Эпидемия

Столица может жестоко относиться к людям: она может отбрасывать стариков за черту бедности; принимать десятки тысяч наивных "лимитчиков" и безжалостно перемалывать их своими жерновами; выстраивать на панели ряды дрожащих простушек, выставляющих на продажу свой единственный товар - тронутое венерической червоточиной женское естество; может сталкивать бомжей в жестокой борьбе за пустые бутылки и содержимое мусорных баков; она может позволить разворовывать себя людям с бегающими глазами и ловкими руками; заставлять безмолвных азиатов чесать дворницкими метлами ее семигорбую спину; может покрываться убогими коростами панельных новостроек; прихорашиваться, глядя в мутное, с бензиновыми разводами, зеркало Москвы-реки; карать и миловать; лелеять и бить наотмашь; возносить до небес и втаптывать в грязь; она не может лишь одного — оставить своих жителей без увлекательного и жестокого зрелища.

- Удивительно, - разглагольствовал Ильин, - как свиньи похожи на людей...

- Скорее, люди - на свиней, - осторожно вставил Кудрявцев.

Дай свиньям право голоса, они наверняка возмутятся, что их режут, пускают на сало, окорок или карбонад. И сами того не понимают, что для них это - наилучший выход. Так же и люди: все время брюзжат, жалуются на судьбу, но при этом забывают одну простую вещь... Всегда может быть хуже, чем есть.

Путь в тысячу лье начинается с первого шага.

Люди прекрасно понимали, что калека — никакой не "афганец" и не "чеченец", а обычный житель Подольского интерната для инвалидов, наряженный хозяевами в военную форму, но тем не менее движимые чувством абстрактного гуманизма кидали в коробочку медяки, надеясь, что когда-нибудь им это зачтется.

Когда-нибудь.

Где-нибудь.

Там.

в длинный коридор, залитый ослепительно-ярким молочным светом. Коридор казался бесконечным; мужчины шли

Россия, к тому времени почти потерявшая статус сверхдержавы, продолжала оставаться

Про беременность:

«Вопрос о явном несоответствии между полученным удовольствием и возможными последствиями встал перед ней со всей очевидностью».

«– Собираетесь предложить мне поучаствовать в каком-нибудь безобразии? Я – за!»

«– Постойте… Товарищ генерал… – робко подал голос начальник аэропорта <…> Вы хотите уехать? В Москву? Значит, вы не инфицированы?

<…> – А мы не болеем. Никогда. Не имеем права».