Читать книгу: «УБОГИЙ», страница 2

– Ну вот. Даже за вход платить не нужно.

– Хм, неплохо, – сказал Петя. – Но я не особо клубы люблю. Предпочитаю посидеть где-нибудь в баре.

– Так а что тебе мешает сидеть в клубе? Также выпивать и слушать музыку?

– Не знаю. Столик нужно бронировать.

– Петь, я тебя прекрасно знаю, всё уже забронировано. Мы просто войдём без очереди.

– Да ладно, – заулыбался Петя. – Ну ладно. Прогнать по стаканчику-другому не откажусь.

СЕКС

Клубы бывают разными.

Если их сравнивать между собой, то градации будут такие же как у ресторанов и отелей. Пришёл, увидел и сразу понял, что из себя представляет заведение. Для богатых или бедных, для модных или солидных, для современных или традиционных.

Только вот клубам звёзды не дают. А они могли бы многое упростить.

Тот, в который они пришли, внешне уже значительно отличался от остальных. Ведь пока большинство клубов заседает в подвалах офисных зданий или под крышами торговых центров, этот отстроил себе отдельное здание и выглядел вполне себе колоритно. Строгий, деловой, чёрный, стеклянный. Стоял сам по себе особняком от остальных.

Этот клуб был открыт относительно недавно. Но уже успел наделать шума. Связанные с ним скандалы в основном касались того, что в него пускали далеко не всех.

И ладно бы, будь это самый обычный фейс-контроль. Ну не пускали бы пьяных и некрасивых. Говорили бы, что можем пускать без причины. Это был бы своего рода социальный естественный отбор. Как у всех уважающих себя клубов и баров.

Но нет. Тут всё было куда сложнее. Можно было сказать, здесь обитали сливки общества. А говоря о большом городе, стоит понимать, что сливки это не значит, что это лучшие представители общества.

Напротив, здесь можно было встретить грязных развратных предпринимателей, в прямом смысле слова завоевавших свой капитал в сомнительных разборках. Именно в этот клуб часто наведывались самые элитные проститутки города, ночь с которыми стоила целого состояния. Ведь это именно тот клуб, где таким девушкам и стоит искать своих клиентов.

Кого здесь точно вряд ли можно было встретить, так это случайных студентов или заезжих областных и местных гопников, расселившихся в самых низовых клубах города.

И хотя клуб давно уже приобрёл устойчивую репутацию, каждую пятницу и субботу всё равно неизменно можно было встретить возмущённых ребят. Обычно это выглядело как серьёзный разговор на повышенных тонах между каким-то хлопчиком и амбалом.

Даже в тот день случилось так же. Перед компанией стояла женщина и была уже на той стадии подпития и возмущения, что действительно перестала понимать, по какой причине ЕЁ всю такую распрекрасную могут не пустить внутрь. Начала качать права на уровне разведённой женщины с огромной комплектацией жизни: огромный бампер, огромный прицеп и огромная кредитная история.

Это вот те самые женщины, которые не забывают всем вокруг напоминать, что наглость – второе счастье. И после этих слов она вызвала полицию, которая должна была защитить её права, а по факту, забрала её саму.

Клуб состоял из нескольких секций. Каждой был отведён отдельный этаж.

На первом – классический клуб. Неоновая расцветка. Много пространства. Много людей. Много молодых и нетерпеливых. Для любящих быть в гуще событий. И с соответствующей музыкой. Если сидячие места и есть, то по большей мере неудобны, чтобы под воздействием алкоголя было жгучее желание встать и пойти на танцпол.

Здесь крутились в основном те, кого в клуб не пускали бы, будь это случайные люди. Студенты, спортики и развратные бабы здесь были основным контингентом. Пропуском для них было громкое имя их знакомых. В каком-то смысле таким же образом добыл место здесь и Даня.

На втором – классический бар. Комфортный и обособленный. Больше посадочных мест и все они мягкие. Этакий ответ молодёжному низу. Здесь же часто проводят концерты. А в остальное время музыка тяготеет к европейским направлениям.

Здесь чаще сидели как раз таки сливки общества, чьи дети гулял внизу в поисках развлечения.

Третий этаж – крыша. Островок лета. Оазис счастья посреди городского мрака. Интерьер стоит отдельного упоминания. Лучшие традиции итальянской провинции. Белый камень, кактусы, много зелени, сухие листья и плетёные ковры. Здесь было особенное место. В будни лаундж и вечерний диджей-сет, в пятницу – субботу самые громкие вечеринки, а в воскресенье можно было посмотреть кино.

Среди всего этого Петя был за второй этаж. Туда, где тише. Туда, где в бесконечных разговорах можно потерять контроль времени. Где можно забыть, кем ты был вчера и кем ты вновь уже будешь завтра.

На входе Петя больше был бы рад видеть красивую миловидную девушку хостес в обтягивающем платье, встречающую гостей приветливой улыбкой и открытую к общению. Нежели серьёзных мужчин в чёрно-белых костюмах со спрятанными в брюки руками и грубыми лицами.

Для них работа, будто они готовятся к стажировке в службе безопасности президента. При этом они недалеко ушли от вахтёрши, которая от скуки раздувает с излишком свои полномочия. Разве что, парни были в крутых костюмах, а не в старушечьей шали, которая торчала из-под светоотражающего оранжевого жилета.

Они вежливо указали где находится гардероб и как пройти дальше. Хотя по выражению лица и тону голоса в общем-то они скорее указывали тебе твоё место, а не как пройти к твоему столику.

Хотя, может, это специфика профессии. Когда привыкаешь чаще видеть сброд, нежели приличных людей, вряд ли у тебя будет складываться о людях хорошее впечатление.

Пока ребята проходили по тесному лофтовому коридору, музыка пробивалась сквозь любые преграды. Она будто бы звучала из подвала. Как шум, доносящийся из закрытой бочки. Её было очень много. Она была очень сильной. И весьма разной. Играло все подряд. И попса, и рок, и электроника.

Тот, кто стоял у пульта, явно пытался угодить всем. По факту же это звучало как музыкальная мусорная яма. Клоака, в которую сливают всё подряд. На таком взрастить можно разве что сорняк.

Подойдя к гардеробу, Петя решил поухаживать за Алёной. Помог ей раздеться, передал одежду гардеробщику и отдал ей бирку. И только потом принялся раздеваться сам.

Наташа наблюдала за этим как студент (только вот не до конца понятно какого именно факультета: социологического или биологического), чей научный проект к всеобщему удивлению начал работать.

На лице её начала расцветать эмоция, какая-то комбинация между милостью, ехидством и испанским стыдом. Не то чтобы она действительно испытывала все эти чувства. Просто её лицо редко способно было по-настоящему отразить её внутренние ощущения.

Сняв с себя пальто, Петя рефлекторно задрал по локоть рукава рубашки. Он совсем забыл о той единственной татуировке, которую он набил себе на руке чуть ниже локтя на самом видном месте. Побоявшись, что Алёна увидит и начнёт задаваться ненужными ему вопросами, он тут же назад расправил рукава. Но несмотря на это, она всё-таки успела заметить её.

Одну единственную маленькую татуировочку на его руке. Но должным образом рассмотреть её не успела. Что куда хуже. Ведь теперь она будет для Алёны главной загадкой вечера. Особенно после того, как она стала абсолютно уверена, что это было слово. Слово очень похожее на имя.

У Пети была одна привычка.

Не успев ещё даже войти в клуб, он уже прочесал весь сайт и все аккаунты в социальных сетях. Нашёл меню, винную карту и все возможные в этом заведении акции. Поэтому не успели ребята ещё рассесться, он уже знал, что будет заказывать.

– Давайте я пока схожу, закажу что-нибудь выпить? Кто что будет? – спросил он.

Музыка была очень громкой. Никто ничего не понял.

– Что говоришь? – крикнул Данил.

– Говорю, может, я сгоняю пока выпить взять нам всем? Кто что будет?

Музыка была настолько громкой, что аж стены клуба сотрясались, а по полу проносилась вибрация.

– А ты куда спешишь? – спросила Наташа. – Мы ж только сели.

Петя приблизился к Наташе и сказал ей на ухо:

– Я то всегда знаю, что я хочу. Просто сомневаюсь, что вы будете что-то другое.

Петя не дождался ответа от ребят. Они были слишком заняты. Например, как лучше усесться. Они переглядывались и концентрировались на своих первых впечатлениях. Он лишь пожал плечами и пошёл в сторону бара один.

Ты можешь быть один, как тонущий в голых волн моря, молодое дерево среди обнажённых скал горы или перелётная птица в безоблачном сиянии небес. Но не быть одиноким, зная, что тебе есть к кому возвращаться, есть кто тебя ждёт. А можешь быть в толпе, среди знакомых и друзей, в кишащей радостью и счастьем массе, но страдать от одиночества.

Каждый раз, оказываясь в стенах ночных клубов, Петя чувствовал себя одиноко. Разъярённая от жажды веселья толпа выглядела не как что-то цельное, а как множество разрозненных одиноких деталей, разбросанных по всему пространству. Как высыпанные пазлы только что открытой упаковки мозаики. Их жажда и их одиночество – они чувствовались по запаху и электризующему напряжению.

От одиночества женщины жаждали наполнить себя. Спереди и сзади. Сперва чем-то горьким и жидким, затем чем-то солёным и твёрдым. Мужчины же от одиночества жаждали наоборот выплеснуть из себя излишне накопившуюся энергию. Она постоянно нашёптывала им, что они одиноки и ничего из себя не представляют.

Счастье, если одинокие мужчины и женщины находили друг друга. Он выплёскивал себя, наполняя её. И какое горе, если мужчине не удавалось выплеснуть свою энергию иначе, кроме как в агрессии с другими точно такими же одинокими обездоленными мужчинами.

Это же насилие над самим собой; моральное, уничижительное насилие, – считал Петя.

Девушки в обтягивающих платьях танцевали рьяно и живо, и одновременно с этим столь пошло. В их движениях перемежалась развратность с дёрганностью.

Пете пришлось проходить сквозь толпы разрозненных компаний, танцующих вместе. Волей-неволей кто-нибудь да толкнёт, а какая-нибудь случайная девушка и вовсе потрётся своим телом об него. Им всё равно.

В момент петиных слабости и раздражения, в момент погружения в сомнения в происходящем, его догнал Данил и спросил:

– Эй, дружище, всё в порядке?

– Да, конечно, – ответил Петя. – А что?

– Не знаю. Не хочу, чтобы были недопонимания. Или там какие-то обиды.

– Что? Обиды? За что?

– Ну не знаю. Мне кажется, ты чувствуешь себя несколько стеснённым.

– Нет. Мне просто немного непривычно. Знаешь, как бывает. Вот ты лежал две недели на диване. А тут в моменте нужно разгрузить пускай даже не фуру, а газельку, но в одного. Мышцам непривычно будет. Понимаешь? Риск получить травму даже. И дело даже не в объёме мышц. Вопрос только в готовности. А теперь представь, что дело не в мышцах, а в… ну не знаю, ментальности что ли?

– Или эмпатии.

– Или эмпатии, неважно.

– Ну хорошо. Что заказывать будешь?

– Да что тут думать то? Возьмём по два-три коктейля каждому, а потом ударимся в шоты с настойками. Всё как обычно, всё по классике.

– А ты уже тут бывал?

– Да и неоднократно. Правда ни разу ещё не выпивал здесь.

– Реально? А что так?

– Не знаю, обычно пьяным уже приходил.

– И тебя пускали?

– Конечно! Хотя я обычно предпочитал тот зал, что повыше.

– Да? А чего не сказал то?

– А откуда я знал, где именно ты забронировал стол. И тем более, ты что, бронь поменял бы?

– Сюда же не пускают при малейшей несоответствии дресс-коду.

– А что? Я не соответствую здешнему дресс-коду? Или я одеваюсь как-то не так? По-твоему я недостаточно стильный? Недостаточно красивый для этого места?

– Нет, о чём ты. Но ты же знаешь, пьяным в принципе мало куда пускают.

– Дань, расслабься, – сказал Петя и хлопнул друга по плечу. – Я же художник. Я оформлял тут зал у них на втором этаже. Картинное оформление.

– Что? – удивился Данил.

– Да, да, Дань, картины на втором этаже – это мои картины. А ты думал, за счёт чего я зарабатываю деньги?

Подойдя к бару, Петя поздоровался. Бармен взаимно ответил, но даже не посмотрел в его сторону.

– Будьте добры нам, пожалуйста, сначала двенадцать коктейлей Мартини Тоник и восемь сэтов ваших настоек, – сказал Петя.

– Восемь? – переспросил бармен. – Это получается сорок шотов.

Петя кивнул.

– Не много? – спросил Данил.

– Смотря как быстро мы будем это пить.

– Тоже верно.

После этого Петя обратился к бармену:

– Слушайте, давайте я сразу оплачу, хорошо?

– Да, конечно. Наличные или безнал?

– Безнал.

Бармен моментально удалился и настолько же моментально вернулся с терминалом, что его исчезновение почти никто не заметил. После успешной оплаты, Петя дополнил к заказу:

– Можно будет сначала коктейли первым курсом, а настойки где-нибудь через час только начните готовить, хорошо?

Бармен покивал и сказал:

– Как Вам будет угодно.

– Прекрасно.

Возвращаясь назад, парням пришлось тесниться сквозь пьяную бесконтрольную толпу.

– Вот поэтому я ненавижу подобные места, – сказал Петя. – Не понимаю, как можно сюда приходить, когда цель общение.

– Ты то и клубы не любишь? – спросил Даня.

– Но не когда моя цель знакомство с кем-то.

– Да ладно, ты просто постарел, дружище.

– Неправда.

– Ещё какая правда. Помнишь, как мы раньше зависали вообще?

– Не понимаю о чём ты.

– Ты мне вечно про этого художника одного рассказывал. Не помню как его зовут. Из Ирландии ещё. Ну помнишь? Который ещё работал часа 3-4 в день по утру, а потом до поздней ночи тусовался.

– Френсис Бэкон.

– Да! Точно! Помню, как ты восхищался им. Говорил, также хочу. Или часто рассказывал про карлика того. Из Парижа. Боже, тоже не помню.

– Тулуз-Лотрак, имя не помню, – сказал Петя.

Он почти всегда ошибался с произношением имён художников. Он так много про них прочитал. Но если однажды впервые прочитать имя человека с ошибкой, а поправить будет некому, эта ошибка навсегда останется с тобой.

Он знал о недостатке. Не видел в этом ничего зазорного.

Напротив, ему было всегда как-то иронично. Говорил, это очень похоже на то, как переводились и переписывались священные писания. Во всём были ошибки на ошибках. И благодаря этому порождалось много версий одной и той же книги.

Так впоследствии одно учение разрасталось на множество течений. Всё благодаря ошибкам. А что? Какой художник не видел в себе творца? Только лишённый амбиций.

– Да, да, точно! Помнишь как он вообще жил? Спал часа по четыре. Писал картины столько же. А всё остальное время зависал в кабаре. В том же Мулен Руж. Да? Зарисовки делал. Благодаря этому и стал таким известным и плодовитым. И ты таким был. А теперь что? Теряешься в своей квартире на Завальской. Кто вообще из художников великих не был тусовщиком?

– Не знаю. Например, художники Ренессанса? Типа там Да Винчи, Микеланджело и так далее. Всем им было не до тусовок.

– Эх, ладно, как скажешь.

– Что такое? Я разве не прав?

– Конечно, прав. Ты всегда прав. Потому что знаешь больше моего. Вот только когда я повторяю твои же слова, ты тут же обрушиваешься на них с критикой. Ты вот ругаешь меня, думаешь, а по сути сейчас осадил сам себя.

– Не знаю…

– А что? Ты умный, молодец, многое знаешь. Вот только мнение меняешь из раза в раз. И не потому что непринципиальный. А потому что тебе сейчас выгоднее вот так вот ответить, вот и примеры приводишь под нужное. Это как-то… Даже не знаю… Вроде не лицемеришь, вроде не противоречишь. Но ты же сам себя обманываешь этим. Себе же хуже делаешь, хотя думаешь, что всё знаешь и что лучше всех.

– Я так не думаю.

– Хах, хорошо, как скажешь.

Ребята вернулись к столику с алкоголем в руках . Мальчики поиграли в джентльменов и всё аккуратно разложили.

– Вы есть не хотите? – спросил Петя.

Девочки переглянулись.

– Не отказались бы, – сказала за обеих Наташа.

Переглянулись мальчики.

– Может, закажем на компанию сразу? – спросил Петя у Данила. – Сразу сеты возьмём.

– Хотите роллы заказать? – спросила Наташа.

– Ну можем и роллы. Хотя я не знаю какие они тут.

– А ты что хотел?

– У них там тарелки же. Сырная, мясная и антипасти. Всё-таки наверное, лучше что-то лёгкое взять. А то знаешь, наедимся рисом, танцевать захочется, а животы раздутые.

– Ну что, девушки, согласны? – спросил Данил. Те покивали. – Ладно, я сгоняю пока, закажу.

– Я с тобой! – крикнула Наташа.

Она резко сорвалась с места и побежала за Даней. Уходя, она ехидно посмотрела на Петю и Алёну.

Петя был в шоке. Провожал её ненавистным взглядом. Он то понимал, зачем она так делает. И это ехидство в её лице лишний раз доказывало, что делала она это специально.

Она оставляла их наедине. Создавала условия, в которых общение было бы неизбежным. Когда молчать неловко.

Единственное, ему было интересно: на столько же неловко было тогда Алёне? Но он точно почувствовал себя стеснённым как никогда. После стольких дней одиночества, ему так тяжело давалось общение и куда тяжелее давалось знакомство.

У каждого из нас есть психологический механизм, заставляющий нас меняться на людях. Поэтому никто не знает на сто процентов, как себя ведут люди один на один, в каждом отдельно взятом случае.

В принципе Пете всегда куда легче давалось общение с людьми в коллективе, нежели тет-а-тет. Об этом знали буквально все. Когда несколько человек, общение превращалось в некое представление. Он уже мог вроде как не быть самим собой. Что только расслабляло его. Но вот Петя один на один и у него было ощущение, будто ему приходится обнажаться. Будто он голый перед неизвестным ему человеком.

Так не делается, – думал Петя. – Так с друзьями не поступают. Особенно, зная, какие они.

– Наташа говорила, ты художник, – сказала Алёна.

Для Пети это стало полной неожиданностью.

Вот он сидит во мраке собственного сомнения, где в неловкости ситуации, созданной Наташей, тучи лишь сгущались. И вот внезапно сверкает молния и раздаётся грохот, резко приводящий в чувства.

Не выдержала неловкого молчания? – задался вопросом Петя. – Да нет, навряд ли.

Она ведь заговорила с ним, когда Наташа и скрыться не успела из виду. Или она так решила заранее избежать неловкости? Или же наоборот, она только того и ждала, когда они останутся наедине, чтобы можно было бы поговорить без лишних глаз.

А может и того хуже? Может, они с Наташей перед свиданием поговорили? Может, у них был конкретный внятный план? Что она оставит их наедине и тогда Алёна начнёт допытывать Петю диалогом. Зная Наташу, Петя понимал, что она вполне могла бы бесцеремонно рассказать о всех его проблемах кому угодно, в том числе и Алёне. Хотя на кой чёрт ей тогда такой как он? Мужчина, страдающий от неразделённой любви. Или того хуже, от разрушенной.

Петя ничего не ответил.

Он взял со стола два бокала и сказал:

– Давай сперва выпьем. За знакомство.

Они выпили. Легче не стало. Зато Петя почувствовал, будто бы его сняли с предохранителя. А значит, можно и на спусковой крючок нажать.

– Да, – сказал Петя. – Я художник. А ты чем занимаешься?

– Ох, я инженер.

Уау, – подумал Петя, – а Алёна оказывается инженер. Кто бы мог подумать.

– Реально? – говорит.

– А что такое?

– Не знаю. Ни разу не видел женщин инженеров.

– Что это за предрассудки, интересно?

– Ну это как женщины сварщики, или женщины водители автобусов. Я без предрассудков. Считаю, что каждый волен сам выбирать, чем ему заниматься, и не должно быть профессий доступных только по половому признаку. Но!

– Это то самое известное «но», которое перечёркивает всё, что было сказано до него?

– Ни в коем случае! Я действительно считаю, что любая профессия, кроме тяжёлых физических, не должны быть как-то промаркированы по половому признаку. Ни в коем случае! Но это не отменяет того факта, что большинство женщин всё равно не выберет такую профессию. Ты же понимаешь? Отсюда моё удивление. Вот и всё.

– Хм.

– Если ты думаешь, что я так отреагировал, потому что считаю, что аналитический склад ума не для женщин, то ты ошибаешься. Всё-таки тот же врач вполне себе аналитическая профессия, а женщин там не просто полным полно, они доминируют в этой профессии. – Петя стал чувствовать как наполнял этот столик духотой своего мнения и решил побыстрее оторваться с места: – А ты прям хотела обучиться по этой профессии? – после чего с неловкостью поймал трубочку в бокале и начал пить как можно быстрее. Ему казалось, что за эти пару месяцев он и вовсе разучился общаться с людьми.

– Ну да. Не знаю. Я когда ещё была маленькая, когда училась в школе, мне часто попадались всякие подкасты и лекции, где обсуждался вопрос профориентации. И знаешь, ведь любая профессия под силу любому человеку, так ведь? Не под силу каждому разве что быть мастером в своём деле, стать совершенством. А освоить можно любую профессию. Так что я просто решила, что нужно посмотреть, что будет выгоднее. Понимаешь? А так как я не сторонница вот такого мировоззрения, где женщина живёт за счёт мужчины. Или того хуже, когда находит себе папика. Я решила обучиться тому, что меня обеспечит в случае, если я буду совершенно одна. Почему бы и нет? Мне мужчина всё-таки не для обеспечения, а для любви нужен.

Петя слушал её и даже вроде как внемлял её словам и мыслям. Но он куда больше был поглощён наблюдением. Хотел изучить не только внутренний мир, но и внешний. Возможно, виноват быстро и неграмотно употребляемый алкоголь.

Тем не менее, он неустанно разглядывал её фигуру и черты лица. Они казались ему сильно знакомыми. Даже близкими. Но и одновременно совершенно неизвестными и далёкими.

Это как с национальностями. Многие люди во похожи друг на друга. Этим они роднятся. И возможно что-то родным и близким показалось Пете в её чертах лица именно из-за этого.

Но куда важнее не то, как человек выглядит. Это всего лишь оболочка. Бездыханная кукла. По трупу тоже не скажешь, каков был его внутренний мир. Человек приобретает обличье, когда лицо наполняется особенностями личности. Маленькие детали, проявляющиеся в речи, мимике и жестах.

Алёна была такой маленькой, незаметной и скромной. Таким было первое впечатление о ней. И вот она с удовольствием рассказывает о себе, высказывает своё мнение. А её голос, движение губ, мимика: всё это было столь тихим, аккуратным и невыразительным, что становилось своего рода продолжением общего образа.

Зато она казалась цельной. От начала до конца. Она сформировала у Пети ощущение, что с первого впечатление до самых глубин её души она будет оставаться такой, какая есть, то есть настоящей. Сложно сказать, проявлением чего это является, – ментального здоровья или же малодушия. Но пока что Петя был убеждён только в том, как она хороша. И умом, и телом.

– Хм, интересный ход мыслей, – сказал Петя. – Похвально. Я заметил, что такого мнения всё чаще и чаще придерживаются современные девушки. Мне это только нравится. А ты где работаешь?

– Ох, на одном из оборонных предприятий. Я не думаю, что мне можно об этом говорить. Но знаешь, у нас не так много мест подобных. Так что, думаю, ты догадываешься.

– И что ты там делаешь? Ты прям с аппаратами какими-то работаешь?

– Нет, я устроилась просто проектировщиком. В общем, я просто сижу за компом и составляю чертежи.

– То есть ты весь день чертила?

– Ну можно и так сказать.

– Ладно, проехали. И как? Интересно?

– Ну-у-у, скажем так, мне нравится.

Дальше Алёна говорила много сложных умных слов. Она искренне и просто пыталась объяснить как устроена её работа. И без высокомерного заявления «Тебе не понять». Хотя, сказав это, она была бы абсолютно права. Ведь из всего того множества сказанных ею слов, Петя запомнил только одно: Алёна – инженер.

А ещё, что она женщина. И вроде как феминистка. Но не такая, какими их представляет большинство. Обезумевшие разноцветные трансгендерные подростки, не успевшие в жизни определиться ни в чём, не нашедшие ответы ни на один важный жизненный вопрос, но уже спешащие с заявлениями и навязыванием всем вокруг своих хрупких сомнительных убеждений. О нет. Она была той феминисткой, которая просто радуется социальному равенству.

Но всё же женщина. Несмотря на все свои взгляды, она радовалась, что на оборонном предприятии женщины трудятся на час меньше мужчин. Правда, радовалась она этому не из-за преимуществ одного пола над другим, иначе это было бы очевидное противоречие, а потому что таким образом ей удавалось миновать вечерние пробоки.

– Расскажи о себе, – сказала Алёна.

Петю словно ударило током. Он увидел в ней что-то знакомое. Точное отражение его самого. Человека, который боится стать скучным в рассуждениях о чём-то своём.

– Это же так интересно, – продолжила она. – Художник. Ты прям зарабатываешь на этом?

– А ты думаешь, можно представляться художником, не зарабатывая на этом?

– Ну есть же такие люди.

– Но не когда тебе за тридцать же. Это скорее удел подростков, живущих мечтами.

– А ты как, картины продаёшь?

– По-разному. Художник может продать свою картину. Музыкант может продать свой бит. Ну или тот и другой могут сделать что-то под заказ. Обычно так искусство монетизируется. Ну разве что, кроме писателей. Кажется, только им можно называться писателями, при этом не получая за это никакие деньги.

– Как это?

– Ну а что? Что может продать писатель? Писатель и текст неотделимы. В отличии от художника и его картины.

– Ну а что на счёт сценариев?

– Ну слушай. В таком случае он будет называться сценаристом. Всё-таки в титрах к фильмам и сериалам пишут «сценарист», а не писатель. Ну или если угодно драматург. Ну или если мы в целом о литературе, да? Поэт может продать стихи тому же певцу или музыканту. Но если мы про прозу, то текст можно продать в журнал. Но тогда ты уже журналист, получается. Как и эссеист может продать статью в журнал.

– А в чём проблема писателю вот так же?

– Писатель создаёт текст многогранный. Где философия, сюжет и его голос переплетаются как коса. А от срезанных волос, сплетённых в косу, нет никакого ни смысла, ни спроса. Текст – либо великая ценность на носителе либо ничто. В точности как в диснеевской истории про Рапунцель. Срежь волосы и они уже будут ничем.

– Так говоришь, будто ты писатель, а не художник.

– Знаешь, интересно, меня тут вот пока мы шли сюда, Даня упрекал, что я так много знаю о художниках прошлого. Часто говорю о них как пример себе. Но каждый раз противоречиво. Ведь все они разные, каждый жил своей судьбой.

– Так… И к чему ты это?

– Я хочу рассказать про Ван Гога тебе один интересный факт. Он всем известный великий художник, не успевший добиться известности при жизни должным образом. Говорят, что из него получился бы настолько же гениальный писатель, насколько он был и художником.

– А почему не стал?

– Просто не занимался этим.

– А почему тогда так решили?

– Он писал письма своему брату Тео, который был, ну скажем так, его агентом. К слову, эти письма в открытом доступе. И даже продаются как книга. Можешь прийти в любой книжный магазин и с большой вероятностью где-нибудь в отделе классики, причём, а не специализированной литературы, ты смогла бы найти эти письма. На столько вот оценивается ещё и литературный талант Ван Гога. Неудивительно. Изначально он хотел стать священником и достаточно поздно передумал. Всё-таки наибольшую часть своих великих произведений он написал после тридцати.

– То есть Ван Гог после тридцати решил сменить род деятельности и это определило то, что он сделал такой огромный вклад в истории искусства?

– Ну да.

– А такое не заставляет тебя задуматься?

– Заставляет. Но он то сменил вообще в целом. Если он был бы писателем, а потом решил бы стать художником, и наоборот, то вряд ли это было бы принципиальной сменой деятельности. Всё-таки мне кажется, это в каком-то смысле разные формы одного.

Тут подошли Наташа с Данилом и Алёна с Петей оставили разговор незавершённым. Ребята пришли не с пустыми руками. Еды они заказали всё-таки куда больше, чем было обсуждено.

Тогда Петя подумал, может быть, до танцев не дойдёт. Всё-таки основная цель вечера – знакомство. А под танцы оно идёт уже как-то не так. Набьют животы, напьются, разговорятся и всё пойдёт как по маслу. Но, увы, всё вышло иначе.

Да, было много выпивки, еды и разговоров. Но разговоры были совсем иные. Не тех, что ждал Петя. А которые обычно и случаются у людей в такой обстановке. Обо всём сразу и вместе с тем совершенно ни о чём. О самом важном, великом и значительном, но превращённом в совершенно самое ничтожное.

Началось с разговоров о работе. И естественно о начальстве.

– Вы бы только знали, насколько у меня непостоянный начальник, – говорила Наташа. – Даст мне задание, а затем подходит и спрашивает, зачем я это делаю. А когда я всё-таки закончу это задание, ну рано или поздно закончу же, он забудет о нём даже. Окажется, что это даже не так уж и нужно было. Не знаю, что у него в голове. Какие то мухи летают.

– Так все же начальники такие, нет? – спросил Данил.

– Так он будто бы специально придумывает что-нибудь, лишь бы работа шла. А потом ругается, почему мы ничего не успеваем. Поэтому то и забывает об этих спонтанных заданиях. А он ведь не может признать это!

– Что именно? – спросила Алёна.

– Что задание это было ненужным и на ходу придуманным. Поэтому когда я прихожу с результатами, он делает такое лицо, будто понимает что-то, но сидит и молчит, явно пытаясь разобраться и вспомнить, что это за бред вообще.

– Ага, – отвечала Алёна. – Но ты своего хотя бы видишь. Мой же пропадает либо в своём кабинете, либо вообще не появляется на рабочем месте. Вот уж не знаю, как ему это позволяют. Может, договорился на дистанционную работу? Но что-то мне подсказывает, что вряд ли он дома работает.

– Так это же хорошо, разве нет? – спросила Наташа.

– Почему?

– Ну он не следит за процессом работы. Ему важен результат. Он судит по нему. Это даёт тебе ощущение свободы в определённом смысле.

– Если бы это было так, я была бы счастлива. Приходил бы в начале смены, давал бы нам план и наставления, а в конце рабочего дня проверял бы нас. А так свобода превращается в хаос и бардак. А потом получаем мы, а не он. А у нас же ещё круговая порука, чтобы вы понимали. Либо всему отделу премию, либо всему отделу депремирование.

И тут вдруг, ни с того ни с сего, речь зашла об обратном, об отдыхе и об отпусках:

– О, слушай, Алёна! Ты же в Париж недавно съездила! – сказала Наташа.

– Реально?! – удивился Данил.

Алёну это немного смутило. Будто бы в наши дни добраться до Парижа стало каким-то таким событием, сродни приобретению автомобиля или одобрению ипотеки. Хотя в эквиваленте траты денег, конечно, это было очень похожим.

– Ну да, вот, съездила этой весной, – сказала Алёна.

– И что? Как там? – спросил Данил.

Алёна пожала плечами и сказала:

– Париж как Париж…

Петя перестал слушал на этом моменте. Не слушал, какие вопросы задавали Алёне. Какие ответы она давала. И резко задумался.

Ему показалось это всё странным. Казалось, Алёна не особо хотела говорить об этом. А Даня с Наташей навязывались дополнительными вопросами. Ну не могли же такие хорошие подруги не обсудить поездку в такое место? И не могла же Наташа не поделиться всем этим со своим любимым?