Читать книгу: «Превосходный Архимаг из Мидденвелла»

Глава 1. Библиотекарша и паук

Небо над Мидденвеллом натолько небывало потемнело, как если бы Господь собирался послать на землю одиннадцатую казнь египетскую. На деле это был просто очередной дождик, слегка усилившийся к обеду. Тучи низко висели над крышами, давя на них всей своей серостью, будто проверяли, выдержат ли шиферные скаты ещё один год без ремонта.

Горожане, однако, не спешили искать знаки конца времён, ведь они прекрасно знали, что это всего лишь среда. А среды в Мидденвелле всегда были мрачными, с понедельничным настроением и пятничной апатией одновременно.

Сам городок представлял собой самый совершенный набор стереотипов о британской провинции, но только лишённых литературного шарма. На центральной площади стоял памятник какому-то викторианскому реформатору, чьё имя давно стерлось с таблички. Так что туристы, если таковые вдруг и забредали сюда, гадали, кто бы это мог быть? Но чаще мнение разделялось между "местный святой" и "великий пивовар". К памятнику прикрутили урну для собачьих пакетов, и, надо признать, именно это обеспечивало скульптуре самое живое участие в жизни общества.

Главная улица, где когда-то шумел рынок, теперь была полосой унылых витрин. Там находился магазин "Всего по чуть-чуть", в котором действительно продавалось всё, но исключительно по чуть-чуть, например, пачки чая хватало ровно на три кружки, банк с вывеской "Стабильность – наша традиция", внутри которого стабильно работало только отопление, и то через день, и парикмахерская с гордым названием "Аристократ". Местные шутили, что единственное, что в ней есть от аристократического, это цены.

В Мидденвелле вообще ничего не происходило. Точнее, иногда происходило, но с таким уклоном в серость, что казалось, что само по себе это событие само стыдится своей значимости. Два года назад, например, прорвало водопровод. Полгорода стояло по колено в мутной воде, и люди ходили с лицами, на которых читалось не возмущение, а тихое "ну конечно, а что ещё может случится, как не это". Спасательные службы прибыли лишь к вечеру, но никого это не удивило, ведь в Мидденвелле любое происшествие трактовалось как погодное явление. А на погодное явление, как всем известно, человек повлиять никак не может.

Дети здесь росли с твёрдой уверенностью, что приключения, это то, что происходит где-то ещё, но никак не здесь. Они читали книги о далёких странах и говорили: "Вот там, наверное, интересно". А потом шли помогать родителям закрывать ставни, защищая торговые лавки от всё того же дождя. Даже местные кошки выглядели так, будто им наскучило быть кошками, но и что-то менять было слишком хлопотно.

Жители, несмотря на полное отсутствие захватывающих событий, умудрялись жаловаться на скуку так, словно это и было истинное стихийное бедствие. В пабе "Три барреля" разговоры велись исключительно о том, что ничего не происходит.

– Помните, в прошлом году чуть не закрыли мясную лавку? – говорил один посетитель.

– О да, – отвечал другой, – это был, пожалуй, наш городской апокалипсис.

– Да, хорошие времена были, – с тоской подытоживал третий.

Библиотека, в которой трудилась наша героиня Фиби Трэшингтон, тоже соответствовала общему духу. Это было старое кирпичное здание с запахом затхлой бумаги и линолеума, который перестали обновлять с семидесятых. Библиотека стояла чуть в стороне от центра, как родственник, которого приглашают на семейные собрания исключительно из вежливости. Люди заходили туда редко, а если и заходили, то обычно для того, чтобы в очередной раз пожаловаться.

Собственно, жалобы и были единственным настоящим развлечением мидденвелльцев. Они жаловались на погоду, на дороги, на цены, на книги, на слишком громкое чириканье птиц и недостаточно яркое солнце, когда оно всё же показывалось. Некоторые жаловались даже на собственные жалобы, и это, по общему признанию, считалось высшей формой местного остроумия.

Если бы какому-то пророку пришла в голову мысль объявить в Мидденвелле конец света, его встретили бы вежливым, но скучающим кивком. Возможно он бы добавил:

– О, конец света, говорите? Ну что ж, посмотрим, не прольётся ли после него очередной дождь.

Фиби же жила среди всего этого, сдержанно подшучивая над серостью мира. Она считала, что уныние – это вид искусства, и Мидденвелл довёл его до совершенства. По правде говоря, если бы не книги, она бы давно сбежала отсюда. Но книги были как портал. Только (вот уж ирония судьбы!) пока ещё исключительно метафорический.

Фиби Трэшингтон было тридцать лет, хотя сам город упорно делал вид, что ей как минимум пятьдесят. Возможно, дело было в её вечно сером свитере, который выглядел так, будто родился вместе с хозяйкой и прожил с ней все этапы взросления от детского сада до нынешней унылой библиотеки. Свитер мог бы рассказать целый роман о бесконечных стирках, пятнах от случайно пролитого чая и дырках, заштопанных с таким равнодушием, что каждая заплатка была больше похожа на философское высказывание о тщете бытия.

Фиби не была несчастна. Она была иронична. Иронична тихо, как будто боялась, что город услышит и начнёт подозревать её в неподобающем оптимизме. Её взгляд скользил по людям и вещам с лёгкой насмешкой, которую никто, кроме очень внимательного наблюдателя, не заметил бы. А чрезмерно внимательных наблюдателей в Мидденвелле испокон не водилось. Здесь люди смотрели в окна, но не на лица.

Библиотека, где Фиби проводила свои дни, напоминала не столько храм знания, сколько склад заброшенных идей. Пыльные шкафы с книгами тянулись вдоль стен, и каждый корешок будто излучал усталое "не бери меня, я уже всё видел". Столы казались свидетелями всех жалоб, что только могли прозвучать в человеческой истории.

А жалобы, как уже известно, были основным видом деятельности посетителей. Чтение шло как побочный эффект.

Первым в тот день явился мистер Гримсби – пенсионер с лицом, выражавшим врождённое недовольство миром. Он сел у стола, раскрыл книгу, повисел над страницей ровно тридцать секунд, а затем громко вздохнул и пошёл к Фиби.

– Знаете, мисс Трэшингтон, – начал он, словно собирался объявить что-то эпохальное, – в книгах слишком много букв.

Фиби оторвала взгляд от каталога.

– Простите?

– Ну, вот здесь, – он потряс перед её лицом томом викторианского романа, который был толще местной телефонной книги, – букв… ну, сотни тысяч. Я устал. Разве нельзя писать… ну, покороче, что ли?

Фиби улыбнулась краешком губ.

– Вы правы, мистер Гримсби. Я обязательно передам этому автору, что он перестарался.

– Надо бы! – гордо кивнул тот, уверенный, что внес выдающийся вклад в дело литературной критики, и ушёл обратно за стол.

Вслед за ним пришла девочка лет одиннадцати, с потрёпанным рюкзаком и видом человека, уже разочаровавшегося в этом мире. Она положила на стол потрёпанный том "Властелина колец".

– Слишком длинно, – заявила она. – Можно покороче?

Фиби аккуратно взяла книгу.

– К сожалению, это и есть сокращённое издание.

– Да? – оживилась девочка.

– Да. Тут, понимаете, вырезали сцены с песнями.

– И всё равно длинно, – угрюмо подытожила юная читательница и утащила книгу обратно.

Фиби проводила её взглядом и подумала, что в Мидденвелле дети взрослеют, минуя стадию надежды на хорошее будущее.

Ближе к вечеру зашёл студент. Он выглядел так, словно ночевал в обнимку с собственными лекциями. В руках у него был учебник по экономике.

– Я хочу вернуть это, – сообщил он, словно совершал революционный акт.

– Но у вас ещё две недели, – мягко напомнила Фиби.

– Я не могу это читать. Автор… – студент замялся, подбирая слова, – недостаточно вдохновляет.

Фиби приподняла бровь.

– Экономика, по-вашему, должна вдохновлять?

– Ну… хотя бы чуть-чуть, – пробормотал он и покраснел.

Фиби вздохнула.

– Я могу предложить вам роман о мальчике, который мечтал стать бухгалтером. Там хотя бы есть сюжет.

Студент не понял шутки, но послушно кивнул и ушёл, перед этим невероятно аккуратно положив книгу на стойку, словно это была мина замедленного действия.

Так и проходили её дни. Один поток жалоб сменял другой, и только иногда, крайне изредка, попадался кто-то, кто действительно читал. Но даже эти редкие энтузиасты умудрялись находить недостатки.

Один любитель детективов утверждал, что убийство в романе случилось слишком поздно. Другой читатель, наоборот, жаловался, что оно случилось слишком рано, и он не успел привязаться к жертве. Третий уверял, что автору стоило переписать книгу так, чтобы убийства вообще не было, потому что "это нарушает атмосферу доверия".

Фиби записывала все эти претензии в толстую тетрадь с надписью "Предложения читателей", которую держала на столе ради приличия. На самом деле она считала её тайным сборником сатирических сюжетов. Иногда вечерами она его перечитывала и тихо смеялась. Смеялась так тихо, что, если бы кто-нибудь и услышал это, то решил бы, что это поскрипывает старый пол.

Временами Фиби задумывалась о том, что может быть, весь Мидденвелл существует только для того, чтобы выдавать ей материал для будущих шуток. Она не собиралась писать книгу, но город явно собирался диктовать её главы через каждую претензию, каждый вздох, каждую просьбу "попроще и покороче".

И всё же за этим ироничным фасадом скрывалась привычка к покою. Фиби казалась пассивной, но её пассивность была обыкновенной защитой. Она знала, что если позволить городу слишком сильно проникнуть внутрь, то станешь таким же, как мистер Гримсби – человеком, чья главная жизненная цель заключается в том, чтобы жаловаться на буквы.

А пока… библиотека, жалобы и свитер, в котором удобно слушать, кивать и делать вид, что всё идёт своим чередом.

Надо добавить, что библиотека Мидденвелла была учреждением столь же необходимым, сколь и бессмысленным, навроде таблички "По газону не ходить" там, где газон никогда не рос вовсе. Она стояла в дальнем углу площади, обнесённая облупившейся оградой, словно боялась, что кто-нибудь нечаянно забредёт внутрь и начнёт читать.

Внутри царила температура, известная как "стабильный британский холод". Отопление официально существовало, но лишь на бумаге. В реальности оно было похоже на редкого мифического зверя – все слышали о нём, но никто не видел. Батареи потрескивали и шипели, как старики, обсуждающие политику, но тепла при этом особо не выделяли. Посетители сидели в пальто и перчатках, и только самые смелые снимали шапки, рискуя простудиться ради уважения к культуре.

На подоконнике стоял электрический чайник. Он был куплен ещё в 1989 году и с тех пор старательно сопротивлялся прогрессу. Чтобы всипятить воду, ему требовалось столько времени, что два поколения людей успевали состариться. Поговаривали, что однажды школьница поставила его греться перед экзаменом, а когда вода закипела, она уже защитила докторскую диссертацию.

Над чайником висел пожелтевший плакат времён культурной кампании семидесятых: "Чтение – ключ к успеху". С тех пор успех так и не пришёл, зато плакат надёжно закрепился на стене и в нынешние времена воспринимался не иначе, как угроза. Под ним стоял шкаф с книгами о том, как научиться читать быстрее. Самое парадоксальное заключалось в том, что их никто никогда не дочитывал до конца из-за того, что людям было слишком скучно читать о чтении.

Посетители библиотеки больше обсуждали не книги, а крышу. Точнее, её печальное состояние. Каждая новая протечка становилась местной сенсацией. Люди подходили к стойке и с таким видом шептали Фиби: "Видели? Над третьим столом капает!", – как будто речь шла о государственном заговоре. Фиби кивала и записывала в книгу жалоб очередное "капает с потолка". Через неделю капать переставало, но появлялась новая дыра в совершенно другом месте, и история повторялась.

– В нашей библиотеке крыша живёт своей собственной жизнью, – однажды заметил один посетитель, – это уже как сериал: "Куда капнет в следующий раз?"

Фиби сдержанно улыбнулась. Если крыша и правда была сериалом, то в нём явно не хватало сценаристов – один и тот же сюжет повторялся из года в год.

Шкафы с книгами выглядели как ветераны войны. Их дверцы скрипели, корешки осыпались, страницы пахли так, будто впитали в себя все дожди Мидденвелла за последние пятьдесят лет. В детском отделе хранились энциклопедии о динозаврах, устаревшие настолько, что некоторые виды уже успели "воскреснуть" в новых научных статьях. На обложке одной из них гордо красовалась надпись: "Современные открытия", датированная 1974 годом.

На стенах висели таблички: "Сохраняйте тишину", "Не выносите книги без отметки", "Не класть бутерброды на полки". Последняя особенно поражала воображение, ведь кто-то явно сделал это хотя бы раз, иначе такая табличка вовсе не появилась бы.

Иногда библиотека принимала видимость культурной жизни. Происходило это в редкие дни, когда приглашали местного поэта мистера Бландсворта читать стихи. Он неизменно выбирал оды дождю, и публика, укутавшись в шарфы, слушала с видом людей, которые уже смирились со своей судьбой.

Но чаще здесь царило молчаливое бурчание. Читатели садились за столы, открывали книги и… обсуждали крышу, отопление, чайник или плакат "Чтение – ключ к успеху". В итоге книги становились декорацией для сплетен, как реквизит на театральной сцене.

Фиби ко всему этому привыкла. Для неё библиотека давно стала не столько местом работы, сколько лабораторией по изучению человеческой мелочности. Она наблюдала за посетителями, записывала их жалобы и мысленно представляла себе альтернативные истории. Иногда ей казалось, что если бы на свете и правда существовала книга, где каждое слово приносит успех, то жители Мидденвелла нашли бы в ней опечатку и пожаловались именно на неё.

В редкие минуты, когда библиотека пустела, Фиби сидела за стойкой и слушала звуки здания. Скрип половиц, кашель батарей, капли с потолка, тихое бульканье чайника. Всё это складывалось в симфонию провинциальной обыденности – медленную, тягучую и слегка комическую.

И в этой симфонии было место лишь для одного постоянного лейтмотива – ничего не меняется.

Вот и этот библиотечный вечер шёл своим неторопливым чередом. Вода с крышы капала размеренно, словно метроном, чайник пыхтел на своей полке, пытаясь довести воду хотя бы до тёплого состояния, а Фиби листала каталог, который обновлялся так редко, что в нём ещё числились книги, давно утраченные в "битве с сыростью".

Именно в этот тихий час её взгляд наткнулся на движение в углу. Там, между шкафом с географическими атласами и стулом с подозрительным пятном, сидел паук. Он был величиной с само преувеличение – не настолько огромный, чтобы вызвать панические крики, но и не настолько маленький, чтобы можно было сделать вид, будто его нет.

Паук смотрел на Фиби с тем бесстыдным спокойствием, каким обладают только существа, уверенные, что это их территория. Его тонкие лапки дрожали, словно он планировал экспедицию через весь шкаф, а пузатое тельце мерцало в тусклом свете так, будто полировалось специально к её появлению.

Фиби прищурилась. В глубине души она была убеждена, что пауки, это не животные, а маленькие воплощения философского абсурда. Они всегда появляются там, где человек хочет тишины, и всегда ведут себя так, будто библиотека принадлежит им по праву.

Она окинула взглядом ближайшие полки в поисках оружия. Её рука остановилась на массивном томе "История чудесных земель и их обитателей". Книга была настолько тяжёлой, что могла послужить строительным материалом. Её обложка была покрыта пылью, словно та сама пыталась скрыть своё содержание от посторонних глаз, а страницы источали запах старой типографии, в котором смешались чернила, клей и лёгкая безнадёжность.

Фиби подняла фолиант и почувствовала, как под локтем затрещала старая древесина стойки. Ей даже показалось, что книга радостно предвкушает возможность совершить хоть что-то значительное после десятилетий бездействия.

Она сделала шаг к пауку. Тот, разумеется, не двинулся с места и сидел с видом существа, которое подписало договор о ненападении с вечностью.

– Ну что ж, – пробормотала Фиби, – извиняй, дружок. Сегодня библиотека за мной.

Она подняла том высоко над головой, как героиня древнего эпоса, только вместо меча у неё в руках был пыльный фолиант. В этот момент в её голове мелькнула нелепая мысль:

"Интересно, если я промахнусь, кто первым начнет жаловаться – паук или случайный посетители?"

Воздух заискрился от комического напряжения. Батареи прекратили свой кашель, крыша задержала очередную каплю, а чайник замер на полпути к кипению. Казалось, сама библиотека застыла в ожидании финала великой битвы.

Фиби взмахнула книгой.

Паук не шелохнулся.

Фолиант опустился вниз с величавой решимостью средневекового орудия правосудия. В воображении Фиби всё выглядело очень просто – резкий хлопок, лёгкое удовлетворение и паук, покорно отправившийся в своё восьминогое загробное путешествие.

Но библиотека решила иначе.

Вместо ожидаемого звука целлюлозного хлопка раздалось что-то странное. Послышалось, будто кто-то открыл бутылку шампанского, но под водой, и пробка отправилась в бесславное плавание. Воздух в зале задрожал, как если бы библиотека внезапно вдохнула глубже, чем ей положено по регламенту.

Фиби вздрогнула и отпрыгнула назад. Книга не ударила по полу, как следовало бы, а зависла на мгновение в воздухе, раскрылась сама собой и издала низкий гулкий треск, похожий на звук старого граммофона, пытающегося проиграть пластинку наоборот.

Пыль, которая мирно дремала на переплёте десятилетиями, взлетела облаком, закружилась вихрем и принялась рассыпаться блестящими искрами. Листья книги затрепетали, переворачиваясь с ужасающей скоростью. Казалось, сам текст спешит пролистать себя, не желая, чтобы его вообще читали.

А затем началось самое странное.

С написанных слов стали слетать буквы. Сначала Фиби решила, что у неё в глазах двоится, но нет – чёрные литеры действительно отделялись от страниц и поднимались в воздух. Они дрожали, мерцали и закручивались в спирали, образуя хаотичные облака текста, как стая встревоженных ворон. "А", "б", "ж" и особенно гордая "Ы" кружили под потолком, выписывая замысловатые фигуры, словно репетировали непонятный алфавитный балет.

Паук, всё это время сохранявший философское спокойствие, внезапно издал тоненький писк, причем настолько возмущённый, что Фиби в первый момент решила, будто это наказанный школьник в углу потерял всё своё терпение. Но нет, именно паук, до этого величественный и неподвижный, в это мгновение был явно потрясён. Он затряс лапками, как чиновник, у которого внезапно отобрали печать, и юркнул в ближайшую щель, так и не узнав, что его ждал куда более обыденный конец.

Фиби стояла и не знала, что делать. Она ожидала короткого эпизода борьбы с пауком, максимум пару минут стыда, если вдруг промахнётся. Но теперь перед её глазами разыгрывалось что-то, для чего у библиотеки явно не было инструкции.

Буквы продолжали кружиться. Некоторые пытались складываться в слова, но получались фразы вроде:

– "ВОЗМОЖНОЙ… ВАРЕЖКИ…"

– "НЕОБЯЗАТЕЛЬНОЙ… КАПУСТЫ…"

– "ЧИТАТЕЛЬ СТРАДАЛ, НО НЕ ДО КОНЦА".

Смысл был сомнительным, но в их движениях ощущался какой-то порядок. Фиби прикусила губу и подумала, что это похоже на собрание местного совета, где говорят все разом, никто ничего не понимает, но процесс идёт.

Пыльное облако над страницами всё сгущалось, и в нём проступил круг. Не яркий, не сияющий, как это полагалось бы в волшебных историях, а тусклый, словно лампочка в коридоре муниципального здания. Из круга доносился глухой звук, похожий на что-то среднее между ворчанием чайника и бормотанием библиотекаря, который читает вслух список должников.

Фиби вжалась в стойку.

"В библиотеке редко случалются чудеса, – подумала она. – Чаще – аварии с отоплением. Но это, пожалуй, что-то новое".

Она украдкой взглянула на дверь, словно надеялась, что кто-то войдёт и объяснит, что происходит. Но, разумеется, никто не вошёл. В Мидденвелле даже сенсации предпочитали оставаться приватными.

Книга продолжала шуршать. Листы переворачивались всё быстрее, пока не стали сплошным серым размытым кругом. Вихрь букв втянулся внутрь, и на полу открылся овальный просвет. Из него повеяло влажной прохладой с запахом сырых подвалов, вперемежку с типографской краской. Это был тот самый аромат, который одновременно обещал тайну и простуду.

Фиби медленно приподнялась на ципочки. Она ощущала себя не героиней эпического сказания, а, скорее, сотрудницей коммунальных служб, на которую внезапно свалился магический участок.