Крысы кошкам не друзья

–Вы циркачи? – это было первым, что спросил Лев после исчезновения с публики.

–Ох, сейчас тебя понесёт на вопросы. Но ты молодец, что молчал, пока шёл под прицельными оценивающими взглядами моих работников.

–Твоих? Так, значит, ты тут главная?

–Да, можно и так сказать. Но давай уже до конца дойдём.

Под куполом палатки висели длинные льняные шторы. Они разделяли шатерное пространство на зоны для сна, приёма пищи, репетиций, выступлений. В самом главном шатре жила верхушка, руководители цирка: Цецилия, её мать Влерастиша, ораторы, рекламировавшие «Крестьянку и королеву» на площадях больших городов, счетовод и два его помощника. Идя по длинным коридорам меж штор, Лев поразился тому, насколько здесь было тихо, по сравнению с уличной частью лагеря.

–Почему тут так, ну, нешумно? – спросил вполголоса он.

–Ночь же, – поморщила лоб Цецилия, – спят все.

–Та уличная толпа так не считает.

–Да кого там только нет! Попадаются экземпляры жуткие, которым не то, что спать не нужно, они могут месяцами не есть, не пить, и продолжать каким-то образом существовать, – говорила Цецилия о циркачах с явным отвращением.

–То есть, те люди…

–Какие же это люди! Отвратительные выродки. Ошибки природы. Большинство вообще не осознают, кто они или что, – с каждым словом Цецилия заводилась ещё больше, снижая шансы остаться не услышанной.

Льва весьма насторожило мнение Цецилии о циркачах. Он думал, что все актёры, жонглёры, клоуны, люди с нестандартной внешностью или с небольшими отличиями от общепринятых норм, являются одной большой семьёй. Они вместе едят, работают, путешествуют, живут. Как при таком отношении возможно поддерживать репутацию и благополучие цирка, Лев не представлял. Но решив не попадать под горячую руку Цецилии, он не стал вмешиваться со своим мнением в её бурный поток слов и эмоций.

Пройдя по извилистым коридорам, Лев с Цецилией добрались до «комнаты» (клетки) Влерастишы. Арка со свисающими с потолка лиловыми гардинами служила входом в нее. Около комнаты висела небольшая табличка из красного дерева, гласившая: «Вход только с разрешения госпожи Парнитайе». Цецилия распахнула шторы и вошла внутрь.

Интерьер не отличался роскошью и непосредственностью. Из мебели были лишь одноместная кровать с несколькими одеялами и подушками; два шкафа, один из которых заполняла одежда, а другой книги; туалетный столик с зеркалом; большое, уже изрядно потрепавшееся кресло. Несколько свечей догорали остатки жизней в медных подсвечниках с крашенными в красный цвет стёклами. В результате, недорого обставленная комната приобретала королевский огненный вид.

–Положи её на кровать, – указала на мягкую койку Цецилия. – Да, вот так, осторожно.

Лев аккуратно, придерживая голову, опустил Влерастишу.

–На, держи, – Цецилия протянула небольшой стальной нож с рукояткой в виде змеиной кожи. – Разрезай верёвки, а я подойду через пару минут.

Лев взял нож в руку и посмотрел на лезвие. На нём была выгравирована надпись: «Будущей королеве всех живых, моей любимой доченьке Цеце. С любовью, папа». Лев, с ювелирной осторожностью, начал резать веревку, стараясь не разбудить Влерастишу.

–Что-о… – чуть слышно застонала Стиша. – Где я? Всё так болит…

–Эм-м… – Лев сомневался, как правильно к ней обращаться. – Госпожа, всё хорошо. Вы уже дома, в своей кровати.

–Ты! Я тебя помню, ты поймал и связал меня, – на глазах Стишы выступали слёзы.

–Да, мне пришлось. У вас был приступ…

–Понятно, мне всё понятно. Цецилия и тебя обманула! Она сказала, что у меня истичизм, верно? – правый глаз Стишы нервно дёргался, а губы тряслись.

–Да, она сказала так, потому что вы больны, госпожа. А сейчас вам стоит отдохнуть.

–Ложь! Враньё! Я вполне себе здорова! – окончательно разрыдалась Влерастиша.

При красном кровяном свете Лев мог детально рассмотреть ее лицо. Она и вправду была практически копией Цецилии: рост, длинные волосы, нос, губы, глаза – всё одинаковое. Только вместо ожога, на лице искажало множество мелких шрамов, как от точечных порезов ножом. У мамы с дочерью отличался ещё и взгляд. У Цецилии он был цепким, скептическим, насмешливым и самоуверенным, а у Влерастишы отрешённым, растерянным и жутко тоскливым.

–Помоги мне сбежать отсюда, я больше не вытерплю, – Стиша резко вцепилась в руку Льва.

–Зачем вам бежать? Тут ваша дочь, которая заботится о вас…

–Ты совсем в людях не разбираешься, щенок! – в этот момент Стиша была похожа на дочь точь-в-точь.

–У вас это семейное дело, да? Оскорблять тех, кто вам помогает?

–Прости, прости меня. Я не такая, как она! Во всём виновата Цецилия – источник всех бед и зла, точно дьявол, – взволнованно щебетала Стиша.

Лев хотел услышать продолжение да с подробностями, но в комнату вернулась Цецилия, державшая в руке баночку с жидкостью болотного цвета.

–Держи её за руки и за ноги, – скомандовала она. – Надо залить ей это в рот.

–А не проще ли это было сделать, пока она была связана? – спросил Лев.

–Я сначала не хотела поить ее этой штукой, но наш доктор настоял.

–Это, кстати, что за бурда?

–Успокоительное.

–Она вроде спокойна, зачем ей это давать?

–Послушай, Лео. Ты проходил курсы в гвантине Жимайро?

–Гвантин и Жимайро. Целых два незнакомых слова на одно короткое предложение. Не проходил.

–Откуда же ты прибыл, раз не знаешь таких слов… – закатила глаза Цецилия. – Гвантин— это что-то типа здания, в котором молодые люди получают знания в той или иной сфере.

–Институт?

–Наверное, – улыбнулась Цецилия. – Ну, думаю, что да. Это твой, как это, институт. А Жимайро – это учёный, живший около 20 риплов назад. Я имею ввиду, около ста лет назад. Многие болезни исследовал, в том числе и истичизм.

–Ну, с каждым разом я узнаю всё больше, спасибо, – протараторил Лев. – Но сейчас речь о другом. Зачем вводить в организм совершенно ненужные вещества?

–Мы закончили же на том, что ты не учился в гван… – Цецилия поперхнулась, – ..институте Жимайро. Так откуда тогда тебе знать, что ей нужно, а что не нужно давать?

–Всё же, я бы хотел сначала увидеться с этим вашим доктором и лично узнать, что это за лекарство подозрительного цвета.

Цецилия нахмурила лоб, слегка оскалила зубы, сделав лицо похожим на морду тигра, готовящегося напасть на выбранную жертву.

–Слушай меня внимательно. Ты тут гость, не командир. У тебя нет никаких прав, ты лишен свободы передвижения в моем лагере. Всё, что ты делаешь, ты делаешь с моего позволения. А сейчас я не позволяю выходить из этой комнаты, усёк? – взгляд Цецилии, пока она рассказывала Льву, что он не должен делать, был свирепым, даже убийственным.

–Усёк, – коротко и покорно произнёс Лев.

Он посчитал неразумным выводить Цецилию из себя еще больше. Для начала, она командовала на своей территории. Попытайся Лев помешать ей, кто знает, может он оказался бы на месте Влерастишы. Ещё он не был до конца уверен в том, кому верить, а кому нет. Цецилия предстала перед ним жестокой, но довольно разумной и решительной. К тому же, не она сейчас лежала на кровати вся в грязи и царапинах, неся несвязную чушь. Влерастиша ещё несколько часов назад вела себя как дикая макака: верещала, царапалась, кусалась, пускала слюни. А сейчас этот зверек, наделенный способностью говорить, пытался убедить Льва в том, что он в своем уме; это её дочь злая, оклеветала матушку, а теперь издевается как может. Чутье, внутреннее, еле уловимое, подсказывало, что Влерастише можно верить. Но эти предчувствия, такие легкие… кто из разберет? Они не подтверждались аргументом. Логичным. Перед Львом факты выстилались ровным рядом. Опираясь на них, как и поступают здравомыслящие существа, он пришел к выводу, что сегодня изображать из себя несогласку он не будет.

–Я подержу её, – мягко произнёс Лев.

–Нет! Ты же не веришь ей! Я вижу! Она лгунья! Фурия! Сквернословка! – верещала во всё горло Стиша.

–Крепко держи! – крикнула Цецилия. – Ну же, мамуля, залетает птичка прямо в ротик. А-а-м!

Цецилия говорила это наигранно заботливым голосом, подавляя лезшее наружу Я. Её истинные чувства по отношению к матери выдавали глаза, пылавшие огнём и высокомерием. Циркача радовалась, что смогла одолеть Влерастишу; что несмотря на все попытки той спастись, уйти, провалились.       Цецилия раздвинула губы матери, влила туда содержимое баночки, а после крепко прижала ладонь к её губам. Влерастиша пыталась кричать и выплёвывать лекарство, но Цецилия держала её железной хваткой, поэтому выходило лишь жалкие бормотание с писком.

–Глотай уже, а то задохнёшься, – не выдержал Лев.

Влерастиша посмотрела на него, как на предателя, затуманенными глазами и проглотила лекарство. Цецилия опустила ладонь, а Лев всё продолжал держать Стишу за руки, даже когда она уже не была в состоянии шевелиться. Он вдруг почувствовал себя злодеем мыльной оперы. Не главным антагонистом, не этим харизматичным гением, которого обожают зрители, а его помощником, второстепенной злючкой, по канону низковатому, лысеющему, слегка полоумному, вечно встревающему в комичные ситуации. В наиболее плачевных случаях еще и зубастым. В общем, выполняющим мелкие задачки, совершенно не важным для сюжета.

–Пару дней мы ее точно не услышим, – улыбнулась Цецилия, потирая руки. – Ты принял верное решение. Запомни ещё одно – истичцы всегда лгут. Им нельзя верить.

–Никому верить нельзя, – подмигнул Лев, вставая с кровати. – Ты говорила, что я могу остаться на ночь?

–Да, если хочешь, оставайся. Я прикажу подготовить тебе палатку.

–Я не против провести ночь под какой-никакой крышей.

–Чудесно. Сходи тогда, поешь, а как только спальное место будет готово, тебя позовут. – сказала Цецилия. – Столовая на улице в тёмно-синем шатре с оранжевыми кругами. Совсем рядышком, не ошибешься.

Лев кивнул и поспешил покинуть комнату Влерастишы (пыток). Улицу уже захватила глубокая ночь, народ постепенно разбредался, но кто-то до сих пор слонялся от палатки к палатке, заводя разговорчик то тут, то там. Среди них выделялся один маленький мальчик в замызганной рубашечке, вправленной в потрепанные коричневые штанишки. Тёмные волосы, доходившие ему до ушей, имели идеально ровный пробор по середине, как у графа. Не будь Лев уверен в том, что на дворе какой-то период средних веков, то сказал бы, что юный циркач использовал пасту для укладки волос. Но не только Лев заинтересовался джентльменом, джентльмен оказался не менее любопытным, даже более сговорчивым.

–Здравствуйте, добрый господин, – выразительным баритональным голосом произнёс он. – Представьтесь, чтобы я знал, как вас называть.

Лев до чрезвычайности удивился такому взрослому приветствию.

–Меня зовут Леонес, эм… – тут он вспомнил про совет Цецилии придумать себе имя попосредственнее. – …Пе-тер-гай-те?

–Очень приятно, Леонес Петергайте, – восторженно, но не меняя тональности, воскликнул мальчик. – Моё имя Линтерк Бесславный из рода Майндстинов.

–Почему бесславный?

–Потому что много лет назад я опозорил честь своей семьи. С тех пор я скрываюсь от мира вместе с этими славными людьми, – вещал Линтерк словно ведущий программы новостей.

–Тебе же лет семь, что ты мог много лет назад натворить? Родиться? – улыбнулся Лев.

–Очень смешно, господин Петергайте. Вы, как и все, судите о человеке по его коже, глазам, носу, количеству морщин. Но знаете ли, скорлупа обманчива. Это как орех! Гнилой он или нет узнаешь, расколов и распробовав. Так что, придержите свои умозаключения.

–Да уж, не ожидал, что маленький, а, может, и не очень мальчик будет учить меня жизни.

–Чтобы вы получше представляли ситуацию – мне шестьдесят два года. Неделю назад буквально исполнилось.

–Сколько? Да ладно. Была такая книга, где мальчик тоже дедом родился, а после начал молодеть. Этот случай?

–Не совсем верно. Я перестал расти, развиваться физически и внешне в возрасте восьми лет. До этого всё было по обыкновенному, как у всех.

–Так ты бессмертен?

–Не могу дать ответ на то, чего сам не понимаю. Но я думаю, что нет. Я не бессмертен. Мой мозг продолжил развиваться после того, как тело прекратило, соответственно, я старею. До конца, конечно, не исследована причина человеческой смерти. Это связано с тем, что очень малое количество людей доживают до моего преклонного возраста. Я ведь размышлял об этом… Как такое возможно, чтобы люди умирали именно от СТАРОСТИ? Обычно люди сгорают во время болезней. Так значит ли это, что старость – болезнь? А почему я не могу этим заразиться, ведь я уже старик?

–Люди умирают от болезней – это правда. У них отказывают разные органы. Но только почему? Потому что их увядший, истощённый организм не справляется. Так не значит ли это, что раз твоё тело не стареет, то ты бессмертен?

–Вы дали мне хороший старт для размышлений, Леонес. Спасибо, мне будет о чём подумать перед сном.

–Ещё один вопрос. А, нет, два вопроса. Могу я их задать?

–Конечно, спрашивайте, о чём хотите.

Лев призадумался. Да уж, вопросов с него наберется целая кучка. Размером с ванную. Конечно, не стоит перегружать Линтерка, не стоит выдавать раскрывать все карт, слишком много говорить. Наверное, сначала, вежливо будет поблагодарить его, а дальше как пойдет. Выразил благодарность Лев при помощи большого пальца на руке. Он оттопырил его, а четыре других сжал в кулак.

–Что ты делаешь? Прекрати сейчас же, убери руку! – Линтерк вытаращил глаза.

–Почему?

–Тебя мама не учила культуре? Или ты иностранец?

–Я издалека, так скажем.

–Стоило догадаться! – Линтерк сложил руки в виде креста. – Больно вид развязный, а манера речи неформальная, но не деревенская. Кхм… так вот, на чем я остановился… в Брондуре это означает полное неуважение к его величеству Вальдемару Винблютигману I.

–Все понятно, будем обходиться без жестов. Пустим в ход красноречивые слова.

–За ними, за словами, как раз-таки, нужно следить ещё внимательнее, – Линтерк приподнял одну бровь. – Но не суть. Что ты ещё хотел бы узнать?

–Что ты думаешь о Цецилии? Она хороший или плохой начальник?

–Не люблю слова «хороший» и «плохой». Они такие расплывчатые, невнятные, никак не характеризует человека. Цецилию можно назвать здравомыслящей, чётко выполняющей свою работу, как директор, не переходящую границы дозволенного. Сдержана на эмоции, хладнокровна. Если говорит, то только по делу, – перечислял Линтерк. – Это я заявляю не просто так, а как правая рука, доверенное лицо, так сказать.

–Статусную должность занимаешь… Конфликтов с коллегами по цеху не случается?

      –Конфликты я старательно избегаю, а сплетничать, уж простите, не в моих принципах.

–Правильно. Нечего нам шушукаться, – отрывисто, не без иронии произнес Лев. – Где тут подают горячее? Валюсь с ног от усталости и голода.

–Время ужина подкралось, а я и не заметил. Пойдемте, Леонес, я провожу вас до столовой.

Шатёр, в котором готовили еду, было несложно отыскать среди прочих. Помимо яркого тента, превосходившего по яркости соседние, от него веяло соответствующими запахами. Такими, как свинина, тушенная с грибами и картошкой, приторно сладким глинтвейном или его местным аналогом, свежепорезанной морковью, огурцами и капустой. Простая кухня манила и отъявленных обжор, и тех, кто не славился обильным ночным аппетитом. В общем, местная столовая не страдала от недостатка внимания.

Внутри было спокойно. В голую вытоптанную землю были вкопаны ножки столов со стульями, собранные из подручных материалов. На столбах и перекладинах, служившими опорами, поддерживавшими немалую конструкцию, висели точно такие же подсвечники, как в комнате Влерастишы, но только не однотонные красные, а разноцветные. Так, благодаря вкусному запаху свежей еды, мягкому приглушённому свету, тихим разговорам любителей ночных перекусов, создавалась уютная и дружелюбная атмосфера, попадание в которую предвещает редкое чувство безопасности.

–Я займу нам столик, а ты наложи себе еды, а мне, будь так добр, захвати стаканчик яблочного сидра, – попросил Линтерк и отправился к свободному столу в углу шатра.

Повариха как раз поменяла пустой чан со свиным рагу на новый, еще побулькивающий после костра. Наложив себе полную тарелку еды и захватив два стакана бодрящего напитка, Лев, еле удерживая все это в руках, отправился к своему новоприобретённому другу.

–Леонес, не будешь возражать, если эти бравые джентльмены составят нам компанию? – поинтересовался Линтерк и указал на двух крепких парней, стоявших рядом с ним.

–Конечно, я всегда рад новым знакомствам, – улыбнулся Лев и поставил еду на стол. – Мне принести ещё два стакана?

–Нет, у нас всегда всё при себе, – ответил один из парней могучим сиплым голосом.

–Ну так-с, знакомьтесь. Это мой новый друг, – Линтерк вопросительно поглядел на Льва, – могу же я называть вас другом?

–Конечно, – отвечал Лев, не шибко придавая этому значение.

–Леонес. Мой друг Леонес Петергайте. А это братья Дримдо – Локис и Вилкас.

–Безумно приятно познакомиться, – Лев пожал им руки.

Братья Дримдо были погодками. Локис пониже, Вилкас повыше. Первый отрастил себе золотисто-карамельные волосы, аккуратно выбритые по бокам, но длинные на затылке. Лицо его было грубоватым. Маленькие узенькие глаза были иссечены шрамами, будто от кнута. Тонкие светлые брови не выдавали своего присутствия абсолютно, что делало его лицо похожим на одно большое белое яйцо. Крупный, чуть вздёрнутый нос придавал его грозному виду капельку непосредственности. Его верхняя губа вспухла, стала намного больше нижней, поэтому, когда Локис улыбался, всем казалось, что он злится.

Его брат, Вилкас, напротив, всегда казался весёлым. У него были приветливые круглые глаза, длинный орлиный нос с горбинкой, симметричные губы с острой ложбинкой наверху. В отличие от брата, его лицо было похоже на угловатый камень. Кудрявые волосы, доходившие до ушей и торчащие во все стороны, он нарочно выкрасил в бургундский цвет, чтобы выделяться даже среди чудаков.

Телосложение у обоих братьев было одинаково обыкновенное: не слабые, но и не тяжеловесы. Крупные плечи, узкая талия и таз, длинные ноги и огромный размер стоп. Такое непропорциональное тело и причудливый внешний вид делали их слегка комичными.

–Кто вы по профессии? – спросил Лев.

–А по нам не видно? Мы клоуны, – отвечал Вилкас.

–Но только это не профессия, а стиль жизни, – дополнял его Локис.

–Нравится вам ваш стиль жизни?

–Не жалуемся. Мы спим, едим, пьём, играем в карты, веселимся сами и веселим народ. Что же ещё нужно для жизни? – улыбался Вилкас.

–Справедливо, – Лев отхлебнул яблочный сидр. – Правда, все почему-то один голос твердят, что стремиться нужно к большему.

–Кто же это тебе твердит такой абсурд? – вопросительно развёл руками Локис.

–Жизнь надо жить так, как хочется. Ты умеешь строить корабли, а самое главное тебе это нравится? Так иди и строй. Нравится варить супы? Иди и вари их. Хочешь веселить и смешить народ? Иди и смеши. Если тебе что-то по-настоящему доставляет удовольствие, ты отдаёшься этому делу, то оно обязательно принесёт тебе не только наслаждение, но и деньги, – рассмеялся Вилкас и щёлкнул пальцами.

–Верно, брат. А те, кто говорит иначе, те, кто заставляет тебя следовать не собственным желаниям, а слушаться каких-то там умников, которые на самом деле не умники, должны идти на болото и целовать жаб! – подхватывал Локис.

Оба брата дружно захохотали.

–Ладно вам, пираты. Леонес ещё определится со своим местом в этой жизни, – уже допивая сидр, произнёс Линтерк. – Может ещё по одной, а?

–Не так быстро, я даже половины не выпил, – ухмыльнулся Лев.

–Медленно ты это делаешь. Эту жижу глотать сразу надо, за-а-алпом! А то вкус, как у протухшего молока. Ой, ик!

–Знаешь, Линтерк, твой детский организм, по-моему, не выносит столько алкоголя, – подметил Лев по-доброму, а сам слегка отодвинул стаканчик в сторону.

–Да что ты понимаешь! Я могу пить вечность! Ик! – глаза Линтерка бродили из стороны в сторону, а язык заплетался.

–Ему и правда больше нельзя наливать, – сказал вдруг Вилкас. – Он, когда вливает в себя больше двух стаканов, становится невменяемым.

–Вот клоун, а! Иди свои байки несмешные простачкам рассказывай, а не заблуждай тут моего друга! – Линтерк ударил своими маленькими кулачками по столу.

Лев ещё не свыкся с мыслью, что перед ним шестидесяти двух летний мужик, а не мальчик. Поэтому наблюдать за его нетрезвым поведением было более, чем странно.

–Всё, Линтерк. Сиди, слушай, иногда вставляй свои фразы, но пить ты больше не будешь, – с усмешкой произнёс Лев.

–Вот, чтобы ты не подумал, что я пьянчуга какая-то, я ни глоточка больше не сделаю! Умру лучше, но не выпью! – Линтерк сказал, как отрезал.

–Ладно с этим, ничего нового от него мы не ждали. Про себя рассказывай, ты то явно не из этих краёв. Как тебя занесло в наш цирк? – поинтересовался Локис.

–Меня выдаёт только одежда или что-то ещё? – отхлебнув еще сидра, воскликнул Лев.

–Твой балахон – это что-то с чем-то. Где ты раздобыл такой странный кафтан, да ещё и надпись такая красочная, явно не от руки писали. А как ты стираешь её, краска не смывается? – спрашивал Вилкас.

–Ну, в том месте, откуда я прибыл, это считается обыкновенной недорогой тряпкой. Толстовка называется, – Лев одёрнул себя за рукава. – А надпись – это название бренда, который это выпустил.

–Поцелуй меня русалка, что за слова такие ты произносишь! Толстовка, бренд… – негодовал Вилкас. – А штаны то твои, что за ткань? Может, себе закажу, пошьют…

–Джинсы сделаны, полагаю, из джинсовой ткани?! – Лев уж поднабрался.

–Джи-и-инсы… – протянул Локис, выпячивая нижнюю челюсть вперёд. – И ноги покажи свои, обувь то, наверняка, тоже чудная.

Лев, улыбнувшись, вытянул правую из-под стола и показал кроссовку.

–Ну, точно, дикость какая, – скептически поджал губы Вилкас. – Как ты в этом ходишь вообще? Они же тряпичные! Да и зачем эти мелкие дырочки на носках? Обманули тебя, брат, продали туфту!

–Это кроссовки, а дырки для того, чтобы ноги проветривались.

–Тьфу ты! Опять слово, которое я выговорить не смогу, – плюнул на пол Локис. – Тебе бы одежку сменить, а то не все в Брондуре рады иноземцам. Некоторые и побить могут, еще хуже страже сдать.

–Я попробую найти что-нибудь более, так сказать, схожее со здешними нарядами, – отвечал Лев. – Ещё спросить кое-что…

–Ночь длинная, дерзай!

–Что вы думаете о Цецилии? Как она относится к вам, в вашим друзьям, коллегам? Может слухи какие-то ходят?

–Мы ничего не думаем о госпоже Парнитайе, – синхронно проговорили братья.

–Да ну, я почему-то так не думаю, – Лев сложил руки на груди и откинулся на спинку стула (сосвсем страх потерял).

–А мне наплевать, что ты думаешь! – угрюмо проговорил Локис.

–Эй, брат, спокойно, – хлопнул того по плечу Вилкас. – Что именно ты хочешь знать о госпоже?

–Для начала, хочу сказать, что я вас не принуждаю говорить, – пытался смягчить ситуацию Лев. – Ну, а если вы надумаете что-нибудь рассказать, то я с удовольствием послушал бы, какое мнение бытует о ней в лагере. Я не имею ввиду именно ваше, а в общем, в целом.

Вилкас и Локис переглянулись.

–Значит так, мы тебе кое-что расскажем. Но только гляди, чтобы наша доброта и открытость не вышли нам же по боку. Иначе… – Локис провёл пальцем по глотке. – Ясно тебе?

–Предельно.

–Госпожа Парнитайе, скажем так, не ко всем относится снисходительно, – начал Вилкас в полголоса. – С нами то у неё никаких проблем нет, ты не подумай. Мы же сами можем есть, мыться, ходить на горшок.

–А ещё у нас лица человеческие! – подхватывал брата Локис.

–Да, а это играет не малую роль в её отношении к тебе. Знаешь, некоторые артисты приносят здоровенную прибыль одним только своим необычным видом. Им достаточно выйти на сцену, а может выкатиться или выползти. Как только публика их видит, то сразу же раздаются охи и вздохи, аплодисменты и смешки. Я сейчас говорю о таких ребятах, как Глип или Уку.

–Это кто ещё такие? – интерес Льва подогревался.

–Глип – это человек-палка. Славный паренёк, не глупый и открытый душой. Да только повезло ему, кхм… – закашлялся Локис.

–А скорее не повезло, – продолжил вместо брата Вилкас. – Родился он с руками и ногами, похожими на палки. У него есть кости и кожа, но только нет стоп и ладоней, а мышцы не развиты. Он поэтому и ходить не может самостоятельно. Его приходится таскать на руках или на носилках. За ним надо убирать, мыть, кормить с ложечки. В общем, нянчиться день напролёт. Хотя, парень он, конечно, хороший, неприхотливый. Но все мы ходим в туалет не по разу в день, так что морока ещё та. Вот и бывает, госпожа Парнитайе, как сказать то… срывается она.

–Срывается на Глипа?

–Ну да, на Глипа, на Уку…

–А кто такая или такой Ука?

–Наша звёздочка, лицо цирка. Ты, наверное, знаешь, что наше шапито носит гордое название «Крестьянка и королева». На постерах с рекламой изображены лица двух девушек: одна в короне, а другая чумазая и с растрёпанными волосами. Так рисовали их обеих с Уки.

–Так причём тут Цецилия…?

–У Уки лицо красивое, миловидное, самое главное – человеческое. А тело у неё больше на желе похоже. Всё дряблое, будто там не мясо с жиром, а вода под кожей! Она, так же, как и Глип, сама ходить не может. Но поёт, зараза, так, что слёзы даже у меня текут! А сама она искренняя, забавная и, ну уж очень молоденькая…

–То есть Цецилия срывается лишь на беспомощных?

–Вот ты мастер перефразировать. Но да, она может позволить себе приложить к ним руку, особенно после трудного нервотрепательного дня. А когда еще и не все билеты распродали… держите ее за подмышки!

–Линтерк говорил мне, что она «здравомыслящая» и «не переходящая границы дозволенного».

–Так это правда. Я, в самом деле, не осуждаю её. Госпоже Парнитайе двадцать лет стукнуло только в прошлом месяце, а на её плечах лежит забота о сотнях циркачей и успех самого шапито. Да, бывает она ведёт себя несколько жёстко, но как уследить за стадом без кнута? С другой стороны, подумай, тут все всегда сыты, напоены, в тепле, мы получаем стабильную зарплату. Не знаю, как у тебя на родине, но в нашей стране, очень редко встречаются такие ответственные и сильные люди, как она.

–И то правда… – задумался Лев и положил в рот очередную ложку рагу (они ее боятся).

Вдруг в шатёр вбежал запыхавшийся мальчик лет двенадцати:

–Господин Леонес, ваша палатка готова! Пойдёмте со мной, я вас провожу!

–Да, мне пора. Спасибо за приятную компанию, Вилкас, Локис, Линтерк.

Лев пожал каждому руку и пошёл за мальчиком к себе в шатёр. Специально для гостя поставили новую отдельную палатку, а в ней постелили тоненький матрас с выступающими наружу пружинами, а на него накинули несколько подушек и толстое пуховое одеяло. Рядом, из-под стульчика, торчали сапоги и лежала одежда, поверх который была приколота записка: Смени свой внешний вид, а то ты привлекаешь слишком много внимания. Цецилия.

Лев поднёс к носу записку. Пахло чем-то цитрусовым, скорее всего мандарином, вперемешку с глинтвейном (зачем я нюхаю бумагу?). Лев взглянул на одежду. Это были объёмная хлопковая рубашка со шнурками на груди, жакет из толстой многослойной кожи, такие же штаны, перчатки с железными вставками на костяшках и сапоги с укреплённой подошвой. В придачу две пары желтоватых панталонов, аккуратно свёрнутых в трубочку и перевязанных ленточкой. К ним был прикреплён листочек с фразой, написанной тем же почерком, что и записка:

Надеюсь, размер подходящий

Лев улыбнулся, нисколько не смутившись.

Долгий день давал о себе знать. Должно быть, уже около часа ночи, поэтому хорошенько зевнув и потянувшись, Лев отправился спать.

В этом мире Льву снились яркие сны. На этот раз, он видел горы, лес, речку… С кровью, вместо воды. Её было очень много. Трава, росшая вокруг речки, окропилась красными пятнами. Чья кровь? Кругом ни раненых, ни мертвых. Постепенно становились слышны звуки. Страшные, пронизывающие слабое сердечко насквозь. Звуки были похожи на истеричный смех с рыданиями. И шёл он из глубины леса…

Лев резко открыл глаза и вскочил с кровати. Он был весь мокрый.

–Жарковато тут, – прошептал он вслух.

Лев надел подаренный костюм и вышел из палатки. На горизонте появлялись первые лучи солнца. Что-то с ним было не в порядке. Слишком огромный огненный шар, оранжевый, как переспелый апельсин. Совсем не то солнце, которое должно восходить. Но это так, мимолетная мысль. В самом же лагере не было ни души; все уже давно разбрелись по шатрам.

Было прохладно, лёгкий ветерок обдувал лицо. Разгоряченные после буйного сна тело и лицо Льва постепенно остывали. Он решил пройтись, размять ноги, прежде, чем возвращаться в палатку. К тому же, ему представилась уникальная возможность исследовать лагерь без натиска недоверчивых взглядов и лишних вопросов.

Идя по вытоптанной траве, Лев смотрел по сторонам: разноцветные палатки, уже не кажущиеся веселыми, какие-то побольше, какие-то поменьше. На земле валялись пустые бутылки, куски еды, бумажки, цирковые наряды, рассыпанная пудра, парики. Цирк, как стадо быков, проносится по девственным землям и отравляет её мусором.

Замкнув круг вокруг лагеря, и уже подходя обратно к своей палатке, Лев увидел вдалеке, за заборчиком из верёвок, одиноко стоящую палатку. Внутри неё горел свет. Лев, знавший за собой излишнее любопытство и стремление всё знать, и на этот раз не смог удержаться. Оглядевшись и убедившись, что его никто не видит, он пролез под верёвками и в быстром темпе двинулся в сторону палатки, немного пригнувшись, как партизан, на всякий случай. На подходе к одинокой палатке, Лев замедлился и стал, как можно бесшумнее, красться. Подобравшись совсем вплотную, он лёг на живот и подполз ко входу. Лев тихонько отодвинул края шатра и заглянул внутрь. При входе, на стульях сидели двое мужчин. Их глаза были закрыты, а из уголков рта текли слюни. Они спали крепким сном. Позади них стояла небольшая звериная клетка с железными прутьями. Размером примерно два на два метра, внутри нее на полу были расстелены нестиранные тряпки. Поверх скудной простыни спало какое-то жалкое существо.

Стыд оно прикрыло лохмотьями. Существо болело: сыпь, волдыри и гнойники рассыпались по его телу. Волосы на головы походили на пучок соломы, собранную в тугую неровную косу. Фаланги пальцев на руках и ногах были отрублены. Всё тело, от макушки до низа, было перепачкано землей и экскрементами. Пахло от существа соответствующим образом.

Оно спало, развернувшись спиной ко входу. Лев не мог рассмотреть лицо. Тогда незваный гость с предельной осторожностью, ничего не задевая, прополз, словно крокодил меж камней, между стульями. Подобравшись к клетке и посмотрев на существо, он опознал человека.