«А ты позвони, спроси, как у меня дела», – ответил ей виртуальный Ник.
Но Эмили не стала звонить. Вместо этого она набрала имя Терехова в поисковике, чтобы увидеть его фотографии. И первой новостью выскочила старая, вот эта:
«Николай Терехов опроверг слухи о связи с актрисой Эмили Райт».
Мог бы и не торопиться.
Она пролистала его фотки и наткнулась на изображение той самой дерзкой Сони, которая приставала к царю на свадьбе. И внутренний голос сразу противно забрюзжал: «Он не звонил почти два месяца. Неужели не понятно, что он уже о тебе забыл?»
Когда раздался звонок, Эмили долго смотрела на экран. Стас. Отвечать не хотелось, чтобы не разрыдаться: друг сразу поймет, что ей плохо. Собравшись с остатками ранимого духа, она мазнула пальцем по экрану.
– Привет, ты как? До сих пор в Хоббитоне? – бодро поздоровался Стас.
– Привет! Да. Но тридцать первого вечером уже домой, в Калифорнию. А может, в Лондон, не знаю пока. – Она решила не признаваться, что хочет сначала показаться в Москве. – Как семейная жизнь?
– Лучше с каждым днем. Слушай… ты в порядке? В смысле, мы после свадьбы не разговаривали толком.
– Да, у меня все замечательно! – тоном бешеного зайчика ответила Эмили. – И твоя свадьба была тоже замечательная!
– Именно об этом я и хотел спросить… Ты как вообще? – И голос такой жалостливый, аж противно. Он пожалеть звонит, что ли?!
– Ой, прости, меня зовет режиссер. Пока! Созвонимся!
Она бросила телефон в теплый желтый песок под ногами и потопталась по нему. Достали! Звонят, звонят – и все время не те! Не тот, вернее. Еще и сочувствуют теперь.
– Себя пожалей, дурак! – крикнула она Стасу и позвала Чарли, чтобы заказал билет на самолет на тридцать первое, вечером.
– В Лос-Анжелес. И никакой Москвы, – с обидой сказала она. Перепады настроения ее измотали. Пора бы и к врачу записаться. А Ник, если ему интересна судьба Эмили, пускай первым звонит. Она же не девочка-подросток, чтобы бегать за ним.
«Ну хорошо, я все равно ему скажу. После Нового года, чтобы не портить человеку праздник».
Эмили обняла руками плоский живот и нахмурилась:
– Если ты мальчик, назову тебя Юл Бриннер. На зло ему!
Но голос Ника ответил в мыслях: «Не веди себя, как ребенок».
– Хорошо, не буду, – пропищала она и заплакала.
– Ко-о-ля, ну что ты лежишь бревном вторые сутки?
Нинушка, домоправительница, принесла ему чай на подносе. Зеленый, без сахара. Терехов скривился и откинул голову на подушку.
Его спальня была просторная, в бежевых и золотистых тонах, и цвет напоминал о платье Эмили, которое он с нее снимал.
– Нинуль, тошно мне.
Весь вчерашний вечер он смотрел фильмы, в которых снималась Эмили, и стало только хуже. Она гениальная актриса. Без шансов, что она захочет усложнить себе жизнь присутствием стареющего русского. Сорок восемь лет в наши дни – это только начало жизни, судя по статьям в интернете, но было слишком много «но». А если Эмили разочаруется в нем? Николай меньше всего хотел топтаться по хрупким осколкам ее сердца, как выразилась Настена. Он жаждал заботиться об Эмили, а не вносить разлад в ее складную жизнь.
Домоправительница присела на край кровати и сказала загадочным шепотом:
– А я знаю, что тебе нужно, Коль. – Она потянулась руками под кровать и вытащила шахматную доску. – Мы в шахматы с осени не играли.
– Не хочу.
– О-о, так и в депрессию не долго уйти. – Нинушка осуждающе покачала головой. – Ты влюбился, что ли?
– Влюбился.
– А почему не поедешь к ней?
– У меня постельный режим.
– А по-честному?
Он вздохнул тяжело и признался:
– Да зачем я ей сдался, Нинуль?
– Коль, я тебя не узнаю. Чтобы ты – и не взял то, что хочешь?
– Не трави душу, – попросил он и отвернулся.
Нинушка работала в особняке еще в те времена, когда хозяйка была жива и Настена носилась по комнатам, как сквозняк. Сейчас же здесь, в Барвихе, и так скука смертная, а теперь еще и апатия навалилась.
Терехов не уходил в отпуск столько лет, что за двое суток отсырел. Он лежал в кровати в полосатой пижаме и покрывался мхом от безделья. Хотелось учудить что-нибудь эдакое, но тоска съедала, и в итоге не хотелось ничего.
Завтра Новый год. Надо бы подарки под елку сложить. Николай каждый год устраивал большой прием для родственников и друзей у себя, но в этот раз никого не желал видеть. Подарки так и лежали неупакованные.
Впрочем, до завтра еще времени вагон, можно сто раз передумать.
«А все равно полечу к ней в Калифорнию. Вот первого января и двинусь на запад. Скажу, что по делам примчался. Хоть посмотрю на нее».
От этой мысли стало легче. Даже в горле запершило от волнения.
В обед дочка поскреблась в дверь и вошла, сурово взирая на форменное безобразие в лице царя Николая. Она выпустила из рук Рыжего, который вальяжно потянулся и пошевелил длинными усами. У него на шее был бантик.
– Он с кошачьей вечеринки, – ответила на немой вопрос Настя, а оглядевшись, скептически приподняла бровь. – Нет, это пора прекращать, – возмутилась она и распахнула задернутые шторы, впуская свет.
– Уйди, Настасья, я в печали, – пожаловался Терехов, зажмурившись.
– Я тебя сейчас святой водой как окроплю! В печали он. Ты меня удивляешь, пап. Тебе ведь знак свыше упал: закругляйся с работой, начни жить для себя. Цербер со Стасом со всем справляются, тебе не о чем волноваться. А ты, вместо того чтобы зажить припеваючи, начал медленно разлагаться.
– Как будто ты причину не знаешь! – взбрыкнул он, но Настена была та еще коза, она тоже стукнула копытом и выдала:
– Ты бы хоть позвонил этой причине, ухажер! Совести у тебя нет.
– Не по-О-о-нял. Ты же была против.
– Была. Думала, у тебя обычный петушиный бзик, а она просто поддалась мимолетной слабости. А ситуация приняла серьезный оборот. Я все эти дни наивно ждала, когда ты лестницу в облака построишь, как обычно. А ты уныло завис на земле. Несолидно, Большой Босс. Первый раз вижу, чтобы ты расклеился.
Он и сам это знал.
– Честно тебе сказать? Первый раз боюсь сделать следующий шаг. Но я уже решил, что после Нового года смотаюсь в Штаты. Даже если она меня не ждет, так хоть старым другом прикинусь.
– Ой ё-о-о. Она ждет, пап, ждет. Стас ей звонил, говорит, она никакая.
– Никакая? – он расплылся в довольной улыбке, проглотив целую глыбу надежды. – Совсем?
– Пока не совсем. Но ты подожди еще месяцок, и будет полный капут и капитуляция. Ты же не садист, поступи гуманно.
– Хм… Ничего не понимаю. А со мной она по телефону бодро общалась, вся такая счастливая, занятая.
Настя присела рядом и постучала ему по лбу костяшками, уничтожая последние сомнения:
– Але, гараж! Она, вообще-то, актриса.
И будто шторы не только с окон, но и с глаз сорвали. Николай соскочил с кровати и принялся вышагивать по комнате, воодушевляясь с каждой секундой.
– Ну зачем я ей?!
– Ты предложи, а она пускай решает. Очень даже можешь пригодиться в плане быта. Джеймс Бонд в хозяйстве еще никому не помешал.
– Я же больной!
– Главное, что не на всю голову. А если в длительный отпуск уйдешь, отдохнешь хорошенько, то и по горам снова с дядей Валиком будешь скакать, как горный козел.
– Я люблю ее, понимаешь?
Дочка улеглась на кровати и отхлебнула холодного зеленого чая, скривившись.
– Н-да. Хороша свадебка у Саши со Стасом получилась. Ты влюбился, Лизу нашу, свидетельницу, тоже внезапно окольцевали. Ушел ли оттуда хоть кто-нибудь в одиночестве?
– Соня Либерман.
– Ой, она не в счет. Ее не приглашали. Нечего портить нам статистику.
Терехов, у которого шестеренки в мозгу заработали в ускоренном темпе, вдруг замер посреди комнаты и щелкнул пальцами.
– Тимошку зови! У меня гениальная идея. Аж током прошибло! Всегда мечтал что-нибудь эдакое сделать.
Он, не дожидаясь, пока дочка сползет с кровати, сам побежал к двери и, распахнув, заорал:
– Тим!!!
Но первой в коридоре показалась Нина.
– А ты чего орешь, Коль? По связи вызвать не мог? – Она тащила перед собой очередную порцию бурды без сахара на подносе.
– Нинуль, умоляю, сжалься ты надо мной. Сделай кофе, мне к человеческому облику вернуться срочно надо, – взмолился он и бросился переодеваться.
Одному Рыжему все происходящее было до Северной звезды. Он спокойно мыл лапой морду, сидя на подушке Большого Босса, и снисходительно смотрел на окружающих.
В доме начался бедлам. Кто-то куда-то бежал, Тимошка басом уточнял расписание, Нинушка, напевая фальцетом, варила кофе.
Царь, набросив пальто на криво надетый костюм, вывалился во двор особняка, где у подъезда как раз притормозил зять, Даня.
– А что за апокалипсис? Кого куда доставить? По чем бриллианты нынче в подворотнях? – деловито уточнил он. Вот! Не сотрудник, а золото.
– Ты-то мне и нужен, Дань, со мной полетишь.
– Не вопрос, только Настю заброшу к Архиповым. Пускай разбавит скуку молодой семье.
Дочка вышла на крыльцо, таща небольшой розовый чемодан в наклейках. И когда только собрать успела?
– Э-э нет, не отделаетесь от меня. Мне рожать не сегодня, вот и полетим вместе, орлы мои. А куда мы, кстати, намылились?
– В Новую Зеландию. У Эмили последний день съемок завтра, как бы нам не опоздать… У них уже ночь, и лететь часов десять. Точно опоздаем, – заволновался Терехов. Не хотелось, чтобы сюрприз сорвался.
– Ого! Слышишь, Цербер, какая удача. Свожу тебя на экскурсию в Хоббитон, выгуляю, – нагло заявила мужу Настя.
Даня промолчал, криво улыбнувшись, и стрельнул в Настену колючим хитрым взглядом, обещая быструю расправу. А та звонко засмеялась и уселась мужу на колени, обнимая и рассказывая, что пошутила только из природной вредности. Но Цербер был не лыком шит.
– Поздно, я уже план мести придумал, золотая моя. Не отвертишься, – с философской холодностью ответил он.
Душа за них радовалась каждый день, каждую минуту, и все равно нарадоваться не могла.
– Кстати, пап, – окликнула Настя, пока он укладывал ее чемодан в багажник и давал указания Тимошке. – У нас будет девочка. Сразу мы не хотели знать пол ребенка, но уже пять месяцев… Не вытерпели, спросили.
И такая волна счастья захлестнула, что не продохнуть.
«Представляешь, Эмили, я буду дедом маленькой занозы», – отправил он мысленное послание, надеясь, что скоро сможет сказать об этом лично.
– Снято! И еще раз! Последний дубль, дамы и господа, соберитесь! Думайте о корпоративе, который начнется сразу после того, как мы закончим. Там будет настоящая еда и бесплатная выпивка. Но не слишком-то усердствуйте, мне еще на новый фильм бюджет у продюсеров клянчить! – провозгласил один из самых известных режиссеров Голливуда, и Эмили повалилась на землю.
– Воды-ы! – прокряхтела она, и Чарли принес ей бутылку минералки. – Он сорок дублей последней сцены уже снял. Сорок!
– Не падай, звезда, рано, я еще желание не загадал, – подбодрил Чарли, и Эмили засмеялась.
– Главное, что меня не стошнило.
– Это да, – ужаснулся ассистент. Он подал ей белое махровое полотенце, чтобы утерлась, а потом набежали гримеры, и Эмили почувствовала себя боксером, который выходит после гонга на последний бой. Осталось, чтобы кто-нибудь толкнул ее в спину, и получится прямо Рокки Бальбоа.
Вечером ее ждал билет до Москвы. Чарли за последние пару дней три раза уже менял. То в Лос-Анжелес, то в Москву. В итоге сошлись на том, что Эмили перестанет истерить и скажет отцу ребенка, что он мужчина-огонь. А если царь не пожелает усложнять себе жизнь, то она смирится и примет отказ с благодарностью. Как и положено взрослой, самостоятельной женщине.
– Почему не снимаем?! – раздался ор со стороны площадки.
– Эмили еще не готова! – сообщил Чарли и пробормотал: – Давай же, Эм, последний рывок!
Но у нее не получалось. У Эмили Райт, обласканной критиками актрисы, не выходил последний дубль, и она задержала съемки уже на два часа. Такими темпами сегодня не успеют до заката доснять проклятые кадры, и придется оплачивать новый съемочный день на завтра, первого января.
Кино снимали о меняющейся роли женщины в обществе. По сценарию, героиня Эмили – это женский вариант Робинзона Крузо. Ей, 18-летней, предстоит выжить на острове в одиночестве, а потом в обществе – среди людей. Философская сказка, переосмысление этапов эволюции и истории человечества.
И обалденные пейзажи полуострова Коромандел.
И почти двести человек съемочной команды, которые каждый день должны между собой приходить к консенсусу или хотя бы компромиссу.
Хорошо, в Австралии только пару дней снимали материал. Опасность найти в ботинке ядовитого паука не особенно прельщала. Помощник главного оператора нарвался на змею в унитазе, и с тех пор стал очень молчаливым. Здесь же, в Новой Зеландии, было более безопасно, и климат мягче.
– Немного круги под глазами подрисую, – пробормотал гример, Зак, орудуя пушистой кистью.
Через двадцать лет жизни на острове, когда героине было тридцать восемь, ее обнаружили и вернули в социум, но она уже не смогла быть счастливой в рамках общественной системы.
Героиня Эмили так никогда и не вышла замуж. Симбиоз с мужчиной для выживания или выполнения социальных норм для нее был не приемлем, а кого-то, кто тронул бы душу, она так и не встретила. А может, и не искала, занятая бурной научной деятельностью. Ей нравилась свобода.
Сейчас, перед смертью, которую скоро принесет с собой рак легких, героиня решила навестить свой остров, который называла «Ману» – «птица» на языке маори…
Эмили слегка ссутулилась, но сделала это горделиво, как и положено семидесятилетней женщине. Но войти в образ не получалось.
– Не могу, – всхлипнула Эмили. – Я недостаточно эволюционировала, чтобы играть эту роль.
Гример наградил ее тяжелым взглядом и процедил:
– Эм, последний дубль. Ты уж постарайся, будь паинькой. Не подводи нас всех, милая. Последний, мать его, дубль.
– Ты не понимаешь, Зак! Моя героиня не искала любовь мужчины и была по-настоящему счастлива. Остров, символ ее силы, был ее единственной любовью, она посвятила этой теме всю жизнь после возвращения к людям. Я тоже никого не искала, но нас с Ником судьба свела, и теперь мне нужен очень конкретный человек, а не остров! У нас с Ником не симбиоз! Это то, духовное, которое я искала всю жизнь, понимаешь?!?! Зак?!
– Эмили, твой выход! – раздался оклик помощника режиссера.
– Детка, я все понимаю, – протяжно сказал Зак. – Я тоже без мужчины не могу. Но последний дубль. Последний! – он мазнул по носу розовым каплеобразным спонжем, подправляя контур, и подбадривающе посмотрел, мол, вали уже на площадку.
Кадры снимали в естественном освещении, но пара осветителей все равно суетились рядом, поскольку близился закат; две камеры скользили по рельсам, ловя лучшие ракурсы; злые и уставшие люди ждали последнего дубля.
Все, что требовалось от Эмили – это посмотреть на свой остров по имени Ману, как на единственную любовь, а потом закрыть глаза и улыбнуться. Но не получалось. Уже сорок дублей, а все не то. И вот последняя попытка. Финальным моментом весь фильм можно испортить, потому что у зрителей не будет катарсиса и полного понимания скрытых смыслов.
– Камера, мотор!
Эмили смотрела на залив, стоя у пещеры, которая была ее домом когда-то, и ее седые волосы развевались на ласково-трепетном ветру, который услужливо сотворил вентилятор. Но любви к острову Эмили никак не могла прочувствовать, и на глаза навернулись слезы. Беременность плохо сказывалась на ее настроении, и даже образ Ника в памяти не помогал изобразить любовь к другому «объекту». Было ужасно стыдно подводить режиссера и команду.
– Смотрите! Что это за идиоты в небе?
Все разом обернулись и посмотрели туда, куда указал оператор.
Съемочная группа загудела, некоторые стали свистеть и размахивать руками: в небе над заливом, заслоняя предзакатное солнце, летели два воздушных шара, приближаясь к бухте. Один был сине-вишневый, полосатый, а второй золотисто-голубой.
И чем ближе они приближались, тем сильнее волновалась Эмили непонятно почему. У нее вытянулось лицо, и она не могла шевельнуться.
Оператор продолжал снимать.
А потом, когда воздушные гости приблизились достаточно, чтобы можно было рассмотреть детали, между шарами, как знамя, свесился огромный транспарант: «Выходи за меня замуж, Эмили».
Она рухнула на колени, разом ослабев, и зарыдала от счастья, сгребая сырой песок пальцами. Поднялась и, падая, побежала в воду, но режиссер заорал, чтобы она вернулась на отметку. Она вернулась и впилась в небо взглядом, полным обожания и того самого катарсиса, которого ей так не хватало. Слезы высохли, оставив явно жуткие разводы, покрытые солью и песком, но ей было все равно. Она посмотрела на залив и сказала:
– Боже, как мне хорошо.
– Снято! – гаркнул режиссер, и все зааплодировали. – Это было… нечто. Поистине, помощь небес.
Эмили волновалась так, что ее трясло. Ей казалось, что она попала в свой собственный сон и застряла там в виде семидесятилетней женщины.
– О нет! Я же в гриме!
Но времени вернуть себе обычный облик не осталось. Два воздушных шара приземлились на берег, и Эмили увидела Ника. Взгляд прикипел к нему, и она, дрожа от эмоций, ждала, пока он подойдет.
Чудак. Юл Бриннер в новой ипостаси. Сумасшедший…
Ник был в белой расстегнутой рубашке и черных бриджах, как истинный пират. Его светлые волосы трепал легкий ветер, настоящий, а не искусственный, и это был прекрасный дубль, самый удачный, самый счастливый. Ник улыбался так широко и заразительно, что Эмили засмеялась, прикрыв ладонью рот.
– Ты ненормальный. Удивил так удивил!
– А я люблю удивлять, – довольно сказал Ник. Он немного похудел за эти два месяца, но остался таким же неотразимым и даже лучше, чем она запомнила его.
– Я в гриме, не смотри на меня, пожалуйста, – смутилась Эмили.
– По крайней мере, сейчас я не чувствую себя стариком рядом с тобой.
Она не выдержала и преодолела последний шаг, который их разделял, чтобы обнять, вдохнуть, почувствовать.
– Ты не старый, ты самый лучший. Я так ждала тебя! Вечером собиралась в Москву, но все никак не могла сделать последний дубль. А стоило увидеть тебя в небе, и все получилось. Я так люблю тебя, что душа болит. И да, я выйду за тебя замуж, Ник.
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽
Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке: