уходить. В дверях они остановились.

– Да, чуть не забыл! – спохватился Килька. – У нас собрание было. Делили всех на три группы – на ударников, кандидатов в ударники и на срывщиков.

– А куда я попала? Heбocь, в срывщики?

– Нет, в ударники.

– Да я же больна!

– Это не считается. Вот мы здоровые, а попали только в кандидаты.

– Из-за павлинов, – сказал Клюква.

– Из-за волчонка, – поправил Килька.

И они ушли.

История с географией

Гуля выздоровела.

Ее несколько раз сняли еще для картины «Солнечный маскарад» (теперь уже не на открытом воздухе, а в павильоне кинофабрики), и Гуля поехала в Одессу – в свою школу.

Незадолго до отъезда она начала заниматься, чтобы догнать класс. Но оказалось, что взялась она за дело слишком поздно. Класс успел уйти далеко вперед. И у Гули началось очень трудное время.

Ей было тем тяжелее чувствовать себя «неуспевающей» ученицей, что она была теперь у всех на виду. О ней писали в газетах, многие помнили ее по кинокартинам, и совсем незнакомые ребята на улице узнавали ее:

– Смотри, Василинка из кино!

– Верно! Она самая. Дочь партизана!

Знакомясь с Гулей, взрослые обычно говорили ей:

– А, Гуля Королёва! Как же, как же, знаем про тебя, видели. Ну, а как ты учишься? Конечно, отличница?

– Нет, – угрюмо отвечала Гуля и старалась поскорее отойти в сторону.

Из Москвы приехала в Одессу на кинофабрику журналистка. Она забросала Гулю самыми разнообразными вопросами: давно ли Гуля снимается, какие из своих ролей любит особенно, чувствует ли удовлетворение от своей работы.

– Нисколько не чувствую, – сказала Гуля.

– Ах, вот как? И ты не собираешься быть артисткой?

– Не собираюсь.

– Интересно, – сказала журналистка и стала что-то записывать в своем блокноте.

Это совсем смутило Гулю, и она перестала отвечать на вопросы. Но журналистка не отступала:

– Что ж ты молчишь? Трудно сниматься в кино?

– Трудно, – ответила наконец Гуля.

– Почему же трудно?

– Нужно стоять неподвижно, а мухи кусают за ноги.

Журналистка всплеснула руками и засмеялась. Гуля и сама не могла удержаться от улыбки.

– Ну, а как ты учишься? Конечно, отлично?

– Плохо, – сказала Гуля, и улыбка сразу сбежала у нее с губ.

– Неужели плохо? – удивилась журналистка и отодвинула блокнот.

Гуля ничего не ответила. Она не могла сказать, что учение стало для нее в последнее время больным местом.

Однажды Гуля вернулась домой из школы вся в слезах. Бросив сумку с размаху на диван, она уселась на подоконнике и забарабанила по стеклу пальцами.

– Ну вот, – сказала она, – теперь целая история!

– А что опять случилось? – спросила мама. – Какая история?

– С географией! – ответила Гуля. – Сегодня вызвали, а как я могу отвечать, если я ничего, ничего не знаю?!

– Отчего же ты ничего не знаешь?

– Да я же полгода пропустила!

И, закрыв лицо ладонями, она залилась слезами.

– Вот честное пионерское, – говорила она плача, – всю жизнь теперь буду заниматься только одной географией. Бог с ним, с кино, если от него такие неприятности!

Мать несколько минут смотрела на Гулю молча.

– Вот что, Гуля, – сказала она наконец, – давай поговорим с тобой серьезно. О чем ты плачешь?

– Если бы ты знала, как мне было стыдно сегодня на географии, ты бы не спрашивала!

– А кто в этом виноват?

– Да ведь не могу же я два дела разом делать – и сниматься и учиться!

– Ну, перестань сниматься.

– Жалко очень.

– Тогда брось школу.

– Что ты, мама! Разве это можно?

– Отчего же? Чем так учиться, как ты сейчас, лучше совсем бросить. Кино тут ни при чем. Просто у тебя нет характера.

Гуля посмотрела на мать обиженно и насухо вытерла слезы.

– Как это нет? – спросила она.

– Конечно, нет, – сказала мама. – Сколько людей на свете должны и работать и учиться. И прекрасно успевают. А ты не успеваешь ничего. Возишь с собой целый чемодан книжек, а не можешь заставить себя открыть их. Ну, что поделаешь! Видно, придется помочь тебе.

– Как помочь?

– Взять репетитора, что ли. Пусть он тебя подтянет.

Гуля закусила губу.

– Вот пойду завтра к вашему директору, – спокойно продолжала мама, – и спрошу у него, не может ли он порекомендовать какого-нибудь студента или старшеклассника. А может быть, отличника из вашего класса.

– Нет уж, – негромко сказала Гуля и упрямо опустила голову. – Не хочу я.

– Почему же? Тебе легче будет…

– Нет уж! – повторила Гуля, решительно вставая с места. – Не надо мне репетитора. До этого дело еще не дошло.

Вторая высота

Несколько месяцев боролась Гуля с географией, историей, алгеброй, а главное – с собой.

Выучить как следует уроки на завтра, хорошо, с блеском ответить один раз было не так трудно. Но наверстать все потерянное, пропущенное, вечно догонять, догонять, возвращаться назад, учить то, что другие уже давно выучили, – для этого и в самом деле нужно было много выдержки и терпения.

Подошли экзамены.

Балконная дверь и окна открыты настежь, и в комнату доносится медовый запах лип и акаций. Совсем близко, за поворотом тихой улицы, гремит и движется море. Не так-то легко усидеть в такой чудесный день дома, особенно когда тебе всего тринадцать лет и на берегу тебя ждет лодка.

Но Гуля разложила на столе книги, на стене развесила географическую карту и вместе с подругами готовится к экзамену.

– Наша страна – самая большая из всех стран мира, – торжественно начинает она рассказывать первую главу учебника географии.

Гуля рассказывает, а подруги ее, которым она придумала смешные прозвища – Леля Пончик и Лина Блин, – тоже не теряют времени даром: Лина раскрашивает зеленым карандашом пальмы на набережной Батуми в учебнике географии, а Леля рисует на обложке алгебраического задачника портрет почтмейстера Шпекина.

Гуля строго и пристально смотрит на Лелю и Лину.

– По рисованию экзамена не будет, – говорит она, – а на географии вы провалитесь. Вы даже не слушаете, что я рассказываю.

Леля и Лина откладывают в сторону карандаши.

– Ну что ты! Как это не слушаем! Рассказывай!

Гуля крупными шагами прошлась из угла в угол.

– Чтобы проехать в курьерском поезде нашу страну с западной границы во Владивосток, надо ехать двенадцать суток…

– Вот бы хорошо! – задумчиво говорит Лина. – Едешь, едешь – и никаких тебе географий…

– Ну, положим, без географии далеко не уедешь, – говорит Гуля и открывает новую страницу в учебнике. – Теперь – моря. Хочешь ты поплавать по морям, Пончик?

– Я и так буду плавать на экзамене. Рассказывай ты, а я запомню.

Гуля долго рассказывает про моря, а Леля и Лина, облокотившись на стол, слушают, как шумит за окном настоящее море.

– Выкупаться бы! – вздыхает Лина.

– Погоди, – говорит Гуля, – успеешь. Теперь – горы. Рассказывай ты.

– Я? – пугается Лина. – Я знаю только животный мир тундры.

– Сама ты тундра! Ну, не ленись, рассказывай.

– Ты начинай, а я потом…

Втроем, время от времени заглядывая в книжку, они одолевают горы.

– Жарко! – стонет Леля. – Ну пойдем хоть разочек выкупаемся. Голова свежее станет!

– Нет, – неумолимо отвечает Гуля. – Заниматься так заниматься! Надо пройти всю географию.

– Всю! Зараз! А завтра?

– Завтра будем повторять.

– А когда же купаться?

Гуля ничего не ответила.

До пяти часов вечера она продержала Лелю и Лину в комнате. Когда она наконец захлопнула книгу, они даже не поверили своему счастью.

– Неужели кончили, Гуля?

– Кончили! Теперь – к морю! Вы что думаете, мне не хотелось купаться? Еще больше, чем вам.

И все три девочки наперегонки помчались по переулку в ту сторону, откуда доносился тяжелый, гулкий морской шум. Белая с красной полосой лодка отчалила от берега.

– Пусть она сама плывет, – сказала Гуля и, подняв весло, легла на корму.

Упругие зеленые волны мерно приподнимали и опускали лодку. Соленый ветер свежей ладонью прикасался к разгоряченным щекам девочек, трепал их волосы и воротники.

Гуля жадно глотала вкусный морской воздух.

– Ой, девочки, – сказала она, – как хорошо, как интересно жить на свете!

– Да, было бы хорошо, – вздохнула Лина, – если бы только экзаменов не было.

Гуля на минуту задумалась.

– А я люблю экзамены, – сказала она медленно. – Хоть и страшновато бывает, а хорошо.

– Гулька, ты врешь!

– Нет, честное слово, не вру. Знаете, девочки, у меня перед экзаменом такое чувство бывает, как перед прыжком в воду. И холодно и страшно, а прыгнешь – и сразу станет жарко и весело.

Леля пожала плечами:

– Ну, кому весело, а кому и не очень.

– А это от тебя зависит, чтобы было очень.

И вот наступил день экзамена. Утро выдалось какое-то особенное – синее, чистое, словно его выветрили морские ветры, омыли морские волны.

Гуля надела белое, только что выглаженное платье. Ей было приятно, что оно такое светлое, свежее – без единой морщинки, без единого пятнышка.

Внимательно глядя в зеркало, она причесала волосы и пошла в школу.

Мать долго стояла у окошка и глядела ей вслед. Такая сосредоточенная и радостная уходила Гуля прежде только на съемку.

В классе было тихо и торжественно. На доске коричневыми, зелеными и голубыми пятнами пестрела огромная карта СССР.

Учительница географии Вера Андреевна, седая, спокойная, в незнакомом парадном платье, экзаменовала Гулину подругу Лелю. Ассистенты внимательно слушали еле внятное бормотание Лели. Указка в ее руке растерянно бродила по карте, словно не знала, на чем остановиться.

– Засыпалась! – с ужасом шептала у Гули над ухом ее соседка Лина. – И я тоже засыплюсь. Ой, до чего я боюсь! А ты?

Гуля подумала: «Боюсь?» И ответила:

– Нет, не боюсь!

И когда до нее донесся голос Веры Андреевны: «Королёва!», Гуля стремительно сорвалась с места. Кто-то из ребят даже засмеялся. Но она, не оглядываясь, бросилась к столу экзаменаторов с таким видом, словно это был не стол, а барьер, который ей нужно было во что бы то ни стало взять.

Ей показалось, что Вера Андреевна посмотрела на нее как-то сбоку, опасливо и недоверчиво, и Гуля сразу вспомнила тот несчастный и позорный день, когда она стояла, опустив голову, у этой же самой «немой» карты и не могла показать ни одной реки, ни одной горы. Странное дело: тогда она и в самом деле была немая, эта большая географическая карта, и ровно ничего, ну как есть ничего не говорила Гуле, а теперь стоило только взглянуть на нее, и она каждой своей черточкой, каждой извилиной начинала напоминать и подсказывать.

– Возьми билет, Королёва, – сказала Вера Андреевна.

Сердце у Гули екнуло и на мгновение остановилось. Она поглядела на одинаковые клетчатые листки бумаги.

«Который же из них мой? Ну, пусть этот – третий слева».

Она развернула билет и громко прочла:

– «Восточно-Сибирская часть СССР».

И сейчас же память послушно открыла перед ней ту самую страницу учебника, на которой было написано:

«Восточно-Сибирская горная страна расположена между рекой Енисеем и берегами Тихого океана».

И, сделав над собой усилие, чтобы не говорить по учебнику слово в слово, Гуля, не переводя духа, принялась рассказывать.

Длинная деревянная указка, следуя за ее рассказом, легко скользила по карте, то обрисовывая черные извилины рек, то обводя голубые окошки озер.

Вера Андреевна слушала ее сначала с тревогой, потом с удивлением, потом с какой-то особенной, задумчивой улыбкой. Когда Гуля на минуту опустила указку, Вера Андреевна посмотрела на своих ассистентов горделиво и вопросительно. Казалось, она хотела спросить их: «Видите, какова?»

– Очень хорошо! Очень хорошо! Отлично! – в один голос сказали ассистенты.

И Гуля, положив указку на стол, тихонько пошла на свое место. Щеки у нее горели, а губы сами собой продолжали шевелиться – должно быть, они все еще рассказывали что-то про Восточную Сибирь.

Домой она влетела, как буря.

– Мама! «Отлично»! – крикнула она еще с порога.

И вдруг, словно пораженная какой-то неожиданной мыслью, Гуля замолкла и села у стола, опустив голову на руку.

– О чем ты, Гуленька? – спросила мама.

– Не знаю, как тебе сказать, – ответила Гуля задумчиво. – Грустно немножко.

– Грустно? – удивилась мама. – Отчего же? Ведь ты сегодня победительница.

– Да нет, не грустно. Я не так сказала. Пусто как-то. Вот понимаешь, столько дней я спешила, гнала, боялась не успеть. А теперь будто с поезда на ходу спрыгнула. Приехали! Некуда дальше.

Мама покачала головой:

– Что ты, Гуля! Какое там приехала – твоя дорога только начинается. Разве ты сама не чувствуешь?

– Да, конечно, – сказала Гуля. – А знаешь, мама, сегодня на экзамене мне почему-то вспомнилось, как я барьер брала. Помнишь, в «Дочке партизана»? Сивко меня чуть не сбросил тогда. И сбросил бы, если бы я на него не рассердилась как следует.

– А теперь ты на кого рассердилась?

– На себя… Шутка ли сказать, до того дошло, что ты мне чуть-чуть репетитора не наняла! Репетитора!..

– Это я тебя только пугала, Гуля.

– Хитрая, знала, чем пугать. Ну вот, я испугалась да со страху и расхрабрилась. Взяла второй барьер.

– Этот барьер, Гуленька, повыше прежнего. А дальше будут и еще выше.

– И те возьмем! – закричала Гуля и вдруг подбросила свернутую трубкой карту до самого потолка.

– Тише, Гуля, что за неуважение к географии!

Гуля ловко подхватила сверток на лету.

– Нет, я ее уважаю, я ее обожаю. Только до осени я запрячу все эти карты куда-нибудь подальше! Да и учебник заодно.