Среди овец и козлищ

– Выбор, – улыбнувшись, ответила Дороти. – Я делаю выбор.

Она не сводила с него глаз, а он вытер пот с виска рукавом рубашки.

Когда Гарольд спустился вниз, Дороти вышла на лестничную площадку и снова взглянула на снимок. И тут вдруг почувствовала запах. Запах, который, казалось, жил на этой улице на протяжении нескольких недель после случившегося, и в нем отчетливо ощущался привкус декабрьского мороза. Ей показалось, что она ощущает тот же запах даже сейчас, много времени спустя. Иногда она шла по тротуару, погруженная в размышления, и этот запах возникал снова. Точно он на самом деле никогда не исчезал, точно оставался здесь с одной-единственной целью – не дать им всем забыть. Той ночью она стояла на этом же месте и наблюдала за происходящим. Она часто проигрывала всю эту сцену в уме в надежде, что, возможно, что-то изменится и она сможет выбросить происшедшее из головы. Но та ночь плотно, словно гвоздями, была вбита в ее память. Даже тогда, наблюдая за этим, она понимала, что обратного пути нет и не будет.

21 декабря 1967 года

Звуки сирен пронзают дорогу, будят улицу. Сверкают сине-красные огни, люди выглядывают из окон в ночь, прильнув к стеклам, как рыбки в аквариуме. Дороти наблюдает за всем этим с лестничной площадки. Перила впиваются в бок, когда она сильно наклоняется вперед, зато видно отсюда немного лучше. Внезапно вой сирен смолк, и пожарные высыпали из машин на улицу. Она прислушивается, но стекло заглушает голоса, и единственным звуком остается дыхание – воздух с трудом проходит через горло – да стук пульса в ее собственных висках.

Уголки стекол густо заросли ледяными узорами в виде папоротника, она всматривается в прогалины между ними. По тротуарам протянуты извивающиеся шланги, реки света отражаются на черном фоне. Вся сцена выглядит какой-то нереальной, театральной, что ли, словно некто задумал поставить спектакль прямо на улице. Напротив, через дорогу, Эрик Лэмб открывает входную дверь, натягивая на себя свитер. Потом оборачивается, что-то кричит оставшимся в доме и выбегает на улицу. Другие люди отпирают окна, толкают створки, и пар от их дыхания вырывается в темноту.

Она зовет Гарольда. Звать пришлось несколько раз, потому что спит он всегда мертвым сном. И когда, наконец, появляется, у него вид человека, которого привели в сознание с помощью электрошока. Он желает знать, что происходит, задает вопросы и кричит при этом во все горло, хоть и стоит всего в трех футах от нее. Она видит мутно-белую пленку в уголках заспанных глаз, отпечаток подушки на щеке мужа.

И отворачивается к окну. Еще больше дверей распахнулось. Еще больше людей высыпало на улицу. Привычный запах дома, отполированных подоконников и жидкого моющего средства для раковины начинает сменяться запахом дыма – так ей, во всяком случае, кажется. Дым просачивается сквозь щели и трещины, умудряется пробраться даже сквозь кирпичи.

Она снова оборачивается к Гарольду:

– Думаю, случилось что-то очень плохое.

Они выходят в сад. Через улицу их окликает Джон Кризи, но голос его тонет в реве моторов и топоте ног по асфальту. Дороти вглядывается сквозь тьму в дальнюю часть улицы. Шейла Дейкин стоит на лужайке, закрыв ладонями лицо, ветер треплет полы ее халата, подол полощется, точно флаг. Гарольд велит Дороти оставаться на месте, но пожар притягивает к себе, точно магнит, и все норовят подобраться поближе, подходят по дорожкам и тротуарам. Единственным неподвижным зрителем остается Мэй Рупер. Она так и застывает в дверях, словно перед барьером из света, шума и запаха. Но вот она делает рывок. Брайан пытается перехватить ее, когда она проносится мимо, но та словно не замечает этого.

Пожарные работают слаженно, как единый механизм, образуя цепочку. А потом вдруг раздается оглушительный звук. Взрыв. Гарольд кричит, чтобы Дороти немедленно зашла в дом, но вместо этого она отходит еще дальше. И косится на Гарольда. Тот так увлечен происходящим, что не обращает на это внимания, и она продолжает двигаться вдоль стены. Ей просто необходимо увидеть все, хотя бы на секунду. Выяснить, что же там произошло.

Она доходит до дальнего конца садика, и тут вдруг один пожарный начинает размахивать руками, оттесняет людей, точно кукол. И все скапливаются посреди улицы, стоят, тесно прижавшись друг к другу, словно ища защиты от холода.

Пожарный выкрикивает вопросы.

– Сколько человек живет в том доме?

Все отвечают одновременно, и голоса заглушаются, уносятся порывом ветра.

Пожарный всматривается в лица, затем указывает на Дерека.

– Сколько? – снова спрашивает он, стараясь выговорить это слово как можно отчетливее.

– Один, – кричит в ответ Дерек, – всего один человек. – Затем он оглядывается на свой дом, Дороти следит за направлением его взгляда. У окна стоит Сильвия с Грейс на руках. Сильвия видит их, потом отворачивается, крепко прижимая к груди детскую головку.

– Его мать живет в доме для престарелых, но он забирает ее на Рождество, – продолжает Дерек. – Так что в доме больше никого. – Но пожарный уже отбегает в сторону, слова Дерека тонут в темноте.

К небу поднимается клуб дыма, разворачиваясь, точно свиток. Потом теряется на фоне черноты, цепляется за звезды своими рваными краями, тает и исчезает вовсе. Гарольд встречается взглядом с Эриком, тот качает головой – краткое, почти незаметное движение. Дороти замечает его, но тут же отворачивается, привлеченная шумом и дымом.

Начать с того, что никто из соседей не обращает на него внимания. Слишком уж все поглощены созерцанием языков пламени, оранжевых и красных стрел, что проносятся мимо окон. Но Дороти все же замечает, первой. Она в шоке, теряет дар речи, застывает столбом. Все пребывают примерно в том же состоянии. И вот взгляды всей группы устремлены уже не на дом одиннадцать, а на него.

Уолтер Бишоп.

Ветер проникает ему под пальто, он поднимает воротник. От ветра вздымаются спирали волос, и он пытается защитить глаза. Губы шевелятся, но слов не слышно. Хозяйственная сумка выпадает у него из руки, на тротуар и в канаву валятся пакетики и банки. Дороти подбирает их, пытается вернуть ему.

– Все думали, ты уехал вместе с матерью, – говорит она, но Уолтер ее не слышит.

От дома по улице разносятся крики, голос одного из пожарных перекрывает остальные.

– Там кто-то есть! – кричит он. – Кто-то остался в доме.

Все отворачиваются от огня и смотрят на Уолтера.

– Кто там, внутри? – Этот вопрос так и застыл у каждого в глазах, но только Гарольд задает его вслух.

Поначалу Дороти кажется, что Уолтер не слышит вопроса. Он не отрывает взгляда от клубов черного дыма, который начинает валить из окон его жилища. А когда, наконец, обретает дар речи, то говорит так тихо, чуть слышно, что все придвигаются к нему.

– Куриный суп, – говорит он.

Гарольд хмурится. Дороти видит, как на лбу у него разом обозначаются все будущие морщинки.

– Куриный суп? – Морщинки становятся все глубже.

– О, да. – Уолтер не отрывает глаз от дома под номером одиннадцать. – При гриппе ничего полезнее нет. Ужасная штука этот грипп, не правда ли?

Все дружно кивают, точно призрачные марионетки в темноте.

– Только мы добрались до отеля, как она и говорит, что заболела. Ну, и я говорю ей: «Вот что, мама, раз тебя так сильно продуло, ты должна лежать в своей постели». Ну, и мы развернулись и поехали обратно домой.

И снова все марионетки уставились на окна первого этажа дома Уолтера.

– Она теперь там, твоя мать? – спрашивает Гарольд.

Уолтер кивает.

– Не мог же я везти ее в дом престарелых в таком состоянии. Правильно? Ну вот, уложил ее в постель и пошел звонить доктору. – Он смотрит на банку, которую протягивает ему Дороти. – Хотел сказать, что собираюсь накормить ее супом, как он советовал. А в эти консервы сегодня суют так много добавок. Так что предосторожность никогда не помешает, верно?

– Да, – говорит Дороти, – предосторожность никогда не помешает.

По улице расползается дым. Дороти чувствует его привкус во рту. Он смешивается с привкусом ужаса и морозного воздуха. И она еще плотнее запахивает на груди кардиган.

Гарольд входит в кухню через заднюю дверь. Дороти понимает, что муж хочет ей что-то сказать, – он никогда не пользуется задней дверью, ну разве что в случае крайней необходимости или когда обут в резиновые сапоги.

Она отрывает взгляд от кроссворда и смотрит на него.

Он проходит мимо разделочного столика. Берет и кладет на место какие-то предметы, открывает навесные шкафчики, разглядывает посуду и вот, наконец, не выдержав, начинает говорить.

– Как это все там ужасно. – Он подвешивает керамическую кружку на подставку в виде ствола с веточками. – Просто кошмар.

– Ты там был, внутри? – Дороти откладывает ручку в сторону. – Тебя впустили?

– Полиция и пожарные не заходили туда несколько дней. И никто не говорил, что нам нельзя.

– А это безопасно?

– Наверх мы не поднимались. – Он обнаруживает пакетик бисквитов с шоколадной начинкой, который она запрятала за коробкой с бездрожжевым тестом. – Эрик считает это неуважительным в подобных обстоятельствах, ну, сама понимаешь.

Дороти тоже сочла бы это проявлением неуважения – шастать даже по нижнему этажу дома, где погиб человек. Однако проще промолчать. Если бросить вызов Гарольду, он будет целыми днями оправдываться – все равно что открыть кран. Ей и самой хотелось туда зайти. Один раз она даже подошла к задней двери, но передумала. Это было бы неразумно, особенно с учетом всех обстоятельств. Однако самодисциплины у Гарольда не больше, чем у годовалого ребенка.

– Ну, а внизу что? – спрашивает она.

– Странная штука. – Сняв верхнюю часть бисквита, он принялся за начинку. – В прихожей и гостиной жуть что творится. Все выгорело. А вот кухня почти целехонька. Лишь несколько темных пятен гари на стенах.

– И ничего больше?

– Ничегошеньки, – подтверждает он. – Часы тикают на стене, полотенце на сушилке. Просто чудеса, не иначе!

– Вот только для его матери ничего чудесного, господь да упокой ее душу. – Дороти тянется за бумажным платком в рукаве, затем передумывает его доставать. – Никакое это не чудо, что они вернулись раньше.

– Нет. – Гарольд выбирает еще одно печенье, затем опускает его обратно в пакетик. – Хотя, наверное, она была не в себе. Наверняка этот грипп повлиял, вот и не соображала, что происходит. Даже с постели не могла подняться, поэтому он и звонил доктору.

– Что-то я никак не пойму. Почему же он не отвез ее в дом престарелых?

– Когда? Посреди ночи?

– Это спасло бы ей жизнь.

Дороти смотрит мимо Гарольда и занавесок – на улицу. После пожара она приобрела какой-то унылый серый вид потрепанного в сраженьях боевого корабля. Даже остатки рождественских украшений не могли оживить ее. Скорее напротив, они выглядели неуместно. Будто слишком старались развеселить всех и каждого, отвлечь внимание от обгорелых останков дома одиннадцать.

– Будет тебе анализировать. Слишком много думаешь, вот и начинаешь путаться, – говорит Гарольд, не сводя глаз с жены. – Причина ясна: или непотушенная сигарета, или искорка от камина. На этой версии они и остановились.

– И это после того, что люди говорили? После того, что мы все решили?

– Непотушенная сигарета. Искра от камина. – Он взял печенье, разломил пополам.

– Сам-то ты в это веришь?

– Язык распустил, корабль потопил.

– Но ради бога! Мы же не на войне, Гарольд!

Он отворачивается, смотрит в окно:

– Разве нет?..

Дом номер три, Рябиновая улица

28 июня 1976 года

– Неужели вообразили, что люди ничего не заподозрят, если две маленькие девочки будут стучаться к ним в двери и спрашивать, есть ли у них в доме бог? – Миссис Мортон поставила на стол вазочку с шоколадным муссом.

– А мы будем работать под прикрытием, – объяснила я и начала выводить краем ложки на поверхности десерта свое имя.

– Правда? – воскликнула Тилли. – Вот здорово!

– И каким же образом? – спросила миссис Мортон. Наклонилась и подвинула вазочку поближе к Тилли.

– Нацепим значки гёрлскаутов, – ответила я.

Тилли подняла глаза и нахмурилась.

– Но ведь мы никакие не гёрлскауты, Грейси. Сама говорила, это не для нас.

– Мы станем гёрлскаутами лишь на время, – решила я. – Они вызывают меньше подозрений.

Она улыбнулась и мелкими буковками вывела у края вазочки свое имя – «Тилли».

– Давайте договоримся, что я ничего этого не слышала. – Миссис Мортон вытерла руки о фартук. – И вообще не понимаю, откуда вдруг это увлечение Богом?

– Все мы овцы, – ответила я. – А овцам нужен пастух, чтоб они были в безопасности. Ну, или пастырь. Так викарий сказал.

– Вот оно что… – Миссис Мортон скрестила руки на груди.

– И я просто хочу убедиться, что Он у нас есть.

– Понимаю. – Она привалилась спиной к разделочному столику. – Но это всего лишь мнение викария. Некоторые люди самым распрекрасным образом обходятся и без пастыря.

– Но ведь это очень важно, прислушаться к Богу. – Я утопила свою ложечку в муссе. – Если не обращать на Него внимания, он начнет преследовать.

– Ага, гоняться с ножами, – вставила Тилли.

Миссис Мортон удрученно нахмурилась.

– И это тоже, как я понимаю, сказал тебе викарий?

– Да, сказал, – ответила я.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Губы миссис Мортон шевелились, видно, она старалась подобрать нужные слова.

– Не хотелось бы вас разочаровывать, – произнесла она наконец. – Но найти Бога не так-то просто.

– Мы его найдем. А когда найдем, все люди будут в безопасности и миссис Кризи вернется домой. – И я отправила в рот полную ложку шоколадного мусса.

– И мы станем настоящими местными героинями, – добавила Тилли. Улыбнулась и облизнула кончик своей ложки.

– Думаю, чтобы вернуть миссис Кризи домой, одной божьей помощью не обойтись. – Миссис Мортон перегнулась через подоконник и распахнула еще одно окно. Я услышала, как где-то по улице проезжает на своем фургоне мороженщик, точно чародей притягивая ребятишек из окрестных домов.

– Мы решили, что она, скорее всего, не умерла, – сказала я.

– Ну, это уже что-то.

– И теперь нам нужен Бог, чтоб помочь найти ее. Вы должны запомнить, миссис Мортон: Бог – Он повсюду. – Я широко развела руками. – А потому Он запросто может находить людей и возвращать их домой из плена.

– Кто это сказал? – Миссис Мортон сняла очки и потерла вмятины от них у переносицы.

– Бог, – испуганным голосом ответила я и вытаращила глаза.

Миссис Мортон хотела было что-то ответить. Но передумала, лишь вздохнула, покачала головой и решила вместо этого протереть стекла очков.

– Не слишком-то надейтесь, – заметила она.

– Ой, скоро «Синий Питер»^[16] начнется. – Тилли соскользнула со стула. – Пойду включу телевизор, пусть разогреется.

И она исчезла в гостиной. Я тоже встала, взяла пустую вазочку и понесла к раковине.

– С чего собираетесь начать? – спросила миссис Мортон.

– Просто будем обходить округу, пока Он не появится. – Я протянула ей вазочку.

– Понимаю.

Я уже почти дошла до гостиной, когда она вдруг окликнула меня:

– Грейс!

Я застыла в дверях. Фургон мороженщика отъехал еще дальше от нашего дома, отголоски его колокольчика стихли.

– Когда будете обходить свою улицу, – сказала миссис Мортон, – не смейте соваться в дом номер одиннадцать.

Я нахмурилась.

– Это как?

– Да вот так. Обходите его стороной.

Я хотела возразить, но по лицу миссис Мортон было заметно: она не в настроении продолжать этот разговор.

– Ладно, – кивнула я.

Но перед тем как ответить, выдержала крохотную паузу. Не думаю, что миссис Мортон это заметила.

Дом номер четыре, Авеню

29 июня 1976 года

Полицейский оказался очень высоким, даже после того, как снял головной убор.

Прежде мне никогда не доводилось видеть полицейского так близко. На нем была форма из толстой ткани – я чувствовала запах этой ткани, – а пуговицы такие блестящие, что в них отражалась вся наша кухня.

– Обычная проверка, – сообщил он.

Я подумала, что мне понравилась бы работа, где сование носа в чужую личную жизнь и дела считается всего лишь рутинной проверкой.

Я завороженно следила за тем, как отблески газовой горелки танцуют у него на груди.

Стук в дверь раздался примерно в середине выступления группы «Перекресток». Мама проигнорировала его, отец выглянул из окна и увидел припаркованный на другой стороне улицы полицейский автомобиль. Он произнес: «Вот дерьмо», я рассмеялась в подушку, мама велела отцу отвалить, тот, выйдя в холл, споткнулся о Ремингтона и едва не упал.

И вот теперь полицейский стоял посреди нашей кухни, а мы стояли вокруг и взирали на него. Он чем-то напоминал мне викария. Оба могли заставить человека выглядеть маленьким, ничтожным и виноватым.

– Так, дайте-ка подумать, – протянул отец. Вытер пот над верхней губой кухонным полотенцем и покосился на маму. – Ты помнишь, Сильвия, когда мы в последний раз ее видели?

Мама принялась собирать салфетки под тарелки со стола.

– Точно не скажу, – пробормотала она и снова стала раскладывать салфетки.

– Вроде бы в четверг, – сказал отец.

– Или в пятницу, – предположила мама.

Отец снова покосился на нее.

– Или в пятницу, – пробормотал он в кухонное полотенце.

На месте этого блистающего пуговицами полицейского я, глядя на такое их поведение, точно арестовала бы их, как матерых преступников.

– Вообще-то это было в субботу утром.

Три пары глаз и чайное полотенце сконцентрировались на мне.

– Это правда? – Полицейский присел на корточки, и я услышала хруст ткани, обтягивающей колени.

Он сразу стал меньше меня, и поскольку мне совсем не хотелось ставить его в столь унизительное положение, я тоже присела.

– Так и было, – подтвердила я.

Глаза у него были темные, в тон форме. Я смотрела в них очень долго, но он так ни разу и не моргнул.

– И откуда ты это знаешь? – спросил он.

– Как раз шла «Тисвоз»^[17].

– Мои ребятишки просто обожают «Тисвоз».

– А лично я ненавижу, – сказала я.

Отец кашлянул.

– И что же она говорила, когда ты в последний раз видела ее, Грейс? – Полицейский переступил с ноги на ногу.

– Она постучалась в дверь и сказала, что ей нужно позвонить по телефону.

– У них нет телефона, – вставила мама. Произнесла она эти слова тоном человека, который гордится, что у него есть нечто такое, чего нет у других.

– А она не говорила, зачем ей понадобилось позвонить?

– Сказала, что хочет вызвать такси. Но я ее не впустила. Поскольку мама как раз прилегла отдохнуть.

Мы все обернулись и посмотрели на маму. Та вновь теребила салфетки на столе.

– А еще мне всегда говорили, что незнакомых в дом пускать нельзя, – добавила я.

– Но ведь миссис Кризи была вам знакома, разве нет? – Полицейский наконец-то моргнул.

– Нет, мы ее знали, но она какая-то странная была.

– Странная?

Я откинулась на спинку стула и подумала.

– Ну, знаете, как выглядит человек, у которого страшно разболелись зубы?

– Да.

– Так вот, она выглядела даже хуже.

Полицейский поднялся и надел фуражку. Казалось, он заполняет собой всю комнату.

– Вы ее найдете? – спросила я.

Полицейский не ответил. Он прошел в холл, и они с отцом о чем-то тихо поговорили. Я не расслышала ни единого слова. Даже когда старалась не дышать и перегнулась через кухонный стол.

– Мне кажется, ее не найдут, – заметила я.

Мама вылила из чайника старую заварку.

– Нет, – сказала она. – Я тоже так думаю.

Затем стала как-то яростно полоскать чайник – наверное, пожалела, что эти слова сорвались с языка.

Я не знала, и неважно, сколько раз люди спрашивали меня об этом.

Даже когда к нам в гостиную ворвался мистер Кризи и встал между мамой и Хильдой Огден^[18], я все равно ничего не понимала. Его лицо было так близко от меня, что я чувствовала запах его дыхания.

– Она не говорила мне, куда собирается уехать. Только спросила, нельзя ли позвонить по телефону, – сказала я ему.

– Но она должна была еще что-то сказать! – Слова мистера Кризи хлестнули меня по лицу.

– Она не говорила. Она хотела позвонить и вызвать такси.

Воротничок рубашки у него обтрепался, на самой рубашке спереди красовалось пятно. Похоже, от яйца.

– Грейс, подумай. Пожалуйста, девочка, вспомни! – Он придвинулся еще ближе.

– Перестань, старина. – Отец попытался оттеснить его от меня. – Девочка рассказала все, что знает.

– Просто хочу, чтобы жена вернулась домой, Дерек. Ты ведь можешь это понять, правильно?

Я увидела, как мама начала подниматься из кресла, но затем ухватилась за подлокотники и осталась сидеть.

– Может, она надумала вернуться туда, где жила прежде. – Отец положил руку на плечо мистеру Кризи. – Вроде бы в Уолсолле, да? Или в Саттон-Колдфилде?

– В Тамворте, – ответил мистер Кризи. – Она там лет шесть не была. Ни разу с тех пор, как мы поженились. И почти наверняка никого теперь там не знает.

Он по-прежнему дышал мне прямо в лицо. И я чувствовала запах тревоги.

– А где находится этот Тамворт? – спросила Тилли, волоча школьный рюкзак по земле.

То был последний день занятий.

– За много миль отсюда. В Шотландии, – ответила я.

– Просто не верится, что тебя допрашивал настоящий полицейский, а меня в тот момент, как назло, рядом не было. Ну, как это было? Как в «Суини»^[19]?

Мать Тилли недавно пристрастилась к телесериалам.

Я вспомнила о запахе ткани, о том, как сверкающий пуговицами полицейский записывал мои слова в маленькую черную записную книжечку. Писал карандашом, и очень медленно. И при этом все время облизывал губы.

– Да, в точности как в «Суини».

Мы шлепали по тротуару. Утром было чуточку прохладнее. Бутылки с молоком быстро убирали со ступеней, дверцы машин были распахнуты настежь, все спешили выгулять собак до того, как жара наберет силу.

– И этот полицейский будет ее искать? – Рюкзак Тилли царапал бетонное покрытие, облачка белой пыли поднимались в воздух. – Что он сказал?

– Сказал, они официально объявят миссис Кризи в розыск. Как пропавшую или бежавшую.

– Бежавшую от чего?

Я задумалась и замедлила шаг.

– Ну, может, от своей жизни.

– Как это можно бежать от своей жизни?

Я снова замедлила шаг.

– Бежать от той жизни, к которой принадлежишь.

Тилли остановилась подтянуть носки.

– А как узнать, принадлежишь ты к ней или нет? – спросила она, глядя на меня снизу вверх.

Я поняла, что не знаю ответа. И отвернулась от Тилли, чтобы та не заметила, как я хмурюсь.

– Поймешь, когда станешь старше, – сказала я.

Тилли подняла глаза от носков.

– У тебя день рождения всего на месяц раньше, чем у меня.

– Как бы там ни было, только Бог точно знает, кому или чему ты принадлежишь. – Я отмахнулась от расспросов. – Так что неважно, что там думает кто-то другой.

– А когда мы начнем искать Его? – Тилли все еще подтягивала носки, стараясь, чтоб верхние их края находились на одном уровне.

– Начнем с мистера и миссис Форбс. – Я провела рукой по изгороди. – Когда мы поем гимны, они даже слова никогда не смотрят.

– Но нам ни за что не найти миссис Кризи, если она уехала в Тамворт, пусть даже и с помощью Бога! – выкрикнула Тилли.

За нами увязалась кошка. Она двигалась по верхней части изгороди, бесшумно и аккуратно перебирая лапками. Я видела, как она добежала до деревянного столба, потерлась о него, и на мгновение мы встретились глазами. Затем кошка спрыгнула на тротуар, нырнула в кусты и скрылась из виду.

– Это соседская кошка, что ли? – спросила я.

Но Тилли меня не слышала, отстала. Я обернулась и подождала, пока она меня догонит.

– Ни в какой Тамворт она не поехала, – сказала я. – Она все еще здесь.