Цитаты из книги «Как стать полиглотом», страница 3

но и до того, что его исключительные гибкость и выразительность не случайны. Еще до прихода

“житель Франкфурта-на-Майне Л. Шютц свободно поддерживал беседу на 270 языках. Заметим, что, вероятно, проблему составляла доставка к нему собеседников, поскольку даже в очень большом городе найти более сотни носителей разных языков в общем-то трудно”

А слово "космос", любовно отобранное древними мудрецами, потому что оно означает не просто пустое пространство, но разумное, идеальное, идеальное сцепление многих деталей в стройное целое. В этом смысле в старину вполне могли назвать космосом продуманный убор женщины, важно лишь, чтобы он был красив целиком, без малейшего изъяна.

Представьте себе стол, заваленный словарями, газетами, книгами на 40 языках, работающий приемник, из которого доносится разноязыкая речь, магнитофон с учебными записями. Плюс к этому я попал на момент увлечения японским языком: на стенах и даже на потолке были приклеены листки с жирно написанными иероглифами и тут же – их переводом. Пока Халипов дописывал очередной листок с новым словом и подыскивал ему место, я подошел к столу и с разрешения хозяина порылся в груде книг, которыми он был завален. Наверху, естественно, лежал пока еще тонкий слой японских пособий. Под ними – книги на кельтских языках, очень трудных и считающихся уже реликтовыми в Европе, – валлийском, ирландском, бретонском. Дальше – слой венгерских журнальчиков, перемешавшихся с книгами и даже письмами на фарерском языке (довольно редком наречии, употребляемом примерно 40 тысячами населения группы островов в студеной Северной Атлантике). Поскольку ни одним из этих языков я не владел, от легкого комплекса неполноценности меня уберегло, видимо, то, что здесь же попадалась и английская, французская, чешская периодика, где все-таки что-то можно понять. Да, на досуге автор взялся бы устроить тут всамделишные «полиглотские раскопки».

Весьма интересные наблюдения сделаны над племенами, сохраняющими черты очень древнего, архаичного образа жизни. Уж, казалось бы, в их небольших и замкнутых селениях есть один общепонятный язык. Но дело не так просто. Вот, скажем, племя таджу, населяющее одно из ущелий в Индии. Здесь в домах царит поразительная тишина. Дело в том, что женщины по древней традиции говорят на одном языке, а мужчины – на другом. Семейный скандал просто невозможен, поскольку обе высокие стороны либо едва знают язык супруга, либо привыкли изъясняться жестами. Традиция женского языка – широко распространенное и очень устойчивое явление. Когда этнографы заинтересовались знаками, которыми китаянки одного из медвежьих углов провинции Хунань помечали личные вещи – скажем, полотенца или баночки с едой, – они оказались подозрительно похожи на иероглифы очень древней системы письма, отмененной в этих местах… в 221 году до н.э.! Ну и не могу удержаться, чтобы не сообщить вам о забавном обычае, свято хранимом австралийским племенем диери. Мужчины этого племени уже нашли общий язык с женщинами, но вот зять с тещей обязаны говорить на совершенно особом, непонятном для других языке. Получается так, что, когда многоязычие не создает неудобств, мужчины с женщинами сами себе их устраивают. Но это, конечно, отнюдь не для развлечения. Речь идет о таком универсальном явлении древних культур, как табу. Общий смысл этого слова вам, безусловно, известен. А применительно к языку оно означает замысловатые запреты на его употребление. Помимо запретов на собеседников наиболее распространен запрет на слова. Скажем, умирает какой-нибудь вождь, имя которого совпадало с обычным словом, – и по решению старейшин племени оно должно навсегда покинуть память людей. У парагвайских индейцев, например, на протяжении 7 лет (все это время с ними жил один этнограф) слово «ягуар» изменялось трижды. То же касалось и таких простых слов и выражений, как «колючка», «убой скота». Ученый буквально пришел в отчаяние – ведь составляемый им словарь приходилось переписывать чуть ли не каждую неделю! Обратите внимание: сами туземцы вовсе не воспринимают свое бытовое многоязычие как какое-то бремя. Напротив, для того чтобы увидеть своеобразие положения, нужен человек со стороны, пришелец. Зато он, в свою очередь, часто не замечает по сути дела родственных явлений, существующих у него дома. Возьмем хотя бы российскую жизнь прошлого века. Казалось бы, все как на ладони, какие там неожиданности?.. Но, взявшись за свой знаменитый словарь, В.И. Даль был поражен пестротой и богатством говоров и наречий. Гордостью Владимира Ивановича стало уверенное владение профессиональными языками русских, совершенно непонятными для непосвященного. Ведь до этого ученый освоил полтора десятка языков, но кого можно было особенно удивить знанием французского, болгарского или даже башкирского? Таких полиглотов было много. А вот язык костромских шерстобитов, который не следует путать с языком московских шерстобитов! Или, скажем, язык калужских прасолов, язык рязанских нищих! Таких ни у кого в коллекции нет! А язык офеней (были до революции такие мелкие торговцы), он же галивонский, матройский, ламанский, афтюринский? Чтобы дать представление о его трудности, приведу только счет от 1 до 10 по-офенски: екой, кокур, кумар, дщера, пенда, шонда, сезюм, вондара, девера, декан.

...персидская вязь создает дополнительные трудности. Да что там персы! Иногда удивляешься, что за орфографию придумали себе те же англичане или французы. По этому поводу над соотечественниками подтрунивал английский писатель. Он произносил слово «фиш» (рыба) и просил собеседников написать его. Когда они писали fish, он важно утверждал, что на самом деле гораздо правильнее писать так: ghoti. И объяснял: в слове enough буквенное сочетание gh выражает звук «ф». Далее, в слове women буква «o» выражает звук «и». Наконец, в слове emotion «ti» выражают звук «ш». Следовательно, мы имеем полное право записать ф + и + ш как gh+o+ti! Это, конечно, шутка, но в общем близкая к жизни. Школьники на уроках правописания изрядно мучатся. В говорящих по-английски странах для них даже создан особый словарь, в котором по тому, как слово произносится в жизни, можно найти – иногда с трудом, – как же его следует писать. В государствах, где такого словаря нет, результаты получаются иной раз из ряда вон выходящие. Так, на одной диктовке 430 французских школьников написали слово «хризантема» (chrysanthème) 156 разными способами. Вспомним добром академика Шахматова, благодаря которому мы не мучимся с ижицей и ятем, хотя и теперешнее русское написание пока оставляет желать лучшего.

Всё, что нам кажется трудным, всё, чему нужно долго учиться и чему так тяжело учить, все эти неудобные изгибы, непоследовательности, бесконечное разнообразие вариантов - всё это и есть жизнь.

По каким-то еще, скажем прямо, неясным, но могущественным законам язык не может существовать без сложностей и исключений, устаревших конструкций и пока полупереваренных нововведений. Видимо, это некие присущие всему живому принципы. Противодействовать им – все равно что пытаться проложить все сосуды в теле человека по линеечке или заставлять кошку ходить на задних лапах. Все, что нам кажется трудным, все, чему нужно долго учиться и чему так тяжело учить, все эти неудобные изгибы, непоследовательности, бесконечное разнообразие вариантов – все это и есть жизнь. И она выносит свой приговор любому придуманному языку. Пока он искусственный, то есть легкий, простой, разбирающийся, как игрушка из детского конструктора, – это не инструмент для выражения тонкой души человека. Когда же он становится теплым и родным, из всех углов вылезают самые диковинные штуки, и простоты как не бывало.

Смею заверить читателя, что ни один здоровый человек, полностью не способный к языкам, наукой пока не наблюдался.

“Предположим, не для каждого слова нужен простой иероглиф – многие обозначены сочетанием из 2–3 знаков, так что заучивать надо поменьше. И все равно усилия требуются огромные (из-за этого число грамотных в Китае никогда не превышало 10 процентов).”