Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы

Поэма третья. Невыносимая гордость

Невыносимая гордость

Поэма о любви

I

Я как наивный пилигрим,

Стою пред ним

Завороженный,

С лица слетел весь лицемерный грим,

И лик печальный, облик сонный.

Зачем вечерняя заря,

Заставила меня, открыть врата

В заветный храм мечтаний?

Да и за сорок лет скитаний

Не отыскать покоя от страданий?

Затем – чтоб жизнь не испарилась зря.

И сам вдовец морских пучин,

И сирота степных равнин

Все насылает бурю скорби,

Все для того, чтоб из лозы

Пустой пустили корни

Великой истины дубы,

И чтоб глупцы не били оземь лбы,

Пророчит им, а те разинув рты

Все верят лжи чужой покорно.

Когда сквозь шквал и гром

Пробился путник обреченный,

Который богом наречен был

Промолвить слово истины сполна,

Обрушить небо и со дна

Поднять усохших ото сна,

Потока лжи, речей лгуна.

На площади средь бела дня,

Он погибает в пламени стоя,

Вещает лишь глагол, неугомонный,

Среди врагов,

Роняет кровь с оков,

Для гибели ему лишь

Не хватает двух глотков,

Лишь дыма, пары лишних слов.

Дымит пылающий огонь,

Костёр не угасает,

А далеко ль парит душа,

Средь городов, равнин летает?

Вернее гибель не найти

Как слово молвить громко

И почему бы тихо не уйти,

Глаза потупив скромно?

Один лишь раз дано нам умереть,

Чтоб вечно тлеть

В гробу,

Уж нет – я не уйду!

Воздам я почести ему,

Не раб я – мыслю вольно,

Прощай мой страх – довольно!

II

Словам не даст поток истлеть,

Он может всё вокруг стереть,

Но душу не затронет,

Толпу раскаянье лишь тронет,

Прискорбный пепел – дань ему,

Один лишь путь открыт – во тьму.

II

Где беззаконие рождает только смерть,

Где вместо тягла – робкий смерд,

Волнует ум один лишь стойкий человек,

Один, среди орды злодеев,

Он одинок, среди гнездовищ змеев.

Не устрашит оков рука

Как никогда,

Зло царствует среди людей тогда,

Когда безликость, безразличность в силе,

Когда великий дух гниёт в могиле.

Оплот морали лишь сожжен,

Когда пред смертью наряжён

В подобье царского шута,

Чтоб для придворного плута

Посмешищем предстать и заклейменным,

Посмертно статься нареченным –

Отступником, наказанным сполна.

И чья губительна молва,

Народ ли губит, иль судья?

Иль власть, могущество, богатство?

Чьё богатеет царство

От лжи, разбоя, и от рабства?

И кто смеётся нам

В глаза, когда в костре он должен сам

Вопить от боли, задыхаться,

Кто заставляет нас огня бояться?

Он дёргает за нити лжи,

Всех обобрал, и всё изжил,

Проклятьем, горем, наградил

Всех и того, кто из последних сил,

Как человек святой хоть и не жил,

Но сотворил добро.

Ему ли суждено,

Гореть, и гибнуть из-за слов?

Великий ум рождает мудреца,

Когда коварство лишь лжеца

Рождает,

Оно дымит и вечно угасает,

Пока прогнивший дух выходит из творца

Злодейства и разрухи.

Чьи навсегда в крови по локоть руки,

И чьи улыбка и веселый смех?

Отрадой и забавой славятся для тех

Кто правду жизни отвращает,

Кто свой карман обогащает,

Для сладострастья и утех?

Их имена толпа волнуясь восклицает,

Ваятель им скульптуры ставит

На постамент гранитный возвышаться,

Чтоб как Валькирия могли помчаться

В толпу и покорить умы и души,

Но будет ли толпа их слушать,

Когда им правда мысли сушит,

Того, чье локоны горят в огне,

Чьи руки сморщены, в золе?

Зло в человеке спрятано давно,

Проходит сквозь него оно

Во слово обращаясь,

Оно вокруг земли вращаясь,

Бранит и губит всё легко.

Развею прах страдальца там,

Где я прогуливался сам,

Где я держал свой стройный стан,

Когда и молод был и свеж,

Сейчас же седина и плешь,

Во плоть мою проели брешь.

В руке лишь сажа и угли,

Они лишь тело старика сожгли,

А сжечь золу не могут!

Они в ночи от злобной желчи стонут,

От алчности своей и власти могут

Во гнев и мщение лишь впасть,

Рабы и в этом им помогут,

На беззащитного и слабого напасть,

Они ли мыслить станут?

Но лишь один закон их до' смерти пугает,

Который ускоряя свой разбег,

Их всех в ничтожеств обращает,

Червей и тьму на них бросает,

И не лишает смертных бед.

IV

Одно скажу – лишь время властно над судьбою,

От вас я истину не скрою –

Всё кончено, спасенья нет!

Иссяк и свет, и человек.

Но луч надежды возгордившись,

Из пепла снова возродившись,

Даёт покой и упоенье,

Когда нет злобы на людей и угрязенья –

Есть только жизнь и возрожденье!

Поэма четвертая. Олег и Ольгерда

Олег и Ольгерда

Поэма о страсти, которая пылает, и любви, которая не горит. Действие происходит в окрестностях города Помпеи, май-август 79 года.

I

Друг, загляни в её глаза,

Что видишь ты?

От них ты сразу очи отведи,

За талию её возьми,

Открой врата своей души,

Ты ждёшь согласия, иль тихого отказа?

Иль ждёшь своей любви приказа,

Которая тебя смутить могла,

Преодолеть ту робость помогла,

И чувствуешь ли ты,

Её столь тонкий аромат,

Он кружит голову, и этому ты рад?

Но ты любви всего лишь раб,

Ты гол душой, и нищим слаб.

Она тебя зовёт?

Она ли в тишине поёт,

О неспокойной ночи, о той же страстной

Бури, какая за море твой свет несёт,

Ломает мачты и кажется такой опасной?

Разум волнами гнетёт?

Сомнений тьма, её манящий плащ

Всё тянет вниз, ко дну надежд,

В любви блуждающих невежд,

Как утопающий, ты жажду утолил.

Стои́шь дрожа у плахи, где палач

Занёс топор насмешки,

И так нечаянно и в спешке,

Он выронил дамоклов меч,

И голова несчастного слетела с плеч.

Так ты стоишь перед любимой дамой,

Дрожа, взахлёб лепечешь ты слова,

Взгляд направляешь в жгучие глаза и прямо

Держишь спину,

Едва ль душою мир покинув,

Тебе чужда людская суета и здешняя молва.

Велит тебе ли злой насмешник,

Скупой души гонимый грешник,

Отречься от божественного сна?

Когда во снах приходит лишь она,

И будит же в тебе и страсть и жажду,

И губит голодом, и тело истязает важно,

Как истязать могла лишь королева,

Твоих заветных дум – царица гнева,

Как алчная, всё ждёт любви посева,

Своею грудью в ложе манит тебя дева.

Она играючи зовёт,

И набирает ход полёт

Ко наслажденью счастьем и весельем,

И разве можно ль наважденьем

Остановить её, стеною преграждая путь,

Едва ль очнуться и вздохнуть

От грустных дум и пробужденья.

И требовать от сладких губ и горесть

И разлуку, не насладившись, даже малость,

Вкусом и теплом.

Так грустно,

Но, поделом,

И горе, тому кто в миг нужны обманет,

Вблизи который гонит прочь,

Вдали который манит,

Коварством кто умеет лишь помочь,

Несчастную к постели приволочь.

И ровно в полночь,

Все пороки присыпала прохладой ночь,

Когда мерцанье звёзд окутало долину,

Когда в темнице спят все исполины,

И облака, и солнце скрылось,

И лишь труба избушки той дымилась,

В какой красавица взирая сон,

Хватала счастье за подол.

Напротив, в царские хоромы,

В которых не слышны́ раскаты грома,

Ночь не проникла и молчит,

Едва ль голубка пёрышком строчит,

Не спит девица за столом,

Спешит и пишет девица о том,

О чём мечтать не смеют и вдвоём.

Её легка рука и грудь обнажена,

Её улыбка столь нежна,

Что за окном грустить весна,

И льёт ручьями слёзы,

Сквозь сказочные грёзы

Живёт и пышет чудесами,

Гремя, хвалясь всеобщими дарами.

А дева неподвижно гонит

Чернила по бумаге тонкой,

Любимому ответом звонким

Желает выразить тоску.

Над пропастью по волоску

Гуляя, и о любви запретной зная,

Она лелеет и души́т аромами записку,

Другой рукой с заколкою и кудрями играя,

В блаженной встречи лишь мечтая

Дотронуться губами до сладчайших губ

Того, который так всем сердцем люб.

Покорно небо, я покорен,

Чего же чувства сладостного боле,

Когда любви покорно море?

Когда бушует океан,

И яростный седой любви смутьян

Готовит сети для ветров,

Какие вместо шёлковых оков,

Сковать и удержать тебя готовы,

В темнице снов его суровых.

Великий чахнущий злодей,

Средь белой стаи лебедей,

Поникнув шапкою стоит,

В гладь озера, нахмурив брови, всё глядит,

И вместо тысяч слов чудесных,

Когда ему рассудок не велит,

Он горькую протягивает песню.

И вздох его так томен и холо́ден,

Его страстей дорога расцвела,

Но в немощные, старческие годы,

В столетия похитив, воды,

Потоком яростных звеня,

Средь звёзд и сотен

Юношей, и мириад девиц прекрасных,

В щеках своих весной горящих, красных,

Смели́ все краски со холста,

Оставив в лодке без единого весла.

Сейчас он красотою бледен,

Душою тёмной оскудел и беден,

Но как и прежде злобою богат,

Среди греха и де́моновых врат.

И эта злоба вновь его звала

К вершине нескончаемого зла,

Коварства и отравы.

Среди высоких сосен, где шумят дубравы,

Где нет и зла, и процветают полевые травы,

Жила одна краса, и на неё не падал взгляд лукавый.

Её и возжелал сгубить злодей,

Унизить, опорочить средь людей,

И посрамить её начало,

Синицу превратить в ворону,

Да чтоб не пела, а кричала,

А самому явиться к трону

Веселья и предсмертного вранья.

Но, Бог ему судья!

Он пробудился от ненастной спячки,

И в яростном пылу, горячке,

Послал на землю весть,

Слова в которой и счесть.

И вожделея душу статной,

Умом и делом непривратной,

Старик вдохнул в себя и выдохнул с трудом

Весь запах тлеющих стогов,

И рвя на части все свои вески,

В порыве гнева и тоски,

Он изрыгнул на волю пламя,

Весь мир разрушить, погубить желая,

Себя и деву ту, в которою влюбился,

От ревности к которой, жар его сквозь прочные пески пробился,

Тем воспалил все крылья бабочек, стремящихся к огню,

И охладил лишь пыл ко завтрашнему дню.

Но не о том пойдет рассказ -

О том, когда среди роскошных вилл и ваз,

Прогуливались двое.

И как узнаете вы вскоре,

Страстей пылающий пожар,

От чьих сердец исходит жар,

Дым лёгонько унёс их в небо,

Там затерялись оба, где-то.

Седой старик затеял злое дело -

Похитить молодое и изысканное тело,

Похитить душу из миров,

Где обитают духи средь богов,

И заключить в сухие казематы,

В своих чертоги и палаты,

И возыметь её своим нутром,

Завоевать своим словцом.

Чтоб девушка и охала, стонала,

В своей любви к нему сгорала,

При вздохах воздуха ей не хватало.

Заполучить её и верность и покорность,

И утолить свою тем ревность.

II

Когда любезный город спит,

Когда отец дочурке не велит,

Выглядывать из окон и слушать серенады,

Преодолев сады, преграды,

Помпезно юностью звеня,

Красавцы арфами играя,

Всем сердцем получить желая,

От милых кроткий взгляд, платочек ли,

Иль лучшие награды,

Вельможа знатный и богатый,

Влюбился в дочерь полевую,

Но столь прекрасную, младую,

Что помрачился юношеский ум,

Почём не смог заснуть от тяжких дум.

Стремясь всем сердцем к поцелую,

Олег, один из старших сыновей богатого купца,

Из всех скупцов – первейшего скупца,

И променяв любовь отца,

На сладкий аромат свобод, вина,

Пустился вскачь под окнами гулять,

В деревне, всем соседям не давать

Уснуть от игрищ и прогулок,

Его казался голос так красив и звонок,

Что ясна девица рукою нежной косы заплела,

От взглядов страстных расцвела,

И вышла не сказав ни слова,

Под руки хороводы завела,

И заманила юношу в сады,

Уединенья и любви.

Пастушка скромная едва ли молвит слово,

Тревоги тень родительского гнева,

Нависла над влюбленными сурово.

Олег:

– Ты ль нимфа сих полей широких,

Ты ль рано утром поднимаешься с востока?

И согреваешь светом и улыбкой все травинки, капельки россы?

Пусть с пеною у рта так гневятся и матеря, отцы,

Но боги покровительствуют нам,

Амур, Юпитер восседает там,

Где правит нежность с красотой прекрасных дам.

Ольгерда:

– О, юноша, едва ли мы знакомы,

Я дам отпор любому,

Кто пожелает разлучить с тобой меня,

Пусть он накажет сам себя,

Накинется на свой же меч,

Аяксом будет, и забыт, останется без погребения и свеч,

Исчезнет в пропасти навек!

Пусть даже этот человек

Роднее мне, чем в колыбели материнской ласковый ночлег.

И знай, как навсегда, или вовек,

Лучистый озаряет свет

Восхода наш любви пробег.

Олег:

– Кинжалом я расчищу путь,

Его готов в любое сердце я воткнуть.

В того, кто разлучить задумает лучистый свет со тьмою,

Готов убить его, затмить иной судьбою,

Чем пиршеством его победы надо мною.

И злые языки прижжём каленой сталью,

Насытим мы глупцов язвительной печалью,

Слова все заберут они назад,

Низвергнув сущность адскую обратно в ад!

Пусть губит порча, хворь гнетёт,

Но ястреб зоркий свой полёт

Не прекратит, охотой ястреб занят,

Добычу птица в клочья рвёт,

И свежие ягнята, меж них трусливые зайчата -

Из острых лап, когтей – ничто не пропадёт!

Так я вцепился чувством острым в плоть, себя покуда не щадя,

Пред Богом я в ответе, не погублю я никогда любовь судя.

И после лета жаркого, прохладного осеннего дождя,

Я знаю, и убеждён я твёрдо – фундамент верности и чувству – заложил не зря.

Судьба счастливца – жизнь Фортуны сына,

Отрывшего среди костей кувшины золота и серебра -

Моя судьба – судьба похмельца опьяневшего с вина.

А ты моё вино, для юноши отрада,

Для уст моих твой аромат и вкус услада,

Чужой же поцелуй для них, как страшная отрава,

Скажи, любимая, ты страсти этой рада?

Ольгерда:

– Я рада, когда взимаешь ты иную плату,

С пленённого тобою сердца,

Имеешь ты и мудрость старца.

И кровь кипит, как лава,

Страстей поток бурлит, как воды у Буяна,

Но, я скажу тебе, я безразлична к злату.

И не желаю я ни яркого наряда,

Ни царскую широкую палату.

Желаю я лишь одного,

Как понаписанному в книге, было б суждено

С тобою слиться в ласках и объятьях,

Из роз, цветов и травок полевых иметь лишь платья.

И мчаться легонько, босиком,

Сбивая капельки росы носком,

Ловить стрекоз и бабочек умело налету,

По полю вечному, душистому яру,

Среди берёз и лип,

Среди олив и слив,

Сосновому бору -

Промчаться на коне верхом,

И надышаться воздухом, костром и мхом.

Олег:

– Сулит успех нам дивная погода,

Прохлада ночи тёмной,

Гармонии река из года в год,

В страну спасения от заключения течёт,

В края любви и воли вольной.

И поцелуем страстным сем объяты,

Два человека в полон взяты,

Не ведают они своей судьбы,

Но от судьбы, увы, им не уйти.

Проснулся страшный старец и огнём свой гнев воспламенив,

Тихонько затаился и притих,

Подслушивать, интриги мерзкие плести метнулся,

И лишь к заре вернувшись,

Коварством упоённый выбился из сил.

Свалился с ног,

Но мести не забыв,

Уснул, нависшею тревогою, среди дорог

И пустырей, среди ветвей, согнав всех птиц,

И сбив улыбки с радостных, весёлых лиц,

Подговорил, явившийся во снах, в родительское ложе,

Против затей их чада, и против них же тоже,

Затеять свадьбу сына зрелого с богатою купеческою дочкой,

Поставить на капризах, прихотях любви тем точку.

Уехать прочь с подножия вулкана,

Подальше удалиться морем от коварного и злого великана.

III

Ты знаешь, нежный друг, как время льётся и часами

Голубки ворковать готовы, вечно любоваться небесами,

И звёздами в ночи, зарёю утренней, и летним зноем,

Когда любовный сон им не даёт покоя.

Так шли деньки в окрестностях Помпеи,

И не нашлось стихии злее,

Чем недр, поистине, и яростных, горячих,

Природою своей коварною, не спящих.

До августа любовью мучился старик,

Подглядывал красавицу, писал ей стих,

И так не смог её в свои чертоги заманить,

Раз ревностью воспламенив, поник.

Отмщенье путь он выбрал для себя,

Его мечта и цель в надеждах высока,

Как высока и далека его Юнона,

Решил старик, напасть, явиться и сорваться с лона.

Вниз кубарем летя,

И разрушая, не творя,

Решил порушить и деревни, города,

Завоевать царицу, дочерь бога!

И вот, ступив, на земли плодородные, его нога,

Топтать и рушить начала,

Что дорого так было,

И что так любящих манило.

Сбежал Олег к своей любимой,

Из под венца его далёко конь унёс,

И так один лишь глупый пёс

Своим таким же глупым лаем до ушей людей донёс,

Что молодец, позор, ради любви в порыве страсти снёс.

Меж тем чернел всё дым с горы,

И лишь до времени, поры,

Исчадье ада, и его пары́

Всё нарастали в виде пепла,

Отнюдь, влюбленных, чрез великие труды,

Любовь всё крепла.

Горел и жертвенный огонь,

В жаровню заносили мощи,

Огонь лишь согревал жреца ладонь,

А он не знал, не ведал дикой злобной мощи!

Не ведал старец сил стихий,

Они ему казались незнакомы, не ведал он интриг лихих,

И лишь к забвенью ночи,

Он катастрофу горожанам напророчил.

Неаполь, спал, как спал и Рим,

Когда Везувий зев открыл,

И поглотил Помпеи.

IV

Везувий, славный в мере старец,

Раскрыл сокровища сердец и в ларец

Он запустил костлявую руку́,

И чтоб доставить муку

Сбежавшему, от отчих, жениху,

Послал красавицу, из пепла, восковую,

Да таковую,

Что одурманила б любого,

Как грешного, так и святого

Неолла смотрит так сурово,

Ей пронзительный и томный взгляд,

Из тела душу может вытянуть, связать,

И с легкостью, так, право,

Сбить и с верного пути,

Но, мальчик мой, ты уж не дай себя очаровать

Не дай себя использовать и взять.

Ей тела, ду́ши, как Суккубу, мало,

Она своею красотой пленяла

Мужчин высоких и суровых,

И нежных юношей ранимых, робких,

И разбивать сердца не уставала,

Душить, пленять мужское данное начало.

И может быть, начать с начала -

Ей бы всё же не пристало,

Но если страсть её воспламенит,

Отдайся ей, так уж и быть!

Неолла, охает, и стонет,

Свои же мысли прочь долой и гонит,

Её тепло и рук и губ,

И шёлковый платок не груб,

Манящим жаром согревают,

Она им шею обвивает.

Неолла точно знает,

Зачем она играет

С любовью в сладострастие и грех,

И чтобы им насытиться вовек,

Всё обращает в смех.

Неолла:

– В постели нежной, и в напитке упоённом,

Горит страстей огонь геенны,

Возьми меня красавец, не стесняйся,

Отдайся в руки мне, отдайся!

Олег:

– Сам дьявол вытащил тебя наружу,

И наградил манерой похотливой и небрежной,

Но красотой изысканной, наружной,

Околдовать меня решил, с ума свести,

И думает, что мне от пут измены не уйти,

Но я хочу его надежды развенчать,

Своим поступком дать понять,

Что милую мою ему уж не отнять!

Так убирайся прочь,

Ты адское отродье, меня речами не морочь!

Катись к чертям, маши хвостом пред ними,

Пусть сами тешатся и наслаждаются твоими яствами гнилыми.

И растеклась де́вица потоком змей,

Тлёю обратилась, мухами и вшами,

И стала мумии мертвей,

И между швами

Вонзилась в плоть Олега,

Спасла его, с небес слетевши, Вега,

И утро пепельного снега.

Путь указав, Венера,

Вела Олега в ту пещеру,

В которой с вечера его ждала любовь и вера.

VI

Поникла тень и день поник,

Вершину озаряет блик,

Ольгерда, ждёт, стоит,

Ещё душа томиться и горит.

Ольгерда:

– О, сон! Тебя ждала я не смыкая глаз,

Один лишь раз,

И задремала,

Но вспомнила тебя, и разметала

Все сновидения, и враз

Проснулась, заметалась,

Но мне Венера повстречалась

На небосклоне,

Тогда я и тебя, увидела на склоне.

Олег:

– Пора!

Едва ль дорога нам преграждена!

Сгораю я и таю, когда смотрю в твои глаза,

Над головами нашими гнетущая и страшная заря

Играет с нашим разумом, пленит его и затмевает,

И Аполлон один лишь знает,

Насколько разливается моя река любви,

Но ты не уходи, Ольгерда, подожди,

Одна лишь ты затмила солнце,

Не пепел, и не дым

Среди равнин,

А ты! Ты небо мне прикрыла,

Ты крылья ястребу лучами подпалила.

И ястреб этот устремившись вниз на скалы,

Грохочет через тучи жалости своей и юного стыда,

И падает туда, где ломятся и винные подвалы,

Пасутся тихие стада.

Ольгерда:

– Не тот ли ястреб, устремясь во мглу,

Готов и пташку певчую терзать,

Клюв свой испачкать, не боясь, в крови, в пуху

Закончить тем её борьбу

С превратностями леса,

Играть и рвать,

Как бессердечный злой повеса?

Олег:

– Готов я душу подарить губителю и вору,

Чтоб ясному поддаться взору,

Раздать несметные богатства,

Раздать все земли, царства,

И нищим ноги целовать, обнять и бедняка,

Единственно лишь для того чтоб все незримые века

Смотреть, глаз не сводя, лишь на тебя.

Ольгерда, ты моя краса!

Во имя добрых чувств, я буйство крови обращу на пользу,

Умерю я безумие своё и пыл,

Но, умоляю, убежим!

В неведомые страны,

Где заживут разлуки раны.

Смотри, корабль из бухты ли отплыл?

Успеем мы взойти на судно,

И боги захотят, мы не пойдём ко дню

Кормить акул, то к завтрашнему дню,

Какой в мечтах уже давно храню,

Сыграем свадьбу!

Ольгерда:

– Из ромашек и лепестков

Сотку я свадебное платье,

Украшу голову венцом,

Но перед матерью, отцом

Не получу благословенье.

Олег?

– О, сон или веденье?

Благословенье мы получим от богов,

Едва ли сядем на корабль и освободимся от оков

Предубеждений и господских пут,

И боги нам с Олимпа ниспошлют

Своё великое веленье -

Нежное и слабое творенье.

И имя мы дадим ему Любовь,

Или Амур, если уж сынишка будет, качая колыбель,

Споём мы соловьиную свирель

О тихих девственных местах,

О море синем и лесах

До горизонта, уходящих в небо журавлях.

Потом умрём мы в старости,

И наш развеют прах.

Ольгерда:

– Условимся на завтра,

Подуют в паруса ветра,

И понесёт на крыльях нас Зефир,

Покажет дивный и чудесный мир,

Захватит нас и унесёт,

И вихрями лелея, нам споёт

Награда нам – свободный сказочный полёт.

V

Везувий:

– Всё слышал я! Узри безумец громовержца гнев,

Я с ланьею сражусь – я лев!

Узри трепещущий червяк, узри ты человек,

Как короток твой век!

Не кончен порох в погребе моём,

Ты можешь взглядом иль умом, судить о том,

Взойдёт ли семя, во что же обратится твоё же завтра,

Богов решения знать тебе уж не дано, и это правда!

От провидения – не уйти,

Оно застегнет и в постели, и в пути…

С колен поднялся злой старик,

И изменил долины лик.

VI

Сверкают вспышки яростно за небесами,

На горизонте танцы хороводят бесы, возят с громом сани,

Людей всех покрывает серый камень,

И чёрный их окутывает мрак,

На голову помпейкам сыплет шлак.

Слюна во рту пересыхает,

И лёгкие от пыли так хрипят,

А трупы стелятся к подножью вряд,

Что все живые лишь молчание хранят.

А бешеный старик не утихает,

Он с жизнями, как с куклами играет.

Творит тиран злодейство и снуёт,

Всех всюду жаром обдаёт.

Он не жалеет стариков, детей и женщин,

Греха убийства он затейщик,

Он каменщик, душа его – гранитная плита,

Рука его так тяжела,

Что сила исполинская и спесь

Рождают варварскую смесь.

Везувий:

– Взываю в помощь копоть, желчь,

Над головами смертных поднимаю меч,

Ворам одно лишь наказанье,

У Стикса мрачного скитанье.

Когда душа заключена в сухую скорлупу,

Она обращена в невольного и вечного слугу.

Весь мир сожгу,

Своё сокровище найду,

Синицу ту, какая пробудив меня от спячки,

Чей голос – голос кроткой пташки,

Порхает с наглым вороном на юг,

Укрыться от сухих и чёрных вьюг.

Но их настигну я в пути,

От кары страшной, мести – не уйти, как ни крути!

Творить я буду небывалое злодейство,

И совершу такое действо,

Пред ним померкнет даже то прелюбодейство,

Какое не видал и белый свет!

На то, даю священный я обет!

Клянусь, что разлучу и погублю влюбленных,

Своею адской силой тёмной,

Сожгу любви уютный дом,

И пыл уйму я лишь на том".

И с грохотом обрушив неба свод,

Из синий и глубоких вод,

Излил всю лаву на Помпеи,

И обратились звери, змеи,

Ища надежду, в панике несясь в стихию для спасенья.

Все гибли под нависшей чёрной тенью.

Влюбленных захватил врасплох,

Исход злодейства оказался плох.

Забыл старик о силе чувства,

Слепец, поддавшийся злодейству.

Олег:

– Горим в печи любви и счастья,

О пепел, о ненастье!

Уста твои – мои уста – глоток спасенья,

Они одни пред смертью утешенье.

Ольгерда:

– Дымимся мы, на мне пылает кожа,

Но бог Юпитер нам поможет,

Сомкнём мы губы навсегда!

Не тьмою – поцелуем мы объяты!

О, да! Не полностью мы мраком взяты!

Олег:

– Ах!

И чем страшнее поцелуй – тем слаще!

У времени его я выхвачу из лап,

Ведь я не смерти смертный раб!

И это – не прощальный поцелуй,

А новой жизни!

Мы умираем, но уста сомкнув -

Не размыкаем!

Не разлучил старик влюбленных,

Под тенью зла, уединенных,

Его и ярость не сильна,

Хотя и сушит, жжёт она,

Истратил он последний миг,

И вдруг, сам навсегда затих.

Оставив два иссохших тела,

На что судьба посмела

Снизойти и сохранить для наших глаз,

На том и кончился любовный миф, рассказ.

Но наш потомок сможет сохранить,

И в памяти своей тот день хранить,

Когда любовь злодея побеждала,

Хотя и сил, и воздуха ей было мало.

Слепых дорогою ведя,

Она спасала от судьбы любя.

Среди ветров и пыли плотной,

В долине смерти и лощине сонной,

К Аиду воспарили две души,

И, друг мой, жить ты поспеши,

Ведь на твоём пути к любви

Не так бушуют ураганы,

Нависшей лавой конницу не гонят в бой смутьяны,

И тихо спят вулканы,

Ты на своём пути -

Любовь найди и страсть воспламени.

Стойко и уверенно вперёд иди!

Не бойся жизни,

Бойся смерти,

Но бойся жизни без любви,

Когда и дни, мгновения страданием и одиночеством полны,

Ведь без неё все вздохи сочтены.

Конец

Февраль 2017.