Читать книгу: «Закон бессмертных», страница 2

Глава 2

Люди вам скажут, что покинуть Нью-Ковингтон невозможно, что Внешняя Стена непроницаема, что никто не выберется из города, даже если захочет.

Люди ошибаются.

Периферия – это огромные бетонные джунгли, каньоны из битого стекла и ржавого железа, гигантские остовы зданий, поглощаемые плющом, ржавчиной и гнилью. Везде, кроме самого центра, где возвышаются, испуская темное сияние, вампирские башни, дома выглядят больными, пустыми и опасно близкими к обрушению. Ниже ломаной линии горизонта немноголюдный город все больше захватывает дикий наружный мир. Проржавевшие останки того, что раньше было машинами, рассеяны по улицам, гнилой металл покрывают растения. Деревья, корни, вьюнки пробиваются сквозь тротуары и даже крыши, крошат бетон и сталь – природа мало-помалу берет свое. Пару лет назад несколько небоскребов наконец поддались времени и энтропии и обрушились, подняв вихрь бетонной пыли и осколков, – погибли все, кому не повезло оказаться рядом. Это стало частью нашей жизни. Войди в любое здание, и услышишь у себя над головой треск и скрип – может, оно рухнет через несколько десятков лет, может, через секунду-другую.

Город разваливается. Все на Периферии это знают, но думать об этом нельзя. Какой смысл беспокоиться о том, чего не можешь изменить.

Я больше всего беспокоилась о том, как не нарваться на вампов, не попасться и добыть достаточно еды, чтобы протянуть еще один день.

Иногда – вот как сегодня – для этого приходилось прибегать к чрезвычайным мерам. Я собиралась совершить нечто чертовски рискованное и опасное, но быть Неотмеченным – это и значит рисковать, не так ли?

Периферия поделена на несколько частей, так называемых секторов, аккуратно отделенных друг от друга оградой, чтобы можно было контролировать продовольственные и людские потоки. Еще одно изобретение «для нашей защиты». Как ни назови, клетка есть клетка. Насколько мне известно, пять или шесть секторов широким полукругом обрамляют Внутренний город. Мы живем в секторе 4. Если бы у меня была татуировка, при сканировании она выдавала бы что-то вроде: «Эллисон Сикимото, житель номер 7229, сектор 4, Нью-Ковингтон. Собственность Государя Салазара». Технически Государь владеет всеми людьми в городе, но у его приближенных есть также свои гаремы и рабы – для крови. А периферийцы – Отмеченные периферийцы – являются «общественной собственностью». То есть любой вампир может делать с ними все что угодно.

Никого на Периферии, похоже, особо не волнуют их татуировки. Нейт, помощник в магазине Харли, вечно пытается убедить меня отметиться, утверждает, что наносить татуировку почти не больно, а сдавать кровь не так уж страшно, если привыкнуть. Он никак не может понять, почему я такая упрямая. Я говорила ему, что больше всего меня бесит не сканирование и не сдача крови.

Больше всего меня достает вся эта история с «собственностью». Я никому не собственность. Если я нужна поганым кровососам, пусть сначала меня поймают. А я уж постараюсь максимально усложнить им задачу.

Ограда между секторами нехитрая – из сетчатой проволоки с колючкой поверху. «Железный занавес» тянется на многие мили и особо не охраняется. Стражники стоят на воротах на входе в сектора, через которые въезжают и выезжают продуктовые грузовики, но больше их нигде нет. Вампам по большей части наплевать на то, что их скотина просачивается из сектора в сектор. Главные, самые страшные, смертоносные силы брошены на ночную охрану Внешней стены.

Надо признать, выглядит Внешняя стена внушительно. Тридцать футов в высоту, шесть футов в толщину – уродливое чудище из железа, стали и бетона высится над Периферией, окружая ее по периметру. Наружу ведут лишь одни ворота, двустворчатые, из прочного железа, запертые изнутри на тяжелые стальные засовы – чтобы сдвинуть их с места, требуется три человека. Ворота эти не в моем секторе, но однажды, добывая еду вдалеке от дома, я видела их открытыми. Через каждые пятьдесят ярдов на Стене установлены прожекторы, шарящие по земле, точно гигантские глаза. Под Стеной находится «зона поражения» – пустырь, усеянный кольцами колючей проволоки, рвами, ямами с кольями на дне и минами, всё ради одной цели – не подпускать к Стене бешеных.

Внешняя стена – предмет страха и ненависти всего Нью-Ковингтона, она напоминает, что мы здесь в ловушке, как овцы в загоне, но также она и предмет огромного почитания. На развалинах за пределами города не выжить никому, особенно после наступления темноты. Ходить по развалинам не любят даже вампы. Ночь за Стеной принадлежит бешеным. Никто в здравом уме не будет приближаться к Стене, а тех, кто попытается, либо пристрелит охрана, либо разорвет на куски в «зоне поражения».

Потому-то я и собиралась пойти низом.

* * *

Одной рукой держась за бетонную стену, стараясь огибать лужи и битое стекло, я пробиралась сквозь высоченные сорняки по канаве. Я давно тут не была, старая тропа совсем заросла. Я обогнула груду камней, не обращая внимания на рассыпанные у ее основания подозрительного вида кости, отсчитала двенадцать шагов, остановилась и опустилась в траву на колени.

Я раздвинула сорняки – осторожно, чтобы не смять их сильно. Не нужно, чтобы кто-нибудь узнал, чтó тут есть. Если пойдут слухи, если вампиры проведают, что из их города существует выход, они обыщут каждый квадратный дюйм Периферии, пока не найдут проход и не навесят на него замок крепкий, как пятерня домашнего, стискивающая ключ от продовольственного склада. Не то чтобы вампы ужасно опасались, как бы люди не выбрались из города – за Стеной не было ничего, кроме развалин, запустения и бешеных. Но то, что служит выходом, может послужить и входом, и раз в несколько лет какой-нибудь бешеный пробирался в город по идущим внизу туннелям. И начинались хаос, паника и смерть – пока бешеного не убивали, а проход не находили и не заделывали. Но этот проход не нашли до сих пор.

Сорняки расступились, обнажая втопленный в землю черный металлический диск. Он был адски тяжелый, но я припрятала поблизости арматурину, чтобы поддевать его. Крышка со стуком упала в траву, и я заглянула в глубокий узкий лаз. Ржавые металлические перекладины, вделанные в цемент, вели вниз, в темноту.

Я огляделась по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии посторонних глаз, а потом начала спускаться по лестнице. Мне всегда было тревожно оставлять вход в туннель открытым, но крышка была слишком тяжелой, чтобы я могла поднять ее изнутри. Впрочем, вход был хорошо запрятан в высоких травах, и за все те годы, что я выбиралась из города, еще никто его не нашел.

Но мешкать все равно не стоило.

Спрыгнув на бетонный пол, я осмотрелась, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Засунув руку в карман куртки, я нащупала два своих главных сокровища – зажигалку, до сих пор наполовину полную бензина, и карманный нож. Зажигалку я нашла во время своего прошлого путешествия по развалинам, а нож у меня был давно. Без этих сверхценных предметов я никуда не выходила.

Туннели под городом, как обычно, воняли. Старожилы, те, чье детство пришлось на времена до эпидемии, говорят, что когда-то все городские отходы не сливались из ведер в отхожие ямы, а текли по трубам под улицами. Если так и было, это однозначно объясняет запах. Примерно в футе от того места, где я стояла, лестница уходила в лениво текущую по туннелю черную жижу. Громадная крыса, почти с уличную кошку размером, прошмыгнула в сумраке, напомнив мне, зачем я здесь.

Бросив прощальный взгляд на дыру в небесах – там до сих пор было светло и солнечно, – я направилась в темноту.

* * *

Раньше люди думали, что бешеные рыскают под землей, в пещерах и заброшенных туннелях, спят там днем, а ночью выходят. Вообще-то и сейчас почти все так думают, но я ни разу не видела в туннеле бешеного. Даже спящего. Это, конечно, ничего не значит. Никто наверху никогда не видел человека-крота, но все слышали о больных, боящихся света людях, живущих под городом, готовых схватить тебя за ногу из ливневого стока, утащить к себе и сожрать. Я тоже никогда не видела человека-крота, но под городом сотни, может быть, тысячи туннелей, которые я никогда не обследовала и обследовать не собираюсь. Я спускаюсь в этот мрачный жуткий мир лишь затем, чтобы пробраться под Стеной и как можно скорее снова вынырнуть на свет.

К счастью, я знала этот отрезок туннеля, и он был не совсем темным. Солнце попадало в него сквозь ливневые стоки и решетки – цветные полоски в мире сплошной серости. Кое-где царила абсолютная тьма, и мне приходилось включать зажигалку, но место было знакомое, и я знала, где иду, так что было не страшно.

Наконец, едва не ползя на животе, чтобы протиснуться, я выбралась из огромной бетонной трубы, выходившей в заросшую сорняками канаву. Иногда есть плюсы в том, чтобы быть тощей как жердь. Выжав из одежды гадкую теплую воду, я поднялась и огляделась.

Над рядами обветшалых крыш, за голой пустошью зоны поражения можно было видеть, как высится во всем своем зловещем, смертоносном величии Внешняя стена. С этой стороны она почему-то всегда смотрится странно. Солнце зависло между башнями центра, отбрасывая блики от их зеркальных стен. У меня было еще добрых два часа на поиски еды, но следовало поторопиться.

За зоной поражения серо-зеленым ковром, ожидая меня в тающем вечернем свете, расстилались остатки бывших пригородов. Выпрыгнув из канавы, я углубилась в руины мертвой цивилизации.

Искать еду на развалинах – дело хитрое. Говорят, раньше люди ходили в большие магазины с длиннющими прилавками, полными еды, одежды и всевозможных вещей. Они были громадных размеров, и узнать их было легко по широченным парковкам. Но там сейчас делать нечего, потому что именно эти магазины обчистили в первую очередь, когда дела стали плохи. После эпидемии прошло почти шестьдесят лет, и там остались лишь ободранные стены да пустые полки. Та же история – с магазинами поменьше и заправками. Ничего не осталось. Я много часов угробила, обыскивая эти здания, и ни разу ничего не нашла, так что теперь не трачу на них время.

Но совсем другое дело – обычные дома, ряды гниющих обветшалых жилых строений вдоль разбитых улиц. Потому что в своих вылазках я узнала о человеческой расе кое-что интересное – мы любим делать запасы. Бережливость, паранойя, ожидание худшего – называйте как хотите, но в домах были неплохие шансы обнаружить еду, припрятанную в подвалах или в глубине шкафов. Надо было лишь до нее докопаться.

По скрипучим половицам я зашла не то в пятый, не то в шестой подающий надежды дом – двухэтажный, окруженный покосившимся проволочным забором и почти утонувший в плюще. Окна разбиты, крыльцо еле проглядывает из-под вьюнков и сорняков. Крыша и часть верхнего этажа обвалились, и сквозь гнилые балки пробивались блеклые лучи солнца. Густой воздух пропах плесенью, пылью и растениями, и дом, казалось, затаил дыхание, когда я вошла в него.

Сперва я обыскала кухню, обшарила шкафчики, открыла все ящики, даже проверила древний холодильник в углу. Ничего. Пара ржавых вилок, банка из-под консервов, разбитая кружка. Все это я уже видела. В одной спальне шкафы были пусты, комод перевернут, большое овальное зеркало разбито вдребезги. Сорванные с кровати простыни и одеяла валялись на полу, а на матрасе расплылось подозрительное темное пятно. Я не стала гадать, что тут произошло. О таком лучше не думать. Лучше пройти мимо.

В другой спальне таких следов разрушения не было, а в углу стояла укутанная паутиной старая детская кроватка. Я обошла ее, стараясь не заглядывать внутрь, и приблизилась к некогда белому стеллажу. На одной полке стояла разбитая лампа, но чуть ниже я заметила предмет знакомой формы – пыльный прямоугольник.

Я взяла его в руки, смахнула паутину, прочла заглавие – «Баю-баюшки, Луна» – и грустно улыбнулась. Не следует забывать – я пришла сюда не за книгами. Если я притащу это домой вместо еды, Лукас будет в бешенстве и мы, возможно, опять поругаемся.

Может, я слишком к нему строга. Он не то чтобы тупой, просто практичный. Больше заботится о том, как выживать, а не о том, как учиться чему-то, с его точки зрения, бесполезному. Но я не могу сдаться просто потому, что он упертый. Если бы удалось заставить его научиться читать, мы, вероятно, сумели бы учить других периферийцев, ребят вроде нас самих. И возможно – возможно, – этого хватило бы, чтобы начать… что-то. Не знаю что, но должно же быть что-то получше простого выживания.

Ощутив прилив решимости, я сунула книгу под мышку – и застыла на месте, услышав тихий стук. В доме был кто-то еще, кто-то пошевелился прямо за дверью спальни.

Со всей осторожностью я положила книгу на место, не потревожив пыль. Вернусь за ней позже, если переживу то, что случится сейчас.

Я сунула руку в карман, стиснула нож и медленно повернулась. Тени шевельнулись в блеклом свете, падающем из гостиной, и тихие цокающие шаги зазвучали прямо за дверью. Я вытащила нож и сделала шаг назад, прижалась спиной к стене и комоду, сердце бешено колотилось. Темный силуэт застыл в дверном проеме, раздалось медленное, тяжелое дыхание – я затаила дух.

В комнату вошла олениха.

Расслабилась я не сразу, но ком в горле и тяжесть в животе пропали. Дикие животные на развалинах – обычное дело, правда, я не понимала, что привлекло олениху к дому. Я расправила плечи, медленно выдохнула – олениха вздернула голову, уставилась в моем направлении так, словно плохо видела.

В желудке заурчало, и на секунду я представила, как бросаюсь к оленихе и вонзаю нож ей в горло. Мяса на Периферии считай нет. Крысы и мыши ценятся весьма высоко, и мне доводилось наблюдать омерзительные кровавые побоища из-за дохлого голубя. По улицам у нас бегают бездомные собаки и кошки, но они дикие и злые, и, если не хочешь заработать инфекцию от укуса, лучше их не трогать. Охранники к тому же имеют право стрелять в любого зверя, которого увидят в городе, – и так они обычно и поступают, так что любое мясо в жутком дефиците.

Целая оленья туша, разделанная и засушенная, могла бы кормить меня и мою команду месяц. Или можно обменять мясо на продуктовые талоны, одеяло, новую одежду – на что угодно. От одной мысли об этом в желудке у меня заурчало снова, и я перенесла вес тела на одну ногу, готовясь кинуться вперед. Едва я пошевелюсь, олениха, скорее всего, бросится из спальни, однако надо попытаться.

Но тут олениха посмотрела прямо на меня, и я увидела, что из глаз у нее тонкими струйками идет кровь и капает на пол. Я вся похолодела. Понятно, почему она меня не боялась. Понятно, почему пошла за мной сюда и теперь смотрела на меня холодным, неподвижным взглядом хищника. Ее покусал бешеный. И она обезумела.

Я тихо вдохнула, унимая сердцебиение, стараясь не паниковать. Дело плохо. Олениха заслоняла выход из спальни, я не могла пройти мимо нее, не рискуя подвергнуться нападению. Ее глаза еще не совсем побелели, олениха была на ранней стадии заболевания. Оставалось надеяться, что если я буду сохранять спокойствие, то смогу отсюда выбраться и меня не затопчут насмерть.

Олениха всхрапнула и мотнула головой. Из-за резкого движения она стукнулась о дверную раму. Еще один симптом болезни: зараженные животные могли казаться растерянными и дезориентированными, но в мгновение ока переключались в режим гиперагрессии. Стиснув покрепче нож, я двинулась в сторону разбитого окна.

Олениха подняла голову, завращала глазами и издала хриплый рык – я никогда не слышала от оленей таких звуков. Я увидела, как напрягаются ее мышцы для броска – и кинулась к окну.

Олениха устремилась в комнату, фыркая, выписывая копытами смертоносные дуги. Когда я бросилась от нее прочь, одно из копыт задело мое бедро, вскользь, но по ощущению – словно кувалдой ударили. Олениха врезалась в дальнюю стену, перевернув стеллаж, и я выпрыгнула в окно.

Продираясь сквозь сорняки, я побежала к полуразрушенному сараю в углу двора. Крыша провалилась, и вьюнки сплошняком покрыли гниющие стены, но двери еще стояли целыми. Я протиснулась внутрь и забилась в угол, тяжело дыша, прислушиваясь, нет ли погони.

Все было тихо. Когда сердце успокоилось, я глянула в щель между досками и смогла рассмотреть темный силуэт оленихи – она все еще была в спальне, растерянно шаталась туда-сюда, изредка в слепой ярости бросаясь на матрас или разбитый комод. Ну и славно. Я просто тихонечко посижу здесь, пока полоумное животное не успокоится и не уберется прочь. Хорошо бы это случилось до того, как сядет солнце. Скоро мне пора будет возвращаться в город.

Выбравшись из угла, я оглядела сарай – вдруг тут еще осталось что-то целое и полезное. Добра здесь, похоже, было немного: пара сломанных полок, кучка ржавых гвоздей, которые я немедленно сунула в карман, и странная приземистая машина с четырьмя колесами и длинной ручкой – судя по ее виду, ее нужно было толкать перед собой. Зачем – я не представляла.

Между половицами под странной машиной я заметила дыру, оттащила машину и увидела люк. Он был заперт на тяжелый замок – теперь тот проржавел так, что ключ не помог бы, но сами половицы расползались от гнили. Я легко поддела несколько из них, проделав лаз, и увидела складную лестницу, ведущую в темноту.

Стиснув покрепче нож, я полезла вниз.

В подвале было темно, но до заката оставался еще почти час, и сквозь дыру и щели между половицами просачивалось достаточно света. Я стояла в маленьком прохладном помещении с бетонным полом и стенами, с потолка свисала лампочка с цепочкой. Вдоль стен тянулись деревянные полки, а с полок подмигивали мне в тусклом свете десятки консервных банок. Мое сердце замерло.

Джекпот.

Я бросилась вперед, схватила ближайшую банку, от волнения сбив на пол еще три. На банке была выцветшая этикетка, но я не стала разбирать слова. Я вонзила нож в крышку и яростно набросилась на жестянку, принялась вскрывать ее дрожащими руками.

Изнутри поднялся сладкий, божественный аромат, и от проснувшегося голода заурчало в животе и закружилась голова. Еда! Настоящая еда! Отогнув крышку, я едва взглянула на содержимое банки – какие-то рыхлые фрукты в вязкой жидкости – и все его опрокинула себе в рот. Сладость потрясла меня – обволакивающе-густая, сочная, не похожая ни на что из того, что мне доводилось пробовать раньше. Фрукты и овощи на Периферии были делом почти неслыханным. Я опустошила банку чуть ли не в одно мгновение, почувствовала, как еда упала в пустой желудок, и схватила новую банку.

В ней оказались бобы в более прозрачной жидкости: их я тоже проглотила, выгребая красную массу пальцами. Я слопала еще банку вязких фруктов, банку кукурузы и маленькую баночку сосисок с мой палец длиной – и только тут ко мне вернулась способность думать.

Я наткнулась на тайник с сокровищами невероятных размеров. О таких загашниках ходят легенды, и вот я попала в одну из них. С полным желудком – редкое ощущение – я начала обследовать подвал.

Едва ли не целую стену занимали консервы, причем, судя по этикеткам, – самые разные. Большая часть этикеток выцвела или порвалась так, что ничего было не разобрать, но я все же сумела найти порядочно овощей, фруктов, бобов и супа. Были тут и банки со странной едой, о которой я никогда не слышала. «Спагетти», «равиоли» и прочие диковины. Рядом с банками лежали стопки каких-то квадратных предметов, завернутых в блестящую серебристую бумагу. Я понятия не имела, что это такое, но если это тоже еда – я не буду против.

На полках на стене напротив располагались десятки галлоновых бутылей с водой, несколько баллонов с пропаном, зеленая переносная плитка – я такую видела у Харли – и газовый фонарь. Тому, кто все это здесь устроил, явно не повезло – ничего из запасов ему в итоге не пригодилось.

Ну что ж, спасибо тебе, таинственный незнакомец. Ты значительно облегчил мою жизнь.

Мысли бежали вскачь – я рассматривала разные варианты. Можно сохранить это место в секрете, но зачем? Еды тут нашей банде хватит на несколько месяцев. Я окинула комнату взглядом, раздумывая, как все провернуть. Если я расскажу Лукасу об этом подвале, мы вчетвером – я, Лукас, Крыс и Шест – вернемся сюда и утащим всё одним махом. Опасно, но ради такого количества еды стоит пойти на риск.

Я медленно развернулась, жалея, что положить еду не во что. Умница Эллисон. Обычно я брала на развалины один из тех рюкзаков, что мы держим в шкафу в коридоре, – для того они нам, собственно, и нужны, – но сегодня мне не хотелось снова наткнуться на Крыса. Но что-то принести с собой все же нужно. Если я хочу убедить Лукаса совершить весьма опасную вылазку за пределы города, понадобятся доказательства.

Мой взгляд остановился на одной из верхних полок – там лежали туго набитые чем-то мусорные мешки. Внутри могли оказаться одеяла, одежда или еще какие-нибудь полезные вещи, но прямо сейчас меня больше волновала еда.

– Это подойдет, – пробормотала я и направилась к полкам. Ни лестницы, ни ящика, ничего, на что можно встать, у меня не было – придется лезть. Я поставила ногу между банками и подтянулась.

Доска мерзко заскрипела под моим весом, но выдержала. Хватаясь за шершавое дерево, я подтянулась еще на фут, потом еще и наконец смогла достать рукой до верхней полки и нащупать мешок. Зажав двумя пальцами шелушащийся пластик, я потянула его на себя.

Доска внезапно застонала, и я моргнуть не успела, как весь стеллаж накренился вперед. В панике я попыталась уберечься, но десятки банок полетели в меня, и я разжала руки. Я ударилась о бетонный пол, вокруг гремели и звенели жестянки, на долю секунды мое поле зрения заполнили полки, а потом наступила темнота.