Читать книгу: «Анди. Сердце пустыни», страница 3

Глава 3

– Господин, – Жарклан принес в гостиную ужин из таверны. С тоской оглянулся в сторону кухни – как не вовремя дерхи решили проявить характер.

Местным Жарк не доверял, подозревая во всех происках. Потравят, а потом ограбят, – билась в голове навязчивая мысль. Да и пища в Хайде была… слишком острой, слишком мясной и жирной. А от выдержанных в меду сладостей слипались зубы. Свежего молока на рынке не достать – жители Хайды предпочитали употреблять в питье кислое и слегка подсоленное – тьфу, извращение, а не напиток. Еще и молоко брали кобылье или верблюжье. То ли дело коровье, – помечтал Жарк.

– Поставь, – кивнул на стол Ирлан, не отрываясь от свитков. Поднос приземлился на угол, свободный от бумаг.

Жарклан постоял, ожидая реакции. Не дождался. Господин так и продолжал тратить жизнь на буковки. А еда-то стынет… Потом будет холодное есть. А что может быть хуже застывшего мясного жира?!

Кашлянул, привлекая внимание. Ирлан поднял голову.

– Нашел, что украли? Или что-то с рабыней? Как она, кстати?

Жарклану хотелось ответить, что они здесь сдохнут, а вот троглодка останется живее всех живых, но сдержался.

– Если и украли, то немного. Больше набезобразничали, – отмахнулся, уже смирившись с тем, что придется потратить ночь на уборку, иначе завтра хозяин и завтрака нормального не получит.

– Рабыня в порядке. Ест, спит, отдыхает.

А вот неодобрения в голосе скрыть не удалось. Ирлан нахмурился.

– Как ее зовут? – спросил, и Жарк заморгал от неожиданности. Как-как… Будто у раба есть имя. Какое хозяин придумает, такое и будет. Троглодка, например, вполне подойдет. Или ленивая тварь. Еще можно дурой звать, тоже неплохо.

– Я правильно понимаю, – Ирлан верно расценил затянувшуюся паузу, – что за целый день ты не удосужился с ней поговорить? И даже выяснить имя?

– Как будто у меня другой работы нет, – проворчал в сторону слуга.

– Жарклан! – повысил голос Ирлан, и Жарк почувствовал, как в груди запекло от обиды. Ему! Верному и преданному! Он ночей не спит, печется о хозяине. Чтобы сыт, одет и обут был. А его тут какой-то рабыней попрекают?!

– Если интересно, так сами и спросите, а мне на кухне порядок наводить надо.

Ирлан со вздохом проводил взглядом слугу. Тот даже спиной ухитрялся выражать недовольство. Прав был старший брат, когда рекомендовал взять с собой кого-нибудь из конторы – и проще, и надежнее, помощь опять же, – но семейное дело слишком деликатно, чтобы посвящать в него кого-то еще. Да и простой помощник торгового представителя не мог иметь больше, чем одного слугу.

Бальярское государство жило правилами. Здесь сапожнику было неприлично ходить в дорогих кожаных сапогах, а прачка не должна была украшать платье шелковой вышивкой. А зайди в магазин туалетных ароматов продавец фруктов – это вызвало бы скандал.

Статусы и ограничения – каждый знает свое место – были тем фундаментом, на котором строилась и росла великая империя Бальяры. Впрочем, великой она оставалась лишь в истории, да на бумаге. За последние две войны территория уменьшилась втрое, а высокая дань, которой страну обложили победители, окончательно подорвала экономику. И все-таки они трепыхались. Строили планы. Мечтали о реванше. Тратили деньги на армию, а не на граждан.

– Ты присмотрись там, Ирлан, – попросил Арес Тархович, – понимаю, едешь по личным делам, отпуск вон даже взял…

– Вы его не подписали.

– Потому и не подписал, – согласилось начальство, – регион непростой, наши там работают, но не слишком успешно. Местные изворотливы, продажны, а верить их слову… проще самому сказки писать. Ты же человек новый. Взгляд свежий. Оглядись. Может, что и получится. Рэстер недавно письмо присылал, говорит, что-то в воздухе сгущается. Просил человечка. Но у Рэстера возраст. В таких годах везде сгущения мерещиться будут. А личное… Я распорядился. Рутиной тебя нагружать не станут. Занимайся личным, сколько надо.

Ирлан и занимался. В торговом представительстве не светился, в посольстве о нем не знали. Представление к высокому двору затягивалось, что здесь было не редкостью. Ирлану эта задержка была лишь на руку. И вроде работал аккуратно, но поди ж ты… Сегодня засек хвост. Вели топорно, но это не значит, что завтра не приставят кого-нибудь пошустрее. И вот совсем непонятно – где он прокололся.

Потер глаза. Устал. Еще и эта раздражающая жара, лживые улыбки тех, с кем приходилось работать и жадность во взглядах, стоило зазвенеть монетам в кошельке.

Одно время он хотел бросить все и вернуться. Из-за дерхов. Его семья владела тремя – роскошь. И всю эту роскошь ему позволили – буквально насильно всучили – взять с собой. Проводник на эту троицу все равно был один и разделять дерхов не имело смысла. Но ответственность…

За трех дерхов можно было купить неплохой особняк в пригороде столице. Для Ирлана же это была свобода. Возможность вернуться домой в любой момент и без лишних свидетелей.

Но когда проводник умер… Очень хотелось вернуться. Шанс потерять дерхов, которые становились неуправляемы без проводника, был велик. Однако он остался. И не прогадал. Наверное.

Встал. Взял тарелку с мясом, завернутым в тесто, и вышел на двор. От Жарклана пользы мало. Придется налаживать контакт с приобретением самому.

Дерхов он приручил, осталось приручить их новую хозяйку.

      Постоял во дворе, с наслаждением ощущая, как на город спускается вечерняя прохлада, а воздух наполнен пронзительным стрекотом цикад. И в памяти сами собой воскресли сухие строчки из справочника по Бальярской империи, который он заучил наизусть перед отъездом.

«Троглоды. Одно из многочисленных племен региона Айшсы, обитают к северу от Хайды. Живут уединенно. Агрессивны к чужакам. Нрава дикого и воинственного. Единственное племя, которое не платит дань высокому дивану. Жилища представляют собой глубокие, порой в несколько комнат, пещеры. По легендам в пещерах есть подземные источники воды, которые троглоды тщательно оберегают. Племя живет разведением домашних животных и сельским хозяйством. Мужчины полностью бреют головы, женщины – лишь виски и затылок. Незамужние собирают волосы в хвост, замужние – заплетают косу».

Ирлан припомнил женскую голову, лежащую у него на плече. Косы там точно не было. Значит, его покупка не замужем. Уже легче. Не придется иметь дело с разгневанным и воинственным мужем. Хотя… была бы замужем, разве попала в рабство?

Вернулся в дом, взял из буфета в гостиной вторую вилку – можно и руками, он не брезглив… Хотя нет, вилкой все же лучше. Подхватил кувшин с кислым молоком. Местный напиток из молока с солью ему нравился. Отлично освежал в жару, утолял жажду. Пожалуй, Ирлан будет скучать по нему дома.

И память тут же напомнила о еще одном ценителе данного напитка, чьи записки ему настойчиво советовало изучить начальство. И не зря. Пусть заметки Райдара Большенога критиковали за отсутствие академического подхода, за излишнюю эмоциональность и необъективность, зато читать их было в разы интересней, чем справочник.

«Троглоды приняли меня хорошо. И вообще, слухи о кровожадности данного племени изрядно преувеличены».

Ирлану очень хотелось верить уважаемому путешественнику, потому как иначе придется внять воплям Жарка и приковать кровожадную троглодку к стене сарая.

«Здесь все еще силен закон гостеприимства в том его истинном значении, когда с гостем делятся последнем, предлагая самое лучшее. В остальных частях Бальяры гости чувствуют себя в безопасности лишь под крышей дома. Первый же шаг за порог может стоить жизни от острого ножа.

Во время моего пребывания в Хайде я случайно помог бритоголовому мужчине на базаре, и тот в благодарность, узнав, что я интересуюсь детьми пустыни, предложил пожить в своем племени. Надо ли говорить, какую радость я испытал, узнав, что мой спасенный происходит из одного из самых загадочных и закрытых племен Бальяры.

Троглоды высоки, их тела до старости сохраняют силу и гибкость. Цветом кожи они напоминают пески на закате, а их волосы черны точно ночь. Движения порывисты и быстры, но я не раз наблюдал, как троглоды бросают свои дела и замирают в восхищении. А восхитить их может спящая на камнях змея, парящий над скалами орел или игры молодняка в загоне. В своем любопытстве и непосредственности они напоминают детей. Дети же… Не отходили от меня ни на шаг, но при этом в их внимании не было той болезненной навязчивости или желания получить подарок, какую я ощущал, общаясь с детьми Хайды.

Ко многим из маленьких троглодов я привязался всем сердцем. Особенно мне полюбилась девочка лет десяти. У нее оказались поразительно острый ум и цепкая память. Ради шутки я начал учить ее аргосскому. Каково же было мое удивление, когда малышка начала болтать на нем уже через пару месяцев. Незамутненное мусором цивилизации сознание впитывало знание точно пески влагу. И к концу моего пребывания это дитя не только бегло говорило на аргосском, но освоило грамоту и счет. Что лишний раз подтверждает глубокое заблуждение тех, кто считает эти племена не поддающимися исправлению дикарями.

Троглоды разводят коз, верблюдов и кур. Выращивают в пещерах грибы, в подземных озерах – феномен воды в этой части пустыни еще только предстоит разгадать – добывают водоросли. На склонах скал во множестве произрастают мхи и лишайники, которые являются кормом для коз. Верблюды же предпочитают солянки и колючки, растущие подле гор. В песках троглоды умело разыскивают бакалею – бутылочное растение, чья мякоть корня прекрасно годится для муки. На склонах единственного озера выращивают плетистую фасоль.

По давней традиции молодые люди, ушедшие на путь мира, должны по возвращению принести домой земли. Ее смешивают с илом из озера, устраивают на уступах грядки, поливают разведенным в воде навозом и собирают такой урожай, что «Общество сельского хозяйства» от зависти потеряло бы сон.

Рацион племени состоит из лепешек, фасоли, творога, сыра, молока, грибов и водорослей. Изредка варят суп из птицы. Рыбу, выловленную из озера, едят по праздникам. Так же по праздникам пекут пироги с козлятиной и запекают мясо на углях.

Пусть завсегдатаям столичных рестораций еда троглодов показалась бы простой и банальной, но творог с диким чесноком, завернутым в еще горячую лепешку… Божественен. А пироги с грибами и фасолью…

Пол своих жилищ троглоды устилают ковриками из козьей и верблюжьей шерсти. Для красоты пряжа окрашивается соком растений в разные цвета. На стенах – росписи и занавесы из ракушек, которые все еще в обилие встречаются на границе владений племени, что подтверждает теорию о существовании здесь в давние времена моря.

Для обмена с другими племенами троглоды используют порошок из белого мха. Собранный до цветения он не горчит, а заваренный имеет приятный вкус, дарит бодрость и обладает целебными свойствами. В обмен они получают крупы, одежду и оружие.

Надо сказать, что потребности племени крайне скромны. Им не свойственна жадность обладания, какой во множестве грешат жители Бальяры.

Поклоняются троглоды Великой матери песков. Пустыня для них все. Она кормит, дает силу, дарит жизнь, ее же и отнимает.

По верованию племени у Великой матери есть дети. Старшие из них – сын-бунтарь самум – ветер и дочь – песчаная буря. Отцов двое: солнце – дневной и луна – ночной. Но особого почитания к ним я не заметил. Возможно потому, что с пустыней тесно связана жизнь племени, и троглоды относятся к ней как к матери, а солнце и луна далеки для их просьб.

Есть в племени и особая женщина – нудук. Живет она на другой стороне озера, куда доступа чужакам нет. Там же находится спуск в священную пещеру с источником целебной воды.

Однажды мне довелось там побывать. Поводом послужила рана, которую я получил, снимая козленка с уступа. Глупостью было лезть туда самому, а не звать кого-то из племени. Даже дети здесь ползают по склонам с ловкостью ящерицы, меня же называют за глаза «двуногим верблюдом», добавляя «болтливый». В их глазах я, наверное, таким и являюсь – неуклюжим болтуном. Но ободранная нога и рука сослужили мне неплохую службу.

Нудук была стара. Кожа на ее лице напоминала запечный клубень бакалеи. Голос скрипуч. Волосы побелели. Но движения все еще хранили силу прежних лет.

– Это история моего народа.

Мы спускались по отполированному тысячами ног проходу. Здесь уже чувствовалось присутствие воды. На стенах блестели капли влаги. Снизу тянуло сыростью и не верилось, что в паре десятков метров наверху – дневное пекло.

Я шел, с благоговением разглядывая росписи на стенах и понимая, что я, вероятно, первый из иностранцев вижу это чудо. Цветные росписи были в отличном состоянии и явно обновлялись. Здесь встречались изображения луны, солнца, Великой матери, стилизованные и в виде людей. Сверкающие в свете факела капли придавали росписи изысканный вид.

Торжественность момента и восторг – я в священном месте – туманили мозг, а, может, это была боль от ран, но я не удержался от вопроса, который мучил меня давно:

– Скажите, а мне можно пойти путем песка?

Нудук замерла. Имени у нее не было. Все так и звали ее – нудук, что на языке троглодов означало «слышащая пески». Женщина повернулась ко мне, обвела пальцем с потемневшим от работы ногтем рисунок солнца на стене, усмехнулась и ответила:

– Почему нельзя. Можно. Только для идущего путем надо родиться в пустыне. А если ты чужак, то другого варианта, как умереть – нет.

Боль все еще туманила мозг, потому я не сдержал возмущения:

– Но я же умру!

– Умрешь, – согласилась нудук, – но если пустыня сочтет достойным, она вдохнет в тебя жизнь. Вот так.

Дунула на ладонь, сжала, потом раскрыла пальцы, демонстрируя фасолину с проклюнувшимся ростком. И тот рос, прямо на глазах, пока не обзавелся двумя листами.

Нудук по-мальчишески свистнула, и из темноты пещеры примчалась девчонка. Сколько я себя помнил, со старухой всегда была пара-тройка девочек. Сунула ей проросшую фасоль, и девочка умчалась наверх – сажать, наверное.

Я был рад за росток фасоли, но оказаться на его месте не был готов. Лет бы на десять моложе… С возрастом же я начал больше ценить небо над головой, а не риск его потерять.

– А это что? – ткнул пальцем в рисунок цветка на стене. Исключительно, чтобы отвлечься от мыслей о смерти и возрождении. Хотя рисунок был достоин внимания. Цветок? Среди песков?

– А это, – в голосе нудук внезапно появился благоговейный трепет, – дар-дук – роза песков. Та, что идет впереди меня. Та, которой я обмою ноги.

Не скрою, услышанное заставило мою душу затрепетать. И кто же эта женщина, которой сама нудук будет обмывать ноги?

– Кто она? – спросил я, не надеясь на ответ, но нудук ответила.

– Я слышу пустыню, ее ветер несет мне слова, которые я понимаю, но если я крикну в ответ – пустыня не ответит. Мой голос слишком слаб для нее, а вот голос дар-дук услышат в каждом уголке. Она будет не только говорить с песками, но и повелевать ими.

С великим сожалением покидал я гостеприимное племя. Просил у вождя отпустить со мною девочку, которую за время своего пребывания полюбил как дочь. Но встретил отказ. Хотя видел, что девочка чужая троглодам, однако отдавать ее мне отказались».

Ирлан тихонько толкнул дверь, проскальзывая в душный полумрак сарая. Приобретение спало, используя вместо подушки бок одного из дерхов. Животные, среагировав, приоткрыли глаза, убедились, что угрозы нет, и успокоились. Радовало, что он все еще достоин доверия и его не встречают рычанием.

На цыпочках прокрался внутрь. Поставил тарелку с кувшином на скамью. Сел на пол. Света было еще достаточно, чтобы рассмотреть покупку.

Юна. Во сне выглядит ребенком – милым и наивным, но нож в руки этому ребенку Ирлан, пожалуй, не даст. Пусть Райдар Большеног считает их мирными и очаровательными, Ирлан не станет проверять утверждение путешественника на практике.

Кожа троглодки сегодня не казалась такой красной, а может, это свет из окна смягчал оттенки. Да и волосы… Ирлан нахмурился, потянулся рассмотреть поближе. Нет, глаза не обманули. У корней виднелась светлая полоса. Лицо опять же… Черты правильные, можно сказать, классические. Осветлить кожу, отрастить сбритые на висках волосы, одеть прилично, сделать прическу и… можно матушке представлять, не опасаясь обморока родительницы. Ирлан не сомневался – рабыня из Хайды в должном наряде будет выглядеть не хуже светских красавиц Аргоса.

Тонкие пальчики будущей звезды сезона сомкнулись на горле с железной хваткой. Черные глаза смотрели с безжалостной яростью. По спине холодком прошлось понимание – его попробуют убить. А промедление – лишь из-за неуверенности в результате.

Дерхи заворчали. Им явно не нравилось происходящее, но Ирлан не питал иллюзий, чью сторону они примут.

Он продолжал нависать над девушкой, гася гнев в ее глазах своим спокойствием. Не дергался, не возмущался, просто смотрел, как будто его не душили, и воздуха в легких не оставалось на пару минут, не больше. И дикарка чуть ослабила хватку.

– У тебя волосы отросли, – просипел на аргосском, проверяя свою догадку. Дикую, но какая есть…

Его с силой пихнули в грудь, заставляя откатиться в сторону.

Дерхи вскочили. Их хвосты возбужденно вспарывали воздух. Ирлан подумал, что против троих выстоит с трудом. Из дерхов бойцы так себе, но и он оружия с собой не взял, зато когти и зубы у дерхов всегда с собой.

А девчонка села, поджав ноги, потянулась рукой к волосам, но тут же отдернула. Прищурилась, с настороженностью отслеживая каждое движение Ирлана.

Точно дикого зверя приручаю, – подумалось тому.

– Ты хоть знаешь, что в Хайде полагается рабу за убийство хозяина? – полюбопытствовал на бальярском, потирая горло. Как-то неправильно началось их знакомство…

Девчонка качнула головой, потом мотнула из стороны в сторону. И да, и нет. Или да, знаю, но мне плевать.

Дерхи улеглись, Ирлан перевел дух. Обошлось. Пока.

А все-таки занятны игры богов. Никогда бы не подумал, что ему «повезет» встретить тот «милый цветочек», описанию успехов которого Райдар Большеног полглавы не пожалел. И очень хотелось доставить Большенога сюда, в Хайду, чтобы оценил, во что вырос «милый, ласковый и любознательный» ребенок.

Впрочем, встречу он им устроит. Обязательно. По возвращению в Аргос. Насколько Ирлан был в курсе, именитый путешественник ныне обитал в своем поместье, изредка читая лекции по приглашениям. Узнать, где и когда, будет не сложно. Ирлан позволил себе даже помечтать о том, чтобы передать дикарку профессору на воспитание… Но все потом. Сейчас настраивать девчонку против себя опасно. Пусть и дальше считает, что он не заметил ее знаний аргосского.

Усмехнулся в ответ – кто-то хочет поиграть в молчанку.

– Есть будешь?

Нерешительность на лице.

Взял тарелку. Наколол кусок мяса. Отправил в рот. Зажевал. Смачно. С чувством. Матушка бы в обморок упала от манер.

– Держи, – протянул вторую вилку. Девчонка взяла с явным намерением использовать вместо оружия.

– Стынет, – пожаловался, отметая мысль о торчащей в боку вилке. Или в глазу. Если метать умеет. И поздравил себя с успехом, когда дикарка все же потянулась за едой.

Ела она быстро, но аккуратно, подставив ладонь, чтобы не капнуть на одежду. А ведь судя по виду – кожа, да кости – долго голодала. Однако характер… Стальной, н-да.

Ели молча. И лишь потом, когда тарелка опустела, а кувшин был почти допит, Ирлан произнес:

– Надумаешь бежать – дерхи не дадут.

Фыркнула. Отвернулась. Покосилась на вилку, но все же вернула ее на тарелку.

– Не спросишь почему?

Мотнула головой. Упрямая. Но Ирлану жизненно важно донести хоть что-то до этого «цветочка».

– Потому что мир снаружи один раз тебя чуть не убил. Дерхи это запомнили. И не допустят, чтобы ты опять попала в неприятности. Сами они тебя не смогут защитить против толпы. Умрут, да, но сил защитить не хватит. Потому со двора не выпустят. Попробуешь удрать – найдут по следу и меня приведут. От них не скроешься.

Зло сверкнула черными глазищами и ответила хриплым, от долгого молчания голосом:

– У тебя дурной ветер в голове, чужак. Слишком много глупостей.

Хмыкнул. Встал, отряхнул штаны от соломы. Улыбнулся беззаботно.

– Значит тебе достался самый дурной хозяин в Хайде, – и поздравил себя с победой, поймав растерянность в глазах покупки. Что что, а прилюдно назвать себя идиотом – неприемлемый поступок для местных.

Вышел, постоял, размышляя, не перевести ли девчонку в дом. Нет, пусть под присмотром дерхов будет. Он им больше доверяет.

Может, заложить двери сарая? На всякий случай. Потому как прав Жарк. Сбежит девчонка. Вот как окрепнет, так сразу и сбежит. И надо предупредить слугу, чтобы не болтал при ней на аргосском. Жарклан неплохой мужик, но с принципами. И принципы эти готов отстаивать даже с чужачкой. Наболтается по глупости до ножа в боку.

Выругался, вспомнив с досадой, что так и не спросил имени покупки. Н-да, глупо вышло. Ничего, завтра успеется.

На улице между тем стемнело. Здесь, на юге, сумерки не подкрадывались неспешно, ложась под ноги мягкими тенями, а падали завесой тьмы, за считанное время погружая мир в темноту.

Ирлан поднял голову к небу, на котором одна за другой загорались звезды. Вдохнул насыщенный прохладой воздух, прислушиваясь к треску цикад. Звезды здесь были потрясающими – яркими, завораживающе-близкими. Такими любоваться и любоваться, а еще целоваться под ними.

Удивился неожиданной мысли. С чего это потянуло на романтику? Неужели сказывалось долгое отсутствие женского внимания?

Местные красотки его не привлекали. Да и что там можно разглядеть под десятком платков, в которые укутывались женщины, оберегая кожу от солнца? Повезет, если лицо оставят открытыми, а то и вовсе по глаза замотаются. Опять же ходят тут, опустив голову, глаза в пол, словно зашуганные.

То ли дело троглодка… И он подумал, что матушка будет в шоке, но Ирлану всегда нравились бойкие девицы. Вон, прошлой весной одна из деревенских сама топором от волков отбилась. А лет пять назад, когда на крайнюю деревушку налетела ватага вольных, бабы встали рядом с мужиками. И выстояли, пока помощь из поместья пришла.

Так ничего и не решив с запором, и оставив дело на волю богов, Ирлан шагнул к дому. Первую тень он заметил случайно. Просто между лопаток вдруг зачесалось от чужого злого взгляда, он обернулся, отшатнулся, подныривая под руку с ножом. Характерным таким кривым ножом, которым удобно свиней резать, ну или людей.

Первым делом освободил руки, разбив кувшин об голову нападавшего, добавив кулаком по схватившему легкий нокаут противнику. Тарелка же полетела во вторую тень, которая легко уклонилась, ускорилась, оказываясь рядом. Хищно блеснуло лезвие еще одного ножа, и тень, пританцовывая, ринулась в атаку.

Ирлан танцевать не стал. Их учили по-другому. Уклон, захват запястья, вывих до болезненного стона – хорошо, когда у тебя руки длиннее – звон выпавшей стали и удар с ноги, отправивший противника в угол двора. Славно так пропахал задницей по пыли и затих.

Зато пришел в себя второй и с криком: – А-а-а-ть, ринулся в атаку. Видно сильно прилетело по голове болезному, потому как атаковал по прямой, и некоторое время Ирлан просто уклонялся, пока его не отвлек скрип двери.

– Жарк, не вмешивайся, – приказал. Но это был не Жарк.

Молчаливой кошкой на спину мужчине кинулась девчонка. Умело обхватила ногами, ногтями вцепляясь в лицо. Нападавший закрутился, от боли выпустив нож. Ирлан улучил момент, пробил прямой в солнечное сплетение. Мужчина хрюкнул, согнулся, потом начал заваливаться набок, а девчонка с писком внезапно исчезла с его спины.

Ирлан обогнул завалившегося мужика и замер, наткнувшись на рычание двух дерхов. Третий сжимал в зубах край рубашки сидящей на земле девчонки и тоже рычал, только глуше.

– Вон со двора, супостаты! – знакомый голос взревел на аргосском, следом раздались подряд два громких выстрела. Двор заволокло пороховым дымом.

Ирлан дисциплинированно рухнул рядом с троглодкой, а ту повалил на землю один из дерхов. Жарклан был не слишком хорошим стрелком, и им повезло, что ему хватило время зарядить только два пистолета.

– Господин?

– Все хорошо, Жарклан, мы целы, – кашляя и отмахиваясь от едкого дыма, крикнул Ирлан. Надо будет намекнуть слуге, что стрелять ночью во дворе, где свои же – не лучшая идея. Пусть тогда уж в воздух палит. Безопаснее и действенней.

Когда дым рассеялся, выяснилось, что во дворе остались лишь свои. Нападавшие даже ножи ухитрились подобрать, а в ворота уже ломилась городская стража.