Читать книгу: «Вспышки», страница 5

Закончилось все внезапно. Злополучный аниматор очередной раз выманил у наивной поклонницы деньги на вход в ночной клуб, конечно, не предупреждая о том, что женщины вправе воспользоваться правом бесплатного посещения. Оле была безразлична подобная хитрость. Она понимала, что ее бессовестно надувают, осознавала, что Хуссейн провожает ее в заведение отнюдь не за красивые глаза. Но в глубине души зрела надежда, что отношения между ними выйдут на более высокий уровень взаимного притяжения. Пронырливый аниматор завел остриженное стадо постояльцев отеля в клуб, раздал всем по разведенному коктейлю и вдруг неожиданно устремился к молодой девушке, сидящей за соседним столиком. Это была молодая красавица двадцати лет, с пленительным цветом лица и роскошными волосами. Продувная турецкая бестия, поигрывая буграми мускулов, внезапно обняла юную фею за талию и протянула ей алую розу. Затем она ловко оплела девушку сетью привычных чар, и уже спустя минут десять кокетка сидела у аниматора на коленях. Оля стояла с разбитым сердцем и наблюдала, как искра между двумя людьми превращается в страстный поцелуй, в горячие объятия. О нерадивой отшельнице попросту забыли. Спустя пять минут Хуссейн предупредил туристов, что он уходит, а они могут продолжать веселиться хоть всю ночь. Исчез он не один. Позже Бекасова в неистовом танце пыталась выплеснуть свою боль, зализать свежие раны оглушительного разочарования. Ноющая сирена мелодии тупым рефреном билась о ее виски, глушила с яростным надрывом. Оля почти ничего не чувствовала, забывшись в пустоте потного, пьяного, распутного месива. Она не осознавала пошлых, грубых кавалеров, пытавшихся примостить свое спонтанное вожделение к ее хорошо сохранившемуся телу. Она лишь помнила, как словно подстреленная птица, плелась к отелю, увязая в притязаниях настырных зазывал и мечтая оказаться в одиночестве. Приблизившись к непропорциональному козырьку отеля, выполненному в вульгарных потугах на античную классику, Оля опустилась на скамейку, не в силах пересечь пространство холла. Женщина решила отдышаться и прийти в себя. Бекасова открыла телефон и набрала в социальной сети фамилию и имя развязного аниматора. Он оказался женат, имел детей, жил в глухой деревне. Оля прозрела в один момент, и что-то липкое, гнетущее, похожее на стойкое отвращение, коснулось ее души. Так незаметно прошло полчаса. Звезды на небе презрительно корчились в приступах смеха, потешаясь над проблемами смертных. Мотоциклы с ревом проносились по оголенным нервам, взвизгивая проклятиями и упреками. Где-то неподалеку выла собака. Выла не потому, что было нечего есть, а от затхлого однообразия жизни. Этот вой, монотонный и жалобный, внезапно смягчил умелый свист. Из автоматически открывающихся дверей отеля выскользнул Хуссейн с довольной улыбкой и, заметив одинокую Ольгу, примостился рядом. Он признался, что перебрал, выпив семь алкогольных коктейлей, что, к сожалению, отдалился от основ ислама. Грешник жаловался на то, что Турция увязла в светском разложении нравов, жаловался на собственное бессилие, невозможность сопротивляться новому времени, постоянное желание снять напряжение. Удовлетворив первичную похоть, парень рассыпался мягким ворохом слов, предлагал новые туристические маршруты за минимальные деньги, мягко скользил огненными глазами по обнаженным ногам спутницы. Трель ночного соловья оборвалась на предложении продолжить волшебный вечер в номерах. Оля словно застыла, с глухим изумлением глядя на подобный разгул равнодушия и бесчеловечности. Она резко встала, развернулась спиной к незадачливому соблазнителю и ушла без слов и прощаний. Больше они не общались. Хуссейн словно не замечал ее присутствия, обтекая столики и лежаки ловкой, крадущейся ртутью тела.

Тем временем отпуск подходил к концу. Словно почувствовав скорое приближение зимы, ветер безжалостно срывал малиновые лепестки увядших соцветий, и они, одинокие, съеденные палящим солнцем, умирали на дороге. Лишь однажды, на миг забывшись, выкатывая с треском чемодан из отеля в конце заезда, Ольга с печалью оглянулась на холл и кинула прощальный взгляд на аниматора. Он стоял возле группы только что приехавших туристов и извивался ужом перед рыжеволосой, видной дамой в возрасте:

– Ах, какая конфетка! Полежишь на солнце здесь – превратишься в котлетку. Тут я тебя и скушаю!

Преображение

Ваня Коровец – мой лучший друг со времен детского сада. Сразу оговорюсь, что, да, мы с ним искренне верим в дружбу между мужчиной и женщиной. Ему тридцать лет, а мне уже тридцать пять. И да, попрошу не ухмыляться и не закатывать глаза. Нет, мы никогда не спали. И нет, не собирались. Как я могу воспринимать человека, с которым кидала яйца с балкона на головы прохожих или разрезала мамину штору в детстве, как смутный объект желания? Я ведь до сих пор помню, как прирожденный хулиган в пятилетнем возрасте упал на колени перед моей тетей, которую видел первый раз в жизни, и надрывно пропел: «Примадонна нежная, примадонна страстная, вся слегка небрежная, для мужчин опасная!». Зрелую родственницу он в те дни предельно шокировал жарким пылом знакомства. Так и вы шокируете меня своими необоснованными подозрениями. Побойтесь гнева небесного!

Прямо в настоящий момент я состою в серьезных отношениях, и мой молодой человек никогда не был против такой дружбы. Отношения мои длительные, стабильные, прямой дорогой ведущие в законный брак. Подобная ответственность отнюдь не присуща моему другу. Только за последние пять лет он сменил уже несколько десятков барышень. Надо отметить, друг мой весьма неразборчив в вопросах любви. Были у Вани и блондинки, и шатенки, и брюнетки, и рыжие. Были миниатюрные Дюймовочки и модельные каланчи. Но ни с одной пока не срослось. Однако у многочисленных пассий Ивана была одна общая, всеобъемлющая страсть – они все меня люто ненавидели. От первой он тупо меня скрывал (мог гулять со мной или просто общаться, а ей врал, что пьет пиво с мужиками). Когда он стал встречаться с новой, я, предельно устав от такого лицемерного отношения, прямо заявила, что я знаю его дольше, чем его новые пассии, я существую, и пусть они об этом знают, если он хочет продолжать со мной дружить, если ему это действительно важно. Он сказал, что важно до глубины души, и внезапно перестал врать. Очередной новой девушке Иван всегда говорил, если собирался со мной встретиться, не прятал мои сообщения, они находились в широком доступе.

Все изменилось в один миг. Однажды Ваня исчез из моей жизни на длительное время. Он не звонил, не строчил сообщения, попросту испарился. Естественно, я стала подозревать что-то неладное, подлое, грозящее расстроить нашу устоявшуюся гармонию взаимной симпатии. И в тот момент, когда я сама решила набрать исчезнувшего проходимца, он мне вдруг позвонил и пригласил на День рождения. Вкрадчивым, непривычно серьезным голосом нашкодившего первоклассника, Ваня пропел в трубку:

– Галька, тут такое дело. Я позвал на свою днюху девушку, которая мне предельно нравится.

– На сколько дней нравится? Позволь осведомиться заранее. На пару недель, или, как обычно, до первого похмелья?

– Нет, Галя. Попрошу не шутить, это меня больно ранит. На этот раз все изменилось, и намерения мои самые что ни на есть серьезные. Да, я был беспутным козлом, бездумно щиплющим лютики и ромашки в чужих огородах, но сейчас все изменилось. Изабелла – моя страсть и любовь до гроба. Видела бы ты ее! А, впрочем, скоро увидишь и сама все поймешь. Она – ангел, чистая красота и небесное совершенство. Ни одного грязного слова, пошлого намека. Волнующая, глубинная чистота. Благодаря ей я как будто стал смотреть дальше, выходить за пределы собственного душевного разлада. Она собрала меня воедино из невнятных фрагментов и облагородила святым светом истины. Когда вижу мою любовь, то от счастья, невероятного, высшего счастья утрачиваю слова, немею, жаром охватывает тело. Если она не станет моей женой, то я зря живу на этой планете, напрасно разрушаю озоновый слой своим ущербным газоиспусканием.

– Звучит вполне убедительно. Не волнуйся, постараюсь вести себя прилично по мере сил.

– Спасибо за понимание. Глубоко благодарен. Это для меня на самом деле очень важно – произвести хорошее впечатление на будущую невесту.

Скоро я действительно убедилась в том, что Ваня не врал относительно того, что теряет словарный запас в присутствии дамы сердца. Он превратился в круглого идиота, с пламенеющими щеками и бессвязной речью примата. Изабелла Пупкова была очень хороша собой. Платиновая блондинка с бесконечными ногами и хорошеньким личиком голливудской звезды манерно сидела в обшарпанном кресле съемной квартиры и являла собой императрицу в пятом поколении. Перед тем, как эта победоносная богиня опустилась на место, предназначенное для именинника во главе стола, Ваня суетливо смахнул крошки под тылами возлюбленной. Изабелла томно обхватила бокал, отпила маленький глоточек, оттопырила мизинчик и брезгливо произнесла, охватывая высокомерным взглядом собравшуюся честную компанию:

– Шампанское у тебя, Иван, оставляет желать лучшего. Явно фальсификат. Качественное игристое вино должно обладать тонким ароматом и полным, гармоничным вкусом без тонов окисленности.

Сидящий рядом Сережка, работавший с Ваней в одном отделе, благодарно закивал вихрастой головой, одобряя слова тонкого эксперта:

– Абсолютно согласен с Вами, милая леди. Бывало, в юные годы выжрешь бокальчик-другой, так сразу душа раскисает в блаженном полуобмороке, тянет на разбойный свист и дикие танцы. А нынче выкушаешь – просыпаешься в своей постели, в затертой до дыр пижаме, и отрыжка одна холостая, и в голове туманный сумбур. Эта ослиная моча хороша лишь, чтобы воздух портить да тараканам усы полоскать.

– Фи, какие неприличные слова Вы изволите употреблять. Мы же с Вами не в притоне и не в тюремном заключении. К тому же в Вашем обществе присутствуют благородные дамы. Извольте выражаться галантно.

Сергей резко подсобрался, вобрал в себя живот, приосанился. Воздух в комнате с тех пор стал как будто разреженный. Гости сникли, с опаской ожидая реакцию судебного исполнителя, сидящего в кресле, на каждое произнесенное слово. Как-то странно скребло под ложечкой, хотелось выскочить вон из класса, сделать ноги. Самопровозглашенная аристократка отравила все: дружеское участие, чувство юмора, тепло, неизменно связывающее наши привычные посиделки. Такое она не ест, такое не пьет, музыку такую не слушает, книги такие не читает, слова бранные не употребляет. Во все разговоры она бесцеремонно встревала лишь с одной фразой «А вот я…». Сам именинник как-то незаметно оказался на заднем плане, стерся в блеске имперского величия спутницы. Про него напрочь забыли. Покорный раб лишь сидел и восторженно внимал ораторскому искусству королевы Изабеллы. Она же четко и лаконично чеканила тост во имя своего безропотного слуги:

– Я довольна нашими отношениями, Иван меня вполне устраивает. Он получил достойное образование, обладает положительными качествами работника и гражданина. Финансово грамотен, материально стабилен, психически устойчив и не скуп. Однако есть кое-что, что ужасно меня раздражает: он на постоянной основе культивирует нездоровое питание. Иван ест одни бутерброды с майонезом, колбасой и сыром. Я же, в свою очередь, искренне опасаюсь за его желудок и пищевые привычки. Проблемы этой вопиющей он не замечает, на мои обоснованные претензии никак не реагирует. Я же в этой области истинный специалист. Любая еда в моих глазах превращается в белки, жиры и углеводы. Если я ем что-то сладкое, то не могу не думать о том, что кальций усваивается хуже; если съела морковку, не заев чем-то жиросодержащим, то расстраиваюсь, что не усвоился витамин В. Переживаю о ферментах, о времени пищеварения, о несовместимости продуктов. Я не могу наслаждаться едой и не волноваться о моем здоровье. Даже на праздники! Только посмотри, что передала тебе на стол твоя нерадивая, легкомысленная мать! Все эти сложносочиненные салаты, щедро сдобренные химическим майонезом, запеченные гуси, копченые колбасы. Иван, прошу заметить, ты уже не мальчик, возраст твой стал стремительно приближаться к зрелому. Предлагаю выпить за твою сознательность в вопросах питания!

Иван краснел, смущался, мычал, покорно кивал, исправно наполнял бокал избранницы новой дозой алкоголя. Капля за каплей богатство языка Изабеллы стало стремительно смещаться в сторону забористых выражений. Она буквально преображалась на глазах. Постепенно стало заметно, что королева явно тяпнула лишка. Хваленый здоровый образ жизни, отсутствие вредных привычек, медитацию и ежедневную йогу как ветром сдуло. Рефлексии и прокрастинации были отброшены в сторону. Мадам стреляла у всех сигареты, задирала ноги в неистовом канкане, визжала в манере развязного поросенка, первый раз вырвавшегося весной на лужок. Абсолютно забыв про Ивана, обнимая Сергея за плечи и присасываясь к его устам влажным поцелуем, царица стучала ложкой по столу и требовала немедленно включить «Владимирский централ», иначе клык выбьет с ноги. Трудно было представить более пленительное преображение. Из поборницы морали и этикета девушка стремительно превратилась в источник протечки канализации. Сквернословие исторгалось щедрыми потоками из пленительного рта. Движения были развязны и полны сексуального призыва. Иван, пытаясь унять возлюбленную, впервые за вечер вдруг превратился в самого себя. Он вновь обрел дар речи. Что послужило тому причиной: фантастическое превращение из арабского скакуна в тяжеловоза или же полная утрата любви – рассудят мудрые потомки. Именинник же просто схватил пьяное новообразовавшееся быдло за ручку и тихо, испуганно прошептал, пытаясь загладить неприятную ситуацию:

– Изабелла, возьми, в конце концов, себя в руки. Ты ведешь себя так, как не подобает женщине в приличном обществе. Утром тебе будет стыдно от содеянного. Угомонись!

Девица уставилась на бунтаря упрямыми, бычьими глазами, словно не понимая и видя кавалера в первый раз. Затем она утробно захохотала жеребячьим басом, задрала юбку, хлопнула себя по коленке и смачно произнесла, сплевывая в салат:

– Харэ вонять, петух драный! Какая я тебе Изабелла, едрить ее за ногу, Росселлини? Эллка я, Эллка Пупкова! Тащи быстро семки и не вякай, убогий! Не капай мне на мозги, вымя коровье, говяжий рубец. Власти тебе не обломится! Братва, врубай Круга! Понеслась!

И взвившись с потрепанного трона, королева изволила танцевать. Жаркое это было представление! Летели стулья, со звоном бились бутылки, стучали в стену соседи. Все закончилось тем, что наряд полиции нагрянул в логово будущего убежденного холостяка. Убеждение возникло сразу же после преображения. Как утверждал старина Энди Уорхол, получив три пули в живот от разъяренной экстремистки: «Обычно говорят, что время все изменяет, а в действительности перемены – дело рук человеческих».

Пастораль

Когда ты молод, жизнь представляется чарующей и полной светлых надежд. Когда ты живешь в общежитии, и ночью звенит оглушительная музыка, подкрепляемая звоном пустых бутылок, выброшенных из окна, ты просто улыбаешься, переворачиваешься на другой бок и засыпаешь крепким сном младенца. Другое дело, когда тебе переваливает за сорок. Нервы уже не те, мысли съедают мозг, кровь кипит неистовством. Заснуть невозможно, каждый шорох раздражает. После бессонной ночи ты начинаешь ненавидеть всех соседей, мешающих твоему заслуженному покою. Каждый источник шума вызывает мигрень и нервный тик.

Именно к такому заключению пришли Антон и Елена Петровы. Жили они в законном браке уже более двадцати лет душа в душу. Были людьми спокойными, покладистыми, не склонными к внешним аффектациям. Работали они удаленно переводчиками, предельно избегая внешних контактов. Детей у них не было. Пес Вольтер, старый кудлатый пудель, великолепно дополнял эту умиротворенную идиллию. Никто и никогда не слышал его надрывистого лая, воя по пустякам. Лишь ближе к старости стал он тихо похрапывать, но весьма ненавязчиво и деликатно. Жить бы Петровым да радоваться, да не тут- то было. Многоквартирный дом, в котором они обитали, являл собой филиал ада на Земле. Проел он Антону и Елене всю печень и служил источником постоянного недовольства. Однажды вечером супруга сидела на кухне и в сердцах жаловалась благоверному на текущее положение дел:

– Дорогой мой Антонио, сколько живу в этой квартире – столько страдаю. Ненавижу всех соседей сверху и снизу. Ты ведь помнишь, у нас с ними не раз были конфликты. Мы просто мешаем друг другу существовать. Дошло до того, что когда я слышу их голоса и шаги, а шумоизоляция в доме никакая, то меня начинает трясти крупной дрожью! Я медленно и верно превращаюсь в невротика и понимаю, что жить в таком негативе просто невозможно. Что делать – не знаю, просто опускаются руки. Менять квартиру нет смысла, сам знаешь, так как там могут быть такие же соседи. Это как брать кота в мешке, менять шило на мыло. Я постоянно мечтаю о частном доме. Это реально уже крик души, рана на сердце. Что делать-то?

– Понимаю тебя, Леночка. Понимаю, как никто другой. Сам прошел все эти круги ада, страдал и нажил кучу внутренних болячек от нервов. Это просто невыносимо. Прямо хоть из дома беги, хоть вой на перекрестке белугой. Как будто стадо слонов живет, а не люди. Сверху еще ребенок родился на нашу беду. Сначала орал как сирена, теперь носится. Я расписание их по часам знаю. Живу жизнью соседей, свою забыл. Ненавижу их, но ничего не могу поделать. Либо смириться, либо дом в глухомани покупать, подальше от табуна. Ведь кто они, как не табун лошадей? Хлопают дверями, ржут, истошно гогочут. Стены трясутся до часу ночи, а то и дольше. Это смерти подобно! Постоянно что-то сверлят, колотят, шуршат, шкрябают, забивают. Соседка вечно гундит басом. Видимо, кого-то воспитывает. Противные твари! Самое смешное, что эта же самая соседка всех вокруг выслеживает и делает подкопы под частную жизнь: кто-то покурил не там, кто на газон наступил, кто-то девушек меняет как последний скот. А в своем порочном глазу бревна не замечает! Жаба криворотая!

– О, как же ты прав, милый! Все выходные у меня на голове как будто батутный центр начинает работать, а еще слоны смылись из зоопарка и прыгают в пьяном угаре. Из дома приходится уходить, потому что находиться просто невозможно: ни почитать в тишине, ни вздремнуть. Снизу вечно орущие соседи с караоке. В придачу такое ощущение, что они ходят в деревянных тапках на металлической подошве. Роботы, а не люди, бессердечные терминаторы! За стеной слева – что-то роняющая и топающая круглосуточно бабка. Через этаж сверху – мать-героиня с безумными отпрысками. Полный боекомплект, предел сил человеческих! И бонусом идет недавно появившаяся конструкция в примыкающей квартире справа. Наши смежные кровопийцы возвели у себя в ванной Вавилонскую башню из стиральной машины и сушилки. Вся эта композиция вписана шкаф до потолка, прилегает к стене, естественно. Включают исключительно после десяти вечера, экономят семейный бюджет. И понеслась! Вибрация и жуткий низкий гул передаются по стенам. У нас в спальне вибрируют даже кровать и стол. Туши свет!

– А вспомни соседей, которые живут напротив. Глаза бы их не видел! Пьяницы и бузотеры! Лет десять назад они устроили самый настоящий пожар. Огонь тогда даже перекинулся на нашу деревянную дверь. А мы спали! Слышали крики, конечно, но думали, как обычно, что пьяные мерзавцы дебоширят. Слава Богу, более разумные соседи нашу дверь начали тушить, иначе бы лишились крова. А вообще эти пьяницы чего там только не устраивали, всю душу съели: и на лестнице любились, и в лифте отливали, и пытались сломать наш замок, перепутав дверь в угаре, и просили еды для детей Христа ради. Однажды даже сосед после очередного возлияния на коврике изволил почивать под нашей дверью. Развалилось мурло, сладко причмокивает. Пришлось полицию вызывать. Опять же, самим жрать нечего, а детям собаку завели. Собака холодная и голодная целыми днями, воет, истошно лает на балконе по несколько часов. Вынос мозга еще тот. Нет сил терпеть!

– О да, сущие отморозки, бесовское отродье, не меньше! А как ты думаешь, влияет ли в многоэтажном доме энергия невежества соседей на нас? Я лично считаю, что, безусловно, влияет! Мы уже превратились в трясущиеся тени, утратили врожденный потенциал души в этой преисподней! Только представь: в окружающей нас сотне квартир маргиналы беспросветно пьют водку и занимаются животным сексом без страха и упрека! Смотри, мы уже прожили в этом доме больше двадцати лет, а сколько дней жизни мы чувствовали себя счастливыми? Ты думаешь, что у дома нет общего энергетического фона? Откуда тогда такая безысходность на улицах города? В городе нет ни одного святого человека или человека, очищающего своим присутствием атмосферу. Любовь ушла из нашей жизни, не задержавшись. Почему частыми гостями у большинства являются ненависть, страх, уныние? А все потому, что мы насквозь пропитаны хмурыми лицами, всеобщей ненавистью, подлым злорадством. Каждый только и ждет, чтобы насолить ближнему, плюнуть ему в суп, смешать с грязью.

– Поддерживаю! Раньше было хорошо, когда весь подъезд был в соседях, которых мы знали, общались. Да и мы были моложе, легче все переносили. В молодости редька кажется круассаном, а хрен – капучино. Люди добрые ушли в мир иной со временем. Раньше народ жил дружно, был намного честнее, сейчас же общество ссучилось, все обманывают всех, у этих подлецов только деньги на уме. Причем скажу одну крамольную вещь: чем человек беднее, тем он гнилее, за деньги мать родную продаст, если обломится такая возможность. Вломилось племя варваров с жадными, загребущими руками. Все, что могли – извели, что росло – вытоптали. Мало нам выродков внутри дома – снаружи тоже поддают перца. Бесят идиоты, которые во дворе тусуются и на всю улицу музло врубают. И такое ведь убожество слушают… либо русский рэпачок, либо попсовую долбежку, ну и блатняк на десерт. А летнее круглосуточное кафе недалеко от дома? Яйцами-помидорами не докинешь, сабвуфер сотрясает всю округу, а менты ими же, хозяевами заведения, прикормлены! Тройной стеклопакет наглухо мной задраен, и все равно «дум-дум-дум» по мозгам долбит до глубокой ночи. Только беруши и спасают! Величайшее изобретение человечества! Да еще травы успокоительные благолепные. Все остальное – что мертвому припарка! Вообще, жить в многоэтажке – та еще авантюра!

– Да уж! Квартира – это та же тюрьма, только из нее можно выйти на улицу. Частный же дом – это свобода, ты в нем сам себе хозяин. Понимаешь? Хозяин! В квартире нельзя сделать лишний чих, громко включить музыку; соседи следят за тобой, сочиняют немыслимые слухи, особенно когда им помогаешь. Они вечно видят, кто пришел, кто ушел, кто женился и развелся. Если сорвет трубу или в ванной забудешь закрыть кран, то все – затопишь соседей, делай им ремонт. Личное пространство у нас – это только наши скудные квадратные метры в квартире, все, что за порогом или около дома – общее, обмызганное, заплеванное и поруганное. Частный же дом – это все твое, родное. Клумбочка, огородик, беседка, гараж… все твое. Можешь хоть толпу друзей собрать на шашлыки, песни горланить, на флейте играть – тебе слово никто не скажет. Поэтому я уже давно мечтаю о своем загородном коттедже среди глуши, где мы будем наслаждаться тишиной и спокойствием и не слышать этих вездесущих тварей. Я помню, в детстве жила летом у бабушки с дедушкой. Это такие теплые воспоминания, ничем не омраченные. Они жили в частном доме. Два старичка, без всяких телохранителей и сигнализаций, даже без решеток на окнах, и никогда ничего не случалось. А природа вокруг?! Истинный источник вдохновения и гармонии! Мечта!

– Согласен с тобой на все сто! Я тоже поборник пасторали. Сплю и вижу, как возлегаю на заливных лугах, вдыхаю незапятнанный воздух, ощущаю мелодию вечности. Нервы мои восстанавливаются, органы чувств возвращаются в изначальное равновесие! Если рай на Земле возможен, то только в собственном доме, на лоне природы. Идиллия!

Судьбоносное решение было принято в тот же вечер. Петровы решили сменить городскую суету на сельскую благодать. Они продали квартиру в городе и купили разваленный домик в дальней деревне. Пастораль из обители грез резко превратилась в постоянные вложения денег, времени и нервов. Началось сомнительное веселье: строительную бригаду было не найти, рабочие оказались косоруки, падки на крепкие напитки и требовательны к дополнительным расходам. Всегда спокойная и интеллигентная Елена Петрова орала истошным голосом, тряслась и сквернословила, но толку от ее расшатанных нервов было мало. В дополнение к основным заботам внезапно выросла трава, а соседи жали забором. Выпал слишком ранний снег, словно насмехаясь над пасторальной затеей. Деньги уплывали, съеживались. Все пересобачились вдоль и поперек. Один Вольтер был спокоен и расслаблен. Вероятно, для него действительно наступила пастораль. Он благозвучно чесал блох задней лапой и взирал с умилением на ничтожные проблемы хозяев. Те же были упрямы, имели запас прочности, продолжали вкладывать все деньги и время, чтобы продолжать бег по кругу.

Все хорошее, как и плохое, когда-нибудь заканчивается. Подошел к логическому заключению и круговорот строительной скорби. Петровы, наконец, выдохнули и вступили в законные права хозяев. Они даже устроили ужин при свечах, улыбаясь друг другу впервые за долгие месяцы и поднимая чашки чая за будущий покой. Ночь прошла в тихом блаженстве. На следующий же день супруги услышали, как соседи зовут их на «праздник вступления в райскую жизнь». Они решили оценить местные традиции и не отрываться от коллектива. В темной, жарко натопленной избе их заставили выпить какой-то странный самогон, а потом еще и гоняться за козой до изнеможения. Коза была бодлива и суетна, норовила ускользнуть от жадных рук. На следующее утро выяснилось, что в деревне существует такой ритуал для «новоселов». Петровы сразу же задумались и опечалились. Здесь как-то странно жили люди: не было никакой приватности, и соседи знали почти все друг о друге. Это сильно напоминало что-то из недавней жизни. То, о чем мечталось поскорее забыть. К тому же каждую ночь невозможно было уснуть из-за соседских пьянок-гулянок; собак, которые беспрерывно лаяли; петухов, дравших горла на рассвете.

Петровы не унывали и приняли решение поставить высокий забор, чтобы наконец-то достичь блаженного берега изоляции от внешнего мира. Пусть они теряли пасторальные панорамы, но зато сохраняли истощенные нервы. Сказано-сделано. Ограда возникла за считанные дни. Да только это мало помогло в общем положении дел. У одного соседа была шумная газонокосилка, у другого плакал ребенок, у третьего визжала свинья, у четвертого гремела музыка, пятый поджигал кучу хлама как оккультный костер. В самом доме ночью слышались странные шорохи, скрипы, вздохи. Как только дрожащие новоселы включали свет, трясясь всеми поджилками, в окно сигал толстый соседский кот Толик, сдобный, как калач. Крал он у зазевавшегося Вольтера ливерку и сметану. Подметал чужое добро с усатой ухмылкой вора в законе. Дрова отсырели, мыши шуршали подлой ратью, магазин приезжал лишь раз в неделю. Дачники с наслаждением целый день косили траву, шашлычники жгли мясо с неуемным запалом, орава малолетних бандитов с шумным визгом плескалась в бассейне и крала яблоки в саду. Содержать дом было накладно и физически тяжело. Все время что-то ломалось (протекала крыша, сгорал котел, ржавел водопровод). Сад и огород требовали постоянного ухода, и супруги чувствовали, что превращаются в безропотную рабсилу, в то время как они рассчитывали в свое время на пастушьи свирели в полях. В конце концов, жизнь обернулась борьбой за выживание. Петровых проклинали как изгоев. В отместку за махровый индивидуализм у них свистнули простыни с веревок во дворе. После сперли с летней кухни газовый баллон. Верный пес подозрительно проспал криминальное вторжение. Вскоре выяснилось, что ушлые соседи вместе с куском мяса подсунули ему таблетку снотворного, чтобы не вякнул лишнего. Хорошо, хоть не отравили, совести хватило. А однажды случилось страшное. Елена вздремнула днем, пока супруг отправился на рыбалку. Когда женщина спросонья открыла глаза, то увидела, что какой-то хмурый субъект сидит на кровати и гладит ее по ноге. Крик взорвал покой жаркого полудня. Незнакомец, однако, оказался не робкого десятка и не убежал, а стал стаскивать Петрову с кровати. На отчаянный ор испуганной жертвы собралась вся округа, благо дело, Антон забыл закрыть за собой калитку. Пришелец находился в наркотическом порыве и отчаянно сопротивлялся. Его кое-как скрутили, насилу привели в чувство. Рыдающая Петрова просидела весь вечер, уткнувшись хлюпающим носом в плечо супруга. Она тихо повторяла дрожащим от слез голосом:

– Там, где была пастораль, Антоша, ликует сумятица. Нет ничего в этом месте, приятного сердцу. Слово здесь – плевок в рожу, трава – крапива жгучая, а человеческое участие – волшебный пендель с ноги. Поэзия мертва, иллюзия испарилась. Ну ее к бесу такую пастораль, ну ее к лешему!