Потерянные девушки Рима

Четыре дня назад

1:40

После дождя бродячие псы завладели узкими улочками исторического центра. Они ходили стаями, молча прижимаясь к стенам. Маркус наткнулся на них перед улицей Коронари, вся стая двигалась ему навстречу. Вожаком был рыжий одноглазый пес, дворняга. На миг их взгляды встретились, человек и собака как будто узнали друг друга. Потом разошлись как ни в чем не бывало.

Через несколько минут Маркус вновь переступил порог квартиры, которую Лара занимала в доме университетской корпорации.

В темноте, так же как Джеремия Смит.

Маркус протянул руку к выключателю, но передумал. Возможно, у похитителя был с собой фонарик. Маркус вынул свой из кармана и начал осматриваться. Луч света выхватывал из тени предметы мебели и домашнюю утварь.

Он точно не знал, что ищет, но был убежден, что существует какая-то связь между молодой студенткой и Джеремией. Лара была куда больше, чем просто жертвой, она была объектом желания. Маркус должен восстановить эту связь, только так он может обнаружить место, где девушку держат в заточении. Одни предположения вперемешку с надеждами, но в данный момент ничем не стоит пренебрегать.

Издалека доносился лай бродячих псов.

Под этот унылый аккомпанемент Маркус принялся исследовать первый этаж, начав с ванной комнаты, где находился люк, через который похититель забрался в квартиру. На полочке в душевой кабине аккуратно, по росту, выстроились флаконы: гель для душа, шампунь, бальзам. С тем же тщанием у стиральной машины были расставлены порошки и моющие средства. За зеркалом над раковиной скрывался шкафчик: там лежали косметика и лекарства. Календарь на двери показывал страницу прошлого месяца.

Собаки на улице залаяли громче, зарычали – похоже, передрались.

Маркус вернулся в крошечный закуток, где находилась кухня. Перед тем как подняться наверх, Джеремия Смит не забыл опорожнить сахарницу, стоявшую посередине стола, и находившуюся на кухонной полке банку с надписью «SUGAR», чтобы уничтожить следы наркотика. Все это он проделал в полном спокойствии, без спешки. Тут он ничем не рисковал. У него было вдоволь времени, пока Лара спала.

Ты молодец, ты не совершаешь ошибок, но что-то все-таки должно быть. Маркус знал, что истории о серийных убийцах, которые жаждут открыть миру свои подвиги и поэтому бросают вызов тем, кто старается их остановить, не более чем сказочка средств массовой информации, предназначенная для того, чтобы привлечь внимание публики. Серийному убийце нравится то, что он делает. Именно поэтому он хочет продолжать свою деятельность как можно дольше. Известность не интересует его, она стала бы препятствием. Но иногда он оставляет после себя какой-нибудь знак. Не для того, чтобы сообщить, а для того, чтобы поделиться.

«Что же ты оставил для меня?» – задался вопросом Маркус.

Он осветил фонариком кухонные полки. На одной из них стояли кулинарные книги. Наверное, Ларе, когда она жила с родителями, не приходилось готовить еду. Зато перебравшись в Рим, она стала заботиться о себе сама, и готовить тоже. Но между книжек с цветными корешками выделялся толстый черный том. Маркус подошел ближе, наклонил голову, прочитал заглавие. Библия.

«Аномалии», – подумал он.

Он взял книгу и открыл ее там, где была вложена закладка из красного атласа. Послание апостола Павла к фессалоникийцам.

«День Господень так придет, как тать ночью».

Зловещая ирония, определенно не случайная. Кто-то специально поставил сюда эту книгу? Слова Павла относились к Страшному суду, но, с другой стороны, прекрасно описывали то, что случилось с Ларой. Кто-то унес ее отсюда. На этот раз тать похитил человека. Молодая студентка не замечала присутствия Джеремии Смита, который витал вокруг нее, точно тень. Маркус оглянулся вокруг: диван, телевизор, журналы на столике, холодильник с магнитиками, ветхий истоптанный паркет. В этом тесном жилище Лара себя чувствовала в безопасности. Но дом оказался бессилен ее защитить. Как могла она что-то заметить? Как могла догадаться о чем-то? Человек по природе своей оптимист, сказал себе Маркус. Для выживания вида важно пренебрегать потенциальной опасностью, концентрируясь только на тех, что наиболее вероятны.

Нельзя жить в постоянном страхе.

Позитивный взгляд на вещи заставляет нас двигаться вперед, невзирая на превратности, на боль, которыми усеян жизненный путь. Одно неладно: за позитивностью часто таится зло.

Бродячие псы вдруг умолкли. По затылку Маркуса пробежал холодок: он услышал новый звук. Почти неразличимый скрип шагов по деревянному полу.

День Господень придет, как тать ночью, припомнил он, одновременно осознавая, что было ошибкой не проверить сначала верхний этаж.

– Выключи его.

Голос доносился с лестницы за спиной Маркуса, и требование, очевидно, касалось фонарика, который он держал в руке. Маркус, не оборачиваясь, подчинился. Кто бы ни был этот человек, он уже находился в квартире, когда Маркус пришел. Маркус вслушался в тишину, которая его окружала. Человек стоял метрах в двух от него, не больше. Кто знает, сколько времени незнакомец наблюдал за ним.

– Повернись, – велел голос.

Маркус медленно повернулся. Слабый свет из внутреннего дворика просачивался сквозь оконную решетку, отбрасывая на стену перекрещивающиеся тени, похожие на клетку. В эту клетку был заперт, подобно дикому зверю, темный, угрожающий силуэт. Тень, наложенная на тени. Мужчина был выше Маркуса сантиметров на двадцать, крепкого сложения. Они долго стояли неподвижно, не произнося ни слова. Потом снова раздался голос из тьмы:

– Это ты?

Судя по тембру, говорил очень молодой человек. В тоне голоса Маркус распознал бешенство, но также и страх.

– Это ты, сукин сын.

Как узнать, есть ли у него оружие. Маркус промолчал: пусть лучше говорит незнакомец.

– Я видел, как ты приходил сюда с тем, другим, вчера утром.

Маркус понял, что речь идет о его первом визите, вместе с Клементе.

– Вот уже два дня я глаз не спускаю с этого места. Чего вы от меня хотите?

Маркус попробовал вдуматься в эти слова, но их смысл от него ускользал. И трудно предугадать, что может случиться.

– Хотите надуть меня?

Тень шагнула к нему. Маркус разглядел руки юноши и понял, что тот безоружен. И тогда подал голос:

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Ты меня хочешь обдурить.

– Может, лучше выйдем отсюда, поговорим спокойно, – предложил Маркус, пытаясь наладить диалог.

– Будем говорить здесь.

Маркус решил действовать напрямик:

– Ты здесь из-за пропавшей девушки?

– Не знаю я никакой девушки, я тут ни при чем. Хочешь впутать меня в историю, кусок дерьма?

Маркус почувствовал, что парень говорит правду: если он – сообщник Джеремии Смита, зачем возвращаться, когда это так рискованно?

Маркус не знал, что сказать. Прежде чем нашелся ответ, незнакомец набросился на него, схватил за грудки, впечатал в стену. Не ослабляя хватки, свободной рукой вынул конверт и помахал у него перед носом:

– Ты написал мне это хреново письмо?

– Нет, не я.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Маркусу прежде всего нужно было понять, какую связь может иметь эта сцена с исчезновением Лары.

– Давай, если хочешь, поговорим о письме.

Но парень вовсе не намеревался уступать инициативу:

– Тебя прислал Раньери? Можешь сказать ублюдку, что я пас.

– Я не знаю никакого Раньери, поверь.

Маркус попробовал вывернуться, но парень держал его крепко. Он еще не закончил.

– Ты полицейский?

– Нет.

– А символ? Никто не знал о символе.

– Что за символ?

– Тот, что в письме, дерьмо.

Письмо и символ: Маркус усвоил информацию. Не так-то много, но, может быть, это окажется полезным, чтобы разгадать намерения парня. Или же он попросту бредит. Надо как-то выпутываться из этой ситуации.

– Хватит болтать про письмо. Я о нем ничего не знаю.

Парень заколебался:

– Кто ты, на хрен, такой?

Маркус не отвечал, ждал, пока юнец успокоится. Но вместо этого, сам не зная как, очутился на полу, и парень придавил его всем своим весом. Маркус пытался сопротивляться, но парень стискивал ему грудь и бил со всей силы. Маркус поднял руки, прикрывая лицо, но удары достигли цели. Он ощутил вкус крови во рту. Уже почти теряя сознание, понял, что взрыв ярости исчерпал себя. С того места, где лежал, увидел, как юнец открывает дверь квартиры. На мгновение разглядел его со спины, в свете, проникающем из внутреннего двора. Потом хлопнула входная дверь. Послышались быстрые шаги.

Маркус выждал немного, потом попробовал встать. Голова кружилась, в ушах звенело. Боли он не чувствовал. До поры до времени. Все навалится вместе, он это знал, но только чуть погодя. Так с ним бывало всегда. Болеть будет все тело, не только побитые места. Он не помнил точно, откуда такая уверенность, но знал, что так и будет.

Он приподнялся, сел. Попробовал собраться с мыслями. Позволил парню удрать, а следовало найти способ задержать его. Стал искать себе оправдание: ведь в конечном итоге вряд ли получилось бы добиться от него толку. В любом случае кое-чего он все-таки достиг.

В драке он завладел письмом.

Ощупью поискал фонарик, откатившийся в сторону. Нашел, дважды нажал кнопку и посветил на конверт.

Отправитель не значился, а адресовано письмо было некоему Раффаэле Альтьери. Судя по дате на штемпеле, отправлено три дня назад. Внутри конверта – листок, на котором отпечатан только адрес Лары на улице Коронари. Но поразил Маркуса символ, стоявший вместо подписи.

Три красные точки, составляющие треугольник.

6:00

Ей так и не удалось заснуть. После звонка Шалбера она час за часом ворочалась в постели. Наконец радиобудильник пропиликал пять часов, и Сандра встала.

Она быстро собралась и вызвала такси, чтобы ехать в квестуру: ей не хотелось, чтобы кто-то из коллег заметил ее машину. Конечно, никто не стал бы приставать с расспросами, но с некоторых пор Сандру раздражали взгляды, которые она ловила на себе. Вдова. Не так ли за глаза называют ее? Во всяком случае, именно так о ней думают. Это сочувствие назойливо прилипало к ней каждый раз, когда она проходила мимо сослуживцев. Хуже всего, что некоторые считали своим долгом что-то сказать. Она уже собрала целую коллекцию утешительных фраз. Самая избитая: «Мужайся, твой Давид хотел бы видеть тебя сильной». Сандре хотелось записать их все, а потом поведать миру, что существует нечто худшее, чем безразличие к чужой боли: банальности, с помощью которых пытаются ее исцелить.

Но вероятно, дело было в ней самой и в ее раздражительности. Так или иначе, она хотела подойти на склад вещественных доказательств к тому времени, когда меняется ночная смена.

За двадцать минут она добралась до места. Сначала зашла в бар, прихватила рогалик и капучино и явилась к коллеге, который собирался домой.

– Привет, Вега, – сказал тот, когда она зашла за стойку. – Что ты здесь делаешь в такую рань?

Сандра попыталась изобразить безмятежную улыбку:

– Принесла тебе завтрак.

Коллега с радостью принял пакет:

– Ты настоящий друг. Ночка выдалась бурная: арестовали банду колумбийцев, они толкали наркотики перед вокзалом Ламбрате.

Сандра не хотела терять время на бесполезную болтовню, поэтому прямо перешла к делу:

– Я бы хотела забрать сумки, которые оставила здесь пять месяцев назад.

Коллега взглянул на нее в изумлении, но тотчас же вскочил, готовый помочь:

– Сейчас принесу.

Он углубился в длинные коридоры склада. Сандра слышала, как, роясь на полках, парень что-то бормочет себе под нос. Она изнывала от нетерпения, но старалась держать себя в руках. В последнее время все ее раздражало. Ее сестра говорила, что так проходит один из четырех периодов траура. Она это вычитала в какой-то книжке и не очень помнила последовательность, потому и не могла сказать, какой сейчас период и скоро ли все они закончатся. Сандра в такие вещи не верила, но слушала, не возражая. Собственно, никого из семьи по-настоящему не затронуло ее горе. Не то чтобы все они были бесчувственными, но чем утешить вдову, которой едва исполнилось двадцать девять лет? И они ограничивались тем, что цитировали статьи из журналов или приводили в пример кого-нибудь из дальних знакомых. Им этого хватало, чтобы не испытывать неловкости, да и Сандра в глубине души была этим довольна.

Через пять минут коллега вернулся с двумя большими сумками Давида.

Он тащил их за ручки, не то что Давид, который забрасывал их на плечи. Одну на правое плечо, вторую на левое. И пошатывался при ходьбе.

«Так ты похож на ишака, Фред».

«Но все равно я тебе нравлюсь, Джинджер».

При виде этих сумок Сандра почувствовала себя так, будто кто-то ударил ее кулаком под дых. Этого она и боялась. Здесь, в сумках, был ее Давид, там содержался весь его мир. Будь ее воля, они бы так и валялись на складе, пока кто-нибудь по оплошности не отправил бы их в измельчитель вместе с уже ненужными вещественными доказательствами. Но прошлым вечером Шалбер сделал весомыми и существенными туманные вопросы, которые копились в опасной близости от сердца с тех самых пор, как она обнаружила, что Давид ей солгал. Сандра не могла допустить, чтобы кто-то в чем-то заподозрил ее мужчину. Но главное, она поняла, что сама не может примириться с этим.

– Вот, пожалуйста, – сказал коллега, ставя сумки на стойку.

Не нужно было ничего подписывать, вещи держали здесь, просто оказывая ей услугу. Их прислали из римской квестуры сразу после происшествия. Она всего лишь не забрала их.

– Хочешь проверить, все ли на месте?

– Нет, спасибо. И так хорошо.

Но коллега все смотрел на нее, внезапно погрустнев.

Только не это, взмолилась она.

И все-таки это прозвучало:

– Мужайся, Вега. Даниэль хотел бы видеть тебя сильной.

Какой, к черту, Даниэль, подумала она, выдавливая из себя улыбку. И, поблагодарив, забрала сумки Давида.

* * *

Через полчаса она вернулась домой. Поставила сумки на пол под дверью и какое-то время держалась на расстоянии, издали поглядывая на них. Так бродячий пес крутится вокруг куска, который ему предлагают, силясь понять, можно ли доверять дающему. Она же искала в себе мужество, чтобы выдержать испытание. Приближалась, отходила опять. Заварила чай, села на диван и смотрела на сумки, баюкая чашку в руках. Впервые задумалась о том, что́ она только что сделала.

Вернула Давида домой.

Может быть, какая-то ее часть все эти месяцы надеялась, воображала, верила, что рано или поздно муж вернется. Одна мысль о том, что они уже больше никогда не будут любить друг друга, доводила Сандру до безумия. Иной раз она забывала, что муж умер, ей приходило что-то в голову, и она говорила себе: «Это нужно обязательно рассказать Давиду». В следующий миг правда наваливалась на нее, и горечь возвращалась.

Давида больше не будет никогда. Точка.

Сандра мысленно вернулась к тому дню, когда впервые примирилась с такой реальностью. Это произошло у ее двери столь же тихим, спокойным утром. Она держала двоих полицейских у порога, веря, что, пока они остаются там, пока не нарушают границу, весть о смерти Давида – неверная, нематериальная. И ей пока не нужно принимать на себя то, что вот-вот ворвется в ее дом. Ураган, сметающий все и в то же время оставляющий каждую вещь в неприкосновенности. Она не думала, что у нее хватит сил.

Но вот все-таки хватило, сказала она себе. И раз уж Шалбера заинтересовал этот багаж, на то имеется причина.

Сандра поставила чашку на пол и решительно направилась к сумкам. Сначала взяла ту, что полегче. В ней была только одежда. Сандра перевернула ее и вытряхнула на пол. Рубашки, брюки, свитера – все вперемешку. Запах Давида, его кожи окутал ее, но она попыталась отрешиться.

Боже мой, Фред, как мне тебя не хватает.

Сандра запретила себе плакать. Рылась в вещах с отчаянием, неистово. Несмотря ни на что, ей являлся Давид, одетый в эти брюки, эти рубашки, эти свитера. Мгновения жизни вдвоем. На нее накатила тоска пополам с бешенством и, наконец, гнев.

В вещах ничего не было. Она проверила также карманы, внутренние и наружные. Ничего.

Сандра почувствовала себя опустошенной. Но самое тяжелое позади. Теперь настала очередь рабочей сумки. С этими предметами не были связаны воспоминания. Более того, в них заключалась причина гибели Давида. Поэтому с ними разбираться будет легче.

Прежде чем начать, она вспомнила, что имеется список содержимого. Он хранился в тумбочке Давида, в ящике. Давид сверялся с этим списком всякий раз, когда готовился к отъезду. Сандра прошла в комнату и взяла список. Потом стала извлекать предмет за предметом.

Прежде всего вынула второй «рефлекс» Давида. Первый разбился при падении. Фирмы «Кэнон» – а Сандра предпочитала «Никон». По этому поводу возникали в семье горячие споры.

Сандра включила фотоаппарат. Память пуста.

Она вычеркнула «рефлекс» из списка и продолжила дальше. Подключила к сети разные электронные приборы, поскольку батарейки за эти месяцы успели разрядиться. Потом проверила их все. Последний звонок по спутниковому телефону был сделан слишком давно и не представлял интереса. А сотовый она уже проверяла, когда ездила в Рим для опознания тела. Давид использовал его только затем, чтобы вызвать такси, да еще для последнего звонка на ее автоответчик – здесь, в Осло, собачий холод. В остальном он как будто отрезал себя от мира.

Сандра включила ноутбук, надеясь хоть там что-нибудь найти. Но по экрану мелькали старые, ничего не значащие файлы. В электронной почте тоже ничего интересного или хотя бы нового. Ни в одном документе, ни в одном письме Давид не касался причины, по которой оказался в Риме.

«Зачем поддерживать такой уровень секретности?» – спросила себя Сандра. И снова ею овладело сомнение, то самое, из-за которого она не могла заснуть всю ночь.

Может ли она поклясться, что муж был с нею честен, или же эта история – с червоточиной?

«Иди ты в жопу, Шалбер», – повторила она про себя, проклиная того, кто заронил в ней эти подозрения.

Она вернулась к сумке, отложила то, что в данный момент никак не занимало ее, вроде аккумулятора и телеобъективов, и наткнулась на записную книжку в кожаной обложке. Переплет был ветхий, потертый по краям. Каждый год Давид только вставлял в книжку новый блок бумаги. Один из предметов, с которыми он никак не мог расстаться. Как коричневые вьетнамки со стоптанной подошвой или свалявшийся свитер, который он надевал каждый раз, когда писал за компьютером. Тысячу раз Сандра пыталась припрятать подальше эти вещи. Несколько дней Давид делал вид, будто так и надо, а потом всегда умудрялся находить их.

Сандра улыбнулась при этом воспоминании. Давид был так устроен. Другой на его месте стал бы бурно протестовать, а он никак не реагировал на ее мелкое самоуправство. Только тихо и мирно продолжал делать то, что ему нравилось.

Сандра открыла записную книжку. На страницах, относящихся ко времени пребывания Давида в Риме, были записаны какие-то адреса. Они же были отмечены на маленьком плане города. Всего около двадцати.

Размышляя над тем, что могли означать эти записи, Сандра заметила, что в сумке присутствует новый предмет, не означенный в списке. Коротковолновый радиопередатчик. Сандра машинально проверила частоту. Канал 81. Это ей ни о чем не говорило.

Зачем Давиду был нужен радиопередатчик?

Однако, роясь в оставшихся вещах, она обнаружила, что кое-чего не хватает. Миниатюрного диктофона, который Давид всегда носил с собой. Называл его своей запасной памятью. Но приборчика не было при нем и в момент смертельного падения. Он, конечно, мог пропасть когда угодно и как угодно. Однако Сандра все равно решила взять это на заметку.

Прежде чем продолжать, она по-быстрому прикинула, какие результаты дал обыск.

Адреса в записной книжке и на плане Рима. Радиопередатчик, настроенный на таинственную частоту. И наконец, отсутствие записывающего устройства, которое Давид использовал, чтобы делать заметки.

Пока Сандра размышляла над этими данными, ища между ними логическую связь, ею вдруг овладело какое-то тяжелое чувство. После несчастного случая она запросила Reuters и Associated Press – агентства, с которыми ее муж обычно сотрудничал, – не выполнял ли он в Риме какое-то задание для них. Оба агентства ответили отрицательно. Давид предпринял расследование на свой страх и риск. Конечно, он поступал так не в первый раз, имея в виду потом предложить материал тому, кто больше заплатит. Но у Сандры появилось трагическое предчувствие, что тут замешано нечто иное. А вот хочет ли она знать, что именно, – это еще вопрос.

Чтобы отогнать дурные мысли, она снова занялась содержимым сумки.

С самого дна достала «Лейку-I». Фотоаппарат 1925 года выпуска, изобретенный Оскаром Барнаком, усовершенствованный потом Эрнстом Лейтцем. С «лейкой» впервые появилась возможность делать снимки без помощи треноги. Благодаря крайней простоте в обращении этот аппарат произвел революцию в военной фотографии.

Его механика была совершенна. Горизонтальный матерчатый затвор, выдержка от 1/20 до 1/500 секунды, объектив 50 миллиметров. Настоящее сокровище для коллекционеров.

Сандра подарила его Давиду на их первую годовщину. Она до сих пор помнила, как муж удивился, развернув пакет. С их заработками они не могли себе позволить такую вещь. Но Сандра унаследовала ее от деда, который передал ей и страсть к фотографии.

«Лейка» была чем-то вроде семейной реликвии, и Давид никогда не расставался с ней. Говорил, что она приносит удачу.

Но она не спасла тебе жизнь, подумала Сандра.

Сохранился и подлинный кожаный чехол, на котором Сандра велела оттиснуть инициалы «ДЛ». Она открыла чехол и стала рассматривать фотоаппарат, пытаясь представить себе взгляд Давида, глаза которого блестели, как у мальчишки, всякий раз, когда он брал «лейку» в руки. Она уже хотела отложить все в сторону, как вдруг заметила, что винт, проворачивающий кадры, был, как говорят фотографы, на взводе. Фотоаппарат был заряжен.

Давид делал с него снимки.