Саппалит

4

Несмотря на запреты отца, некоторые из племени побывали в городе. Видимо, чувствовали, что предстоит уходить. Появились новые предметы, новая одежда. Новые пустые бутылки. И вряд ли все они принадлежали Рапу. Я спросил, не нашел ли кто сахара, нормального, не почерневшего, не вонючего. Сказали, нет. Наверняка, просто забыли или нарочно не искали.

Нетерпения на лицах не скрывали. Многих вопросы просто разжигали изнутри. Но они молчали. Ждали вечера, когда отец сам объявит о решении. Ко мне подходили только мужчины, да и то без особого энтузиазма. Как будто их подослали старшие женщины, а сами они чувствовали себя не совсем хорошо, не в своей тарелке. Я же переводил все вопросы на отца: вечером узнаете, тем более, что солнце клонилось к горизонту. Наверное, я бы мог рассказать что-то Рапу. Он единственный казался мне открытым, честным, без задней мысли. Но Рапу наше возвращение не интересовало. Его ничего не интересовало, кроме выпивки и дуракаваляния. Жаль, ведь я надеялся на его инициативу, а там перевел бы разговор к Саппалиту. Что ж, придется начинать общение самому.

Аули кинулась нам навстречу лишь завидев два силуэта вдали. Ее, как и Рапу, мало волновало наше путешествие, наше открытие, за которым последуют перемены для всего племени. Она была сосредоточена на мне, и если мне было хорошо, то и ей тоже.

Аули пыталась вырвать мой рюкзак, тащить его остаток пути. Я не позволил. Усталость и размытый поток мыслей после разговоров с отцом рождали бессильную злобу, агрессию. Я чуть не накричал на нее, но сдержался. Взял Аули за руку, за запястье, грубо, заставил идти рядом. Она прочла мой настрой, присмирела, попыталась погладить меня по голове. Я отмахнулся и фыркнул. Отец посмотрел на нас черствым взглядом. Он тоже устал. Смертельно устал.

* * *

Племя подготовилось. Наловило рыбы вдоволь, поймало какого-то зверя, похожего на маленькую собаку.

Нам с отцом наложили большие порции, больше, чем у остальных раза в два. Я был крайне голоден, тем не менее чувствовал, что не съем много. Чем меньше ешь, тем меньше влезает.

Все ждали, пока отец возьмет слово. Кто-то держался за руки, кто-то закрывал рот кулаком, кто-то смотрел в сторону. Даже дети притихли. Костер освещал наши худые изможденные лица, отражался в глазах, сквозивших призрачной надеждой.

– Мы уходим, – сказал отец. Он никогда не церемонился, не подбирал высоких слов. Не боялся никого обидеть. Говорил сухо, громко, отрешенно. – Джанат близко.

Племя понимало.

– Завтра утром собираем вещи, после идем в город за недостающим. Идут только мужчины. Возвращаемся и в путь.

– Вы нашли что-то, отец?

Никто не знал имени отца. Не знал и я. Может, он и сам забыл о нем. Мы звали его отец, но кровным родственником являлся лишь я.

Отец обвел взглядом племя, остановился на мне. Я почувствовал, как Аули сжалась, придвинулась ближе, точно хотела спрятаться внутри моего тела. Отец продолжал смотреть на меня, наверное, в очередной раз проверял, не сошла ли моя защита. Я начал подумывать, будто он предоставляет мне слово, хочет, чтобы я кратко рассказал о путешествии. Я открыл рот, но он заговорил сам.

– Мы нашли комплекс. Он окружен горами, плотной грядой. Джанат не сможет легко проникнуть. Скорее всего, ветер разнесет его вдоль, – он замолчал. Кажется, хотел добавить «я надеюсь». Сумел сдержаться. – И мы останемся невредимы.

– И что это за комплекс? – встрял Рапу. Его голос, как всегда, пропитался валяжностью, или просто сказывалось действие алкоголя.

Отец не любил, когда его перебивали. Вдвойне не любил, если это делал Рапу. Случалось такое не часто. Сейчас же отец оставался спокойным, разве что ноздри его на вдохе стали расширяться чуть сильнее.

– Это комплекс из нескольких зданий. Там есть постель, одеяла, подушки. Кровати.

Кто-то ахнул. Кто-то из старших.

– Рядом растут ягоды, а прямо впереди озеро. Большое озеро и чайки. Есть медицинский центр. И рядом растут ягоды, – зачем-то повторил он. – Желтые, кисловатые.

– Облепиха… – промолвил кто-то отчетливо.

– Земля должна плодоносить.

– Ты думаешь, нам удастся остаться там надолго? – Рапу всегда обращался к отцу на «ты».

– Я надеюсь, – не сдержался. Голос его дрогнул, подбородок опустился.

– Мы надеемся, – вставил я. – И найдем что выращивать на земле.

Отец уперся в меня взглядом. Уголок его рта подернулся.

Но я сделал это не для него.

Я так устал перебираться с места на место.

* * *

– Рапу! Рапу!

Рапу направлялся к пригорку в дали берега. В руке его булькала початанная бутылка коньяка. Он любил уединяться вечерами, смотрел на темный океан. Не знаю, что он там пытался разглядеть.

Мне еле удалось оставить Аули в лагере. Подчас ее зависимость действовала на нервы. Я продолжал надеяться, что это пройдет.

– Чего тебе?

Рапу остановился, обернулся. Понял, кто его окликает и повеселел.

– А, это ты, сын верховного главнокомандующего.

Мне нравился язык Рапу – острый, заковырвистый, приятный.

– Давай только быстро. У меня еще работы будь здоров.

Он потряс бутылкой, засмеялся.

– Я хочу поговорить о Саппалите.

Рапу опустил бутылку, поджал губы. Толстый кадык на шее сократился и встал на место. Он рассматривал меня, пытался проглядеть насквозь. О чем-то думал, сомневался. Пытался понять, можно ли мне доверять, и не пришел ли я насмехаться, а то и вовсе по приказу отца.

– Иди за мной.

Мы продолжили двигаться вдоль берега. Увядающие волны омывали разбухшие ступни Рапу, доставали до щиколоток и иногда до подвернутых штанов. Я шел по сухому песку в кроссовках (наконец-то стянул ботинки, предварительно вытащив из ребристой подошвы все камешки), кутался в куртку. Поглядывал назад. Боялся, что отец увидит меня.

На пригорке нас никто не заметит. Я узнал о нем недавно, когда мы с Аули пытались остаться одни. Чуть не налетели на Рапу. Потом неделю старались не попадаться ему на глаза. Глупо, конечно, но так и было.

Он нашел этот холмик сразу, как мы пришли сюда. Пропал разок на ночь, и после оставался здесь надолго, может, до самого утра. Наверное, сегодня он шел проститься с местом, которое полюбил.

Никто не следил за Рапу. Он ни к кому не лез и предпочитал, чтобы не лезли к нему. Все считали его «слегка не в себе», человеком, чей разум помутился под действием джаната.

Рапу уселся на холодную землю. Вероятно, он всегда так делал, при этом ни разу не заболел. Я примостился рядом на заранее припасенное покрывало. Нес его в рюкзаке.

Со звучным «бум» Рапу откупорил бутылку. Сделал пять-семь мощных глотков. Как же это называется? Что-то связанное с глоткой и лужами. Он обтер рот рукавом, подмигнул мне, протянул бутылку. Я отказался. Хотел сохранить рассудок, чтобы не пропустить ничего важного. Кто бы услышал – засмеял, ведь все знали, что Рапу не в себе. И я знал. Но продолжал надеяться.

– Что ты хотел?

Я посмотрел на Рапу. Он глядел вдаль. Взгляд его растворялся в темной воде океана. Вдыхая, он слегка прикрывал глаза, приподнимал подбородок – наслаждался прохладным свежим воздухом. Он не дал мне сказать, продолжил сам.

– В Саппалите было одно местечко. Самая высокая точка. С нее облака казались досягаемыми. Протяни руку – и вот оно, легкое белое ничто. А под ногами блестящая вода, сверкает, переливается. С этой точки видно далеко вперед, белоснежные шапки гор созерцают твое присутствие, а тебе хочется смотреть только на облака да на воду.

Стоит ли попытаться направить Рапу в нужное русло? Или лучше пустить все на самотек и выхватывать из его слов необходимое? Да и как знать, не врет ли он, не бредит?

– Не верь им. Саппалит существует. Они говорят, его нет, потому что им никогда не попасть туда. И они понимают это, чувствуют свою негодность. Недостойность.

Он оценивающе посмотрел на меня. Рапу был молод, вероятно, чуть старше меня самого. Он единственный, кто выглядел полноватым. И это ли не доказательство существования Саппалита? Глядя на нас, тощих, угловатых, обреченных, он действительно казался не от мира сего: такой легкий, такой спокойный, такой недоступный.

– Рапу, где находится Саппалит? Как его найти? – не выдержал я.

– Ха!

Рука Рапу рыскала по земле, как если бы он что-то потерял.

– Ага! – возликовал он, подкинул на ладони камешек и швырнул в воду. – Саппалит там.

Его пронзил смех, невесомый, но все же истеричный смех.

– Где там? Под водой?

Возбуждение нарастало. Хотелось стучать ногой или теребить в руках какую-нибудь безделушку. Выковыривать камни из подошвы или рисовать. Я отыскал пуговицу на куртке и принялся крутить. Закралось чувство: теряю нить, едва ощутив ее легкое касание.

– Рапу?! Саппалит под водой? – вскрикнул я, тут же закрыл рот рукой, сгорбился. Казалось, он дурачит меня. Или в нем говорил джанат.

Рапу оставался спокоен. От него пахло коньяком и меланхолией. Он повернулся ко мне, тоскливо улыбнулся и пожал плечами.

– Я не знаю.

– То есть как? – внутри меня зародился шар, стремившийся разрастись и превратить тело в ледышку.

– Я не знаю, где он, – Рапу отхлебнул из бутылки. – Если бы знал, все коленки стер у входа, лишь бы меня пустили обратно.

– Но ты же как-то должен был отыскать его? – не унимался я. Пуговица на куртке расшаталась, грозилась оторваться, если я не прекращу, не успокою нервоз в руках.

– Ни черта не помню. И с каждым днем помню все меньше. Воспоминания утекают, растворяются.

Остаются на дне бутылки, – добавил бы я, если бы терпение изменило мне.

– Ты случайно набрел на Саппалит? – я пытался натолкнуть его, швырял в темноту, чтобы среди углов в кромешной тьме он смог обнаружить ручку двери в собственную память.

И я по-прежнему надеялся, что он не выдумывает.

Кажется, мне удалось.

Бутылка с коньяком застыла на полпути. Рапу смотрел немигающим взглядом. Голова его слегка склонилась набок.

– Они сами найдут тебя, – сказал он, закрыв глаза. – Но ты должен подать знак.

– Знак? О чем ты?

В голову лезли глупые мысли. Например, сигнальные ракеты. Выпусти я такую, и отец живого места от меня не оставит. Потом я подумал об огромном костре. Это ничуть не безопаснее сигнальной ракеты с теми же последствиями от отца.

– Они должны узнать тебя.

– Да как же они узнают меня, если мы даже не знакомы. Да и кто – они?

– Прокси, – ответил Рапу и дернул головой.

Прокси, – повторил я про себя.

– Кто они такие?

– Прокси рядом с Дивой, – как считалку произнес Рапу. – Я бы хотел быть Прокси. Потому что я их ненавижу.

Наверное, безумие Рапу стало передаваться и мне. А может, всему виной усталость. Я не понимал его слов, не видел в них сути, но вел себя так, будто прекрасно осознавал происходящее.

– Прокси выгнали тебя?

Рапу дернулся, окаменел. Бутылка выпала из рук, покатилась по склону. Рапу так и не шелохнулся.

– Джанат, – только и ответил он. – У них есть джанат.

Не знаю как, но я ощутил уходящее тепло из тела и разума Рапу. Он больше не хотел разговаривать, не мог. Внимание покидало его вместе с дыханием, вместе с катящейся по склону бутылкой. Скоро он примется бормотать под нос бессвязные истории, смеяться над ними, хлопать себя по коленке.

Я сел перед ним, обхватил за плечи и принялся трясти.

– Рапу! Не отключайся, Рапу! Прошу! Расскажи еще про Саппалит! Про Диву и Прокси! Ну же, Рапу!

Ледяной шар в моей груди трещал. Все потому, что в самой его сердцевине возникло пламя.

– Что здесь происходит?

Я вздрогнул, убрал руки от Рапу как от накалившегося на солнце металла.

– Почему ты здесь?

Отец стоял в нескольких метрах от нас. В черной одежде он сливался с ночью, если бы не его светловолосая голова и борода.

– Аули ищет тебя.

Ложь. Я предупредил ее, куда иду. И она прекрасно понимала, что это должно остаться тайной. Я сидел напротив Рапу, медлил. Отец хотел поговорить с ним. И смысл разговора для меня был прозрачнее воды горного озера.

– Возвращайся в лагерь, – стиснув зубы, процедил отец.

Я чувствовал себя виноватым. Из-за меня у Рапу возникнут проблемы. Из-за меня и Саппалита.

– Быстрее, – отец сделал шаг навстречу. От него пахло угрозой.

Я прошел мимо, поник головой, но следил за ним боковым зрением. Спустился с холмика, но ровно на столько, чтобы слышать их разговор.

– Еще раз заговоришь с ним, клянусь, я убью тебя.

Раздался звук удара, сдавленный выдох Рапу.

Я пустился со всех ног.

* * *

Аули спала. Вернее, делала вид, что спала. Когда я вошел в палатку, она приоткрыла один глаз, увидела меня и вскочила.

– Приходил твой отец!

– Ты говорила ему…

– Нет! – Аули схватила меня за руку. Она была не на шутку испугана. – Я притворилась спящей.

Догадки подтвердились: отец обманул меня. Не было причин не верить Аули.

– Я переживаю за Рапу.

Объятья Аули. В ее поведении было столько ненужного драматизма, что я начал заводиться.

– Он увидел нас. Возможно, подслушивал. Он знает, что я расспрашивал Рапу о Саппалите.

– Все будет хорошо? – спросила Аули, прижимаясь к моей груди.

– Рапу ничего не помнит. Почти ничего. Он говорил о Прокси. Это они выгнали его из Саппалита. А еще у них есть джанат.

Аули вжалась в меня с новой силой.

– Они умеют обращаться с джанатом. Это они дали джанат Рапу. Наверное, чтобы не раскрыть своего места… местоположения.

Аули принялась гладить меня по голове, как маленького мальчика. Я ощерился, и она тут же убрала руку.

– Рапу не знает, где находится Саппалит. Но сказал: нужно привлечь к себе внимание. Выделиться. Завтра…

– Давай оставим завтра на завтра.

Аули легла на спину, обвивая меня ногами. Подняла майку, новую, с рисунком – любила тряпки. Ее аккуратные соски набухли, а верх живота сокращался в такт ударам сердца. Я потянул ее цветастые штаны вниз, обнажая упругие бледные бедра с проступающими мышцами. Еще бы! Она единственная женщина, ходившая с нами в города за вещами. Она была готова идти куда угодно, лишь бы со мной. И сейчас ей хотелось моего тепла. По бледным ногам побежали мурашки, не то от холода, не то от прикосновений. Заскользив вдоль шеи, она положила ладони мне на затылок – так она управляла мной.

Я чертовски устал. Желал ленивых ласк, неспешных движений. Аули же любила уподобиться бурной воде, впивать короткие ноготки в мое тело, скрежетать зубами от удовольствия. Сказывалась ее бурная, но в то же время покорная натура.

И сегодня она флинигранно прочувствовала мое состояние.

Уложила меня на спину, скользила по лицу и шее горячим дыханием, шепча «мой Роддер», особенно выделяя «мой», как будто обладание было для нее наивысшим удовольствием.

Аули растирала меня своим телом, обрабатывала особые точки горячими поцелуями. Она уселась сверху резко, неподготовленно. И вскрикнула. Отклонив голову назад, она расслаблялась, а я ловил пульсации в низу живота. Когда пульсации совпали, Аули начала двигаться с болезненной осторожностью, поглаживая себя между грудей. Я положил руки ей на бедра, туда, где вздувались тонкие, отчетливые мышцы. Аули любила, когда я с силой сжимал их, но сегодня я был готов лишь обозначать усилия безвольными касаниями. Впрочем, этого оказалось достаточно.

Сейчас Аули была невероятно чувствительна. Мышцы между ее ног непроизвольно сжимались. Но каждый раз она расслаблялась, начинала новый танец, сопровождаемый щелканьем суставов, а я расслабленно прикрывал глаза, не столько от удовольствия, сколько от облегчения.

Она старалась до тех пор, пока в моих ногах не унялась дрожь. Эхо удовольствия еще заставляло мышцы подергиваться. Аули рухнула рядом. Обычно она отворачивалась и быстро засыпала, но сегодня уткнула меня лицом в прохладную грудь и обхватила ногами. Засыпая, я продолжал чувствовать постепенно сходящий жар у себя на животе.

Я обязательно возьму ее в Саппалит.

5

Утром все без исключения мужчины занялись ловлей рыбы. Рассчитывать на добычу в горах не приходилось. Чем больше людей, тем сложнее охота. Животина чувствует дрожь земли, ощущает многоголосие запахов. Да и сам переход должен занять больше времени, нежели понадобилось нам с отцом. И хорошо, если он увеличится только вдвое. Большинство женщин возраста отца или старше. Нам не хватало молодых женщин, особенно мужчинам помоложе. Я видел, с какой жадностью они смотрят на Аули, и с каким презрением на меня. Считали меня дурачком, которому сказочно повезло. Думали, вести себя как зверь вполне достаточно. С каждым месяцем инстинкты все сильнее завладевали ими.

Рождались у нас преимущественно мальчики, да и те жили недолго. Я сильно не завидовал Найагерим – десятилетней смуглокожей девочке – дочери Розы, которая, как по мне, через три-четыре года начнет расцветать в полную силу, превратится в настоящую красавицу. Пока с Розой все хорошо, она в безопасности. Но Роза стара. В этом мире ее держит буйный нрав и забота о Найагерим, поскольку другие дети вместе с мужем погибли.

Впрочем, в нашем племени имелись две сестры: Слампа и Солопа. Обе не могли иметь детей, обе были старше меня раза в полтора. Обе любили молодых сильных мужчин. Обе не умели им отказывать. В хозяйстве толку от них было немного, но им все равно удавалось делать наших мужчин чуточку счастливее.

Это еще одна причина начать объединение с чужаками, если мы не хотим выродиться или попереубивать друг друга, поддавшись зову инстинкта.

Старшим куда сложнее, чем нам. Дело не в возрасте. Мы сразу родились в таком мире. Кочевать с места на место для нас привычно с рождения. Им же пришлось перестраиваться. Наблюдать крушение мира. Мы уже родились в разрушенном мире и лишь продолжали наблюдать его крах.

С рыбой было покончено. Меньше меня поймал только Рапу. С самого утра он был молчалив, смотрел на всех одним глазом, старался не поворачиваться к нам левой стороной. Должно быть, там набухла хорошая шишка от удара отца.

С отцом я не разговаривал. Он вновь пытался подавить меня, произносил слова в особом приказном тоне, а на Рапу смотрел исключительно с презрением.

Пока мы ловили рыбу, женщины с отцом сделали расчеты необходимого, того, что предстояло раздобыть в городе. Вчерашнее решение изменилось: теперь в город шли все мужчины, в том числе Рапу и мальчики, Аули, Слампа и Солопа. Оставшимся поручили жарить рыбу да собрать стафф в единую кучу.

Много чего предстояло забрать из города. Чем дальше мы двигались на восток, тем беднее становились магазины. Тем больше в них было беспорядка и тем меньше ценных вещей. Мы толком не знали, есть ли рядом с найденным комплексом необходимый стафф. Думаю, отец не сомневался в этом, но перестраховаться все равно не мешало.

Мы планировали начать переход на следующий день, прямо с утра. Но, достигнув города, отец схватился за грудь, долго принюхивался и щурился: джанат был ближе, чем он рассчитывал.

Мужчины в основном брали новые инструменты, палатки и спальные мешки – все, что уже порядком износилось, затупилось, пришло в негодность. Меняли рюкзаки, костюмы. Женщины сосредоточились на одежде, собирали для себя, детей и тех, кто остался в лагере.

В голове не укладывалось: как раньше все добро магазинов могло принадлежать кому-то одному? Какой-то человек владел всем этим. Продавал, копил на черный день. А когда такой день наступил, не смог ничего забрать. Возможно, в прежнем мире подобное считалось в порядке вещей. Сейчас же кажется неимоверно глупым.

Аули не отлипала от меня, а я старался держаться ближе к Рапу.

– Рапу, – шепотом позвал я, когда отец пропал из поля видимости. Мы находились в магазине инструментов. – Рапу!

Он обернулся, и я увидел огромное коричневое пятно, выделявшееся даже в тени. Расползлось от глаза на щеку. Отец знатно приложился вчера, а мне стало не по себе. Стыдно перед Рапу. Тем не менее, я собрался и сказал:

– Как мне привлечь внимание Дивы или Прокси?

Рапу не хотел говорить. И не только благодаря вчерашней выходке отца. Саппалит стал для него больной темой, и я мог его понять. Он был изгнан из рая. Вряд ли кому захочется вспоминать о таком. Но меня разжигало. Сверло в центре груди атаковало ребра, оставляя после себя отверстия с костяной крошкой.

В руке я держал сигнальную ракетницу, которая при удачном раскладе сработает в одном случае из ста. Рапу посмотрел на нее, покачал головой.

– Не поможет.

Я отшвырнул ракетницу в сторону, схватил Рапу за руку и только после увидел в другой топор. Лицо Рапу не выражало ненависти или хотя бы намека на угрозу. Я все же отпустил его, понял, что вызнать ничего не удастся. Состроил обиженное лицо, развернулся и пошел искать нужный стафф. Только сейчас я ощутил калесальное напряжение в мышцах.

Мы с Аули переместились в магазин походной одежды. Прошли мимо спуска в подвал. В подвалы я больше не ногой. До сих пор помню мучения мужчины с повязкой на глазу – не помню имени, был еще совсем ребенком. Он всегда говорил, что в подвалах хранят самое ценное. Звери будто тоже об этом знали. Мы ждали мужчину с повязкой снаружи, не пошли за ним. А потом нас оглушило ужасом. Сначала на ступенях из подвала показалась окровавленная пушистая морда: глаза желтые, шерсть свалялась, пасть в крови и слюнях. Шипела тварь так, что я запомнил на всю жизнь. Испугалась больше нас. Ломанулась в сторону, стуча по земле лысым, раза в два больше тела, хвостом. Мужчина с повязкой появился следом. Он больше не кричал. Пытался отгрызть собственную руку с почерневшими вздувшимися венами. Кусал рядом с локтем, впивался. Он не мог видеть, но вены почернели и вздулись не только на руке. Первая лопнула на лбу, следующая на шее. Быстро, с щелчком. Дальше я не видел. Отец закрыл мне глаза. Но щелчки лопающихся вен так и засели в мозгу. Жутко.

Я мечтал сменить стоптавшиеся ботинки с не выветриваемым запахом гнили и обзавестись новыми носками. Костюм тоже не мешало бы сменить. Он пропах потом, пылью и отчаянием.

Магазин оказался темным. Витрины перегораживали свет с улицы. Зеркала разбиты. Иногда удается взглянуть на себя в осколки. Там одни углы: подбородок, скулы, глазницы.

Аули вертелась вокруг меня с небольшим факелом. При виде красивых вещей в ней проснулась иная женщина: взбалмошная, непоседливая, с горящими глазами. Она рылась в коробках, подожгла какую-то кофту, вовремя скинула ту на пол и затоптала. Сначала Аули одела меня, потом занялась собой.

С улицы доносились крики отца. Он подгонял всех с плохо скрываемой тревогой. Я заметил его сквозь осколки витрины магазина. Он держался за грудь, походка стала тяжелой.

Обратно мы шли загруженные по самое «не могу». Вечером предстояло наловить еще рыбы, возможно, поймать и зажарить зверя. На полпути у меня закололо в боку. Дети начали хныкать. Они еще не представляли, что это легкая разминка.

Я надеялся, что переход станет последним в моей жизни. Не потому, что джанат застрянет в горах. А потому, что Саппалит найдет меня.

* * *

Утра мы не дождались. Вернулись из города, поели. Отец дал немного времени на отдых. Расправившись с забившимися в подошву камнями, я взялся за карандаш и бумагу. Хотел выразить увиденную несколькими днями ранее горную красоту в рисунке. Устроился поудобней в объятиях Аули, сделал несколько штрихов. На том и закончил. Изображения гор перед глазами тускнели и стекали, как не засохшая краска.

Тревога.

Я попросил Аули подать рюкзак. За рисунками природы, отца, в образе викинга, и Аули, в образе амазонки, нашел изображения Саппалита. Он всегда представлялся мне замком на вершине горы с высотными стенами, башнями. Внутри росли цветочные сады, а люди улыбались друг другу, болтали, смеялись. А еще на них были легкие одежды, не плотные костюмы, как у нас. И солнце не оставляло жженых пятен на коже. Просто грело, просто подыгрывало им, как шкодливый ребенок.

Я попытался уснуть. Некоторое время Аули гладила меня, потом ее кто-то позвал. Она осторожно подложила мне под голову тюк. Я отказался, не хотел спать. Уселся на песке и стал смотреть, как раскладывают по рюкзакам вещи, пристегивают коврики и сложенные палатки. Не то, чтобы я полюбил это место. Просто нам удалось пробыть здесь достаточно долго. И если бы мне удалось пробыть где-то, скажем, год или два, это место стало бы моим любимым. Моим домом.

Отец распоряжался, кому, что и куда класть. Его взгляд блуждал по сторонам, точно он пытался кого-то найти. В нем зарождалась неврозность от приближения джаната. Кто знает, какие муки терпел он сейчас, давая нам время перевести дух.

Я всегда думал, что отцу, как и мне, надоело кочевать с места на место. Сейчас же пришла иная мысль: отец бежит от боли, от невыносимого жжения в груди. Как это часто бывает, дар стал проклятьем.

Какой дар, он же проклятье, есть у меня? Не знаю. Может, упрямство, может, преданность мечте. А может, несусветная глупость и мальчишеский энтузиазм. Ведь кроме меня все и думать забыли про Саппалит. Приняли сторону отца: раз не видели, значит, Саппалита не существует. Впрочем, это не мешало многим коротать вечера в молитвах к Богу.

Мой рюкзак уже был собран. Новый, как и костюм, и ботинки, он радовал глаз, несмотря на тяжесть. Какое-то время мне будет приятно его нести, пока не откроются старые раны. Но я подготовился. Сорвал с женских рубашек специальные уплотнители и подсунул под костюм, ровно туда, где окажутся лямки. Тоже самое и с носками. Перед выходом натяну еще две пары сверху. Знаю, что днем будет жарко, а когда снимешь, еще и вонять, но целые ноги важнее запахов и влаги.

Мои мысли вновь вернулись к джанату. Вспомнились слова Рапу. В Саппалите смогли приручить джанат. И это удивительно! То, от чего мы ищем спасения, служит Саппалиту! Если Прокси подвергли Рапу пытке джанатом – это слишком жестоко. Но сам он не держал на них зла, продолжал мечтать вернуться обратно. Если так произошло, значит, была необходимость. Значит, он заслужил.

Кто же такие Прокси…

Я оглядел лагерь. Десяток минут, и мы будем готовы сняться с якоря и навсегда покинуть пляж. Оставим океан в пользу гор, бурных рек и комплекса у соленого озера. В моей душе зародилась легкая дымка тоски. Глаза метались от худых озабоченных лиц к набитым стаффом рюкзакам, от песчаных горок к блестящей ряби воды, от отца к Аули, от Аули к…

Где Рапу?

Волнение поселилось под ребрами. Шея заработала как проржавевший механизм, поворачивалась дергано, рвано. Своим отсутствием Рапу утвердил значимость: я признался себе, насколько важным было его появление в племени. Он – мост между мной и Саппалитом. Единственный, кто питал меня надеждой.

Где я нахожусь сейчас? В центре моста, в точке, любой шаг из которой определит мое направление. И если бы я не осознал своего положения, то, без сомнения, стал бы ближе к Саппалиту. Теперь же я понял всю серьезность выбора.

Шаг в сторону Саппалита вынудит вычеркнуть из жизни практически все. За племя я не переживал. Они и без меня смогут пропасть. Другое дело Аули. Что, если ее не примут в Саппалит? Если встанет выбор: она или мечта? Как я поступлю? Выберу жизнь, которой грезжу днями и ночами, или человека, готового на все (здесь я не сомневался) ради меня? Предам ее или мечту?

Я тряхнул головой. Мы должны попасть в Саппалит вместе.

Мои глаза скользили по лицам и силуэтам. Рапу пропал.

Что до отца? Сколько бы неприязни мы не испытывали друг к другу, между нами существовала связь, помимо кровной. Он видел меня главой племени, а я хотел, чтобы он отстал. Окажись я в Саппалите, я бы не вспоминал об отце. Или делал это очень редко. Может, никогда.

Рапу, где же ты?

Похоже, выбор, который мне придется совершить, в сотни раз сложнее, чем думалось. И почему у меня возникли эти мысли? Без них проблем хватало.

Вопрос не в том, готов ли я оставить эту жизнь. Вопрос в том, готов ли я оставить Аули? Что движет мной?

– Эй!

Шею обожгло. Я посмотрел на песок, куда отскочил небольшой серый камушек. Обернувшись, увидел Рапу. Кудрявая голова торчала из-за зеленого пригорка. Вернее, торчали взъерошенные волосы и выпученные глаза. Он толкал меня взглядом.

Я поднялся, дождался, пока отец отвернется и неспешно, чтобы не привлекать лишнего внимания, направился к нему.

– Садись, – приказал он и потянул меня за руку. От неожиданности я пошатнулся, упал на одно колено.

На моем лице проступила гримаса боли.

– Что ты делаешь?

Рапу вел себя странно. От его расслабленности, валяжности не осталось и следа. Более того, он выглядел испуганным. Вероятно, окончательно сошел с ума.

– Сядь ровно.

Он держал в руках серебристую блестящую клейкую ленту.

– Что ты задумал? – спросил я, хмурясь. Все же подчинился.

Рапу искал начало ленты, ковырял длинными ногтями за едва заметный выступ.

– Да что с тобой?

– Саппалит, – только и ответил он.

Я присмирел. Спокойно взял у него ленту и оторвал кусок.

– Да, – вместо благодарности сказал Рапу. – Руки. В стороны.

Он обмотал мой костюм на руках от локтя до плеча. Отполз, присмотрелся, кивнул и вернулся. Синяк на его лице выглядел еще больше.

– Теперь на колени.

Рапу обматывал мою куртку лентой крест-накрест – от плеча к противоположному бедру. То же самое и на спине. Он отмотал еще ленты, приложил к моему животу, там, где пересекались линии. Поморщился и замотал головой. Таким сосредоточенным и молчаливым я, да и вряд ли кто-то другой, не видел Рапу никогда.

– Вставай.

Выпрямившись в полный рост, я увидел отца. Он стоял рядом с Аули, что-то выспрашивал, озирался по сторонам. Он искал меня.

– Нет! – Рапу вновь с силой потянул рукав моего костюма.

Он заставил меня встать на одно колено, а другую ногу выпрямить. Обмотал лентой колено, затем, когда я сменил позу на противоположную – другое.

– Сгодится, – констратировал он, когда я уселся на задницу и вытянул ноги.

Я чувствовал себя по меньшей мере странно. Не столько из-за своего нового вида, сколько из-за поведения Рапу. Он постепенно приходил в себя. Становился тем самым Рапу, которого я знал.

– Зачем это? – спросил я.

Рапу растирал виски.

– Саппалит, – сказал он и поморщился. – Ты хотел в Саппалит?

– Конечно! – я подскочил.

– Не знаю, сработает или нет.

Его лицо исказилось приступом боли.

– Не говори, что это я сделал, – сказал он, всеми силами пытаясь не встретиться со мной взглядом. – Теперь это твоя ответственность.

– А Аули?

Он посмотрел на меня, словно я говорил на другом языке.

– Аули пойдет со мной, – сказал я.

– Сейчас слишком опасно. Твой отец… – он не договорил.

Я протянул ему руку. Он пожал ее, но на меня так и не посмотрел. Страх перед отцом делал его беспомощным, жалким. Не похожим на самого себя.

– Уходи. Нас не должны видеть вместе.

Я кивнул. Выглянул из-за бугра, убедился, что отец не заметит моего появления.

Но появиться незамеченным мне не удалось. Солнце, отражаясь от блестящих лент, блинковало, слепило глаза. Первым меня заметил кто-то из мужчин – прикрыл глаза рукой и окликнул соседа, указав пальцем. Вслед за ним поворачивались и остальные. В том числе и отец. Его и без того хмурое лицо покрыла злоба. Огромными скачками он устремился ко мне. С каждым его движением в моем теле крепло напряжение. Я замер и стал ждать.