Общество контроля. Как сохранить конфиденциальность в эпоху тотальной слежки

Нам нужно задуматься над тем, что означает конфиденциальность во времена постоянной слежки. Над тем, что есть разумное ожидание конфиденциальности, особенно в общественных местах. Например, вы вряд ли будете возражать против того, чтобы вас случайно сняла камера видеонаблюдения, которую магазин направил на входную дверь, когда вы быстро проходили мимо по дороге на работу. А если эта камера вдруг направится именно на вас, а после нее – следующая, и та, что через улицу, и те, что в следующем квартале? Каждая будет делать то же самое, что и первая: фиксировать ваше изображение, пока вы находитесь в общественном месте. Но, в отличие от одиночной случайной камеры, теперь мы видим другой масштаб и другую цель, а это уже вызывает возражения.

Наконец, подумайте, как любая новая форма технологии ставит под угрозу равенство и справедливость или, наоборот, способствует им.

Начните с алгоритмов прогностической работы полиции, которые предсказывают, где могут быть совершены преступления, и инструментов досудебной оценки риска, которые определяют, будет ли человек освобожден или задержан до суда. Ожидается, что эти алгоритмы могут, кроме прочего, устранять или хотя бы уменьшать системную предвзятость. Например, многоопытный капитан полиции, у которого сознательно или бессознательно сложились предвзятые суждения о конкретной расовой группе, обычно назначает офицеров для патрулирования района, где эта группа чрезмерно представлена. Или судья, у которого за десятки лет, проведенных перед скамьей подсудимых, сформировалось подобное стойкое предубеждение, привычно решает судьбу члена той же самой группы, однако теперь департамент полиции и суд будут использовать анализ данных, чтобы принимать менее предвзятые решения.

PredPol, одна из ведущих компаний в области полицейского прогнозирования, заявляет, что ее алгоритм использует только три наиболее объективные опорные точки: тип преступления, место преступления, дата и время преступления^[16]. Конкурент PredPol под названием ShotSpotter Missions (пока его не купил ShotSpotter, он назывался HunchLab) утверждает, что его алгоритм не использует личную информацию для создания прогнозов. Он анализирует исторические данные о преступности на соответствующей территории, звонки в службу поддержки, день и время (преступность обычно выше по вечерам и в выходные), предстоящие события (например, назначенные концерты или спортивные мероприятия, из-за которых на одной и той же улице могут одновременно скапливаться толпы людей, возможно, находящихся в состоянии алкогольного опьянения), и факторы окружающей среды (например, плотность баров и клубов в данном районе)^[17].

Но исторические данные о преступности не дают объективной картины всех преступлений, совершенных в городе, – это список всех преступлений, зарегистрированных полицией. Если определенные районы – в первую очередь, бедные и полиэтнические – находятся под чрезмерной опекой полиции, а некоторые законы применяются предвзято (например, афроамериканцев арестовывают за преступления, связанные с марихуаной, в девять раз чаще, чем белых, несмотря на одинаковые уровни употребления), то использование таких данных в алгоритме увековечит эти предубеждения под маской объективности.

Схемы арестов, порожденные расовой предвзятостью, подсказывают, куда нужно направлять полицию для выявления новых преступлений. В своей выдающейся книге «Убийственные большие данные»^[18] Кэти О’Нил называет это гибельной петлей обратной связи, в которой контроль сам по себе порождает новые данные, оправдывающие усиление контроля. Это перекликается со знаменитым эффектом уличного фонаря, когда пьяница ищет потерянные ключи под фонарем не потому, что там их выронил – там светлее. Но здесь речь идет о преступности и расе, а не о потерянных пьяницей ключах.

Или возьмем хорошо известную проблему распознавания лиц с идентификацией темнокожих людей. В 2018 году ACLU, используя Rekognition, общедоступный инструмент Amazon для распознавания лиц, собрал из открытых источников в одну базу данных 25 000 фотографий арестантов. После этого исследователи прогнали через эту базу фотографии всех действующих членов Конгресса, и программа ошибочно идентифицировала двадцать восемь из них как преступников. Целых 40 % из этих двадцати восьми были цветными^[19]. Для Amazon это был конфуз, но в реальном мире такая ошибка могла иметь фатальные последствия.

Так что же делать обеспокоенному гражданину? Должны ли мы настаивать на национальном и государственном запрете распознавания лиц, алгоритмов уголовного правосудия и других новых технологий – по той причине, что они несоразмерно угрожают гражданским свободам цветных людей? Это было бы целесообразно, но вряд ли дело зайдет так далеко: возможно, в более либеральных городах и штатах запреты и введут, но в других местах цветные граждане останутся незащищенными. И проблема не в технологии. Проблема – это не устраненная расовая предвзятость в системе уголовного правосудия, и мы рискуем усугубить ее, если притворимся, что технология способна по мановению волшебной палочки стать расово нейтральной, в то время как методы и данные, на которых она основана, никогда таковыми не были.

В любой гуманной правовой системе заложено противоречие. С одной стороны, мы хотим, чтобы законы применялись справедливо и объективно. Когда одному человеку сходит с рук то, за что наказывают другого, это оскорбляет наше чувство справедливости. С другой стороны, нам нужно какое-то пространство для неповиновения. Переход улицы в неположенном месте – это правонарушение, но обязательно ли штрафовать каждого, кто хотя бы раз пересекает проезжую часть вдали от пешеходного перехода? Это было бы справедливо, но бесчеловечно. Мы хотим иметь возможность игнорировать некоторые правила на свой страх и риск, при условии, что это не причиняет никому вреда. И нам нужна мера понимания, когда мы их нарушаем, например, не всегда штраф, а временами только предупреждение, если полицейский останавливает нас за превышение скорости.

Возникающие сегодня технологии, которые собирают и хранят больше информации о большем количестве людей с меньшими усилиями, чем когда-либо в истории человечества, ставят под угрозу именно это пространство для неповиновения. Есть риск, что они создадут общество, в котором все на виду, все наказывается и ничто не забывается. Я не хочу жить в таком мире и сомневаюсь, что этого хотите вы. В наших силах предотвратить его появление.

Как это сделать? Начнем вот так: воспользуемся нашей свободой слова, чтобы публично выступать против беспрепятственного использования технологий слежения. Будем пользоваться правом на создание ассоциаций, чтобы находить и организовывать других людей, которые думают так же. Будем использовать свободу собраний, чтобы появляться на заседаниях городских и окружных советов и требовать от местных властей, а в итоге и от федерального правительства, точных объяснений: какую технологию они хотят взять на вооружение, почему именно эту и каким образом. Мы требуем, чтобы они написали правила применения технологий, прежде чем открыть первую коробку с любым новым гаджетом. Мы требуем, чтобы они регулярно и публично отчитывались о том, что именно используется, когда и в каких целях. И мы требуем принять меры для защиты наших данных. Нужно, чтобы они хранились ответственно. Необходимы гарантии, что доступ к данным есть только у тех, кто имеет законные основания их видеть. Наконец, данные должны удаляться как можно быстрее, особенно если нас не обвиняли или не подозревали в совершении преступления.

Эта задача может показаться сложной. Многие люди, в частности многие белые представители среднего класса, у которых, как правило, нет таких же напряженных отношений с полицией, как у цветных, привыкли относиться к правоохранительным органам с почтением и не задавать трудных вопросов. Немногие из нас ходят на заседания городского или окружного совета. Я понимаю: мы заняты, и по вечерам нам трудно находить время для встреч, посвященных разрешениям, законам о зонировании и дорожной полиции. Возможно, мы считаем такие занятия скучными и местечковыми, предпочитаем смотреть общенациональные новости или активничать на более важных площадках. Но большинство полицейских сил контролируются и управляются именно на местном уровне, а потому реагируют на местную политику и проблемы. Итак, первый шаг к обузданию государственной слежки – это проявиться и подать голос.

Важно, чтобы полиция вначале объясняла, почему ей понадобилась новая блестящая игрушка или гениальное программное обеспечение для предотвращения преступлений, и только потом начинала думать о покупке. И если настаивать на прозрачных правилах использования технологий, будут последствия, выходящие за рамки краткосрочной защиты наших гражданских свобод. Это поможет противостоять тому, что один мой знакомый активист проницательно назвал технодетерминизмом (концепция, что все изобретенное должно быть использовано, что возражать против любого использования новаций, угодного правоохранительным органам, означает быть луддитом, безразличным к общественной безопасности). Так мы будем напоминать технологическим компаниям и выборным чиновникам, а также (возможно, это главное!) самим себе и друг другу, что мы все еще живем в демократической стране и сами решаем, как нами следует управлять.

Парадокс: добиваясь такого подхода, мы помогаем улучшить отношения между полицией и населением. Это может звучать нелогично. Однако не обязательно выражать свои требования в агрессивной форме. Это можно делать твердо, но вежливо, через установленные демократические каналы. В Окленде комиссия по конфиденциальности при городском совете дает гражданам возможность высказывать свои опасения полиции еще до того, как проблемы начнут нарастать. По сути, это способ позволить обществу и полиции установить прочные, уважительные рабочие взаимоотношения.

Некоторым читателям это покажется чересчур оптимистичным. Возможно, вы считаете, что вашей районной полиции доверять нельзя. Возможно, вы полицейский и думаете, что граждане никогда не поймут специфики вашей работы. Но демократия не может функционировать, если несогласные стороны отворачиваются друг от друга. И если мы не будем высказываться – если просто позволим государству накапливать и хранить все больше и больше данных, которые генерируем, – своим бездействием мы ускорим появление полицейского государства, основанного на непрерывной слежке. Единственное, что мешает либеральным странам стать Китаем, – это их демократические методы. Эти практики подобны мышцам: если их не использовать, они атрофируются. Но атрофия – процесс обратимый.

Пора начинать думать.

2. Расширение платформы

«Все равно Facebook^[20] и WhatsApp шпионят за нами, – сказал он, поднимая смартфон. – Конфиденциальность умерла».

Сейчас понедельник, 9:30 утра, и мужчина в неположенном месте переходит дорогу с интенсивным движением на пересечении улиц Брод и Корт в центре Ньюарка. Он лавирует между машинами, а когда те притормаживают, чтобы не сбить его, пускается бежать вприпрыжку и в итоге добирается на ту сторону невредимым.

В трех кварталах к северу отсюда, на пересечении улиц Брод и Лафайет, затруднено даже пешеходное движение на тротуарах. Серебристый внедорожник останавливается, чтобы высадить пассажира у тележки с едой под желто-синим зонтом. На Брод-энд-Маркет двое мужчин стоят под навесом мастерской по ремонту телефонов, разговаривают и пьют кофе.

Я смотрю на эти ничем не примечательные виньетки городской жизни из своего рабочего кабинета, что почти в сорока милях к северу от центра Ньюарка. Подписавшись на Citizen Virtual Patrol (CVP) Департамента полиции Ньюарка – а это способен сделать кто угодно, через учетную запись Google, Twitter или через электронную почту, – я со своего ноутбука могу просматривать материалы 126 городских камер видеонаблюдения. CVP доступен онлайн. Я думаю, что так быть не должно, и поэтому не буду давать ссылку, но вы довольно легко найдете ее сами.

Я могу наблюдать за одиннадцатью перекрестками на Брод-стрит – от ее северного окончания, что в одном квартале от ньюаркского кампуса Рутгерского университета, вплоть до того места, где она упирается в железнодорожные пути и шоссе Маккартера. Центральная авеню, Маркет-стрит, авеню Мартина Лютера Кинга – младшего, Кинни-стрит, Берген-стрит, Элизабет-авеню и Саут-Ориндж-авеню – все основные магистрали Ньюарка – оборудованы множеством камер, доступных для CVP. Не выходя из своей уютной комнаты, вы можете, если захотите и камеры будут повернуты в нужном направлении, отслеживать движение пешеходов по любой из этих улиц. Возможно, вам удастся увидеть, с кем они останавливались поговорить, в какие магазины заходили, пользовались ли телефонами и во что были одеты.

Идея CVP состоит в том, чтобы люди сообщали о преступлениях из-за виртуальной завесы, не рискуя при этом стать изгоями и подвергнуться травле, которая часто выпадает на долю публичного свидетеля. Если они видят что-либо неладное, полицейское управление Ньюарка рекомендует им сообщить об этом, позвонив в службу 911, если они находятся в черте города, либо напрямую в полицейское управление.

Энтони Эмброуз, директор службы общественной безопасности Ньюарка, сообщил местному новостному веб-сайту NJ.com, что в Ньюарке 60 % преступлений раскрываются с помощью видеонаблюдения (хотя это не обязательно означает использование камер, принадлежащих городу, – полиция получает записи и с тех камер, которыми владеют жители и компании; для этого нужно либо разрешение собственника камеры, либо судебная повестка)^[21].

Во время беседы в его просторном, обшитом деревянными панелями кабинете Эмброуз заявил мне, что просматривать на ноутбуке видео с камеры – это функционально то же самое, что глядеть в нужное окно. Камеры показывают публичные места: улицы и перекрестки, где люди находятся на виду – и, следовательно, меньше ожидают анонимности, чем у себя дома.

По словам Амола Синхи, исполнительного директора отделения ACLU в Нью-Джерси, это совсем не то же самое, что смотреть в окно. Синха называет это массовой слежкой и добавляет: «В общественных местах ожидание конфиденциальности ограничено, но никто не предполагает, что каждый ваш шаг будет записываться и фиксироваться на камеры, которые может просматривать любой человек на свете». Кроме того, Синха отмечает, что камеры показывают и такие места, где люди предъявляют гораздо более высокие требования к неприкосновенности частной жизни, например, внутренние дворы жилых домов. При этом раскрывается личная информация: допустим, вы выходите из дома с парой чемоданов, а потом пару дней вас не видно, и наблюдатель догадывается, что вы уехали в отпуск и у вас дома никого нет.

Автоматические считыватели номерных знаков (ALPR) навевают такие же опасения. С одной стороны, они фиксируют информацию, которую прохожий на улице мог бы записать с помощью блокнота и ручки. Они не заглядывают в приватные места и не сохраняют изображения лиц. Камеры захватывают изображения номерных знаков вместе с геопространственной информацией, а затем сохраняют эти сведения в базе данных. Такие устройства могут быть стационарными, а могут ставиться на полицейские машины. Как бы там ни было, через базу данных номерных знаков, ранее отмеченных полицией, можно пробивать любые номера машин, и тем самым утомительная работа, чреватая людскими ошибками, превращается в механическую.

Но если бы полицейский каждый день ходил туда-сюда по вашей улице, без устали переписывая номерные знаки всех припаркованных автомобилей, вы бы это заметили. Вероятно, решив, что это перебор, начали бы задавать вопросы. Почему номера машин на вашей улице так интересуют полицию? Почему полиция решила посвятить свое время этой задаче, а не другим? Какая польза от этой информации? И так далее.

Что же касается ALPR, их нужно специально искать, чтобы заметить: обычно это маленькие плоские прямоугольные камеры, установленные на крыше или багажнике полицейского автомобиля. Они не устают и не нуждаются в перерывах на еду и туалет. ALPR бдительны всегда. Они делают видимое невидимым. Избавляют полицию от необходимости перераспределять кадровый состав и взвешивать, стоит ли сбор информации о номерных знаках таких усилий, времени и денег. Полиция может хранить эту информацию безгранично долго и делиться ею с кем угодно.

Кроме того, устройства ALPR позволяют компаниям собирать эту информацию от нескольких агентств в базы данных и доступ к ним передавать полиции. Между должностными лицами (например полицейскими), которые собирают данные и имеют к ним доступ, стоит компания, получающая государственные средства. Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы тратить деньги налогоплательщиков на товары и услуги первой необходимости от частных компаний. Полиция покупает у частников автомобили и оружие, поскольку в этом случае качество будет выше, а цены ниже, чем у государственных предприятий.

Однако информация – не просто товар. Это наши личные данные, хранящиеся в базе, которой управляет кто-то, кто нам не подотчетен. Да, мы позволяем так поступать со сведениями о наших финансах и здоровье, но действительно ли мы хотим допускать больше публичности, чем необходимо? Что происходит, например, когда компания, которая хранит все электронные досье, принадлежащие некоему правоохранительному органу, решает поднять свои гонорары сверх того, что этот орган может себе позволить? Кого обвинят в нарушении и каковы средства правовой защиты? Насколько удобно общественности – или насколько ей должно быть удобно – допускать, чтобы частная компания хранила и во многих случаях продавала конфиденциальные полицейские сведения? Кто еще имеет к ним доступ? Насколько непроницаемы брандмауэры?

За счет масштаба своих действий устройства ALPR и другие системы, такие, как CVP в Ньюарке, за одну итерацию превращают нечто совершенно невинное – запись номерного знака или взгляд через окно на уличную сцену внизу – во что-то гораздо менее приятное. Когда я смотрю на видеокадры с камеры CVP, я не вижу ничего такого, чего не видел бы гражданин на той же улице. Я просмотрел записи со всех 126 предлагаемых камер: ни одна из них не заглянула в спальню, квартиру или магазин. Но при желании я мог бы увидеть все потоки сразу и получить такой вид на город, которого не предоставит ни одно обычное окно. И если бы моя бывшая девушка жила в Бергене или на Брод-стрит и я хотел бы незаметно отследить, когда и с кем она выходит из дома и возвращается, CVP помог бы мне в этом.

Некоторые опасаются, что с ростом числа граждан, которые могут просматривать видео с камер в районах, населенных преимущественно темнокожими, полиция все чаще будет задерживать темнокожих на основании всего лишь подозрений какого-нибудь гражданина. Я обычный горожанин средних лет, и все мои правонарушения сводятся к тому, что время от времени я перехожу улицу в неположенном месте или выбрасываю обрывок пластика или фольги, который – как знает мое виноватое сердце – я должен был отдать на переработку. Но все же не хотел бы, чтобы городская камера слежения на углу дома в реальном времени транслировала, как я веду своих детей в школу или, шаркая кроксами, несу к мусорным бакам бесформенные пакеты, одетый в шорты карго и футболку с пятнами от барбекю, которой больше лет, чем моим детям.

Но кого должны волновать подобные проблемы? Должны ли суды проводить различие между массовым автоматизированным наблюдением и ручным сбором данных, который выполняется с помощью ручки и блокнота? Не пора ли просто привыкнуть к миру, в котором государство снимает нас без нашего согласия и размещает отснятое видео в интернете, чтобы любой желающий мог наблюдать за тем, как мы занимаемся своими повседневными делами?

В число городов мира, которые особенно плотно охвачены системами слежения, входит Лондон. На его примере можно подробно изучить эти вопросы и провести анализ: какую информацию собирает полиция, снижается ли от этого преступность. И если да, какой долей конфиденциальности платят за это граждане.

В дождливый мартовский день я встретился с Миком Невиллом за чаем в клубе «Юнион Джек», что прямо напротив входа на вокзал Ватерлоо. «Юнион Джек» предлагает проживание, питание и другие клубные удобства унтер-офицерам и ветеранам британских вооруженных сил. Дорога от здания The Economist до Грин-парка заняла меньше времени, чем я ожидал, и потому я приехал немного раньше. Невилл, ветеран и армии, и столичной полицейской службы, прибыл точно в назначенное время. Этот широкоплечий седовласый человек выглядит именно так, как должен выглядеть ветеран полиции и вооруженных сил, который часто посещает клуб «Юнион Джек». С ироничным добродушием он в какой-то момент разговора сказал мне: «Мы подарили Америке верховенство закона и Великую хартию вольностей. А вы дали нам бейсболки и хот-доги».

Невилл возглавлял отдел CCTV столичной полиции (можно считать, это лондонский эквивалент полиции Нью-Йорка, более известен по названию своей штаб-квартиры – Скотленд-Ярд) и теперь руководит консалтинговой компанией, помогающей бизнесу и правоохранительным органам наилучшим образом использовать CCTV и другие визуальные материалы.

Несмотря на то что Лондон называют наиболее тщательно просматриваемым городом в мире, выяснить точное количество его камер на удивление сложно. Причина в том, что большинство из них, как и в Соединенных Штатах, находятся в частной собственности. Чаще всего упоминаются такие цифры, в основном полученные за счет исследований частного сектора: примерно одна камера на каждых четырнадцать (или одиннадцать) жителей Лондона. Они распределены неравномерно. Например, на станциях метро «Ватерлоо», «Кингс-Кросс» и «Оксфорд-серкус» стоит по триста с лишним камер (на «Кингс-Кросс» их более четырехсот). По данным компании Caught on Camera, которая проектирует и устанавливает системы видеонаблюдения, среднего лондонца снимают на камеру более трехсот раз в день.

По словам Невилла, около 95 % этих камер находятся в частных руках. Это не делает их недосягаемыми для полиции: если совершается преступление, полиция может попросить (и обычно просит) у местных предприятий разрешения использовать кадры, записанные их камерами. Иногда правоохранители запрашивают ордер на просмотр отснятого материала, хотя большинство людей выполняют их просьбу и без ордера. Тони Портер, независимый комиссар британских камер наблюдения (информационная и консультативная роль, не дающая правоприменительных полномочий), сказал, что после преступления 99 % населения передают полиции все материалы, ведь это в общих интересах. В американской полиции мне говорили примерно то же самое.

Учитывая такую добрую волю, сотни американских управлений полиции строят партнерские отношения с Ring, дочерней компанией Amazon по производству видеодомофонов. Ring позиционирует свою продукцию как основу для нового соседского дозора – это звучит безопасно и по-домашнему, пока вы не остановитесь и не спросите себя, что получится в результате: улицы, на которых все постоянно шпионят за всеми и дают полиции доступ к этим видеозаписям без всякого ордера.

Собственники Ring показывают кадры, на которых люди – не воры, а просто курьеры и обычные гости – выполняют свою работу или делают что-то еще, не подозревая, что их снимают. Устанавливая устройство Ring, вы регистрируетесь в его приложении для социальных сетей, называемом Neighbours. Там вы можете делиться отснятым материалом и получать оповещения о зарегистрированных преступлениях и других случаях угрозы общественной безопасности в радиусе пяти миль от вашего дома. Пользователь может публиковать видеокадры с изображением людей, которых считает подозрительными, а это уже приравнивается к преследованию по расовым признакам. Фонд Electronic Frontier Foundation обнаружил, что приложение Ring отправляет аналитическим и маркетинговым фирмам информацию, позволяющую установить личность пользователя^[22].

Некоторые полицейские управления оплачивают установку Ring в частных домах в обмен на договоренность о том, что пользователь будет сдавать отснятый материал по первому требованию. (Amazon оскалил на это зубы: «Ring не поддерживает программы, которые требуют, чтобы отснятый устройствами Ring материал становился компенсацией за бесплатное получение устройства», – говорится в заявлении компании.)

Однако даже в тех областях, где предоставление отснятых материалов не является обязанностью людей, оно выглядит не вполне добровольным. Согласно публикации на сайте CNET (он занимается новостями и обзорами потребительских технологий), в Блумфилде, штат Нью-Джерси, если жители не соглашаются отдавать записи с камер, полиция приходит к ним домой. Перефразируя местного начальника, автор публикации заключает: «Люди гораздо более склонны к сотрудничеству, когда офицер стоит у них на пороге»^[23].

Действительно, сложно отказать полицейскому, который просит помощи в расследовании. Возможно, вы думаете, это хорошо: гражданину и должно быть трудно отказать полиции, ведь полиция просит кадры с домофона, когда они действительно нужны, и использует их только законными способами, помня о гражданских свободах людей. Но это не всегда так работает. Когда вы просите полицейского вернуться с ордером, это может показаться грубостью, но грубость представляется мне меньшим злом по сравнению с перспективой создания сети постоянной слежки, материалы которой будут доступны властям по первому требованию.

В декабре 2018 года ACLU опубликовал патентную заявку от Ring на объединение его продукта с Rekognition, программным обеспечением Amazon для распознавания лиц. По словам юриста ACLU Джейкоба Сноу, эти два устройства вместе образуют систему, при помощи которой полиция сможет сопоставлять изображения людей, проходящих мимо камеры домофона, с базой лиц, которые числятся подозрительными. Со своей стороны, домовладельцы смогут добавлять в систему фотографии подозрительных людей, и тогда программа распознавания лиц, установленная на домофоне, будет сканировать любого, кто проходит мимо данного помещения. В любом случае, если будет отмечено совпадение, программа автоматически отправит снимок в правоохранительные органы, и полиция прибудет на место в течение нескольких минут^[24].

Эти системы играют на страхе людей перед преступностью и даже разжигают его, хотя уровень преступности в Америке снижается уже несколько десятилетий. Можно, конечно, возразить: если Ring способен предотвратить хотя бы одно-единственное нападение, его стоит использовать. Но с такой логикой можно оправдать любое посягательство на наши гражданские права. Ring превращает общественное пространство в трагедию общего достояния. Возможно, вам будет приятно установить такой домофон на своей входной двери, чтобы, не выходя из дома, видеть происходящее вокруг. Но если остальные сделают то же самое, мы все станем объектами наблюдения для масштабной децентрализованной сети, призванной унять страхи домовладельцев перед подозрительными людьми.

Полицию особенно интересует принадлежащее Ring приложение Neighbours, в котором пользователи могут вывешивать и комментировать кадры с домофона, а также получать оповещения о преступлениях в своем районе и обмениваться текстами и видео из любого источника. Компания публикует свидетельства полиции о том, как Neighbours помогает раскрывать преступления. Это звучит достаточно привлекательно, хотя трудно представить себе, чтобы вездесущая система цифровой слежки в итоге не выявила какое-нибудь преступление. Мне кажется, это того не стоит. Если придется выбирать: либо каждый раз, когда я иду по улице, меня снимает вечно бдительная сеть камер, либо иногда у меня возникает ненулевой риск подвергнуться ограблению или нападению, я приму этот риск.

Тем не менее, если на секунду отбросить страхи и представить район, населенный сплошь рациональными, свободными от предубеждений борцами за гражданские свободы, вполне возможно, что в этом конкретном вымышленном случае Neighbours станет ценным инструментом для пресечения преступлений, не вызывая непредвиденных последствий, подвергая некриминальных лиц только случайному наблюдению и никогда не поднимая полицию по тревоге из-за того, что кто-то просто выглядит не так, как надо (то есть у него непривычный костюм или цвет кожи).

Но таких кварталов (и таких людей) не существует. Гораздо проще представить, как приложение Neighbours усиливает любые возможные предубеждения: например, в богатом белом пригороде у цветных людей то и дело проверяют документы.

В 2009 году полиция Кембриджа в штате Массачусетс арестовала Генри Луиса Гейтса, уважаемого профессора Гарварда, когда он входил в собственный дом. Гейтс, афроамериканец, вернулся домой после поездки за границу и обнаружил, что дверь его дома заклинило. Позвав на помощь водителя, Гейтс с силой рванул дверь и открыл ее. Сосед по либеральному Кембриджу позвонил в полицию и сообщил о взломе. В итоге Гейтса арестовали на крыльце собственного дома за хулиганство, а Барак Обама потом пригласил профессора и полицейского, который его задерживал, в Белый дом на пивной саммит. Можно себе представить, насколько больше станет таких звонков, когда они будут исходить не от одного нервного соседа, у которого есть время посмотреть приложение и позвонить в полицию, а от десятков таких людей, вооруженных телефонами и ноутбуками.

Кроме прочего, Ring ухитряется избегать общественных дебатов о целесообразности наблюдения, которые наверняка начались бы в том случае, если полиции пришлось бы запрашивать дополнительные камеры у городских или окружных властей. Тогда люди – особенно в районах с низким уровнем преступности и высокими доходами – непременно спросили бы, насколько оправданны затраты на установку десятков камер видеонаблюдения на улицах, где почти никто не нарушает закон. Помимо этого, они задались бы вопросом, хотят ли сами постоянно находиться под надзором полиции.

Но Ring принадлежит частым лицам и апеллирует к чувству личной безопасности, а не к коллективному благу общества, и потому такие дебаты не происходят никогда. Камеры устанавливают и оплачивают домовладельцы, каждый из которых обособленно принимает свое рациональное решение. В совокупности же эти решения способствуют росту огромной сети надзора, которую государство может в любой момент присвоить, ничего за это не заплатив. Когда вы решаете, установить ли у себя видеодомофон, подумайте не только о том, как будете смотреть на улицу, сидя за закрытой дверью. Представьте, как другие люди неусыпно наблюдают за вами из-за своих закрытых дверей.