Lifetime

You were the one that

I wasn't supposed to lose

I thought I'd have you for my lifetime

Have you for a lifetime…

(Three Days Grays «Lifetime»)

– «Но что страннее, что непонятнее всего, это то, как авторы могут брать подобные сюжеты, признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно… нет, нет, совсем не понимаю», – процитировал студент Гоголя, иллюстрируя доказательства своей правоты. Он сидел на краю длинной парты-пюпитра, обрамляющей полумесяцем верхний ряд скамей амфитеатра в малом лектории Межпланетарного университета и болтал ногой.

Его оппонент, ничуть не смутившись, парировал:

– Да какая разница, как обыгран сюжет, если в основу все равно положены биография и классический мономиф¹. Путь героя, все дела…

– Чего обсуждаем? – запыхавшись, бросила сумку на парту их одногруппница и, неизящно плюхнувшись на скамью, постаралась непринужденно откинуть назад прядь волос, переводя дыхание. – Фух! Чуть не опоздала…

– Документалка вышла. Про Лилию Страйз, – нехотя пояснил один из спорящих. – Я говорю, что события значительно искажены и не соответствуют фактам, а он, – покосился студент в сторону второго спорщика, – утверждает, что из ее истории сделали пропагандистский политизированный материал, но против истины особенно не погрешили.

– Так вы об одном и том же спорите, – улыбнулась студентка. – Что так, что так она большое дело сделала, и, естественно, в таких случаях будут спекулировать на образе и манкировать фактами. Эй! Ты что, дурак?

В ответ ей в волосы прилетел еще один комочек жеваной бумаги: симпатичный типчик из параллельной группы уже не раз обстреливал приглянувшуюся студентку. Впору решить, что он еще из ребячества не вырос: ни «здрасьте», ни «пойдем погуляем». Еще б за косички дергать начал!

Она возмущенно фыркнула, отвернулась и принялась выкладывать на парту голопланшет, миником и ручку с тетрадкой. Техника техникой, а лекцию лучше записывать вручную, по старинке. Так запоминается легче.

Спор одногруппников продолжился, слившись с привычным предлекционным гулом: на третьем ряду кто-то настойчиво клянчил у одногруппника лабораторную по биомеханике, чтобы перед семинаром перекатать, авось, сойдет. На четвертом парень лениво перелистывал конспекты по криптозоологии, в то время как его сосед их же лихорадочно читал, сдвинув брови и поджав губы. На шестом и предпоследнем рядах кипел ожесточенный спор, что крепче, кулак или челюсть с точки зрения биомеханики удара и характеристик костной ткани челюсти и фаланг пальцев, и участники дискуссии активно порывались после пар пройти и проверить теорию на практике. На галерке пытались повторить недавнюю феерическую партию меандрового такена – или, попросту, трехмерных пятнашек – Космического Пятиборья, где неизвестная всем команда уделала чемпионов последней пятилетки².

Словом, жизнь текла своим чередом, если бы не одно «но». Русоволосая девушка вошла в аудиторию, окинула всех невидящим взглядом, осторожно села за второй ряд амфитеатра, застыв одиноким осенним листом, что вот-вот сорвется с ветки, и, не в силах больше сдерживаться, упала головой на руки. Копна волос рассыпалась по плечам, бережно прикрывая их вздрагивания.

– Ты не знаешь, что с Олькой? – осторожно поинтересовались у студентки спорщики.

– Чего тут знать, – фыркнула она, выковыривая бумажный снаряд из прически. – У нее ж парень – военный. Опять отправляют или к Первому, или ко Второму, или к Третьему, контрабандистов ловить. Небось, опять с ним поругалась и переживает.

– А-а-а… Понятно.

Раздалась мелодичная трель звонка. Студенты равномерно распределились по местам, разложили планшеты, тетради, ручки, миникомы. Русоволосая волна на втором ряду осталась недвижимой. Оттуда слышались лишь еле уловимые вздохи и всхлипывания.

Аудитория прошелестела шепотками, смешками, подколками и смолкла: зашел лектор. Пожилой, седой, усатый, немного сгорбленный, с тростью, на которую опирался, прихрамывая, в классическом костюме-тройке с бабочкой.

Ивана Ефремовича студенты уважали. Не любили, нет, но слушали беспрекословно и тихо. Было в нем что-то… дисциплинирующее. Вот и сейчас лекция потекла по наезженным рельсам:

– Добрый вечер, уважаемые слушатели. Понимаю, что лекция у вас последней парой, тем не менее, прошу уделить мне достаточное количество внимания. Коснемся мы сегодня основ теории резонансной космонавтики, тем более что в прошлом модуле мы с вами разбирались в разнице евклидовой геометрии и классической релятивистской механики вкупе с общей теорией относительности, и того, как понимали пространство Риман, Финслер и Минковский³⁴⁵. Если коротко и просто: наша Вселенная устроена анизотропно, наш мир нелинеен и многомерен. И если брать обычное трехмерное пространство, то мы никогда не преодолели бы скорость света. И такие чудеса, как пять колонизированных планет, были бы невозможны. Однако, если брать финслерову геометрию, и представить, что нелинейными параметрами может обладать вообще все, включая и время, и добавить сюда постулат о пятой силе, то бишь квинтэссенции⁶, что позволила нам отчасти приручить гравитацию и немного подвинуть с пьедестала Эйнштейна, то мы получим вот что…

Быстрыми движениями лектор набросал на планшете трехмерную сетку ромбододекаэдров, которая спустя мгновение повисла перед студентами голографической проекцией.

– Это – примерная структура нашей Вселенной. Она вся похожа на пчелиные соты, заполненные вязкой темной материей, а вот силовые линии на их стыке, что соединяют звезды, планеты, их спутники и прочие стабильные объекты мира между собой, носят название резонансной сетки. И именно в этих линиях восьмиполостные гиперболоиды пространственно-временных плоскостей соприкасаются друг с другом, и сами понятия времени и пространства как таковые утрачивают смысл, зато на сцену выходит, как ни странно, музыка. Как совершенно справедливо полагал Кеплер, каждый объект во Вселенной имеет свой, если можно так выразиться, уникальный голос, музыкальную фразу, встроенную в симфонию бытия⁷. И резонансный двигатель, настраиваясь на инфра-инфразвуковые частоты расчетной точки, «раскачивает» шаттл до полного совпадения с ее ритмикой, чтобы по силовым линиям резонансной сетки совпасть с этими частотами. И вот – вуаля! – мы видим, как у нас прямо на глазах рассыпаются и исчезают многоцветные искры, а у незнакомой звезды в то же мгновение возникает наш межзвездный транспорт, что в конкретный момент времени за счет квантовой сцепленности⁸ и умения всего существующего быть одновременно и физической материей, и волной, становится просто песней, путешествующей по силовым струнам галактик. В самом-то деле, если брать в расчет теорию одноэлектронной Вселенной и электронной сингулярности, то почему бы не перевести этот волновой дуэт из микромира в макрокосм? А теперь посмотрим, как доказывают эту прекрасную теорию физики…

Лекция потекла своим чередом. Перед студентами возникали ряды формул, и аудитория сонно погрузилась в привычное математическое журчание. Вскоре внимание студентов растеклось по вязкой монотонной речи лектора и тишине лекционного зала. Галерка принялась сонно позевывать, третий ряд под шумок потихоньку выполнял мозгодробительную лабораторную по биомеханике, первые ряды ожесточенно записывали, и только тяжелые вздохи и судорожные всхлипы на втором ряду становились все отчетливее и заметнее.

– Ольга Вячеславовна, почему у вас столь гнетущее расположение духа? – поинтересовался лектор, более не желая игнорировать диссонансную ноту занятия.

Студентка приподняла голову, шмыгнула носом и наскоро утерла с покрасневших щек и припухших век злые слезы. Но они, упрямые, не унимались, и все продолжали и продолжали литься против ее воли. Преподаватель смотрел на студентку в ожидании ответа, а Оля молчала: горло сдавил спазм стыда, да и к тому же, кто в здравом уме будет выносить боль и обиду на поживу сотне человек?

Но шила в мешке не утаишь. С галерки поднялась рука, и ее одногруппница пояснила:

– Иван Ефремович, она с женихом поругалась.

– О, простите, милая, – понимающе кивнул лектор. – Вы можете выйти, если хотите, или посидите вместе с нами, успокоитесь, глядишь, и найдете варианты примирения. Вселенная многомерна, а человек, пожалуй, посложнее устройства резонансной сетки.

Оля, покраснев, всхлипнула еще отчаяннее, дернула плечами и мотнула головой: да где там, какое примирение, когда все вокруг падает и рушится?

Иван Ефремович вздохнул. У молодежи всегда так: что ни происшествие, то обязательно мирового масштаба. Поссорились – так навсегда, помирились – так на всю жизнь. Он попытался утешить студентку:

– Оленька, вы не сжигайте мосты раньше времени. Поверьте мне, все решаемо, кроме…

Ольга, не выдержав душевных терзаний, прервала лектора:

– Рома военный! Там кроме приказов ничего не решаемо!

Иван Ефремович почти воочию видел, как душит Олю изнутри горькая несправедливость и едкая желчь влюбленности: почему человек, что занял все ее сердце, отдал ей взамен только половину своего? Почему на первом месте должен быть долг и честь – и только потом любимая? Ведь он не врет, любит ее, она знает наверняка. Почему нельзя отыскать работу поспокойнее, разве в мире, где помимо Земли заселены еще пять экзопланет, где вместо войн есть Межмировое правительство, где люди, сплотившись, победили мировой экологический кризис шестого парникового вымирания⁹ – есть место опасности и смерти? А выходит, что есть. Как же лектору это было знакомо…

Иван Ефремович помедлил, окинул взглядом аудиторию, поморщился, словно решаясь на что-то. И нехотя произнес:

– Отложите в сторонку ваши ручки и планшеты. Я вам расскажу одну историю… Но давайте договоримся, что вы, скажем так, не будете ее афишировать и тиражировать.

Он дождался легкого одобрительного гула, прикрыл глаза, собираясь с мыслями, и вышел, прихрамывая и опираясь на трость, из-за кафедры в центр лектория.

– Знаете, в старых двухмерных фильмах есть один заезженный штамп. Когда погибает второстепенный персонаж, который должен был умереть по сюжету, причинив душевные муки главному герою или героине, то они, герои, очень агрессивно к смерти относятся. Всегда кричат что-то вроде «Да как ты мог!» или «Нет, только не ты!», и все в таком духе. Я всегда думал, что это глупо. Выбор каждого всегда остается его выбором, даже если другого человека он печалит и сердит. Но потом я понял, что порой принять этот выбор – самая сложная в жизни штука.

Студенты негромко начали переговариваться, обсуждая постулаты лектора, Оля притихла и прислушалась, сведя брови к переносице. Она пока не понимала – полезно ли будет то, что им расскажет лектор, или это просто приправленные толикой психологии нравоучения.

– Мы вот с вами легко обсуждаем резонансную космонавтику. Словно она была всегда, – усмехнулся Иван Ефремович. – А ведь еще два-три века назад кроме эфемерных предположений о многомерности Вселенной не было и зачатка оптимизма касательно того, сможем ли мы хотя бы до ближайшей звезды добраться. Вспомните, сколько было трагедий и ошибок. Аполлон-один, Союзы, первый и одиннадцатый, Челленджер, катастрофы на Плесецке и Байконуре… Это только верхушка айсберга истории покорения космоса. Но что с современностью? А с современностью не лучше. Вспомните историю семерых, что первыми решили войти в резонансное пространство без анабиотического сна. Их гибель не была напрасной, мы теперь знаем, что резонировать со Вселенной в сознании нельзя. А последний случай, тридцать лет назад?