Гавриил. Только ветер

2

Мистер Яков вывел мальчика из дома, на вымощенной дорожке стоял автомобиль. Дверь мальчику открыл водитель: белые перчатки, черный смокинг. «Да что тут творится» – пришло в голову Гавриилу.

Они ехали около двадцати минут. Стекло дверцы было опущено. Мальчик наблюдал за красивейшим пейзажем, который и видел только на фотографиях да в фильмах: горы, горная дорога, ни одного камешка на обочине, все идеально чисто, особенно река, которая встретилась уже на подъезде к высокому серому зданию. Здание окружали сотни арочных амбаров, не меньше было и, как само здание, серых гаражей, вся территория окружена клеткой высотой в десять метров, так же на уровне глаз находились, в расстоянии друга от друга, желтые ромбовидные таблички, украшенные красным орнаментом, такого же цвета молнией и надписью «Высокое напряжение».

Здесь опять же расположился контрольный пункт аля покажите-документы-но-в-общем-то-нам-это-не-надо. Водитель поговорил с охранником, что-то ему подал, тот посмотрел, вернул обратно, после чего махнул рукой, повернув голову влево. Ворота открылись и машина тронулась дальше по серой дорожке. «Здесь почти так же, как дома, только у папы нет такого дурацкого пальто, как у этого мистера» – говорил про себя мальчик.

Водитель остановил автомобиль у подъезда так, что мальчик мог выйти прямо к дверям. Совсем, как принц Эльдский, неизвестный Гавриилу. Дверь также открыл водитель, входную дверь открыл мистер добрый. Мальчик вошел и увидил что-то похожее на вестибюль. «Здравствуйте, мы регистрируем похищенным мальчиков» – сказал себе Гавр.

– Здравствуй, Катрин, ОН уже на месте? – обратился мистер добрый к девушке за стойкой.

– Да. Все готово, – ответила ему девушка. – Господи, он такой милаш, ну не душка ли?

– Вы тоже были бы душкой, если бы помогли мне избавиться от всех этих добрых людей и добраться домой, – вставил мальчик. – Но вы все равно мне нравитесь.

И немудрено: Гавриилу очень нравились комплименты. Такой маленький, а уже тщеславный и самовлюбленный. Но это не точно.

Вся суета говорила о том, что здесь работа просто кипит. То ли офис, то ли отель, то ли больница, как много «мистеров-костюмов» встретил в тот день мальчик. В одном месте!

Мистер Яков проводил мальчика к третьему из всех лифтов, что находились напротив стойки… или бара, ведь на стене позади Катрин находились и полки-шкафы с бутылками, и то был явно не лимонад. Мистер добрый нажал одну из двух располагавшихся кнопок на панели справа от двери лифта. Лифт позволил войти. Мистер добрый нажал кнопку с изображенной на ней стрелкой «вверх» и лифт тронулся. Соответственно вверх. Мальчику это не нравилось, ведь он очень не любил лифты, старался всячески их избегать, а все потому что его тошнило в таких поездках. Спустя некоторое время лифт остановился. Распахнулись двери, и пара вошла в квадратный коридор, площадью, по виду, не превышающую четырех метров. Мистер добрый подошел к двери, нажал кнопку «вызову», сказал, что мальчик прибыл. Что-то прозвенело, затем мистер открыл дверь, сначала пропустил Гавриила, потом и сам вошел. На диванчике, возле окна, сидел здоровый мужчина и пытался налить воды из кулера, которой было совсем на донышке.

– Яков, добрый день. Он уже ждет. – поприветствовал коллегу охранник дивана.

– Ага, умник. – будто Яков и сам этого не знал. Так что даже не удосужил охранника взглядом. Последний был явно расдосадован этим, да еще и проклятая вода кончилась!

Мистер добрый и мальчик прошли метров двадцать и повернули направо. Мальчик сначала поупирался, но Яков дал тому насладиться видом из окна, от которого Гавриил не отрывал глаз: горы, горы, снег на них и море позади. «О, мама, о, отец, что же будет впереди?» – подумал мальчик.

– Красиво, знаю, но нам действительно пора идти. И когда мы зайдем, то уже не получится быть таким доброжелательным, ОН не любит, когда мы пользуемся непрофессиональным языком. Очень не любит.

– А меня не убьют? – спросил мистера доброго мальчик.

– Нет. Не убьют. Это точно – ответил тот.

3

В полутьме, когда еще самые молодые петухи и не думали вставать (хотя вряд ли таковые здесь есть), когда блудливые подростки только-только возвращаются домой, чтобы разочаровать родителей своим непристойным видом, проснулся мужчина. Статный силуэт, согнувшись в сломанный бублик, сидел и дрожал всем телом, хватаясь за сердце правой рукой и ртом за воздух. Ему было страшно, он боялся смерти, внезапной – среди ночи в одиночестве. Труднее всего было закрыть глаза. Мгновение – онемели ноги, мгновение – похолодели руки, затем онемели. «Нужно лишь сосредоточиться. Собрать волю в кулак» – говорил шепотом силуэт. Ему все-таки удалось закрыть глаза.

Он представил себя маленьким, когда, спеша по грязной глинистой дороге, бежал домой. Рядом трусила большая собака.

– Давай, Мали, – задыхаясь кричал мальчик, – давай, догоняй. Хоп… – мальчик расстелился звездой лицом в грязь. Слышалось хныканье. Он поднял лицо, посмотрел на отца, сидящего на крыльце и, смеясь, кричал – Мали, так не честно! Папа, ты видел… – мальчик встал на колени, затем поднялся на ноги, он был грязным с головы до пят – хорошо, что мама не видит, – папа видел, что ты толкнул меня, Мали!

Обычный ребенок, может бы и не заплакал, но побоялся бы что-либо говорить в такой ситуации отцу – ведь каждый мальчик знал: ему сейчас влетит. Однако, у этого грязного мальчика был особенный отец – он не ругал его за грязную одежду или вдруг порванную обувь, если ребенку было весело. Этот отец знал, как развеселить сына: необычно, не эстетично, но со слезами от смеха. Он не боялся, что ребенок вырастет неряхой, не боялся, что ребенок заболеет. Потому что знал, что ребенок делал это, чтобы почувствовать жизнь, ведь это веселье никому не мешало. Потому что знал, что ребенок не заболеет, не потому что это был особенный ребенок (он таким не был), а потому что отец был особенным и мог вылечить от любых болезней.

Отец встал, сделал хмурую гримасу, оскалил зубы. И засмеялся во весь живот…

Статный силуэт уже не трясло. Руки и ноги вновь обрели чувствительность. Легкие уже не работали на пределе своих возможностей. Мужчина пребывал в спокойствии… и в поту. Встал с кровати и пошел к телефону, покрутил несколько раз кольцо. Секунда. Две. Три.

– Виктория! Добрых дней тебе. У меня был приступ. – нарушил тишину мягкий мужской голос, услышав который любой бы дал этому человек не больше тридцати.

– Никол… Аркадий Ст… – сонный голос то и дело прерывали зевания, – Подождите секунду, не отключайтесь, – девушка (судя по голосу молодая) на том конце провода положила трубку на стол. Через десять секунд снова поднесла к уху и продолжила. – Здравствуйте. Я же говорила, что нужно ее везти сюда. Говорила!

– Не кричи! Она еще маленькая…

– Она особенная, вы же знаете. Даже среди особенных. Вам нечего боятся. – женский голос стал более грубым и утвердительным.

– Ладно. Это не может ждать до утра. Поднимай этих двоих и пошли ко мне. – девушке даже не нужно было объяснять, кого именно будить, ведь она итак знала. Ведь эта парочка была самая контрастная – грубый и молчаливый Алексей и галантный и обходительный Яков. Что может быть контрастнее?

Спустя полчаса трое мужчин сидели за столом в гостиной. Самый старший – с короткой стрижкой, свисающими по краям губ усами, крупным, начисто выбритым подбородком и вертикальным шрамом во всю грудную клетку – объяснял в который раз, что и как нужно делать. Парочка расположилась друг против друга по обеим сторонам от старшего.

– Вам все понятно? – говорил мягкий голос парочке. – и никаких жертв. Я обещал ему, что они останутся живыми, а обещания я…

– … Ты сдерживаешь. Знаю я, и он тоже… знает, – оборвал его другой мягкий голос. Яков.

– Ага. И нож ты возьмешь… – обратился старший мужчина к тому, кто сидел слева.

– Калли. Нож Калли, я все помню, вы же знаете. – ответил грубый голос.

– Да… да – сидящий во главе стола, – никаких убийств. Никаких. И они это в точности выполнили.

Двое встали и, попрощавшись, вышли. Спустя пять минут левый нарушил молчание.

– Он совсем стал плох. Никаких убийств. Вот ему уже стало жалко людей.

– Замолчи. Ему не жалко людей. Он их любит, а это совсем разные вещи, идиот. – спокойным тоном ответил правый – Люди в приближающийся час смерти становятся такими добрыми… Такими умиротворенными, тебе этого не понять. Ты же тупой. – левый ничего на это не ответил. Сразу стало ясно, кто из них двоих командует парадом.

Открыли задние дверцы, каждый – со своей стороны, и сели. Автомобиль тронулся…

4

На шестилетнего мальчика кабинет произвел невероятное впечатление: белая вагонка облепила стены до уровня лопаток мужчины, выпуклый золотистый узор облепил вагонку, остальную часть стен продолжили бежевые обои, ближе к окнам, напротив мальчика стоял серый стол с черным креслом, на котором, к удивлению мальчика, было пусто, слева от стола расположился камин, но еда ли он служил теплом, напротив камина скучали по своим хозяевам два кресла, одно из них было повернуто к мальчику передом. Тут мальчик бросил взгляд направо, услышав звуки «чик-чик-чик», удивился: таких больших часов он никогда не видел, разве что на кремле, но те висят, а не стоят. Так что остальная мебель его и не заинтересовала. Мистер добрый наклонился к его уху.

– Не стесняйся, но будь уважительнее, не тряси голос. – прошептал тот.

Мальчик кивнул, мгновение смотрел на мужчину, наблюдавшего в окно за жизнью своего маленького городка – Здравствуйте! – сказал и сглотнул слюну, видимо начал стесняться.

– Здравствуй, Гавриил, – мужчина даже не повернулся к нему лицом, но руки сцепленные в замок за спиной разжал, – Не бойся, мы не кусаем. Мы же не Мали, верно? – мальчик вздрогнул. – Чего ты дрожишь? Или ты видишь здесь собак?

– Я же не издал ни звука. Как вы? – мальчик любопытным тоном спросил у мужчины.

Мужчина повернулся на 180 градусов, поднес кисть к виску и постучал указательным пальцем, – Неужели ты думаешь, что ты один такой? – спросил он у мальчика.

– Нет, я чувствую, что не один. Но зачем вы украли меня. Что вам сделал папа? Если нужен был я, так взяли бы меня по дороге в школу… или из школы, или из магазина… -мальчик стал понемногу закипать.

– Тише. Нельзя так. Невозможно. Позже узнаешь, почему… но это не точно. – ответил мужчина, мальчик кивнул, – Я же не представился, какое невежество. Николай, к твоим услугам. Только пирожные меня таскать не заставляй.

– Вы старый папин друг? Тот са-амый, из-за которого у него начались проблемы? Это все ваша вина! – грозным голосом вымолвил Гавриил.

– Он тебе рассказывал? Хм, странно, однако. – удивился мужчина и с этим аккуратно сел в кресло за стол.

– Нет, он – нет. Это говорила моя сестра. Она вас помнит, до сих пор! И НЕНАВИДИТ! – мальчик уже кипел от злости, – а людям, которых Майя не может терпеть, живется трудно. – последнюю фразу он сказал уже спокойным голосом, будто сообщал время прохожему.

– Ма-а-айя! Малышка Майя! Ну конечно же – ответил Николай.

– Ее так смеет называть только папа – в голосе опять слышались ноты злости.

– Ага. Яков, ты свободен, нам надо вспомнить старое, былое, древнее с этим молодым человеком. – приказал он мистеру доброму.

– Нет. Стой! – обернулся и прошептал мальчик, – не оставляй меня с ним! Пожалуйста. – но все было тщетно, Яков вышел.

– Этот человек украл у тебя твою жизнь, твоего отца, а теперь ты цепляешься за него? – воскликнул Николай. – Надо же какая милость. Неужели я так пугаю?

– Я ничего не боюсь, – тут мальчик, конечно же солгал, но мальчики – на то и мальчики, чтобы не показывать свои страхи. – и тем более тебя, трусливый поддонок!

– Никто не смеет со мной так разговаривать, малыш, а те, кто осмелился приказали долго жить. – пригрозил мужчина. – Ну ладно. Первый раз прощаю. Первый раз всегда прощают. Особенно девушки… ну ты поймешь, когда вырастешь, хотя…

– Меня не волнует ваше положение и ваш чин, поскольку для меня вы – человек, который разрушил нашу жизнь, которого ненавидит Майя. Всегда клянет вас на могиле мамы! Вас! – казалось, что вот-вот прольется дождь из глаз мальчика.

– Как твоя нога? Не хромаешь, а? Мали сильный, даже очень, – мальчик опять вздрогнул и прищурил глаза, Николай продолжил. – Что? Откуда я знаю? Нет, ну ты даже не представляешь! По-твоему сколько лет этому псу?

– Было. – улыбнулся мальчик.

– Ч-что? ЧТО? – казалось, глаза мужчины выкатятся из орбит.

– Он умер, – мальчику сразу полегчало, – после того, как меня укусил. Папа настаивал на усыплении, но я отказался. Я чувствовал, что пес умирает. Я не хотел, чтоб он умер быстро. – в шестилетнем мальчике было злорадства больше, чем песка в пустыне. – А, и лет! Не знаю, честно, он был уже взрослым, когда я родился.

– Так значит… не важно, он все равно был стар.

– Так значит вы его любили. Значит вы и подарили пса папе.

– А ты умница. Может расскажешь, зачем тебя сюда привезли. Ну? – мужчина ухмыльнулся.

– Не знаю. Наверное, взять у меня то, чего у вас нет.

– У нас есть. Просто нужен еще один шестилетний мальчик.

– У вас нет. – мальчик твердо стоял на своем.

В этом здании он чувствовал множество людей таких, как он. Но все же они отличались от него. Он думал, что он особенный даже среди особенных. Не удивительно, все одаренные дети чувствуют себя вундеркиндами вундеркиндов.

– Нет и все тут, – продолжил Гавр. – вы завели орла в курятник.

– Хм, как смело сказано, смотри, чтобы гильотиной эти слова не отрезало от твоего дурного характера, молодой человек. – каждый раз, когда он говорил «человек», то хмурил нос и приподнимал левый край губы.

– Отделить одно от другого. Я не из этих! Но вы, конечно, уже в курсе. – уверенно сказал мальчик.

– Чудо-ребенок, нет. Чудо, а не ребенок! Вот мы и подошли к цели нашей встречи, мой маленький дружок! – прокричал Николай словно клоун на ярмарке.

– Успокойся ты, – обращался Гавриил к собеседнику, как к бомжу, который разорался под окнами. Вот уж уважение ко взрослым.

– Твой змеиный язык для меня не ядовит и отнюдь, я уже предупреж…

– Да, предупреждал, предупредишь и во второй раз. – продолжил все с тем же тоном мальчик.

– Ладно. У тебя был шанс узнать о себе много интересного. Ты его упустил. – мужчина нажал кнопку на телефоне внутренней связи, – Катрин, – сказал он. – Пусть Яков зайдет ко мне.

– Хорошо. – ответил женский голос. Ни по имени и отчеству, ни каких тебе «сэр», «господин», «босс», лишь «хорошо».

– Я думаю, ты не часто бывал в больницах на обследованиях, где всюду суют свои белые перчатки… Сегодня ты с этим познакомишься, мой друг, – продолжил мужчина. – Мали было 92. Вижу, ты не удивлен, хотя так и должно быть… вроде бы. Когда одна цивилизация близится к закату и собирает свои империи в ящик, то приходим мы. Все время кто-то приходит. Такие, как ты, нужны нам, мы новый мир построим! – громкие слова, да, но мальчику было понятно, что это ложь: для чего он им нужен – неизвестно, но уж точно не для того, чтобы «новый мир строить», очень уж наивно это звучит. Даже для первоклассника. – Прощай, Гавриил, в ближайшем будущем встречи не жди. Но клянусь, мы еще увидимся.

– Увидимся. И тогда моя нога будет стоять на твоем горле – сказал мальчик про себя.

Раздался телефонный звонок: «Можно войти?!» – сказал мягкий и знакомый Гавриилу голос. Николай разрешил.

5

Мистер добрый и Гавр спустились вниз, у этого лифта было только две остановки – внизу и вверху. Повернули к среднему лифту, здесь было кнопок больше, гораздо больше. Они поднялись на четвертый этаж. «Вау, это наша больница, только все чище и штукатурка не обваливается» – сказал себе мальчик. Когда отлучаешься от дома, особенно, когда тебя насильно отлучают, то видишь в незнакомых вещах и людях свое – это невозможность принять, что назад не вернуть ничего. Ты не дома, хоть и цепляешься за любой запах и людей, нет, все тщетно. Вот и «больница» не была похожа на ту, в которую они ходили, когда Мали сделал свое дело, где тетушка всегда им оказывала теплый прием.

По правую сторону, чуть дальше правого коридора, расположился пост сестры, похожий на барную стойку. «Да здесь всюду пьют! Что за дела! Даже на полке бутылки… А, кажется нет» – подумал мальчик. В противоположную сторону от лифта в глубь здания упирался еще один коридор с множеством дверей и толпящимися людьми в халатах, рубашках и пиджаках. Всюду пахло хвоей. Н хлоркой, как это обычно бывает. Но мальчик этого не заметил, он был очарован теплым уютом дома, который и на уют то не тянул: больница, врачи, люди. Это что, уют? Но это всего лишь напоминание о доме. Мистер добрый со своим спутником направились к стойке. За стойкой стояла ухоженная женщина лет сорока, хотя времена нынче такие, что с возрастом легко ошибиться. Волосы закрывали уши и до плеч свисали черными кудрями, в ее глазах казалось, можно утонуть, мальчик подумал, что ее глаза копия его глаз. Неужели… Нет, это всего лишь глаза. Сколько людей ходят с голубыми глазами по Земле? Ладно, а у скольких есть золотистый отблеск? Но ни Яков, ни кто бы то другой не видели золотистой каемки, которая окружала каемку, ее видел только мальчик. Такую же каемку он видел и в зеркале, хоть отец всегда и говорил, что ничего там такого нет, но родители приняли уж так: что-то необычное нужно скрывать от ребенка. Необычное и… пугающее.

– Здравствуйте, как ваш день? Ничего себе не сломали? – у ухмылкой поинтересовался Яков.

– Утречко. Перестань злиться. И не при них же! – она кивнула на мальчика.

– Кто злится? Короче, дай карту и делай дальше свои дела. – попросил обходительный мужчина.

– Эй, а почему она в домашнем халате? – шепотом спросил мальчик. Яков улыбнулся.

– Ну, потому что здесь ее дом. – ответил тот.

– Тогда почему по ее дому шляется добрая сотня человек и мальчик, который выглядит так, будто на вручение Ордена к королеве собирается, а? – тем же тоном продолжил Гавр.

– Я тоже говорил, что костюм слишком… слишком уж хорош. Не люблю такие. Но Он не любит плохо одетых людей. Особенно у себя дома. – задумался мистер добрый.

– Эх, клизмы, уколы, брать кровь из вены… – мечтательным голосом говорил мальчик.

– Тебе ставили клизму? – спросил собеседник.

– Нет, это я так. Тетушка постоянно жаловалась. Она всегда… – мальчик запнулся. – без откровений обойдемся. Яков улыбнулся и кивнул. – Подожди, какую карточку, я же тут только… Аа. Ну ясно. Богодельня мне тоже.

– Так. Вот она. Стаханцев Гавриил Михайлович. Воитель, сын укротителя. – женщина подала карточку Якову.

– О чем это она? – спросил мальчик.

– Гавриил значит «воитель», а архангел Михаил… – начал мистер добрый.

– А, ясно, можешь не продолжать. – оборвал его тот.

– Так, сначала общее обследование, анализы, вся эта белиберда. – завозмущался Яков. Они уже пошли в коридор слева от стойки. – Никогда не понимал, зачем у вас брать анализы, можно подумать, вы можете болеть.

– Хм, а может они хотят нас клонировать. Ну… ну чтобы не похищать. – озарило мальчика. Яков хохотнул.

– Нет, малыш, мы до этого не добрались. Я, по крайней мере, точно здесь этого не видел. А бывал я тут в каждом уголке, уж поверь мне. – Мальчик искоса посмотрел на него… вверх. С этим Яков открыл одну из дверей.

– Привет, до-о-ок. Как дела? – поздоровался с мужчиной в белом халате мистер добрый. – Вот, делай свою работу, мы пока посидим… тут. – подал он врачу карточку.

– Ага. – больше док ничего из себя не выдавил. Какой разговорчивый, однако.

– У вас такой контраст, – заметил мальчик. – болтуны и молчуны, грубияны и… и ты. Милое, однако, местечко. – обращался он к Якову.

– Это пока что мило, мальчик мой. – прогремел голос дока. – Скоро ты пожалеешь, что…

– Так, док, заткнись! – оборвал его Яков. Мальчик наклонил голову, снял воображаемую шляпу, аля «Благодарю вас, мессир», мистер добрый закрыл глаза и наклонил голову: «Всегда к вашим услугам, мсье». Мальчику Яков нравился, он как старший брат. Только Кеша был полным придурком, как говорил отец.

– «Кто это у нас на скрипке играет? Кто это у нас пой-йо-от? Это наш маленький гаврик!» – издевался он над младшим братом. Иннокентий никогда не жаловал искусство, очень уж тонко для такого толстолобого непробиваемого идиота. Зато он любил прагматичность. И оттого всегда хвалил за успехи. – « Ух ты! Пошел! Надо же. Так, правильно, правильно, эту букву сюда, какой молодчинка. Собака наконец-то слушается малыша! Нечто. Больше не ходит в песочницу (мальчик), это потрясающе. Пошел в школу – здорово!» – На этом Кеше больше не довелось порадоваться успехами брата. Или все-таки довелось?

Док не стал осматривать мальчика, даже не бросил на него взгляд. Осмотрел его другой док. В другом кабинете. Мальчику пришлось раздеться.

– И трусы тоже. – приказал усатый добрый доктор. У мальчика было заведено, что нужно сразу определять добрых и злых, плохих и хороших, пожалуй, в большинстве случаев он не ошибался.

Док ощупал, казалось, каждый сантиметр молодого тела. « Вот же сранный педофил“ – подумал Гавр. Потом приказал мальчику надеть трусы и сесть на железный белый стул в сетку. Можно подумать трусы спасут от этого ледяного трона. Тут мальчику и вправду показалось, что он дома. Та же больница, те же грубые врачи, те же холодные стулья. Док взял молоточек, постучал там, постучал здесь, одно колено, другое. Затем приказал закрыть мальчику глаза, он это сделал. Мгновение. Гавр слышит, как молоточек касается подноса, в воздухе витает запах пота. Пота врача и хвои. Здесь всюду пахло хвоей. „У них что, нет другого освежителя? – задал себя вопрос мальчик. – Видимо, рядом завод по производст…». Мальчик закипел. Заорал, открыл глаза и посмотрел на дока стоящего на коленях, за один конец скальпеля держался он, а за другой – коленная чашечка мальчика. Якова в кабинете не было, он остался сидеть среди шумной толпы и кипящей работы в коридоре.

– Чт… Что это? Что ты делаешь, придурок? – орал мальчик.

– Тщ-щ.– успокоил его доктор и вместе с тем вытащил скальпель из ноги.

Мальчик истомно дышал, потом вспомнил, что нужно делать в таких ситуациях. Он закрыл глаза.

«Кати, моя маленькая Кати, ты опять объела цветочек. Ай-я-яй, нехорошая киса. Очень плохая, – сказал мальчик. Он сел на стул, на круглом столе, устланном голубой скатертью с золотистым орнаментом, стоял белый горшок с цветами. Мама бы никогда не разрешила ставить цветы на стол. Ну, так говорила Майя, а Майю надо слушать! Гавриил скрестил руки на столе, положил на них голову, и стал мечтательно смотреть на цветок. Кати сидела рядом на стуле и все мешала наслаждаться мальчику этой прелестью. Прелестью с обкусанными цветками. Десять секунд. Цветки высохли и упали на стол. Десять секунд. Цветки выросли. И мальчик все с той же улыбкой смотрел на цветок, потом бросил взгляд на Кати, постучал пальцем по столу, – Ай-я-яй, дурная киса, нельзя так. Нельзя! – мальчик любил всех учить, поучать, и не важно, кто ты – кошка или человек. Уроки Гавриила помнили все!».

– Надо же. Николай возрадуется! – повеселел добрый док. – а ты же знал, что ты необычный, а, малыш? – и подмигнул ему.

– Нет, ну точно педофил. – ответил себе мальчик.

– Чего же ты молчишь? Не больно, а? А? – радовался док.

– Не больно. – Гавриил сказал вслух, смотря в стену, потом повернул голову на дока. – Но если еще раз такое сделаешь, этот нож будет торчать из твоего уха. Док замахнулся, чтобы дать оплеуху. Но не тут то было. Мальчик схватил его руку. Затем правой рукой схватил его кисть и сдавил. Удивительно, как злость и боль превращает первоклассника в монстра.

– Ах ты маленький убл… – взревел док. – Ладно, не будем ссориться. Я сейчас кое-что напишу в твоей карте и ты спокойно отсюда уйдешь. Идет, малыш? – мальчик кивнул на это. Теперь золотую кайму видел даже этот твердолобый доктор. Но вскоре она исчезла. По крайней мере, для глаз дока.

Мальчик вышел из кабинета, слева от двери сидел Яков и пил кофе.

– Вижу, вы подружились. – улыбаясь сказал мистер добрый, – Ты ему ничего не сломал? Если нет, то иди обратно и сломай, – мужчина хохотнул. – по большей части здесь все такие. Вы для них цирковые уродцы.

– Но не для тебя, ты мне кажешься добрым, вообще странно, что ты здесь… работаешь, – заметил мальчик. – хотя не странно.

– Я тебя слушаю. – оборвал его мужчина.

– Нужен кто-то, кто всегда успокоит, кто покажется капелькой меда в бочке дегтя. – сделал вывод Гавр.

– Раз ты достаточно взрослый, чтобы понимать это, то должен понимать, что работа постепенно становится частью души. – мечтательно, глядя в потолок, сказал Яков.

– Достаточно умный, а не взрослый, это не одно и то же. Не хочу об этом думать. Если ты мое успокоительное, то я не хочу крошить тебя и класть под микроскоп. Главное, что это действует.

– А ты мне нравишься. Ковырнуть там, не трогать здесь, там приподнять. Ох уж эта завеса неясностей, страстей и мук. – все с тем же мечтательным взглядом говорил мистер добрый. – Как ты думаешь, скольким мальчиками он делал надрезы? Ответ: немногим. Но это останется нашей тайной, малыш.

– Надрезы? Он проткнул мне колено! Этот алкаш вогнал под чашечку свой нож. – воскликнул мальчик, толпящийся народ вокруг него вдруг на мгновение обернулся, потом пошел своим ходом.

– О как! Ох уж этот старый пень, – удивился Яков. – обычно он делает надрез по коленной чашечкой, чтобы проверить… Вообще-то мы только однажды ошиблись.

– Мгм. Понятно. – мальчика это не заинтересовало. А зря.

– Теперь тебе к кардиологу, мой старый рассыпающийся пень, – ему показалось, что это смешно.

– Ха-ха, очень смешно, мое сердце будет биться после того, как падет последняя империя. – ответил мальчик.

– Только не в твоем теле, малыш. – подумал Яков.

– Ве, что это за спрэй? Такой липкий. – возмущенно вымолвил мальчик. Одеваться и раздеваться. Это раздражало мальчика, особенно делать это, чтобы дойти от одного кабинета к другому. Но разве приличный человек не одевается, чтобы вынести мусор?

– Не волнуйся, это не надолго. – успокоил его грубоватый женский голос. Это была одна из немногих толстых женщин, что Гавр видел в этом здании, сейчас и потом. Однако от нее шло такое тепло… Мальчик кивнул. Спустя пару минут он вышел. Необъятная женщина позвонила.

– Виктория. Привет. Все сходится. Мальчик тот. Но ему нужно подрасти. А что с Алисой, так…

– Все понятно. Алиса – не твоя забота. – ответил голос из трубки. Необъятная женщина положила трубку на рычаг. И всхлипнула. Алиса была такой красивой и нежной, такой умиротворенной. Всем нравилась, хотя им запрещено привязываться к детям. Но Алиса! Алису любил даже Николай. Но теперь ее нет. Ее тело прахом развеяно по ветру, а единственное, что осталось от нее находится внутри одного высокого седого мужчины, ненавистного к своему отцу. Ее сердце.

Мистер добрый со своим спутником уже куда-то шли.

– Вы забрали меня, чтобы я прошел диспансеризацию? – пошутил мальчик.

– Прости, у меня нет ответной шутки на это, малыш. – виновным голосом ответил Яков, – В общем, еще пара кабинетов и все кончится, – мальчик бросил испуганный взгляд на мужчину. – Да чего ты? Я об этом этаже, мне он тоже не нравится, эта хвоя и тоска в воздухе. – Но тоска, витающая в воздухе здесь, не шла ни в какое сравнение с тем, что ждало мальчика.