Гавриил. Только ветер

6

Парой кабинетов они, конечно же, не обошлись, и к четырем часам пополудни мальчика выжали, как могли: морально и физически. Вроде бы его ничего не пугало, но тут он увидел бледного мальчика, одетого в какую-то рясу по колено белого цвета. Светлые волосы, зеленые глаза… И радужки с золотистой каймой. Гавриил и раньше наблюдал, как угасает жизнь, но то были животные и обычные люди, а этот казался таким родным и близким, хоть мальчик его совсем и не знал. Наверняка такой же, как и он сам, глаза не врут.

– Ну все, малыш, – порадовал Яков мальчика. – теперь ты «заселишься» на седьмой этаж, там много новичков, ну и не совсем новичков… В общем все они сравнительно недавно здесь.

– Сегодня я впервые увидел такого же, как я. Это так удивительно… и печально, – голос мальчика задрожал. – ведь он умирает, я вижу! Я всегда это знаю. Я вижу, что ты действительно добрый. Я вижу… ты надеешься на встречу в будущем. Теплую, дружескую встречу. Хоть и знакомы то мы…

– Малыш, это моя работа, и мы с тобой в ближайшем будущем вряд ли еще увидимся. После того, как я провожу тебя до палаты… До комнаты, да. Это больше напоминает уютную детскую комнату. Как в летнем лагере. Понимаешь? – успокоил мистер добрый мальчика.

– Не понимаю. Никогда там не был. И теперь уже… не буду – ответил мальчик, слезами налились его глаза.

Они вернулись в тот же лифт (на этом этаже была единственный лифт), поднялись на седьмой этаж, Яков достал какую-то пластиковую карточку, показал ее охраннику на входе, тот открыл дверь в коридорчике между лифтом и этажом-диспансером (если это так можно было назвать, ведь мальчики отнюдь не были больны), проводил мальчика к стойке-посту медсестры, отдал женщине карту мальчика, та почитала, положила перед собой, затем позвонила.

Яков предложил сесть на диван, который расположился слева от стойки, мальчик согласился.

– Ну вот и все, мы разлучаемся, хоть провели вместе мало времени… – начал Яков.

– Не надо вот этого. Ты похититель. Есть плохие работы… ээ, профессии, а есть хорошие, угадай, к какой относится твоя. – прервал его мальчик, – но все же я не хочу расставаться, у тебя добрая душа, просто тебе выпала такая судь… Так, значит ты просто обязан! – осенило Гавра. – Нет же, ты же просто вынужден выполнять свою работу, вот и все. Кто-то из них тебе родственник, да? Это ведь наследственное? Верно? Можно же освободиться, ну ж…

– Успокойся малыш, от этого не освободишься, теперь уже никак, – разочаровал мальчика мистер добрый. – да, я вынужден, но ничего не попишешь, мне приходится делать то, что делаю. – Одновременно мужчина разъяснял многое и… не разъяснял. Ох уж эти взрослые, не хотят отвечать на вопросы, не хотят ничего менять. Гавриила это расстроило.

– Ага, я спокоен. Ты отнял у меня все, я спокоен. – сказал сквозь зубы мальчик.

– Я у тебя ничего не отнимал. Никого! Никогда! – с этими словами Яков встал и пошел к дверям коридора, который ведет к лифту.

– Давай, парень, вставай, пойдем, – сказал мальчику грубый голос. Гавриил отвернулся от мистера доброго, нашел источник звука – темнокожий мужчина.

– Вау, никогда так близко не видел таких! – воскликнул про себя мальчик.

– Понятно. Кей, опять попался какой-то идиот, – этими словами мужчина вернул мальчика в этот мир. – Ну ты посмотри только, а!

– Сам ты идиот, делай свою работу, для чего ты еще нужен?! – мальчик и не ожидал, что скажет это вслух, но сказал.

– Ах ты засранец, пойдем, теперь меда в твоей жизни не будет, это точно. – все тем же грубым, и теперь уже со злыми нотками, голосом продолжил мужчина.

– У меня от него изжога. – издевался мальчишка.

Темнокожий мужчина и другой, Кей, как его назвал первый, взяли мальчика под руки, левый поставил мальчику укол. Они его подняли, ноги опять скребут полу, потащили в противоположную от лифта сторону. Перед Гавриилом стелилась пелена, он обернулся, увидел Якова, он стоял и наблюдал мальчиком. До последнего. Гавр отвернулся, закрыл глаза, положил челюсть на грудь, а по носу стекала слеза.

7

После того, как мистер левый и мистер правый ушли от седоволосого человека со шрамом на груди, раздался звонок. Мужчина обычно не торопился поднимать телефонную трубку, шел всегда так, будто идет проверять почту в ящике: спокойно, размеренно. Но сегодня не тот день… не та ночь. В окно сквозь шторы пытались пробраться первые лучи света, и спальная вышла из полумрака, свет был приглушенным, все казалось плохой картиной, написанной маслом – все размыто и свет как-то неправильно падает… Мужчина поднял трубку.

– Господин Аркадиа! С вами все в порядке? Заглушили? – поинтересовался голос на том конце провода.

– И тебе доброй ночи, Николай. Все в порядке. – ответил седовласый мужчина. – Виктория все-таки хорошо выполняет свою работу.

– Спасибо, господин, я право тронут…

– Но не ты, ты плохо работаешь. Ты должен приезжать каждый раз, когда я ловлю занозу, когда я чихаю от переизбытка перца, когда мои глаза омываются рекою от потоков ветра! – спокойным, но твердым голосом сказал Аркадий.

– Я все понял. Правда. Такого больше не повторится. – виновным голосом ответил собеседник, – я нашел мальчика, он невероятно силен.

– У тебя все невероятно сильны, однако умирают за пару лет. Будь внимательней, Николай.

– Нет. Я уверен. Вам будет интересно на него взглянуть. Я не зря делаю работу! – гордо произнес Николай. – Его зовут Виктор Ан…

– До имен мне нет дела, в чем особенность? – поинтересовался Аркадий.

– Он – источник. Вы же понимаете. Самый настоящий источник. Его хватит на целый десяток, а то и больше. – воскликнул Николай.

– Да, говорун. Я верю. Я уж не помню, кого ты пометил. – но Аркадий все помнил. И он уже понял, о ком идет речь. – когда ты его привезешь? Одну девочку вскоре привезут. Ее сердце очень сильное. Да. Я чувствую, – но он не чувствовал, так уж ему выпало – лгать всю жизнь. – но она ни на что не годится, она и умеет, что лишь любить и любить, никаких выдающихся достижений. К тому же, она итак задержалась на сколько можно.

– Да. Я знаю о ней. Но Виктор сможет сделать многое! Когда вырастет. А сейчас… – Николай жаждал увести разговор от Алисы. Он наблюдал за ней с самого рождения и до совершеннолетия, теперь, когда она стала взрослой, Николай решил дать волю чувствам и… ну с кем не бывает. Он в нее влюбился, хотя им приказано не иметь личных дел с людьми. Но молодые поколения все больше и больше к ним привязываются, с течением времени даже старшие тают под красотой этих изящных созданий. Люди! Величайшее творение отца. Величайшее и алчное. И добродушное. И эгоистичное. И стремящееся к любви посредством разрушений. Разрушений всего, чего только можно. – Он сможет давать вам силы, пока не найдется кое-кто посильнее, кто может многое и быстро обучаем.

– Неужто ты увиливаешь, змей? Не сметь при мне. Со мной! – разозлился Аркадий.

– Нет, что вы? Просто в 87-ом был один случай, мужчина неприметный, да и жизнь вся его такова. У него родился сын. Я слежу за ним. Но он еще мало обжился в обществе, нужен хотя бы год. Или около того.

– Особый мальчик… – мечтательным взглядом Аркадий пронзал стену. – Эти сказки тебя умнее не сделают, идиот. Подумать только, какой-то особенный мальчик, что за дела…

– Но, сэр. – запнулся Николай.

– Ага. Вези Виктора тоже. Разберемся с этой загулявшейся Алисой и примемся за мальчика. – неумолимо твердил Аркадий. – Мы уже говорили о личных отношениях, знаешь, помнишь, не делаешь. Плохо, однако. Очень. Не важно, я сейчас иду спать. А ты собирай других за источником (мальчиком). Думаю, еще десяток до конца года возьмем и на том хватит. Людей нам хватает, пусть на воле подрастают.

– Так почему ты, сукин сын, не оставишь в покое Алису!? —сказал себе Николай. – Конечно. Все будет сделано. – продолжил он вслух. – Приятных ночей вам.

– Тебе того вдвойне. – на том Аркадий повесил трубку.

Мужчина на другом конце провода заплакал. В центре белой, залитой светом, комнате стоял на коленях Николай, обнимал руками стол и медленно-медленно стучал трубкой об него. Медленно-медленно. Для него это было невыносимой мукой. Первая женщина, которую он полюбил, умерла два века тому назад. Теперь он вновь испытал это теплое чувство – чувство привязанности к человеку. Но поели леденцы, пора и зубкам поболеть. Лучше бы он не знал о приближающейся смерти своей возлюбленной. Лучше бы он однажды пришел в свой кабинет и узнал, что Алисы больше нет. А теперь его будут терзать сны и попытки предпринять что-нибудь, что спасет ей жизнь. Но все было бесполезно. Через две недели он вышел на берег с кувшином в руках, омытый его же слезами. Но никто, ни одна душа не видела тех слез, он развеял ее пепел на ветру. Океан съел ее останки.

– Будь пеплом дней моих счастливых, Алиса. – дрожащим голосом выдавил из себя мужчина. – Стань серым пеплом на ветру.

Дневник Михаила. Часть первая

Я был хорошим отцом, по моим меркам, и очень уж плохим мужем, по общественным меркам… да и по моим.

Если б я не изменял своей жене. Если бы тратил лишь на семью. То никогда бы не ввязался в эту столь «увлекательную» историю, которая закончилась куда плачевнее, чем я мог себе представлять.

В 1965-ом году умер мой отец, Гавриил Геннадьевич Стаханцев, хороший был человек, герой войны (хотя в наше время принято почитать родителей, но и без этого мне было плохо от его смерти). И поначалу я не знал, как залечить эту рану, я был молод и полон сил, закончил институт и устроился работать учителем истории в родную школу. Мне, как педагогу, нельзя было показывать отрицательные стороны моего времени обществу, да и вообще тогда было другое время, другое общество, а я лишь хотел развеяться после тоски по отцу. Вот я и пустился во все тяжкие, стал ходить от одной женщины к другой, к третьей, даже к замужним ходил, пока наконец моя сестра, Валентина не познакомила меня с моей будущей женой – Варварой. Удивительно, но она не знала о моих «похождениях», что не странно, ведь я умел заметать следы, а такие следы оставлять мне было ни к чему. Как говорилось в старых сказаниях: стали они жить-поживать, да добра наживать. Да только, как это бывает, любовь постепенно превращается в привычку, вот и моя Варвара превратилась в привычку, как сигареты, только вот всякий раз хотелось пачку другой марки… опять. Я опять взялся за старое в 1987 году. Она ничего не подозревала, я, как всегда искусно заметал следы, был для общества примерным семьянином. Но бабки во дворе, бывало, говорили плохое, и Варя это слышала, но бабки-то – есть бабки, их не изменить.

В том же году мы уже в третий раз за всю нашу совместную жизнь полетели на курорт в Крым. Черное море, палящее солнце, я слышал, что за границей есть куда лучше места, но куда мне, простому учителю истории, и ей, жене, работающей бухгалтершой в городской администрации, до таких «полётов». Но отец мне оставил хорошее наследство, поскольку никогда не признавал Советскую власть и всё прятал, кулак, да, но зато семья всегда была «в хорошем состоянии», даже после войны он смог в короткие восстановить свой толстый карман. Мне бы не хотелось выставлять отца в худшем свете, но что поделать, это моя история, и в ней не должно быть недосказанностей. Да-да: недосказанность – это всё равно, что ложь, сколько ты это не отрицай, ложью и останется.

Этот раз, эта поездка на море, выдалась очень уж ужасной и печальной для меня, как для отца, но дала возможность взглянуть жизни в лицо и, возможно, даже пообщаться с ней.

У нас с Варей было трое детей, к 1987 году Иннокентию было – 19 лет, Валентине – 17 лет и самой младшей и самой милой девочке на свете – только десять лет минуло 16 июня. Не то, чтобы я любил кого-то больше из детей, кого-то – меньше, но так всегда бывает с младшими – они нам кажутся куда милее, чем они есть.

По прилёту мы все были уставшие и до жути грязные, чего я жутко терпеть не мог. Выходя из самолета я увидел среди утомившихся «скучных лиц» одно, красиво улыбающееся мне – это было мужское лицо, что удивительно, меня радовало, что хоть кто-то мне в некоторой степени рад в этом едва знакомом месте.

Эта поездка на море была первой сознательной для Майи, но для остальных двоих детей – нет. Я знал, что дети, братья и сестры в частности всегда что-то держат в секрете, но даже представлять не мог, что такое может случиться в моей семье.

На следующий день мы, как и все приезжающие на курорт, пошли на пляж. Я обещал научить Майю плавать, она абсолютно не умела, но как она играла на пианино, это просто чудесно. По приходу на пляж я разбил «лагерь», чтобы было удобно оккупировать море. Мгновение, я увидел девушку, мгновение, я засмотрелся, мгновение… Я задумался о том, не променял ли я свою истинную натуру на семью. Но эту мысль постарался сразу же отмести, всегда отметал. И мне показалось забавным, если я «достану сигарету из другой пачки». Но какими будут последствия? Не важно. Мне казалось, это не имеет значения. Семья расположилась в «лагере» и тут же умчала к морю, я сказал, что полежу немного и приду попозже. Я рассматривал женщин в полузакрытых купальниках (сейчас они более открыты), решил забаву осуществить. Но оставил на потом и пошёл к морю, как только я встал, то рядом оказался тот улыбающийся человек. «Ему определённо что-то нужно от меня» – подумал я, мелькнула мысль спросить всё напрямую, но это показалось бы паранойей – всего два зрительных контакта – преследование?

Тот день был скучным, Майя, конечно же, не научилась плавать, а я, конечно же, не открыл другую пачку сигарет, а решил обновить свою. Пригласил жену в ресторан, детей оставил на самого старшего из них – Кешу. Мы сели у окна, и я увидел опять того подозрительного типа. Минут двадцать мы ели, пили и болтали с женой, потом ей понадобилось пойти в женскую комнату, и тот подозрительный тип всё время улыбался, когда мы встречались глазами. Когда жена отошла, то тип решил подсесть ко мне. Я подумал: «быстро вытру нож, спрячу в карман, так, на всякий случай». Как только он подошёл к стулу я начал разговор, потому что разговор всегда начинаю я.

– Могу я чем-то помочь? – пока что дружелюбно спросил я.

– Привет, конечно можешь, составишь компанию мне у бара, а то я один, а одному скучно?

– Так, подожди, ты не из «наших», да? Я не такой, я не… – но он оборвал меня.

– Нет, с ориентацией у меня всё в порядке. Мне действительно скучно, если у тебя такие подозрения, то можем выпить за твой счёт.

– Ах ты хитрец. Что тебе нужно, ты следишь за мной? Если так, то прекращай, не то хуже будет.

– Подожди, не злись, пожалуйста, и положи нож на стол, а то мне как-то неудобно пить с человеком, который держит нож в кармане, опасаясь меня.

– Нож? Ты о чём? У ме..

– Не прикидывайся. Ты слишком устал от своей работы, вот тебе и кажется «всякое».

– Ладно – я успокоился – садись. Я действительно очень устал от перелёта, от работы, от семьи, я хочу свободы – и тут сам того не замечая начал, как это называется, плакать в жилетку.

– Вот видишь, всё хорошо, я не плохой, хотя плохих не бывает.

– Миша, ты нашёл нового друга? – также не заметил я, что и жена уже вернулась.

– Да нет, не друг, так… – Познакомься, это Варя – моя жена, – обратился я почему-то к незнакомцу, хотя нужно было сначала жене представить незнакомца, что-то было в нём притягательное – Варя, это… А как вас зовут?

– О, мы не представились, Меня зовут Николай – он вдруг встал и поцеловал руку моей жене, странно, так никто давно не делает, вообще он мне уже тогда казался странным.

Тут я опомнился и сказал, что не могу составить компанию ему у бара, так как провожу вечер с женой, удивительно, я пытался выразиться на Высоком слоге. Чтобы произвести впечатление? Знакомый незнакомец извинился за то, что помешал нашему вечеру, я соответственно сказал, что всё в порядке.

– Миш, эт кто? – спросила Варя.

– Я-я. Я не знаю, какой-то чудной парень. Старые жесты, слог…

– Опять со своей Историей – вот что мне дико не нравилось в жене – ей не нравилось, что я всё время говорю об Истории, вспоминаю старые обычаи, как раньше каждого ребенка учили играть на пианино, французскому, а каждую девочку – как быть правильной <…>. Хотя я в ресторане тем вечером ни разу не сказал о своей работе, так, пару слов, но этого хватило. После того знакомого незнакомца шло всё нудно как-то – продолжение в постели с женой – как всегда, мы заснули к двум часам ночи, где-то в 4:00 я проснулся, даже после малого количества спиртного ночью мне всегда хотелось зверски выпить воды.

После свадьбы я ни разу не гулял ночью один, на встречах Нового Года мы изредка спускались, чтобы освежиться, почувствовать атмосферу, или мы были просто пьяными и без причины что-то делали. И мне показалось, что я давно перестал делать что-то без причины. Почему нужна быть причина? Я оделся и пошел к берегу. Это такая прохлада. Никогда не было столь комфортно. Разве что весной, когда идёшь с консультаций и Солнце уже в зените – ярко, красочно, немного прохладно. Но сейчас не было ярко, красочно – да, ярко – нет. И вот стою я на песке босиком, в одном халате, лёгкий бриз моря развевает полы моего одеяния, слушаю тишину, где-то вдали слышно гудение автомобилей, где-то уже кипит жизнь в четыре часа утра. Мне было просто хорошо в то утро, я по-настоящему наслаждался своей жизнью. Но тишину оборвали сухие медленные шаги, я не стал оборачиваться: если это какой-то маньяк, то пусть делает, что хочет, я не собираюсь прерывать его удовольствие; если не маньяк, то должно быть, что это постоялец, а кто из постояльцев мог встать в такое раннее время – я, и любой другой, но мне показалось, что это тот знакомый незнакомец, тогда мне вообще не стоит беспокоиться.

– Оставили жену совсем одну в холодной постели? Как нехорошо. – вдруг сказал незнакомец.

– Постель вовсе не холодная, и мне нужно освежиться, – с чего бы я стал таким ласковым? – И это вовсе не нехорошо.

– Ты оставил постель жены, потому что хотел разделить постель с другой? С первой девушкой, на которую ты кинул взгляд? – откуда он знает?

– Мне всё чаще кажется, что ты следишь за мной, и мне это не нравится.

– Нет, тебе нравится. И я просто наблюдаю. Мне скучно.

– Так, послушай, если ты не из «наших», то боюсь, что дружбы не выйдет, прекр..

– Я не из «ваших», но меня интересуют только женщины, как… женщины. Глупая строчка какая-то.

– Строчка? Ты книгу пишешь? Если я там буду, то у тебя получится самая заурядная история на свете.

– Я не пишу книг, ты в моей истории ты будешь. Так ты хотел ту первую. Хочешь, я всё устрою, и твоя семья не узнает, что их папка курит другие сигареты. – И тут я его немного испугался, откуда он знает это выражение, я никому не говорил его. Хотя я же не уникален и всякое может случиться, на этом я и успокоился.

– Так ты сутенёр что ли? Это какое надо иметь терпение, чтобы вот так искать подход к клиентам.

– Нет, я не сутенёр, я её даже не знаю, но я могу отвлечь твою семью, пока ты развлекаешься с той милашкой. – Это какую наглость надо иметь.

– Это что ещё за нахрен? Семью мою захотел? Да я..

– Да ты… Да я… Да ты не кричи, утро всё-таки. Я знаю, что ты хочешь развлечься, я знаю, что ты не выгонишь меня из своей жизни, пока я не помогу тебе. Я лишь помочь хочу и только. – странный он всё-таки.

– Николай, да? – ответил я уже спокойным тоном – Послушай, зачем тебе это? Кто ты вообще такой?

– Я что-то вроде экспериментатора. Мне скучно. Вот и провожу такие эксперименты. СКУЧНО – повторил он басом – СКУЧНО. Понимаешь, твоё похождение займёт меня, ты займёшься ею. – да что за ерунда тут происходит.

– Тебя займёт? Ты записать всё на камеру хочешь? Ты извращенец что ли? Не подходи к моей семье.

– Успокойся – как-то резко опрокинул он меня – Не нужна мне твоя семья – (ага, как же) – мне нужно, чтобы человеку как индивидууму было хорошо, и не важно, что скажет на это общество. Я что-то вроде добродетели для души.

– Сводить людей в постель – больше похоже на сутенёрство, чем на эксперимент. Мне кажется, что ты просто больной.

– Нет. – почему он всё ещё говорил спокойно? Другой выбесился бы уже – Я вполне себе здоровый, хватит тратить время на разговоры, пора тебе в постель к своей женщине.

– Какой заботливый, – говнюк какой-то, – на этом закрыли тему. – он уже уходил, но мне хотелось разговаривать с ним, зачем, не знаю, но просто хотелось говорить всякий бред ему в уши.

– Я в номере «249», что на восьмом этаже – какого хрена – подумал я, выше четвёртого идут трёхсотые номера.

– Не пойти ли бы тебе?

– Пойду, как надумаешь развлечься с той малышкой, приходи ко мне, я всё устрою.

Персонал гостиницы уже был на ногах и я боялся, что кто-то услышит это, поэтому ответил, что это хорошая шутка.

Когда я проснулся, я чувствовал себя очень бодро, несмотря на то, что слишком уж долгий сон вредит здоровью, но удивительно, голова не болела и усталости не было. Может, всему виной стало знакомство и разговор с незнакомым человеком, ведь дома я иногда только перекидываюсь парой слов с коллегами, а с друзьями у меня как-то не вяжется (не вязалось тогда, не вяжется и сейчас). Жены рядом не было, не мудрено – был ровно полдень. Мне жутко хотелось в туалет, но лень было вставать, или лень встречаться с семьей и желать им доброго утра. Всегда ненавидел эту показушную любовь: «Доброе утро, Кеша, доброе утро Валя…». Кеша так и норовил забрать квартиру, Валя так и норовила нарушить какое-нибудь «правило-нашего-времени» и я уверен, что уже тогда она уже не была девчонкой. Не самое лучшее время для России, но были и похуже, всё было тогда в пыли дорог, грязи, поту. После того, как мой друг Ваня отказался агитировать в своих картинах добросовестность и порядочность Советов, я его больше не видел, а художник был достойный, правда человеком он был не самым лучшим.

Но кого я по правде любил в этой семье, так это Майю… До сих пор люблю.

Я полежал ещё где-то полчаса до того, как зашла жена проведать меня (она постоянно бегала за мной), тогда я пошёл справлять-свои-дела. Повернув кран, я услышал шёпот, странно как-то, вроде немного выпил, сумев разобрать слова понял: «Уезжай, уезжай, уезжай». Странно, странно, странно. То был голос подростка, в будущем этот голос стал для меня и родным и чужим одновременно. Закрыл кран, голос исчез, открыл – опять заговорили (не надо было всё-таки столько спать). Слышу стук в дверь. « Миша, к тебе твой новый друг пришёл» – кричала жена. Сколько говорил ей, что не принято стучать в туалет, если знаешь, что занято и уж тем более не принято кричать туда, поэтому я ничего и не ответил.

– Михаил, привет, друг, как твои дела? Ты какой-то помятый! – вот же жизнерадостный идиот, и это был конечно же Николай – неприятный тип из кафе.

– Доброе утро тебе. Долгий сон всему виной, – ненавижу держать тон терпиливого слюнтяя, – Что привело тебя сюда в такой ранний час? – какой ранний час, сейчас же обед.

– Ранний? Да я просто зашел узнать, как ты, а то ты такой нервный вчера был, – неужели он и вправду проговорился бы про встречу на пляже? Но нет, не проговорился.

– Миш, вы так хорошо вчера познакомились? – спросила Варя, вроде бы не удивившись (взбрело же этому болвану кричать на весь номер) – Я отходила на пару минут и т..

– Просто наши интересы совпадают, леди, вот мы так быстро и подружили-и-ись, – этот тип оборвал мою жену на полуслове, я и сам не против, чтобы она молчала всю жизнь, но она ему не принадлежит, как он может?

– Хочешь чаю? – предложил я ему, – моя жена не британка, но чай пить можно – не знаю, к чему этот идиотский юмор, тем не менее я старался держаться любезным.

– Да, с удовольствием. Добрый день, Валентина, Иннокентий. Добрый день, Амайя. – поприветствовал этот-тип моих детей.

– Николай, вы знакомы с нашими детьми? – она задала первым делом вопрос какому-то незнакомцу, а не детям! – откуда вы знае…

– Это долгая история – ответил этот тип

– Здравствуйте, дядя Николай! – самый приятный голос на свете прозвучал, голос Майи – а мы сегодня будем играть в волейбол? Это интересно.

– Если к нам присоединяться твои папа с мамой, да – ответил тип.

– Эмм, объясни-ка – нахмурился я, любезность уходила.

– Вчера эти трое сорванцов кидали мяч на пляже, я проходил мимо, мне стало интересно, ну и мы разговорились – объяснил тип.

– Что ж, давайте сядем за стол – предложила жена.

Пока все усаживались, Николай подошел ко мне, мы пожали друг другу руки и он шепнул: « А не плохая у тебя зарплата, чтобы снимать трехместный номер с кухней». Я ничего не ответил, но немного испугался, подумал, что он какой-то мафиози (идиотское предположение, знаю). Говорили мы о всякой ерунде, скорее даже болтали. Сдружились, однако. И он мне не казался таким уж странным, каким сначала показался.

На следующий день мы уже загорали вместе на пляже. Моя семья восприняла Николая, как друга семьи. Но жена не очень-то его жаловала. И после трех проведенных дней с ним почти вместе, почти не разлучаясь, она завела об этом разговор.

– Миш, тебе не кажется он каким-то подозрительным? Мне – да. – говорила она. – Где он работает, он хоть говорил? А?

– Нет, не говорил, но это не делает его плохим человеком. – и тут я вспомнил, что он не сказал мне, кем работает и не только это. Он вообще почти ничего не говорил о себе.

– Ты всерьез думаешь завести с ним дружбу?

– Кажется, уже завел, ничего не попишешь. – ответил я Варе.

– Мне он не нравится. Очень. – но на этом наш разговор закончился и я ее успокоил.

В утро второго понедельника, проведенного на отдыхе, я проснулся ни свет, ни заря. В четыре часа я выскочил из постели и решил окунуться в холодное море. Старался не разбудить жену. Не разбудил, взял полотенце и халат. Я впервые в жизни взял халат на берег, ведь утро было холодным. Как и всякое раннее утро. Я решил не надевать обувь, накинул халат поверх трусов и побрел к пляжу. Вдруг вспомнил о Володе Иванове. Мой друг из соседнего дома. Он все мне твердил о том, что хочет завести сына, что ему надоело это одиночество с женой. Он говорил, что это, конечно же, хорошо, но со временем это надоедает и хочется чего-то нового. Разнообразия. Он часто со мной говорил о подобном, каждую субботу бы выпивали, его жена не была против, а моя и не могла. Хоть он и был на семнадцать лет младше меня, но все-таки был хорошим другом. Лично я никогда не понимал, причем тут возраст. Ведь дружба возьмет и не спросит. И сведет.

Сказать, что вода была холодной – ничего не сказать. Она была просто ледяной, но я подумал, если искупаться, то можно быстро уснуть. И проспать до обеда. Что может быть лучше? Я начал было выходить на берег, как увидел, что ко мне направился высокий силуэт. Я думал, мне привиделось, но присмотрелся и понял, что он в одним трусах. О, как же я ему завидовал, что он сухой. Он подошел ближе и я увидел на его руке браслет. За всю прошедшую неделю я еще ни разу не видел этот браслет. Теперь я одно понял точно: где бы он не работал, прибыль была хорошей, ведь на его руке красовался толстый и золотой браслет, украшенный какими-то непонятными мне символами. Итак, его статус я для себя выяснил.

– Михаи-и-ил! – протянул он. – Добрых дней тебе, мой друг.

– И тебе доброе утро. – ответил я. – Скажи честно, ты следишь за мной? Это уже второй раз, когда ты выходишь на берег, когда я нахожусь тут.

– Нет, не слежу, просто так совпадает… – ага как же, поверил я, но виду не подал, что это звучит подозрительно. – Я шел искупаться. Не мог уснуть. Понимаешь, вся эта суета с работой?

– Понимаю. А кстати, где ты работаешь? И вообще, можешь рассказать подробнее о себе, чем… чем ничего? – предложил я.

– Хм, о себе рассказать. Как-нибудь потом, а работаю я с детьми. Такая вот сфера. Ну знаешь, тому учителей, того в спорт… – ответил он.

– А-а, понятно. Ну, купайся, вперед! А я пошел в номер.

– Подожди, – он схватил меня за плечо, не сильно, но все же неприятно. – за неделю ты так ничего и не ответил на мое предложение. Так что ты надумал?

– Надумал, что хватить шутки шутить. – тут он вновь вызвал у меня подозрения. – Ты же сутенер, верно?

– Сутенеры разве бегают за клиентами? – ответил Николай.

– Ну-у, если те богатые…

– А ты богат? – спросил он в лоб.

– Если ты из налоговой, то нет. – я прищурился, наигранно, конечно, – но ты ведь не из налоговой верно?

– Не беспокойся, к деньгам я уж точно не лежу. – он увидел, как я наигранно кивнул на его браслет, – Ах это… Это бонус за мои заслуги.

– Бонус, значит… Может ты все-таки откроешь, кто ты, а то кроме веселого времяпровождения ты мне ничего не дал.

– Так что тебе нужно? Моя биография? Избавиться от семьи? Больше денег? – он все ходил вокруг меня. – Или ты хочешь ту милашку?

– Очень смешно, как маньяк из дерьмовых фильмов. – ответил я. – Ладно, мне пора идти, меня клонит в сон и… и скоро мне вставать, – ну, тут я соврал, не собирался я просыпаться в ближайшие восемь часов, если, конечно, Варя не закажет в номер пиццу. Но не заказала, и я проспал до обеда. И я тронулся в путь.

– Приятных снов тебе, Михаил. – крикнул он мне вслед, я обернулся, кивнул, пожелал ему того же и на этом вернулся в номер.

Вернувшись, я обнаружил, что Майя не спала. Она сидела за столом и лопала хлопья с молоком.

– Чего это наша маленькая принцеска не спит? – спросил я, уже не боясь кого-либо разбудить.

– Я захотела кушать. И я не маленькая. – ответила дочь. – А ты тоже не спишь, между прочим.

– Я купался, малышка. А мама не просыпалась?

– Ы-ы. – она помотала головой мол «Нет».

– Ты же не скажешь ей, что я просыпался? – она повторила тот же жест. – Тогда доедай и ложись спать. Я подожду.

Долго ждать не пришлось, она быстро дохлебала и побежала в комнатку, где расположились Валя и Кеша. Майя легла в постель, я сел рядом, поцеловал ее в лоб и пожелал сладких снов, направился было к двери, но тут она меня остановила голосом.

– Пап, я не могу уснуть. Я хочу сказку! – потребовала она.

– Но, милая, я не знаю сказок, – я на это подошел к ней. – ты уж прости…

– Не-а, папа, не отвертишься, ты знаешь много сказок. Мне мама говорила. – ох уж эта мама. Да и сказок я знал большое количество. Что уж скрывать.

– Ну ладно, уговорила. – Вообще-то я и с самого начала был согласен, но поупираться для виду – не мешает никогда. Я сел и начал рассказывать. – Давным-давно в тысячах километрах от России, в тысячах километрах от каких бы то ни было земель существовал Остров Молнии…

Давным-давно в тысячах километрах от России, в тысячах километрах от каких бы то ни было земель существовал Остров Молнии, на этом острове расположилась Страна Ветров, но бывали случаи, когда ее называли Эффилией. Государством этим правили сыны и дочери великого рода Калли. И так уж вышло, что в том время королем был великий и могучий ган Карри. И было у того мужа два старших сына и две дочери, да все были от разных женщин. Ведь женщинам Калли запрещалось иметь больше одного ребенка, но не мужчинам. И славилась та земля своими богатыми урожаями, золотом и серебром. В этой далекой стране в то далекое время было много-много мрамора, из которого скульпторы возделывали великие и тонкие произведения, за которые люди из Внешнего мира могли отдать по полцарства с казны. А жителей той страны называли Эффилийцы.