Сосед сверху, сосед снизу

3. Эмиль. Заманчивый приз

– Смотри, смотри, Эмиль, там та девчонка!

Острый локоть Эрика тыкается Эмилю между ребер, и ему приходится бросить скучающий взгляд вниз. Иначе итальянец попросту не отвяжется.

Там, у ярко-синей, стильной, но такой бабьей тачки действительно обнимаются две девицы. По-дружески и весьма невинно. И чего в этом такого уж особенного, что нужно мешать друзьям курить?

Эмиль молчит, выдыхая из груди горьковатый дым сигареты. Паршивой сигареты, но на то, чтобы приглушить досаду от очередного облома, она Эмилю сгодилась.

– Зачетная же попка у нашей феи, – возмущенный такой сухой реакцией, продолжает Эрик.

Кажется, у русских есть поговорка «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Эмиль её адаптировал под себя – пусть себе Змей пускает слюни на баб, лишь бы мой мозг до конца не выклевывал.

Девчонки и вправду были очень даже. Обе – стройные, одна – уже знакомая Эмилю соседка снизу, приходила ругаться на слишком громкие громыхания гантелей об пол.

Полы в этих русских квартирках будто из бумаги склеивали. Один вопрос – как не проваливались.

Брюнеточка, та самая, на которую перевозбудился побратим Эмиля, стоит спиной к их балкону. И по спине по этой живописно рассыпались темно-русые волосы.

Нужно сказать, задница у этой девчонки и вправду была шикарная. Правда, чтобы разглядеть её под тем мешком, что она на себя напялила, Эмилю еще в лифте пришлось поднапрячь собственное зрение.

И кто позволил женщине с настолько красивой задницей выйти из дома, нацепив на бедра эту половую тряпку?

Мешковатая, из темно-синей джинсы юбка, способная испортить даже такую шикарную пятую точку.

Нет, Эмиль в курсе, что не все дамочки носят мини – и это они зря, тем более – жарким летом, но то, что надела эта мышка, было жесточайшим надругательством над женской одеждой.

– Давай, отдай должное моему хорошему вкусу, – теребит Эмиля за локоть неугомонный Змей, – скажи же, эта попка создана для постели.

– Ничего такая, – лениво роняет Эмиль, тем более что итальянец знает – большего одобрения от Эмиля он не получит. У шведа было с чем сравнивать, он для себя эталон избрал.

А Эрик… Этот вообще, по мнению Эмиля, страдал особой формой близорукости, затаскивая в постель буквально каждую смазливую бабу, что попадалась ему по пути.

Самый главный критерий пригодности для секса – чтоб были совершеннолетние. Уже это по меркам Эрико Лусито является поводом рассмотреть их как объекты для траха. Ему многого не надо было. Ему надо было многих. И желательно – при минимальном перерыве. Трехдневный недотрах для итальяшки всегда оказывается нестерпимой пыткой.

– Ничего? – Эрику, кажется, по-настоящему скучно, потому что в любой другой ситуации он в бутылку бы не полез, а сейчас вроде как вошел в раж. – Да ты просто надеешься сам её первый поиметь, вот и строишь из себя. Я бы засадил между этих булочек хоть сейчас.

– Ты еще погромче поори, чтобы она ничего не услышала, – ухмыляется Эмиль, сбрасывая окурок в консервную банку на углу балкона.

Предупреждает он, конечно, зря – весь разговор велся на итальянском, благо Эмиль его учил еще в школе. Не сказать, что хорошо знал, но для общения со старым другом ему хватало.

Эрик наблюдает за девчонками, вслушиваясь в их треп. Пристально. Придирчиво щурясь на брюнеточку, такую сейчас далекую.

– Она же не живет здесь, – резонно напоминает Эмиль, – вот сейчас она наобнимается с подружкой, сядет в машинку и свалит. И когда она здесь в следующий раз появится – у тебя уже член отсохнет от ожидания.

– Ну и за кого же ты меня держишь, Эмиль? За идиота? – покачивает головой итальянец. – И к твоему сведению, уедет сейчас она, – палец моего друга тыкает в блондинку, – а сеньорита Горячая Попка останется в её квартире, будет кормить кота и поливать кактусы. Так что я её отжарю. Не позднее, чем завтра.

Нет, дело не в том, что разговорный русский у Змея лучше, чем у Эмиля. А в том, что у него длиннее уши. Эмиль же был в глубокой прострации, не подслушивал болтовню баб у подъезда.

В списке осталось двенадцать фамилий. И если он не найдет лису этим летом – то придется признать – он совсем её потерял. И нет ни малейшего шанса её разыскать!

– Делать тебе нечего, да, Змей? – Эмиль покачивает головой, тяжело опираясь на балконные перила. – Мы ведь сюда не только на твои блядки приехали. Помнишь?

– Спасибо, что напомнил, – хохочет Эрик в ответ, – о, рыцарь печального образа, гоняющийся за светлым образом безымянной девчонки, которую “ты хотел как никого в жизни”?

– Паскуда ты, Змей, – кисло роняет Эмиль. Если бы этот мерзопакостейший персонаж не был его другом несколько лет кряду, он сейчас получил бы по зубам. Но он не получил, и точно знал, что не получит, потому и зубоскалил.

Та Самая. Лисица с рыжей гривой, в блестящем платье. Вертлявая девчонка из клуба в Берлине, которой хватило дерзости и запала целый танец разделить с Эриком и Эмилем. Он совершенно не помнил её лица, и это была самая большая проблема его поисков. Ему было плевать, впрочем. Её он был согласен искать хоть до старости. Её он не променяет ни на кого. Даже на эту, чрезвычайно горячую тихую мышку.

Обижаться на друзей было тупо. Потому Эмиль и не обижался.

И все же выпады в сторону его Лисы неизменно выводили из себя. Он и так помнил слишком мало о том вечере. Даже имени её не звал, прозвав про себя Лисой только за цвет волос, который еще и не сам вспомнил.

Хотя даже если бы Лиса тогда выбрала Змея… Эмиль бы добрался до неё позже. Или все-таки сломал итальянцу что-нибудь, обеспечив ему техническое поражение.

Только она предпочла сбежать.

– И кстати, в постели твоя Та Самая может быть тем же бревном, что и Фрида, – язвительно добавляет Змей, все-таки приближаясь к критичной границе непозволительно близко.

– Не бывает женщин, что плохи в постели, – философски пожимает плечами Эмиль, – бывают неискушенные и необученные. Я люблю… учить.

Не говоря уже о том, что одно из немногого, что сохранилось в памяти Эмиля о том вечере – это чувственность той дерзкой и такой хрупкой нахальной девчонки.

Хотя, было и кое что еще, куда более годное для того, чтобы считаться “особой приметой”

– Ну-ну, – Змей скалится во всю свою наглую белозубую пасть, – ты хоть помнишь, что именно скрывается у сеньорит под юбкой? Сколько лет ты носишься за своим миражом? Да, девчонка была незабываемая, но она уже наверняка второй раз замуж вышла, третьего ребенка под сердцем носит, ни о тебе, ни обо мне и не думает. Какой смысл в том, что до остальных женщин ты снисходишь раз в месяц, и то по острой нужде? Какие уж тут умения, или ты до сих пор предполагаешь, что женщина – как велосипед, с одной научился – с другими проблем не будет?

Нет, итальянец так старательно нарывался, что игнорировать это становилось все сложнее. Раз в год и Эмиля Эрику удавалось доконать.

– Знаешь что, ты уже охренел до крайности, – раздраженно бросает Эмиль, разворачиваясь к этому наглому ублюдку, который каким-то образом затесался в его друзья, – так что я тебя, пожалуй, хочу наказать. Поимею эту твою Горячую Попку раньше, чем ты. И можешь валить в монастырь, оплакивать весь свой нахрен никому не нужный опыт.

– А как же твоя Та Самая, кроме которой ты никого не хочешь? – язвительно ухмыляется Эрик, явно уже прикидывающий, какие именно методы совращения применить к той брюнеточке.

– Она мне точно не предъявит за то, о чем не узнает, – отрезает Эмиль, – хотя, если ты не отвечаешь за свой базар, Змей, я, так и быть, тебя пожалею. Только сразу признай весь свой треп петушиным кукареканьем и ничем другим.

– Иди ты в задницу, – огрызается раздосадованный Эрик и тянет Эмилю руку, чтобы скрепить пари.

Девчонки там внизу наконец расклеиваются и расцеловываются.

Эмиль же пристально смотрю на фигурку ежащейся брюнеточки в темно-синем свитерочке, провожающей взглядом отъезжающую тачку. Ничего, мышонок, скоро отогреешься. В постели Эмиля Бруха, разумеется.

4. Настя и Эрик. Этот наглый Змей.

Нет, ну какие же наглецы!

Слов никаких не хватает.

Они стоят не выше третьего этажа и во весь голос обсуждают меня, мою пятую точку, и то, как быстро они меня поделят пополам. Да еще так страстно, громко, не приглушая голосов – аж эхо раскатывается по небольшому дворику Алинки.

Так и хочется развернуться, чтобы вслух, на русском разговорном послать их к чертовой бабушке, да как-нибудь с подвыподвертом, чтоб не простая бабушка, а пятиюродная. Чтоб подальше идти пришлось!

Поспорили они на меня, ага.

Еще расписание, небось, составят, когда ко мне заходить, мозг выносить. И прибили бы его на дверь подъезда, чтобы все соседи смогли с ним ознакомиться, так же как и с их гнусными планами на мою пятую точку.

Мне приходится себе напомнить, что делают это два наглых типа хоть и вслух, но все-таки на итальянском. Его довольно сложно понять вот так, слету. Да что там, даже я, три года потратившая на изучение этого языка, понимаю его не так хорошо, как хотела бы, особенно когда мой собеседник говорит с настоящей итальянской экспрессией. Половину слов этих мудаков с балкона я не разбираю, но ключевое все-таки выхватываю.

Моя попа – класс. Меня надо срочно трахать. И они не могут договориться, кто из них это будет делать первым, поэтому готовы поспорить! Волшебно, не так ли?

Язык я учила в рамках саморазвития, чтобы не выслушивать возмущенное ворчание Дэна. Его ведь не устраивало, такого крутого блогера, известного повара и «мечты любой женщины» такая посредственная жена, без нормального хобби и стремления к этому самому саморазвитию.

Танцы за хобби не считались. Тем более – за нормальное. Да и не было их в моей жизни к тому времени, как Дэн озаботился моим саморазвитием. Не было и не светило вернуться обратно. А вот изучение языка Дэн одобрил и даже разыскал мне учителя – древнего старичка, к которому ему, видимо, не получилось приревновать. Не так далеко от дома, но все равно, полчаса на автобусе туда, полчаса обратно, и два часа занятия.

Почему я выбрала для изучения именно итальянский? Ну… Потому что. Так захотелось. Просто так! А я говорю, просто так!

Дэн находил, что испанский перспективнее, но в общем и целом, и итальянский его тоже устроил. Жена саморазвивается – уже спасибо. Что еще надо?

Интересно. Получается, по три часа три раза в неделю меня по вечерам дома не было. И если так припомнить – он иногда в такие дни менял постельное белье, ругаясь на мою нерачительность. Мог ли он уже тогда?..

Мог! Так утверждает внутренняя ревнивая гадина, которая готова видеть измену в каждом случайном лайке какой-нибудь крашеной сучке из инсты. А уж три часа вне дома, да еще и сам муж спровадил. Да что же это, как не залет?

Это же только догадка!

Но зато какая!

Спрошу на досуге. У Людочки. Она-то, поди, не соврет побежденной сопернице. Главное, чтоб не приукрасила.

Я забываю о двух наглецах с балкона. Я даже не смотрю на них, мне не интересно, как они выглядят. Оба пойдут в самом нецензурном направлении, если вздумают ко мне подойти.

Вот им будет облом-то, в их споре.

Никому не дам выиграть. Пошлю всех. И пусть мальчики обломятся и за себя, и за Дэна.

Именно такие мысли меня и занимают, когда я, с ненавистью вытаптывая ступеньки своего нового пристанища, так отчетливо представляя вместо бетона под своими ногами лицо сучки-Людочки, что аж шумит в ушах, поднимаюсь в Алинкину квартиру. Вперед, конечно, не смотрю. Зачем? Я этот подъезд еще со школы дотошно знаю, даже сколько ступенек в каждом лестничном пролете…

Ох-х…

Впилиться с размаху в твердую мужскую грудь своей… своим… недоразумением едва-едва второго размера – оказывается не столько больно, сколько внезапно.

Нашла коса на камень, и все такое. Он сбегал вниз и тоже не подумал притормозить.

Я отшатываюсь от неожиданности, чуть не оступаюсь на ступеньке, и…

Крепкие, сильные руки в лучших традициях жанра ловят меня за талию.

– Фея, моя фея, не стоит так буквально падать к моим ногам, мне будет достаточно, если ты аккуратненько встанешь на коленочки, – нахально заявляет итальянец, второй раз за эти сутки прижимая меня к себе.

Ох-х…

Ох-х, как много я хочу ему сказать – этому озабоченному, что так скабрезно отзывался о моих тылах! О моих! Скромных! Тылах! О которых вообще не полагается говорить таких пошлостей!

Ух, я ему сейчас как скажу! Все скажу! И куда ему запихнуть эти свои бицепсы… Красивые, кстати. Рельефные абсолютно естественно, как…

Как у танцора, который просто живет в спортивном ритме, и подбрасывает свою партнершу в воздух над собой, и крутит её в своих руках всеми возможными способами по четыре часа из восьми ежедневных тренировочных.

Коим собственно Эрик Лусито и является…

Горбатого могила исправит – а у меня тут же перед глазами пронеслись все те поддержки и танцевальные связки, что мог проделать этот парень с девушкой. И это неожиданно прокатывается по крови горячим шумом…

Дэнчик тоже держал себя в форме – больше половины подписчиц его канала приходили посмотреть на мужика на кухне, который еще и готовит в майке с отличным видом на рельефные плечи…

Да что там, я тоже любила на него пускать слюну. Он с девятого класса был самый горячий парень в школе, которого хотели даже до того, как это одобрялось законом.

Только… Дэн был не танцор. Это было другое.

– Сеньорита?

– А?

Я понимаю, что самым безнадежным образом зависла, таращась в одну точку.

Так, долой из головы Назарова!

И чертова итальянца тоже… К черту! Сейчас только в глаза его посмотрю, и как пошлю…

Ага, сейчас. Ступор продолжается, и моя оторопь продолжается.

Он так близко! Он же не может меня не узнать!

– Ты ведь узнала меня в лифте, так, фея? – тем временем итальянец вдруг решает припомнить детали нашей первой встречи и рокового щипка и начать атаку. – Возможно, мы знакомы?

На него я смотрю долгим и испытующим взором.

Нет, ну, конечно, чего я ожидала? Что он будет помнить всякую пьяненькую танцовщицу, с которой когда-то зажигал? Шесть лет – слишком долгий срок, чтобы держать случайные интрижки в памяти. Тем более, секса не было, помнить нечего. Надо принять как факт – забыли. Бывает.

Эх. Хотелось бы, чтобы хоть один из них запомнил меня так же сильно, как их обоих запомнила я.

Честно говоря, мне становится настолько обидно, что я даже не желаю договаривать. Просто молча разворачиваюсь и шагаю к синей двери Алинкиной квартиры, которая теперь перешла в мое пользование.

Ужасно грустно ощущать себя такой дурочкой. Кто бы мне сказал, зачем я-то их помню? Еще бы не помнить – так часто мне снились. Да еще и заходя дальше, чем у нас зашло тогда.

Поди потом объясни дорогому мужу, чего это я проснулась среди ночи такая возбужденная и хочу прямо сейчас, и можно без прелюдий…

Ну и…

Ну и плевать на них на всех. И на этого чертового Змея особенно. Не узнал – так не узнал, тоже мне горе. И что бы я ему сказала, если бы узнал? А сколько скабрезных шуточек он смог бы отпустить по этому поводу? Вот то-то и оно!

Я вожусь с ключами – основной замок очень тугой и категорически не желает проворачиваться. И все это время, пытаясь не пыхтеть при проворачивании ключа, я искренне надеюсь услышать за спиной шаги убирающегося итальянца. И я их слышу. Только не удаляющимися, а наоборот.

– Ах, какая невоспитанная сеньорита, – насмешливо цокает за моим плечом, чтоб ему провалиться в свою родную Катанию, чертов Змей, – ни поздороваться, ни представиться, ни даже поблагодарить спасителя. Дай угадаю, крошка, помощи просить ты тоже не умеешь?

Я высокомерно его игнорирую, но мою ладонь накрывают жесткие пальцы.

Да, в отличии от меня Змей с танцами не завязывал. Это ощущается в плавности и жесткой непоколебимости его движений. Ох, я знаю этот тип партнеров – диктаторы, парализующие одним только взглядом.

Он всегда держит тебя жестко, высасывая душу впившимися в твое лицо глазами, всегда диктует тебе свои условия. Да, он подаст тебя. Продаст по самой дорогой цене, которую только можно взять за тебя. Да, все будут тебе рукоплескать. Но только если все будет так, как захочет он…

Его пальцы крепко сжимают мои, а потом надавливают сильнее и… Ключ проворачивается, и замок предательски щелкает – не мог открыться парой минут раньше, да? Теперь придется оборачиваться и хотя бы говорить дурацкое спасибо.

Или не придется…

Змей остается за моей спиной, склоняется ближе к самому уху, переходя на горячий шепот.

– Ну вот, я снова тебе помог, сеньорита, – сладко шипит мне этот аспид, – и ты даже не скажешь, кто ты такая и откуда меня знаешь? Позволишь мне самому тебя вспомнить?

Нет. О нет, я бы все-таки этого не хотела!

– Ты любишь танцы, да, крошка? – это он даже не спрашивает, он это утверждает. – Любишь, конечно, откуда еще ты можешь меня знать. А может, ты моя фанатка? Из тех, что бросают мне трусики на паркет после окончания выступления? Знаешь, я оставляю на память самые красивые. Какие были твои? Я уверен, мы с тобой их вместе разыщем в моей коллекции. И даже договоримся о цене за их возвращение. Ну же, признавайся. Хотя можешь просто кивнуть. Я понимаю, ты стесняешься такой страсти…

Его вкрадчивый шепот как яд, пробирается в кожу, проникает в кровь, заставляет мои щеки не просто краснеть, а пылать, с таким жаром, что можно обжечься.

Боже, какой же он извращенец… И те дурынды, что расстаются с нижним бельем таким эксцентричным способом.

Но…

Он думает, что и я такая?

Я резко разворачиваюсь на каблуках, чтобы высказать этому наглецу все, что я о нем думаю, но сразу нужные слова не находятся, а пока я возмущенно хватаю ртом воздух – Эрик все понимает и сам.

– Нет? Ты не из плохих девчонок, крошка? – он ловит длинными, такими чувственными пальцами мой подбородок и задумчиво заглядывает мне в лицо. – Знаешь, так сразу и не скажешь, что ты из хороших. В тебе есть потенциал. Очень большой потенциал.

Можно ли считать за проявление потенциала тот танец в Берлине? Или я слишком прямо все трактую?

– Уберите от меня руки, – я топаю ногой и с огромным удовольствием приземляю туфлю на носок итальянца. Наступить танцору на ногу – это все равно, что дать в поддых, даже, возможно, эффективнее. Наши стопы гибче, пластичнее, и как следствие – и чувствительней.

– Мы даже не познакомились, крошка, – Эрик укоризненно морщится, игнорируя боль и продолжает задумчиво вглядываться в мое лицо, – скажи мне имя, будет проще вспомнить, где же я с тобой пересекался раньше. Я ведь не мог забыть тебя с прошлого лета. У тебя слишком красивые глаза, чтобы я их взял и забыл.

Ну, забыл же.

Он был здесь прошлым летом?

Интересно, чем же он тут занимается второй год подряд?

Выступает? Но разве в этом случае не гудела бы вся танцевальная тусовка? Эрик Лусито, Катанийский Змей – чемпион последних двух лет во всех танцевальных турнирах Европы и Америки. Он снимался в нескольких клипах самых горячих американских певичек, отыгрывая их партнера. Говорят, кто-то из голливудских режиссеров очень хочет опробовать его и как актера. И о его приезде в Москву молчат?

– У меня обычные глаза, – сухо отрезаю я, пытаясь увернуться от прикосновений его пальцев, – оставьте меня в покое, пожалуйста, я не собираюсь с вами…

Я не успеваю договорить свое «Даже знакомиться», потому что Эрик меня самым вопиющим образом перебивает. Причем так убежденно, что даже вклиниться в его речь не представляется возможным.

– У твоих глаз, крошка, редкий оттенок, как у моря в Кала-Лунго. В них виден твой характер и хорошо читается чувственная сущность. Когда ты вот так щуришься – видно, что ты чрезвычайно упрямая и терпеть не можешь проигрывать. У тебя длинные ресницы, и я вижу, ты не пользуешься этой косметической дрянью, чтобы их подкрасить, так что эти реснички – твое естественное богатство. Крошка, если я говорю, что у женщины красивые глаза…

– Значит, ничего другого красивого ей не досталось? – перебиваю я, пытаясь хоть на секунду перехватить руль в этой беседе, но Эрик укоризненно покачивает головой.

– Неправильный ответ, сеньорита, – мягко отзывается он, – это значит, что глаза у этой женщины по-настоящему бесподобны. А все остальное… – Змей опускает глаза и нагло ухмыляется, – я еще просто не оценивал.

– Эй, – я снова краснею и торопливо скрещиваю руки на груди, – лучше смотрите в глаза!

– Стесняешься? – мужчина склоняет голову набок и милостиво переводит свой взгляд обратно. – Хочешь, расскажу тебе, чем хороша твоя грудь, сеньорита? И что бы я с ней сделал прямо сейчас? Или…

Теплый большой палец его ладони, касается моих губ и у них же замирает. Будто в ожидании моего разрешения.

– Может, мне лучше тебе все это сразу и показать, а, крошка? – снова склоняясь к моему уху, шепчет этот наглец.

Боже, сколько мурашек бежит по коже.

И…

Нет, не пошел бы он?

Я впиваюсь зубами в мужской палец, тот самый, что остался у моих губ, с одной только целью их раздразнить. И прикусываю его достаточно сильно, чтобы мужчина от неожиданности все-таки отшатнулся.

– Vaffanculo, Serpente²! – рычу я, надеясь, что этого итальянского посыла достаточно, чтобы он все понял. А потом все-таки нажимаю на ручку, бросаюсь в прохладу спасительной квартиры и со всей кипящей в моей крови злостью хлопаю дверью.

Покажет он мне, ага. Он меня даже не помнит!

5. Эрик. Бежать некуда, крошка

Ладонь Эрика врезается в косяк, но поздно – дверь захлопывается перед самым его носом. Триумфально щелкает замок, пряча девчонку за надежной преградой.

Ускользнула!

Тяпнула за палец как маленькая кусачая собачонка и нырнула в свое убежище быстрее ящерицы с оторванным хвостом.

И чего она этим добьется, если ближайшие три недели Эрик все равно будет тут, этажом ниже, и никуда-то она от него за это время не денется? А может, малышка таким образом пытается набить себе цену? Ну, конечно. Известное женское убеждение утверждает, что если откажешь мужчине раза три – он будет исходить на слюни и виться у её ног послушной веревкой. Две из трех рассчитывают, что уж они-то окрутят Эрика Лусито насовсем, заставят остепениться. И эта туда же.

Столько баб Змей в своей постели сменил, а этой вдруг внезапно должен проникнуться?

Ну-ну, крошка, мечтай и дальше, это не вредно.

Сколько бы она ни строила из себя невесть что, а места дальше постели в жизни Эрика Лусито ей не полагалось.

Сейчас она сбежала, но времени у Эрика будет предостаточно. И ох, как она поплатится за этот свой укус, Змей будет не Змей, если не вытрахает из этой дерзкой бамбины последние звуки, на которые она только будет способна.

Чтобы неделю не смогла разговаривать.

Только это обещание, данное самому себе, и помогает пережить сам факт того, что с сегодняшним стояком Эрика разбираться придется не губкам упрямой девчонки. Вот ведь…

Нашло же, как только увидел её гибкую спину, и плавный абрис шикарных ягодиц. Такую женщину только на кровати выгибать, да любоваться её шикарной фигурой при всяком толчке в жаркое тело. Под мягкую симфонию её развратных стонов.

Нашло и никак не может отхлынуть.

Увы, увы.

Симфонический концерт для местных соседей сегодня давать никто не будет. Господа слушатели могут выдохнуть, они сегодня выспятся.

За спиной Эрика в драматичной тишине и величавой поступью спускается его светлость, первейший мерзавец города Гетеборга. Разумеется – он все это время стоял на своей площадке, двумя пролетами выше и слушал, к чему же придет его соперник по пари с их секси-закладом. Еще и курил – по крайней мере спускается он с сигаретой.

Нет. Он не смеется. Он выше этого. Но, мадонна, какая же у него сияющая морда. Как он доволен поражению Эрика! Лучший друг, ни больше не меньше.

– Если ты только хмыкнешь, я дам тебе по морде, – предупреждает Эрик, все еще ошалело растирая прокушенный девчонкой палец. Один смешок Эмиля стоит долгого хохота за спиной у многих других.

– Ну что ты, друг, – скалится Эмиль, приостанавливаясь посередине пролета и сминая в пальцах остаток своей дотлевающей сигареты, – как можно радоваться твоей беде? Я всего лишь восхищаюсь этой отважной мышкой. Я бы твои пальцы кусать не стал. Сначала бы спросил справочку от врача, вдруг ты заразный?

Нет, все-таки так лучше, стократ. Так Эмиль хоть походил на живого человека, а не на мертвеца, которого забыли закопать, и он так и бродит неупокоенным среди людей. В последнее время он все сильнее становился именно таким. Как и всегда, когда мы возвращались в Россию и он снова брался за свои поиски. Но в этот раз как-то острее.

Эрик надеялся, что со временем его друга отпустит эта навязчивая мысль, одержимость той девчонкой. В конце концов, Эмиль и Эрик были друзьями слишком долго, и Эмиль Брух мог выбрать себе любую, ни одна бы не отказала, и забыться мог с любой.

Но в его списке оставалось все меньше фамилий, все больше кандидаток оказывались не теми, а сам Эмиль мрачнел день ото дня, будто та девчонка на самом деле оказалась какой-то сиреной, приворожившей шведа этим танцем и высасывающей из него душу на расстоянии.

Это пари и затевалось только для развлечения, ни для чего больше. Если бы Эрик натурально просто хотел эту конкретную малышку – он бы Эмилю её даже не показывал. А тут девчонка попалась сочная, интересная, непростая, было бы хорошо, если бы Эмиля она смогла развлечь. Может, тогда он сможет уже принять как факт – если не судьба ему найти ту свою Лисицу, то и черт бы с ней. Свет клином не сошелся.

– Ну, что скажешь? – Эмиль усаживается на ступеньку, покручивая в пальцах зажигалку. – Успел что-то понять о нашей цели?

– Тебе нужны мой подсказки, друг? – язвительно хмыкает Змей, опираясь локтем на перила. – Все-таки хочешь сдаться?

– Что-то принципиальное, – Эмиль ухмыляется, в своей выразительной манере одной только игрой бровей договаривая, куда Эрику стоит запихнуть все свои подсказки. В плане обольщения женщин методы друзей разнились в корне.

– Ну, она замужем, – неторопливо пожимает плечами Эрик, – кольцо на правой руке я успел заметить.

Возможно, для кого-то иного это был бы повод отказаться от пари, проявить чудеса моральных принципов. Но Эмиль, как и Эрик, подобной гадостью особо обременен не был. Не говоря уже об его жестком убеждении, что если у его огненной лисички – той самой, что он еще не нашел, но она уже была его, по непоколебимому убеждению Эмиля – вдруг найдется муж, любовник, жених, или любой другой мужчина, занимающий место в её постели – то он и подвинется?

И подвинется, и из жизни девушки вылетит, как пробка от шампанского.

Так же дела обстояли и с новой целью Эрика. Ему было плевать на обнаруженную на пальце девушки обручалку. Её мужу придется потерпеть. Все, что Эрик мог ему предложить, – пару мастер-классов на тему, как эффективнее ублажать его женушку. Но пока сам Змей с ней не наиграется, этот лузер обойдется и собственной рукой. Да хоть обеими – сам тупица, раз выпустил женщину с такой шикарной попкой из дома.

– Ах, да, девчонка – моя фанатка, – добавляет Эрик, пихая Эмиля кулаком в плечо, – она знает меня в лицо, знает мое прозвище, знает мой язык. Сдавайся, друг, я все равно её выиграю…

– А еще она знает о нашем с тобой споре, баран, – язвительным эхом откликается Эмиль, – и, судя по всему обиделась. Я же тебе говорил – ори потише. Смотри, какая умница нам попалась. С любовью к языкам.

– Надеюсь, её язык окажется таким же любвеобильным, – с ухмылкой откликается Эрик, а потом косится на друга, – ты ведь не предлагаешь мне отменить наш с тобой спор, раз девчонка в курсе?

– Не-е-ет, – швед неторопливо покачивает головой, – так даже интереснее. И потом – я с ней еще даже не познакомился.

В глазах Эмиля горят предвкушающие огоньки…