Читать книгу: «Сыщик Анна Чебнева: комплект из 3 книг», страница 2

Тятенька Афанасий Силыч

Свою жену, Евлампию Андреевну, до свадьбы Афанасий знал недолго. Родители сговорили, а он и не возражал. Девушка ему понравилась, так чего тянуть? Надеялся, что век проживут в мире и согласии, а получилось чуть больше года. Умерла Евлампия от родовых травм. За месяц сгорела. Ему дочку оставила. Если бы не бобылиха Феофания, которую жена-покойница еще до родов наняла в няньки, не справиться. Фефа девочку выходила, да так с ними и осталась. За минувшие с той поры семнадцать лет нянька стала членом семьи. Без нее они с Нюрой своего житья уже и не мыслили.

Ну а Евлампия забываться стала. Порой Афанасий пытался вспомнить, какой у нее был характер, и не мог. По молодости женой и ее, как говорит Нюрка, «внутренним миром» он интересовался мало, все больше на служебные дела налегал.

А уж после ее ухода и вовсе только о службе радел, особенно когда поступил в городовые. По-старому в будочники.

Радение, что греха таить, большей частью было вызвано тем, что служба в полиции давала прокорм его небольшому семейству и позволила определить Нюрку – девчонку глазастую и с мозгами – в гимназию. С превеликим трудом, правда, ведь подношений Афанасий не принимал и «барашков в конверте» тоже. Его за это уважали, но уважение, как всем известно, на хлеб не намажешь.

Мечтал он в ту пору, честно сказать, о другом: хотел околоточным надзирателем стать, а после дослужиться до участкового пристава. Все потому, что хоть и были будочники давно упразднены, а будки остались. В ней стоять – скоро сам по-собачьи залаешь.

А лаять Афанасию Чебневу уж больно не хотелось. Не такого склада он был человек.

По внешнему облику Чебнев в полицейские надзиратели не подходил. Росту малого, телосложения худосочного, зато был предан царю и отечеству и не страдал известными слабостями, а это на государевой службе ценилось во все времена. Служить в полиции по молодости лет представлялось ему делом почетным, а пуще всего нравилось, что форма у надзирателя была точь-в-точь как у классных чинов, и к ней полагались шашка драгунского образца с кавалеристским темляком на черной юфтевой портупее и револьвер «Смит-Вессон» на оранжевом шнуре. К тому же в ненастье дозволялось околоточному надевать на форменные сапоги галоши с окованными медными пластинами прорезями для шпор на задниках, что по столичному климату было нелишним.

А еще мечтал Афанасий заслужить золотую – или, по крайней мере, серебряную – медаль «За усердие», которая в его тогдашнем представлении была наградой из наград и весьма неплохо смотрелась на черном мундире.

Ну а что околоточным нельзя без разрешения пристава покидать свою территорию, посещать питейные заведения и просить дозволения следует даже на женитьбу, Афанасия не пугало. Отлучаться от места службы ему было некуда, да и невозможно, а жениться повторно он не собирался.

Мечтал Афанасий, правда, недолго. Очень скоро стало очевидно, что подобная карьера ему не светит. Не было у него ни покровителя для поддержки, ни денег взятку дать. Да и времена постепенно изменились. После известных событий девятьсот пятого года околоточные больше занимались выявлением неблагонадежных, контролировали политических поднадзорных да наблюдали – то за студентами, то за фабричным и заводским людом.

Такая работенка была Афанасию уж вовсе не по душе.

Но однажды на его территории случилось страшное злодеяние: убийство целого семейства одного богатого еврея. К поимке преступника привлекли и городовых. Там-то и повстречал Афанасий своего закадычного в детстве дружка Ваньку Селезнева, которого не видел, почитай, лет двадцать.

Когда убивец был благополучно пойман, зашли они с Ванькой поужинать, да и засиделись до полуночи. Служил Селезнев, как выяснилось, в разыскном столе петербургской сыскной полиции, появившейся в столице совсем недавно. За рюмкой рассказывал Ванька удивительные вещи. Это уж потом Афанасий догадался, что врал его дружок напропалую, но тогда, слушая его истории о розыске преступников, Афанасий вдруг возмечтал стать заправским сыщиком и с этой целью уговорил Селезнева устроить его в сыскную часть помощником.

Думалось, что от помощника до настоящего сыщика рукой подать, ан нет, не так все просто оказалось.

Первое время Афанасий Чебнев прямо горел на работе, сам напрашивался на всякие поручения, да только без толку. Сколь ни составляй справок, ни пиши протоколы происшествий, ни рассылай объявления для циркулярного розыска, к сыскному делу тебя не допустят. Даже напротив. Полицейский надзиратель за все его старания воспрепятствовал направлению Афанасия на двухмесячные курсы начальников сыскных отделений, хотя возможность была. То ли не хотел лишаться старательного помощника, то ли взревновал, что тот пробьется куда-нибудь повыше.

Афанасий, беззлобная душа, обиды не затаил, рвения не утратил и мечту свою не оставил. А в тысяча девятьсот четырнадцатом его все же назначили на вожделенную должность полицейского надзирателя сыскной Рождественской части без всякого обучения. С началом войны ряды даже столичной полиции заметно поредели, вот и стал Афанасий Чебнев заниматься поиском преступников с жалованьем сразу по второму разряду. Пятьсот двадцать рубликов годовых, к ним столько же столовых, да плюсом двести шестьдесят целковых квартирных. А ко всему дали классный чин по должности – губернский секретарь.

И вот тут-то выяснилось, что сыщик из него не получится.

Не сразу, конечно, но и долго ждать не пришлось. Утешало, что сам докумекал – не начальство подсказало. Только радости в том было мало.

Причин для горестных выводов оказалось несколько. О некоторых Афанасий и думать не хотел, а в целом понимал: не его это дело, нет в нем сыщицкого таланту.

Наверное, он ушел бы из сыскной, да куда?

Снова в «хожалые», как называют городовых в народе? По нынешнему неспокойному времени служба эта стала не то чтобы опасной – к опасностям его приучили в сыскном отделении, – а презираемой в обществе.

Но если бы не надо было кормить свою маленькую семью: дочку Нюрку да няньку Фефу, которым кроме него надеяться не на кого, ушел бы Афанасий хоть в извозчики. Вот ей-богу!

Не ушел. Однако каждый день думал: долго ли ему мучиться?

Не раз просил Богородицу надоумить, помочь.

Помощь пришла, откуда и не ждал. Появился у него, незадачливого сыщика, помощник, да такой, каких сроду не бывало. Звали того помощника Нюрка, и был у нее к сыщицкому делу такой интерес и способности, что он только диву давался: откуда что взялось?

Когда она начала совать свой курносый нос в его дела, он уже и не помнил. Совала, совала, а потом стала подсказывать, что да как лучше сделать. Да что подсказывать – советы давать! Девчонка-подлеток отцу, умудренному опытом! Ему бы всыпать дерзкой по первое число, чтобы не лезла, куда не следует, да рука не поднималась. А почему? А потому, что все ею сказанное и напророченное сбывалось!

Так он по своей слабости и допустил дочку к своим заботам. А та и рада-радехонька! Такую волю взяла, что уже без спросу стала сыск вести.

Все бы ничего, да уж больно была его Нюрка рисковой. Вот и сегодня чуть до сердечного приступа их с Фефой не довела.

Не девка выросла, а чистый пацан в юбке! Одно слово, что губки бантиком да светлые кудряшки надо лбом, а так…

И что ему делать? Как ее укоротить? Сам, конечно, виноват! Без меры потакал!

Теперь обратно в клетку не запихнешь.

Расстроенный Афанасий Силыч хотел было пойти в кухню и утешиться чайком с ситным, но там ждала его появления Фефа, которой тоже было что сказать по этому поводу.

Вздохнув, он свернул в свою комнату и стал собираться на службу. Поторапливаться надо, ведь сведения, принесенные Нюркой, вправду следует донести до начальства. И как можно скорее.

Облава

У Краюхиных в дому все было иначе, чем у Чебневых. Семья большая – пятеро детей, вместо няньки – гувернантка, вместо служанки – горничная, а отца Зина называла папенькой. Нюрка все хотела переучиться, но сбивалась и звала родителя так, как с детства говорила Фефа.

Отец Зины служил по удельному ведомству и постоянно находился на каких-то заседаниях. Мать занималась детьми и хозяйством, но делала это так, что младшие Краюхины были вечно предоставлены сами себе. Нюрка любила у них бывать. В шуме, гаме, ссорах и веселье этого вечно копошащегося муравейника она словно напитывалась тем, чего не получала в своем доме. Временами задумывалась: была бы у нее такая же семья, не умри маменька так рано? Вот бы хорошо.

Зина была в семье старшей, а следовательно, приняла на себя немалую толику забот о братьях и сестрах. Времени на себя оставалось не так много, поэтому она тоже любила, когда в гости приходила любимая подружка Анюта. Наконец-то можно запереться в своей комнате и отдохнуть от зловредных малышей!

Зина была сильна в математике и естественных науках, Анюта, напротив, в словесности, истории и французском. Вместе им было интересно. Быстро сделают уроки, помогая друг дружке, а потом болтают обо всем на свете порой три часа кряду. Иногда, правда, в их занимательную беседу вмешивалась жизнь: раздавались визг, плач, крик, что-то разбивалось, падало, и девочки мчались, чтобы выправить ситуацию до того, как она дойдет до маменькиных ушей.

Нынче с самого утра Нюрка предупредила домашних, что после занятий поедет к Краюхиным. Фефа поджала губы, а тятенька даже обрадовался и предложил загодя договориться о том, чтобы остаться там на ночлег.

– Мы волноваться зря не будем, и тебе не придется на ночь глядя через весь город тащиться.

Все тятенькины хитрости Нюрка видела насквозь, но сделала вид, что именно об этом и мечтала.

– Спасибо, тятенька! Нам как раз по французскому большое задание дали. Зине одной не управиться.

– Только смотри, сама прежде сделай, – встряла Фефа, – подруге себе во вред не помогай.

– Не бойтесь! Все успею! – весело ответила Нюрка, и Афанасию Силычу на миг почудилось, что говорит она совсем о другом.

Он уж было передумал отпускать дочку к Краюхиным, но, посмотрев на ее безмятежную мордашку, решил в спор не вступать.

С Васильевского до Гутуевского острова, где предполагалось устроить облаву на дерзких грабителей из ГОПа, – да еще ночью, – она вряд ли доберется.

На том и порешили.

Довольная Нюрка ускакала, а Афанасий Силыч поспешил на службу. Нынешняя операция требовала подготовки. Морской порт находился в ведении другой сыскной части. Там были свои начальники и отряды. Но в этот раз было решено объединить силы, уж больно распоясались эти молодчики, да и немалое их число. Важную роль сыграло и то, что самые первые сведения о грядущей встрече бандитов и отправке награбленного из Петрограда были добыты сотрудниками их части.

Весь день он работал не то что в поту, а в мыле. Не хотел ударить в грязь лицом ни перед своим начальством, ни перед чужим. Агенты, шпики, городовые – все пришло в движение в предвкушении больших событий.

Афанасий даже про обед забыл, спохватился к вечеру, когда сильно засосало под ложечкой. Бередить язву было никак нельзя, поэтому пришлось отправиться домой перекусить. Фефа засуетилась, забегала, предлагая то да се, но Чебнев лишь похлебал супчику. Не лезло ничего в глотку, и все тут.

Вернувшись, полицейский надзиратель собрал подчиненных и выдал последние инструкции.

– Ну, братки, теперь за дело! – вдохновил он их напоследок и достал из ящика пистолет.

Сегодня без него никак. Хотя, видит бог, лучше бы обошлось.

В заранее определенные для засады места забрались, лишь только стемнело. В эту пору ночи в Петрограде были уже довольно светлыми, поэтому заходили скрытно, осторожно, по одному.

Чебнев залез в укрытие, запахнул поплотнее шинель и стал молиться, чтобы все прошло как можно быстрее и легче, без кровопролития.

Ждали долго. Уже и полночь наступила, а вокруг было тихо. Афанасий даже волноваться начал, но тут вдалеке раздался негромкий свист, а в ответ совсем близко кто-то прокаркал вороной.

«Началось», – подумал Афанасий и вытер потную шею.

Дальше события стали развиваться быстро, но не так, как задумывали полицейские. То ли бандитов понабежало больше, чем предполагалось, то ли были они готовы к встрече с властями, только облава пошла по своему сценарию.

Немалая их часть вырвалась из окружения и стала разбегаться кто куда. Один, уж очень здоровый, побежал в ту сторону, где сидел в засаде Румянцев, демобилизованный с фронта по ранению и зачисленный в сыскное ведомство всего четыре месяца назад. Чебнев, карауливший узкий проход между рядами ящиков, понял, что помощнику против такого одному не устоять, и кинулся на подмогу.

Румянцеву в самом деле приходилось туго. Дюжий детина свалил его с ног и готовился пришибить чем-то, зажатым в кулаке. Афанасий Силыч навалился сверху и обхватил злодея за шею, совершенно забыв об оружии, которое тут пригодилось бы.

Детина стал отбиваться, Румянцев сразу подхватился, встал на ноги, но тут появился еще один, увидел свалку и собрался улизнуть. Румянцев погнался за ним.

Здоровяк, рыча от злости, все норовил стряхнуть с себя полицейского. Чебнев вцепился мертвой хваткой, но все же, рванувшись что есть силы, бандит скинул Афанасия Силыча и побежал. Чебнев схватился за свисток, чтобы призвать на помощь, но в пылу боя цепочка порвалась. Видно, бандит дернул.

В каком-то раже, плохо понимая, что не справится, Афанасий махнул за ним, думая: бандит побежит в сторону ночлежного дома Фора или церкви, где все было перекрыто. Но здоровяк пересек Межевой канал и двинулся вдоль, туда, где канал перетекал в реку Батарейную.

Этот ход озадачил Чебнева, но вскоре он догадался: детина решил спрятаться в балке, где грудой лежали сваленные кое-как доски и всякий не сгодившийся для дела хлам.

Бежал преступник резво, но и Чебнев не отставал, пыхтел изо всех сил. Злодей уже был в двадцати саженях, как вдруг на помощь подельнику из-за наваленных ломаных досок выбежал еще один. Не успел Афанасий и глазом моргнуть, как эти двое развернулись и двинулись в его сторону.

Видать, поняли, что перевес за ними.

В миг озарения Афанасий прыгнул влево и приник к мокрому кряжистому обрубку дерева, торчавшему среди свалки, как толстый штырь. Авось не заметят. Топот все приближался и вдруг затих. От страха Афанасий облился потом. Обойдут с двух сторон – и крышка ему!

Липкими руками он вытащил пистолет, выставив его перед собой, сделал небольшой шажок в сторону, чтобы выглянуть, и тут же столкнулся с одним из преступников. От неожиданности Афанасий выстрелил, злодей вздрогнул и стал валиться, но в это мгновение сзади шею сыщика сжали сильные руки. Пистолет выпал, Афанасий захрипел, и тут ему точно пришел бы конец, как вдруг послышался глухой удар, и не успел Чебнев удивиться, как нападавший рухнул на землю и затих.

Задыхаясь – все ж таки сильно сдавил, гад, – Афанасий обернулся.

– Тятенька, тятенька! – кинулась к нему Нюрка. – Вам не больно?

Говорить Афанасий не мог, поэтому вытаращил глаза. Нюрка, делая вид, что выпученных глаз не замечает, забегала вокруг, захлопотала, стала стряхивать прилипший сор.