Драма Луши

И все эти ласковые, ласковые речи.

Увязанные корзинки стояли в углах, Арина Сергеевна уж не один раз спрашивала.

– Ну, когда надумала ехать-то, Луша?

– Да вот с работой пока, – лгала Луша, не глядя матери в лицо.

А та и думать ничего не думала. Всему верила, каждому слову.

И, наконец, Луша не пришла однажды домой ночевать. Арина Сергеевна полагала, что она пошла к какой-нибудь из подруг. Нет вторую ночь. На утро сынишку послала Арина Сергеевна к Луше на службу.

И Луша ответила:

– Не ожидайте, я с Павлом Павлычем жить стану.

Старики так и ахнули, – они знали Грошева за горчайшего пьяницу и буяна. Но что же, что же делать-то?

И Арина Сергеевна пошла навестить дочку на новом жилище. Пришла с вечера – Луша одна. Сидит и глаза в слезах.

– А сам-то где? – спросила.

– Не знаю, – говорит Луша и залилась, заплакала. – Пьет где-нибудь. Он теперь каждый день пьет… Так прямо с работы… А ночью вот приедет пьяный… Одну недельку посидел рядом со мной… Ах, мама, мама!..

И на груди у матери она разрыдалась в бурной истерике.

Осталась Арина Сергеевна ночевать, и вот часа в четыре слышит громкий стук: явился сам. Пальто распахнуто, шапка на затылке, слиплись глаза на пьяном обрюзглом лице, пеплом измазаны мясистые губы и заплевана борода. Изо всех карманов бутылки торчат.

Первым делом выхватил он их, брякнул на стол, закричал:

– Эй, Луша, подымайся!

Вышла Луша из спальни бледная, заплаканная:

– Что ты, Паша?..

– Пей, Лушка!..

– Да что ты, Паша, ты бы…

– Пей, Лушка… пей говорю!..

– Ты же знаешь – я не пью…

– Ах, не пьешь, сука?.. Выпить со мной не хочешь, а со студентами…

– Какими студентами?

– Знаю, знаю, все знаю… У… стерва, гадость этакая!..

– И он единым духом сшиб со стола все бутылки, а потом застучал кулачищами, стал грозить, и вдруг на диване увидел Арину Сергеевну:

– Ты што здесь?

Старушка промолчала, перепуганная, не знала что отвечать…

– А, мать? Знаю мать… Ну, здравствуй, мамаша, поди поцелуй меня…

– Павел Павлыч, вы бы спать…

– Ага, – заревел он, – и ты не хочешь?.. Поцеловать меня не хочешь?.. Так… Э-эх, сукины дети, – ударил он кулаком по залитому вином столу, усеянному осколками разбитых стаканов.

Руку распорол в кровь и, глянув на нее, распоротую, окровавленную, вдруг утих.

Луша сейчас же стала ему завязывать тряпкой, а Грошев все целовал, целовал ее в голову, пока не подвели его к дивану. Ткнулся одетый, быстро уснул, мерзко-пьяно расхрапелся.

– Что это, Лушенька? – с тревогой спросила Арина Сергеевна дочь, указывая на Пал Палыча…

– А это, мама, на именинах он… случайно… Это ничего… Вы не обижайтесь; когда трезвый, – он хороший.

Всю ночь не спала – проплакала Арина Сергеевна, плакала и Луша. Но не разговаривали больше. Обе молчали.

В другой раз как-то зашла Арина Сергеевна, а он ночью снова пьяный.

– Сашка, Сашка! – кричит девчонку-прислугу, – что у тебя, подлая, лампадка не зажжена?

Девчушка, было, за лампадку, а он стук ей по затылку. Выхватил лампадку от иконы, да плесь ей в лицо остатками масла.

– Живо, дрянь поганая!