Читать книгу: «История Греции. Том 9», страница 6

Между тем отряд из двух тысяч человек, двигаясь по окольной дороге, ночью достиг возвышенной позиции (хотя выше была еще более господствующая), занятой кардухами, внезапно атаковал и рассеял их, проведя ночь у их костров. На рассвете, под прикрытием тумана, они тихо подобрались к позиции других кардухов перед основным греческим войском. Подойдя близко, они внезапно затрубили, громко закричали и начали атаку, которая оказалась полностью успешной. Защитники, застигнутые врасплох, [p. 98] бежали, почти не сопротивляясь и почти не понеся потерь благодаря своей подвижности и знанию местности. Тем временем Хирисоф и основные силы греков, услышав заранее условленный сигнал трубы, бросились вперед и штурмовали высоту перед ними: одни – по обычной тропе, другие – карабкаясь как могли и помогая друг другу подняться с помощью копий. Таким образом, два греческих отряда соединились на вершине, и путь для дальнейшего продвижения был открыт.

Однако Ксенофонт с арьергардом двигался по окольной дороге, выбранной двумя тысячами, как наиболее проходимой для вьючных животных, которых он разместил в центре своего отряда. Вся колонна растянулась на большое расстояние из-за узости дороги. За это время рассеянные кардухи успели собраться и вновь заняли две-три высокие вершины, господствующие над дорогой, – их необходимо было отбить. Войска Ксенофонта последовательно штурмовали эти три позиции; кардухи не решались вступать в ближний бой, но эффективно использовали метательное оружие. На самой дальней из трех вершин был оставлен греческий отряд, пока весь обоз не прошел мимо. Однако кардухи внезапной и хорошо рассчитанной атакой сумели застать этот отряд врасплох, убили двоих из трех командиров и нескольких солдат, а остальных заставили прыгать со скал, чтобы присоединиться к своим на дороге. Воодушевленные успехом, нападающие стали теснее подбираться к движущейся колонне, заняв скалу напротив той высокой вершины, где находился Ксенофонт. Поскольку расстояние позволяло переговариваться, он попытался начать переговоры, чтобы забрать тела погибших. Кардухи сначала согласились, при условии что их деревни не будут сожжены, но, чувствуя, что их численность растет, снова перешли в наступление. Когда Ксенофонт с войском начал спуск с последней вершины, они толпами устремились занять ее, снова начав скатывать камни и обстреливать греков. Здесь сам Ксенофонт оказался в опасности, так как его щитоносец покинул его, но его спас аркадский гоплит по имени Еврилох, который подбежал и прикрыл его своим щитом, защищая обоих при отступлении. [168]

[p. 99]

После столь тяжёлого и опасного перехода арьергард наконец оказался в безопасности среди своих товарищей в деревнях с хорошо stocked домами и обилием зерна и вина. Однако Ксенофонт и Хирисоф так стремились получить тела погибших для погребения, что согласились отдать проводника в обмен на них и продолжить путь без него – серьёзная жертва в незнакомой стране, свидетельствующая об их глубокой заботе о погребении. [169]

Ещё три дня они пробивались через узкие и скалистые тропы кардухских гор, постоянно атакуемые этими грозными лучниками и пращниками. На каждом трудном участке им приходилось выбивать противника, и хотя их критские лучники уступали вражеским, они всё же оказались крайне полезны. Семь дней марша через эту страну, населённую свободными и воинственными жителями, стали днями величайшей усталости, страданий и опасности – куда более тяжёлыми, чем всё, что они испытали от Тиссаферна и персов. Они были невероятно рады снова увидеть равнину и оказаться у реки Кентрит, отделявшей эти горы от холмов и равнин Армении, наслаждаясь удобными квартирами в деревнях и вспоминая прошлые невзгоды. [170]

Страх перед кардухскими набегами был так велик, что армянский берег Кентрита на протяжении пятнадцати миль был безлюден и лишён деревень. [171] Однако, узнав о приближении греков, Тирибаз, сатрап Армении, выстроил вдоль реки кавалерию и пехоту, чтобы помешать переправе. Если бы Тиссаферн принял такие же меры у Большого Заба в момент своего вероломного захвата Клеарха и его товарищей, греки вряд ли достигли бы северного берега. [p. 100] Несмотря на препятствия, греки всё же попытались перейти Кентрит, увидев на другом берегу наезженную дорогу. Однако река была шириной двести футов (вдвое уже Заба), глубиной выше груди, очень быстрой и с дном, усыпанным скользкими камнями. Они не могли удерживать щиты в правильном положении из-за течения, а если поднимали их над головой, оставались беззащитными перед стрелами сатрапских войск. После нескольких попыток переправа оказалась невозможной, и им пришлось вернуться на левый берег. К их ужасу, на холмах позади них стали собираться кардухи, так что их положение в течение этого дня и ночи казалось почти безнадёжным.

Ночью Ксенофонту приснился сон – первый, о котором он упоминает со времён той ужасной ночи после пленения стратегов, – и на этот раз с явно благоприятным предзнаменованием. Ему снилось, что он был в цепях, но внезапно они сами спали с него. Уверовав в это, на рассвете он сказал Хирисофу, что надеется на спасение, и когда стратеги принесли жертву, знамения оказались благоприятными. Пока войско завтракало, двое молодых греков прибежали к Ксенофонту с радостной вестью: они случайно нашли другую переправу в полумиле вверх по реке, где вода не доходила даже до пояса, а скалы на правом берегу подходили так близко, что вражеская конница не могла помешать. Обрадованный Ксенофонт, вскочив от трапезы, сразу же возлил возлияния богам, пославшим ему сон и неожиданно открывшим брод – два знамения, которые он приписал одним и тем же богам. [172]

Вскоре они двинулись в обычном порядке: Хирисоф вёл авангард, Ксенофонт – арьергард, вдоль реки к новому броду, в то время как враг шёл параллельно на противоположном берегу. Дойдя до брода, они остановились, сложили оружие, и Хирисоф, возложив на голову венок, снял его и снова взялся за оружие, приказав остальным последовать его примеру. [173] Затем каждый лох (сотня) выстроился в колонну, а Хирисоф встал в центре. Тем временем прорицатели приносили жертву реке. Как только знамения были объявлены благоприятными, все воины запели пеан, а женщины подхватили их возгласы. Хирисоф во главе войска вошёл в реку и начал переправу, а Ксенофонт с частью арьергарда сделал вид, что возвращается к исходному броду, будто собираясь атаковать там. Это отвлекло внимание вражеской конницы, которая, опасаясь атаки с двух сторон, поскакала защищать переправу в другом месте и не оказала серьёзного сопротивления Хирисофу.

Как только тот достиг другого берега и построил своих, он двинулся на армянскую пехоту, стоявшую на возвышенности, но та, оставленная конницей, разбежалась, не дожидаясь атаки. Горстка греческой конницы при отряде Хирисофа преследовала их и захватила ценные трофеи. [174] [p. 102]

Как только Ксенофонт увидел, что его товарищ успешно закрепился на противоположном берегу, он вернулся со своим отрядом к переправе, через которую все еще переправлялись обоз и слуги, и начал принимать меры предосторожности против кардухов на своем берегу, которые собирались в тылу. Ему было трудно удержать арьергард в строю, так как многие, вопреки приказам, покидали ряды, чтобы позаботиться о своих возлюбленных или обозе во время переправы через воду. [175] Пельтасты и лучники, перешедшие с Хирисофом, но которые теперь ему больше не были нужны, получили приказ занять позиции на обоих флангах переправляющейся армии и немного войти в воду, демонстрируя готовность вернуться обратно. Когда с Ксенофонтом остался лишь ослабленный арьергард, а остальные уже переправились, кардухи бросились на него, начав стрелять и метать камни из пращи. Но внезапно греческие гоплиты с боевым кличем пошли в атаку, и кардухи обратились в бегство, не имея оружия для ближнего боя на равнине. Когда же раздался звук трубы, они побежали еще быстрее, так как это был сигнал, заранее отданный Ксенофонтом, для греков прекратить преследование, повернуть назад и как можно скорее переправиться через реку. Благодаря этому искусному маневру вся армия переправилась к полудню, почти без потерь. [176]

Теперь они оказались в Армении – стране с ровной, холмистой поверхностью, но расположенной очень высоко над уровнем моря и чрезвычайно холодной в то время года, когда они вошли в нее, – в декабре. Хотя полоса земли, граничащая с Кардухией, не давала никаких припасов, один долгий марш привел их в деревню, изобилующую провизией, где также находилась резиденция сатрапа Тирибаза. После этого, совершив еще два перехода, они достигли реки Телебоас, на берегах которой было множество деревень. Здесь сам Тирибаз появился с отрядом конницы и через переводчика попросил переговоров с командующими. На совещании было согласовано, что греки смогут беспрепятственно пройти через его территорию, беря необходимые припасы, но не будут жечь или разорять деревни. Они продвигались вперед три дня, что составляло около пятнадцати парасангов, [p. 103] или три полных дневных перехода, без каких-либо враждебных действий со стороны сатрапа, хотя тот держался на расстоянии менее двух миль от них. Затем они оказались среди нескольких деревень, где находились царские или сатрапские резиденции, с изобилием хлеба, мяса, вина и всевозможных овощей. Здесь, во время ночевки, их застал такой сильный снегопад, что на следующий день командующие разместили войска по отдельным деревням. Враги не появлялись, а снег, казалось, исключал возможность внезапного нападения. Однако ночью разведчики доложили, что видны многочисленные огни и следы передвижения войск вокруг, так что командующие сочли благоразумным принять меры предосторожности и снова собрали армию в один лагерь. Здесь ночью их засыпало вторым, еще более сильным снегопадом, который покрыл спящих людей и их оружие и окоченел скот. Однако люди под снегом оставались в тепле и не хотели вставать, пока сам Ксенофонт не подал пример, поднявшись и занявшись рубкой дров и разведением костра без оружия. [177] Другие последовали его примеру, и большое облегчение принесло им растирание свиным салом, миндальным или кунжутным маслом, либо скипидаром. Отправив ловкого разведчика по имени Демократ, который захватил местного жителя, они узнали, что Тирибаз планирует перехватить их на высокогорном перевале, лежащем дальше на их пути. Немедленно выступив, они за два дня форсированного марша, по пути захватив лагерь Тирибаза, благополучно преодолели трудный перевал. Еще три дня марша привели их к реке Евфрат, [178] – то есть к его восточному рукаву, ныне называемому Мурад. Они нашли брод и переправились, причем вода не поднималась выше пупа, и им сообщили, что истоки реки находятся недалеко. [p. 104]

Следующие четыре дня марша на другом берегу Евфрата были крайне изнурительными и тяжелыми: они шли по равнине, покрытой глубоким снегом (местами до шести футов), временами против северного ветра, такого пронизывающе-ледяного, что в конце концов один из прорицателей настоял на необходимости принести жертвы Борею. После этого (как говорит Ксенофонт [179]) сила ветра заметно ослабла, что было очевидно для всех. Многие рабы и вьючные животные, а также несколько солдат погибли; у некоторых обморожены ноги, другие ослепли от снега, третьи были истощены голодом. Несколько несчастных пришлось оставить, другие падали, чтобы умереть, у теплого источника, растопившего снег вокруг, от крайней усталости и отчаяния, хотя враг был близко в тылу. Ксенофонт, командовавший арьергардом, тщетно умолял, уговаривал и угрожал, пытаясь заставить их двигаться дальше. Страдальцы, несчастные и обессиленные, лишь просили, чтобы их сразу убили. Армия была настолько деморализована, что упоминается случай, когда солдата, приказавшего нести раненого товарища, ослушались и чуть не закопали живьем. [180] Ксенофонт предпринял вылазку с громкими криками и стуком копий о щиты, в которой даже измученные люди присоединились, – против преследующего врага. Ему удалось напугать их и заставить укрыться в ближайшем лесу. Затем он оставил страдальцев лежать, пообещав, что на следующий день за ними придут, и двинулся вперед, видя по пути солдат, лежащих в снегу без всякой охраны. Он и его арьергард, как и остальные, были вынуждены провести ночь без еды и огня, расставив дозоры как могли. Тем временем Хирисоф с авангардом неожиданно достиг деревни, где застал женщин, [p. 105] набирающих воду из источника за стеной, а старейшину – в своем доме. Этот отряд получил отдых и пищу, а на рассвете часть солдат была отправлена на поиски арьергарда. Ксенофонт с радостью увидел их и велел отнести изможденных солдат, оставшихся позади, в ближайшую деревню. [181]

Теперь отдых был крайне необходим после недавних страданий. Поблизости было несколько деревень, и командующие, решив, что разделение армии больше не опасно, распределили отряды между ними по жребию. Поликрат, афинянин, один из капитанов в отряде Ксенофонта, попросил разрешения немедленно занять назначенную ему деревню, пока жители не сбежали. Соответственно, быстро пробежав с несколькими самыми быстрыми солдатами, он так внезапно напал на деревню, что захватил старейшину с его недавно вышедшей замуж дочерью и несколькими молодыми лошадьми, предназначенными в качестве дани царю. Эта деревня, как и остальные, состояла из домов, вырытых в земле (как армянские деревни и сегодня), просторных внутри, но с узким входом, как колодец, спускаться в который приходилось по лестнице. Для скота был сделан отдельный вход. Все дома были хорошо снабжены скотом, зимовавшим на сене, а также пшеницей, ячменем, овощами и ячменным вином или пивом в бочках, с зернами на поверхности. Рядом лежали тростниковые или соломенные трубочки без сучков, через которые они втягивали жидкость. [182] Ксенофонт сделал все возможное, чтобы расположить к себе старейшину (говорившего по-персидски, с которым он общался через греко-персидского переводчика армии), [p. 106] пообещав, что ни один из его родственников не пострадает, и он будет щедро вознагражден, если проведет армию безопасно через страну к халибам, которых он описал как соседей. Такое обращение покорило старейшину, он пообещал помощь и даже показал грекам подземные погреба с вином. Хотя Ксенофонт держал его под присмотром, а его юного сына оставил заложником у Эпистена, он продолжал относиться к нему с подчеркнутым вниманием и добротой. Уставшие солдаты провели в этих удобных кварталах семь дней, отдыхая и набираясь сил. Их обслуживали местные юноши, с которыми они общались знаками. Необычайное счастье, которое все они испытывали после недавних страданий, ярко описано Ксенофонтом; здесь он оставил свою измученную лошадь и взял молодых лошадей для себя и других офицеров. [183]

После недели отдыха армия возобновила марш через снега. Старейшина, чей дом они по возможности пополнили припасами, сопровождал Хирисофа в авангарде как проводник, но не был закован в цепи или под стражей; его сын оставался заложником у Эпистена, а остальные родственники были оставлены в покое. После трех дней марша, в течение которых они не встретили ни одной деревни, Хирисоф начал подозревать его в обмане и даже вышел из себя, несмотря на заверения старейшины, что в этой местности нет деревень, и ударил его, не удосужившись после этого заковать. На следующую ночь старейшина сбежал, к большому неудовольствию Ксенофонта, который резко упрекнул Хирисофа сначала за грубость, а затем за небрежность. Это был единственный случай разногласий между ними (по словам Ксенофонта) за весь поход, что весьма похвально для обоих, учитывая бесчисленные трудности, с которыми им пришлось столкнуться. Эпистен сохранил жизнь юному сыну старейшины, отвез его домой и сильно привязался к нему. [184]

Оставшись без проводника, они могли лишь идти вверх по течению реки; и так, от деревень, которые так ободрили и восстановили их силы, они семь дней шли по снегу вдоль реки Фасис; река, не идентифицируемая точно, но определенно не та, что известна греческим географам под этим именем; ее ширина составляла сто футов. [185] Еще два дня марша привели их от этой реки к подножию горной цепи, близ перевала, занятого вооруженным отрядом халибов, таохов и фасианов.

Увидев врага на высоте, Хирисоф остановился, пока не подошла вся армия, чтобы командующие могли посоветоваться. Здесь Клеандр предложил немедленно штурмовать перевал, дав солдатам лишь небольшой отдых. Но Ксенофонт предложил избежать потерь и отвлечь врага ложной атакой, пока отряд скрытно, ночью, не поднимется на гору в другом месте и не обойдет позицию. «Впрочем, – продолжал он, обращаясь к Хирисофу, – красть марш у врага – это больше ваше ремесло, чем мое. Я слышал, что вы, полноправные граждане Спарты, с детства обучаетесь воровству, [186] и это считается не позорным, а почетным, если кража не запрещена законом. И чтобы вы крали наиболее искусно и скрытно, вас бьют, если вас поймают. Теперь у вас отличная возможность показать свою подготовку. Только смотрите, чтобы нас не поймали на краже занятия этой горы; иначе нас здорово побьют».

«Что до этого, – ответил Хирисоф, – то вы, афиняне, тоже, как я слышал, большие мастера воровать государственные деньги, и это несмотря на огромный риск для вора; более того, самые могущественные люди воруют больше всех – по крайней мере, если именно они получают высокие должности. Так что сейчас время и вам показать свою подготовку, как и мне». [187]

Здесь мы видим перебранку между двумя греческими военачальниками, что является небезынтересной деталью в истории этого похода. Замечание Хирисофа особенно ярко иллюстрирует то, что я отмечал в предыдущей главе как характерное и для Спарты, и для Афин [188] – склонность брать взятки, столь распространённую среди лиц, облечённых властью, и готовность афинских чиновников к подобным злоупотреблениям, несмотря на серьёзный риск наказания.

Возможность наказания исходила исключительно от обвинительных речей так называемых демагогов и от народного суда, к которому они обращались. Совместное действие этих факторов значительно уменьшало зло, но не могло полностью его искоренить. Однако, судя по распространённым описаниям Афин, нас уверяют, что главным общественным бедствием была чрезмерная свобода обвинений и обилие судебных процессов.

Конечно, Хирисоф придерживался иного мнения, и любое непредвзятое изучение свидетельств подтвердит это. Если казнокрадство чиновников было столь вопиющим, несмотря на серьёзные риски, что же произошло бы, если бы дверь для обвиняющих демагогов оказалась закрыта, а многочисленные народные судьи были бы заменены несколькими избранными судьями из того же круга, что и сами чиновники?

Усиливая свою позицию, Ксенофонт сообщил своим коллегам, что только что захватил нескольких проводников, устроив засаду на местных мародёров, тревоживших тыл армии. Эти проводники рассказали ему, что гора не была неприступной – по ней паслись козы и быки. Он также предложил лично возглавить отряд, который должен был совершить обходной манёвр. Однако Хирисоф отклонил это предложение, и тогда несколько лучших капитанов – Аристоним, Аристей и Никомах – вызвались добровольцами и были приняты.

После того как солдаты отдохнули, стратеги двинулись с основными силами к подножию перевала [с. 109] и там расположились на ночь, демонстрируя намерение штурмовать его на следующий день. Но как только стемнело, Аристоним со своим отрядом выступил и, поднявшись на гору с другой стороны, без сопротивления занял высоту на фланге противника. Враги, однако, скоро заметили их и выслали отряд для прикрытия этого направления.

На рассвете два отряда сошлись в схватке на высотах, где греки одержали полную победу, в то время как Хирисоф атаковал основные силы противника через перевал. Лёгкие войска греков, воодушевлённые успехом товарищей, бросились вперёд быстрее, чем гоплиты могли за ними последовать. Но враги были настолько деморализованы, увидев себя обойдёнными, что бежали, почти не оказывая сопротивления. Хотя погибло лишь несколько человек, многие побросали свои лёгкие плетёные или деревянные щиты, которые стали добычей победителей [189].

Став хозяевами перевала, греки спустились на равнину по другую сторону, где обнаружили несколько деревень, богатых провизией и удобствами – первые на земле таохов. Вероятно, они задержались здесь на несколько дней, поскольку за последние девять дней марша, с тех пор как они покинули армянские деревни (где провели неделю, восстанавливая силы), им не встречалось ни одного селения для отдыха или пополнения запасов.

Эта задержка дала таохам время увести свои семьи и припасы в неприступные укрепления, так что в течение пяти дней марша через их территорию греки не смогли найти никаких запасов. Их провизия полностью закончилась, когда они подошли к одному из таких укреплений – скале, на которой укрылись семьи и скот таохов. Несмотря на отсутствие домов или укреплений, скала была почти окружена рекой, оставляя лишь один узкий подъём, который защитники сделали недоступным, скатывая сверху огромные камни.

Благодаря искусному сочетанию храбрости и хитрости, в котором особенно отличились некоторые капитаны, греки преодолели это препятствие и взяли высоту. Последовавшая сцена была ужасающей: женщины таохов хватали своих детей, бросали их в пропасть, а затем сами прыгали вниз головой, за ними следовали мужчины. Почти все погибли, лишь немногие уцелели и были взяты в плен.

Один аркадский капитан по имени Эней, увидев хорошо одетого мужчину, готовившегося последовать за остальными, схватил его, чтобы предотвратить самоубийство. Но тот в ответ крепко ухватился за него, потащил к краю скалы и прыгнул вниз, погубив их обоих. Хотя пленных почти не взяли, греки захватили множество быков, ослов и овец, что полностью удовлетворило их нужды [190].

Затем они вступили на землю халибов, переход через которую занял семь дней. Это были самые храбрые воины, которых они встречали в Азии. Их вооружение составляло копьё длиной в пятнадцать локтей с одним остриём, шлем, поножи, стёганый панцирь с поясом-юбкой, а также короткий меч, которым они отрубали головы убитым врагам, демонстрируя их оставшимся противникам под победные песни и пляски. Щитов они не носили – возможно, из-за того, что чрезмерная длина копья требовала использования обеих рук. Тем не менее, они не избегали столкновений с греками в открытом бою.

Поскольку халибы унесли все припасы в горные крепости, греки не могли найти продовольствия и питались весь этот срок скотом, захваченным у таохов. После семи дней марша и боёв (халибы постоянно атаковали их арьергард) они достигли реки Гарпас (шириной в четыреста футов), где перешли на территорию скифинов.

Кажется, земля халибов была гористой, тогда как у скифинов она оказалась равнинной, с деревнями, где греки пробыли три дня, отдыхая и пополняя запасы [191].

Ещё четыре дня марша – и они увидели нечто, чего не встречали со времён Описа и Ситтаки на Тигре в Вавилонии: большой и процветающий город Гимниас, предвестник близости моря, торговли и цивилизации. Правитель этого города дружелюбно принял их и предоставил проводника, который обещал за пять дней довести их до холма, откуда они увидят море.

Это был не самый короткий путь к морю, так как правитель Гимниаса хотел провести их через земли своих враждебных соседей. Когда греки достигли этой территории, проводник предложил им разграбить и сжечь её. Однако обещание было выполнено, и на пятый день, по-видимому, всё ещё двигаясь по земле скифинов, они достигли вершины горы Техэ, откуда открывался вид на Понт Эвксинский [192].

Воодушевлённые крики солдат авангарда свидетельствовали о глубоком впечатлении, которое произвело на них это долгожданное зрелище, казавшееся залогом их спасения и возвращения домой. Для Ксенофонта и арьергарда, занятых отражением атак местных жителей, мстивших за разорение своих земель, эти крики оставались непонятными. Сначала они предположили, что враги атаковали и с фронта, и что авангард вступил в бой.

Но с каждой минутой крики становились громче, по мере того как новые воины достигали вершины и выражали свои чувства. Ксенофонт, встревоженный, поскакал вперёд со своим небольшим отрядом кавалерии, чтобы выяснить причину. Приблизившись, он ясно услышал ликующие возгласы: «Талатта! Талатта!» (Море! Море!) – и видел, как солдаты поздравляют друг друга в экстазе.

Основные силы, арьергард, обозники, гнавшие перед собой лошадей и скот – все пришли в волнение и, запыхавшись, устремились к вершине. Вся армия, офицеры и солдаты, собралась здесь, выражая радость слезами, объятиями и восторженными возгласами. По собственной инициативе они сложили груду камней, чтобы отметить это место памятным трофеем, украсив её скромными дарами – палками, шкурами и несколькими плетёными щитами, недавно отнятыми у местных жителей.

Проводнику, выполнившему своё обещание и приведшему их к морю за пять дней, они выразили безграничную благодарность: подарили ему лошадь, серебряную чашу, персидский костюм и десять дариков деньгами, а также несколько солдатских колец, которые он особенно просил. Нагруженный дарами, он покинул их, предварительно указав деревню, где они могли разместиться, а также дорогу через землю макронов [193].

Когда они достигли реки, разделявшей земли макронов и скифинов, то увидели первых, собравшихся на противоположном берегу в боевом порядке, чтобы помешать переправе. Поскольку река была небродовой, греки срубили несколько деревьев, чтобы соорудить переправу.

Пока макроны перекликались и подбадривали друг друга, один пельтаст из греческого войска подошёл к Ксенофонту, заявив, что понимает их язык и считает эту землю своей родиной. В детстве он был продан в рабство в Афины, затем бежал (вероятно, во время Пелопоннесской войны – к гарнизону Декелеи) и позднее поступил на военную службу.

Благодаря этой счастливой случайности стратеги смогли вступить в переговоры с макронами, заверив их, что армия не причинит им вреда и лишь желает свободного прохода и возможности купить провизию. Макроны, услышав заверения на родном языке от земляка, обменялись с греками клятвами дружбы, помогли переправиться через реку и обеспечили им лучший рынок, какой могли, в течение трёх дней марша по их территории [194].

Наконец, армия достигла границ колхов, которые встретили их враждебно, заняв вершину значительной горы на своей границе. Здесь Ксенофонт, построив солдат для атаки (каждая лоха – сотня – шла в колонне по одному, вместо традиционной фаланги), обратился к ним с кратким напутствием:

– Господа, эти враги перед нами – последнее препятствие, отделяющее нас от цели нашего долгого пути. Мы должны съесть их сырыми, если понадобится!

Восемьдесят таких грозных колонн гоплитов начали подъём на гору; пельтасты и лучники были частично распределены среди них, частично размещены на флангах. Хирисоф и Ксенофонт, командовавшие на разных флангах, растянули пельтастов так, чтобы охватить колхов с флангов. Те, в свою очередь, ослабили центр, чтобы усилить крылья.

В результате аркадские пельтасты и гоплиты в центре греческого войска легко прорвали и рассеяли центр противника. Вскоре все колхи обратились в бегство, оставив грекам свой лагерь, а также несколько хорошо снабжённых деревень в тылу. В этих деревнях армия оставалась несколько дней, восстанавливая силы.

Именно здесь они попробовали вкусный, но вредный мёд, которым славится этот регион, не подозревая о его особенностях. Те, кто съел его немного, вели себя как сильно опьянённые вином; те же, кто съел много, страдали от сильнейшей рвоты и диареи, валяясь в бреду. От этой болезни одни оправились на следующий день, другие – через два-три дня. Похоже, никто не погиб [195].

Еще два дня марша привели их к морю, в греческий приморский город Трапезунт или Трапезунд, основанный жителями Синопы на побережье Колхиды. Здесь трапезунтцы встретили их с добротой и гостеприимством, прислав в подарок быков, ячменной муки и вина. Разместившись в колхидских деревнях неподалеку от города, они впервые после ухода из Тарса наслаждались безопасным и безмятежным отдыхом в течение тридцати дней, что позволило им хотя бы отчасти оправиться от перенесенных тягот. Пока трапезунтцы привозили в лагерь продукты на продажу, греки добывали средства для их покупки, совершая грабительские набеги на колхидцев в горах. Те колхидцы, которые жили у подножия гор и на равнине, находились в состоянии полузависимости от Трапезунта, поэтому трапезунтцы выступили посредниками в их пользу и убедили [с. 114] греков оставить их в покое при условии уплаты дани быками.

Эти быки позволили грекам исполнить обет, данный по предложению Ксенофонта Зевсу Спасителю в тот момент ужаса и отчаяния, который наступил сразу после избиения их военачальников Тиссаферном. Зевсу Спасителю, Гераклу-Проводнику и другим богам они принесли обильную жертву в своем горном лагере, нависающем над морем; после последовавшего празднества шкуры жертвенных животных были вручены в качестве наград участникам состязаний в беге, борьбе, кулачном бою и панкратии. Надзор за этими соревнованиями, полностью соответствовавшими греческим обычаям и вызвавшими огромный интерес у войска, был поручен спартанцу по имени Драконтий – человеку, чья судьба напоминала судьбу Патрокла и других гомеровских героев, ибо он был изгнан в детстве, случайно убив другого мальчика коротким мечом.

Впрочем, были допущены и некоторые отступления от греческих традиций. Состязания проходили на крутом и каменистом склоне над морем, а не на ровной равнине, и многочисленные тяжелые падения участников добавляли зрелищности. Пленным негреческим мальчикам разрешили участвовать в беге, так как иначе не удалось бы собрать достаточное число юных бегунов. Наконец, оживление сцены, как и азарт соревнующихся, значительно усиливалось присутствием множества их возлюбленных. [196] [с. 115]

Приложение к главе LXX. О ГЕОГРАФИИ ОТСТУПЛЕНИЯ ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ОНИ ПОКИНУЛИ ТИГР И ВОШЛИ В КАРДУХСКИЕ ГОРЫ.

Было бы несправедливо по отношению к этому отважному и многострадальному отряду не предоставить читателю подробного описания всего их грандиозного марша. До момента, когда греки вступили в Кардухию, путь их отступления может быть обозначен на основании данных, которые, хотя и не идентифицируют конкретные места стоянок или локации, дают уверенность в том, что в целом мы не слишком ошибаемся. Однако после этого момента свидетельства постепенно исчезают, и у нас не остается ничего, кроме знания конечной точки, общего направления и нескольких отрицательных условий.