Читать книгу: «Не уходи, никогда!», страница 2

ГЛАВА 5. Похороны, Даниил

Морг я помню смутно, только чужое лицо Нади, что увидел, когда откинули серую простынь. На белом лбу запеченная кровь и больше ничего. Казалось, она сейчас откроет глаза и рассмеется своим чудесным смехом, как перезвон колокольчиков. Сядет и скажет: «Шутка, Золотницкий» и я сам задушу ее, за эту жесткую шутку, за этот смех. Но она лежала и не открывала глаза, будто спала.

Я взял ее ледяную уже твердую руку и поднес к губам, пытаясь согреть своим дыханием. Снял с тонкого пальца обручальное кольцо и сжал в своей руке, чувствуя, как впиваются в кожу грани от камня. Это не сон, это все на самом деле, но это Надя, она вот здесь, лежит и не встает. Не смотрит на меня, не поздравляет с днем рождения. Просто лежит и молчит, даже не смотрит.

– Ребенок, – выдыхаю я и смотрю на Юру, что стоит рядом. Он качает головой, отрицая. Я слышу только «Маленький срок, там еще нет ничего». Как это нет? Нади нет, ребенка нет, а что есть? Слезы, скупые мужские слезы рвутся наружу. Я не плакал на похоронах отца, а здесь пробило. Чувствую влагу на щеках, но не понимаю, что плачу. Юра выводит меня из морга, и я сажусь на лавочку.

– Дай прикурить, – протягиваю руку другу.

– Ты же не куришь? – удивляется Юра, но достает из пачки сигарету, прикуривает сам и дает мне. – Я займусь всем, Дань. Есть особые пожелания?

– Что? – смотрю на него, не понимая. Вкус сигареты отдает горечью, но я затягиваюсь, затем сминаю ее и кидаю на асфальт. – Какие пожелания?

– Кладбище, цветы, поминки? – глухо говорит Юра, а я морщусь. Какие поминки? Можно подумать мы это обсуждали с Надей или планы строили?

– Хочу, чтобы все было красиво и элегантно, она любит так, – говорю о Наде в настоящем времени, – Розы, белые розы. Никаких гвоздик, она их не любит.

Юра кивает и встает, я тоже.

– Дань, в больницу нужно, – снова врывается в сознание голос Юры, и я вспоминаю про дочь.

– Поехали.

Мы выезжаем с территории морга и направляемся в больницу, где я долго говорю с врачом и оформляю нужные бумаги. Вику готовят к операции, шансы мизерные, но есть. Остаюсь там, отправляя Юру домой. Сижу в коридоре, прислонившись к холодной стене и закрыв глаза. Вся наша с Надей жизнь вспоминается с трудом, будто последние события вытеснили все, что было. Почему-то отчетливо помню последний день, почти поминутно. А если бы я поехал с ней, сам сел за руль? Чья вина в аварии, кто виноват? А, впрочем, неважно, Нади нет, ее не вернуть.

Часов через шесть выходит врач, дочка в коме, травма головы и позвоночника, шанс минимальный. Я тупо киваю головой, находясь в каком-то шоке. Из больницы меня забирает Юра и везет к себе домой, где мы накачиваемся водкой, не чокаясь. Пока меня не вырубает на кухне, за столом. Следующий день помню смутно, все будто в тумане. Меня что-то спрашивают, я что-то подписываю. Снова ночую у Юры, просто падаю на диван в гостиной, после выбора одежды для Нади. Я не еду домой, мне показывают пару платьев из какого-то каталога, бред какой-то.

Прихожу в себя, как ни странно на кладбище. Смотрю на лицо жены, белую кожу с повязкой на лбу, почти белые губы. Ресницы отбрасывают тень на кожу, руки лежат на груди, утопая в белом шелке платья. Я подхожу, целую холодные губы. Беру ее руку и достаю из кармана кольцо, надевая на жесткий палец и прижимаюсь губами. Слышу чей-то плач или вой, но не смотрю, кто это, просто смотрю на Надю, пытаясь запомнить любимые черты. Кладу руку на твердый живот, прощаясь с не родившимся сыном, почему-то я уверен, что там в ней, остался наш сын. Вспоминаю свою радость от такого подарка и стараюсь разобрать по кусочкам, отложить в памяти, навечно.

– Я не ушел от тебя, – глухо говорю ей, – Это ты ушла. Забрала с собой все, что мне дорого. Оставила меня. Ты не сдержала обещание. – говорю я тихо и снова касаюсь холодных губ. Меня цепляют чьи-то руки, а я держусь за края гроба. – Это, ты ушла от меня! – кричу я, чувствуя, что меня кроет.

– Даня, отпусти, – говорит мне Юра и сильные руки тянут меня от Нади, уводя от могилы.

– Даниил Николаевич, – слышу, как сквозь вату, голос Вадима, – Дайте проститься родителям.

Сбрасываю их руки и стою, сунув свои ладони в карманы черного пальто. Озноб захватывает меня, и я трясусь, стучу зубами, видя перед собой только ее лицо. Опускается крышка, молотки бьют прямо по душе, забивая гвозди. Все, она там, в земле, где холодно и темно. Надя так не любит мерзнуть, а сейчас она там и я не могу ее согреть. Наблюдаю, как появляется холм и венки на нем, охапки белых роз устилают черную землю. Разворачиваюсь и иду к выходу, за мной бежит Вадим. Открывает дверь машины.

– В ресторан? – спрашивает меня.

– Нет, к дочери. Отвези меня в больницу, – говорю ему, устало откидываясь на сидение, – Я должен быть там, с ней.

Вадим кивает и садится за руль. Мы едем в больницу, где я прохожу в палату, натянув бахилы и халат. Вика лежит, как Надя тихо и не движется. Только приборы моргают и пикают рядом. Но рука дочери теплая, мягкая. Держу ее в своих руках, согревая губами. Вика будто спит, медленно дышит.

– Вика, котенок, проснись, – говорю ей, трогая мягкие, пшеничного цвета волосы, как у Нади. – Ты нужна мне, дочь, очень нужна. – всматриваюсь в закрытые глаза дочери, понимая, что я остался совсем один. Нет больше Нади, нет семьи, нет счастья в моем доме. К горлу подкатывает болезненный комок, и я хрипло выдыхаю, давясь слезами.

ГЛАВА 6. Варя, год спустя

Утром подъезжаю к клинике, паркуясь на специальное место для персонала. Достаю из машины темно-синее пальто, надеваю его. На улице еще вчера была теплая золотая осень, а сегодня ветер гонит по небу свинцовые тучи и холодно. Прохожу через охрану, прикладывая пропуск к турникету и поднимаюсь на больничный этаж, снимая пальто, направляясь в ординаторскую.

– Варя, – окликает меня старшая медсестра, – Привет, Михаил Сергеевич просил тебя зайти, как придешь.

– Что случилось? – спрашиваю ее, вешая пальто на вешалку в шкафу и одергивая узкую серую юбку.

– Вчера девочку к нам перевели, почти 4 годика, может насчет нее, – Зина терпеливо ждет, пока я накину белый халат.

– А что с ней?

– Давай ты спросишь у Михаила Сергеевича, я только историю болезни видела, пусть он подробности расскажет,

– Хорошо, иду, – киваю я, выходя из кабинета и направляясь к главному врачу. – Можно, Михаил Сергеевич? – стучусь и открываю дверь кабинета.

– А, Варя, заходи, – Главный врач стоит у своего стола, перебирая бумаги, – Присаживайся, – указывает он мне на кресло.

Я сажусь, поправляя юбку, и оглядываю кабинет. Как правило я редко бываю здесь, моя работа не предполагает частое посещение главного врача. Я приходящий физиотерапевт, причем хороший, скажу без скромности. Меня приглашают в больницы и на дом, чтобы помочь людям восстановить двигательные навыки, атрофию мышц.

– Варя, к нам поступила девочка, три года. Долго была в коматозном состоянии в другой больнице. Два месяца назад пришла в себя. Ее состоянием занимался больничный физиотерапевт, невролог. Улучшения есть, но минимальные. У нас она побудет пару недель, затем предполагаю выписку и лечение на дому. Ей нужен полный комплекс восстановления.

– Вы предлагаете мне заняться девочкой?

– Да, Варя.

– Но у меня все занято, я просто физически не успею, – возмущаюсь я,

– Насчет Никифорова я договорился и насчет Седоковой, их возьмет Боря

– Борис?! Ну, если Никифоров и согласится, то Седокова точно нет, она стесняется мужчин, тем более этого плейбоя, – усмехнулась я.

– Мне важно, чтобы она согласилась. Ты сходи, посмотри на девочку, ей очень нужна твоя помощь. Ее отец является спонсором нашей клиники, да и не в этом дело, нужно помочь малышке, а это в твоих силах, – уговаривает меня Михаил Сергеевич, – Да и оплата в разы больше.

– Хорошо, я посмотрю ребенка, – соглашаюсь я и главный врач протягивает мне историю болезни, – Но не обещаю, у меня и так все дни загружены, даже выходные.

– Ты справишься, Варя, – отмахивается Михаил Сергеевич, ну да, не у него же маленький ребенок с няней. Антошка и так брошенный, мама почти не появляется дома.

– Почти уговорили, но если Седокова откажется, то … – развожу я руки.

– Не откажется, сейчас отправлю к ней Бориса, пусть полюбуется на него, – хмыкает главный врач, и я выхожу из кабинета, направляясь в шестую платную палату.

Девочка лежит на чуть приподнятых подушках и настороженно смотрит на меня. Рядом стоит капельница и приборы считывающий общее состояние, пульс, давление, ритм сердца. Подхожу к ней и сажусь, пододвинув стул к кровати. Девочка очень симпатичная, золотистые волосы заплетены в две косички, голубые глазки на бледном лице кажутся огромными.

– Привет, малышка, – говорю ей и беру ее прохладную ручку в свои руки, чуть трогаю кожу, отмечая тонус мышц, – Как твое имя?

Девочка смотрит на меня, даже не пытаясь ответить, а я чуть не бью себя по лбу, вот бестолочь, нужно было изучить сначала историю болезни. Достаю из кожаного портфеля бумаги, что мне дал Михаил Сергеевич и бегло читаю: травма головы, кома, частичная потеря речевой функции, атрофия мышц, нарушении координации. Понятно. Откладываю бумаги, снова возвращаясь к голубым глазкам.

– Вика, мое имя Варя, я хочу посмотреть твои ножки. Можно? – улыбаясь говорю ребенку и сталкиваюсь со страхом в глазах. – Не бойся, я не причиню тебе боли, хорошо? Я только одну ножку посмотрю?

Вика тяжело дышит, но еле заметно кивает. Я откидываю край одеяла и беру в руки тонкую ножку, провожу пальцами по мышцам, чуть сжимая.

– Здесь чувствуешь? – спрашиваю Вику, и та медленно мотает головой, отрицая. Поднимаюсь чуть выше колена, – А здесь? – утвердительный кивок.

– Отлично, теперь ручки, – накрываю ножку одеялом и беру руку. Вялая, будто неживая. – Так, Вика. Я буду приходить к тебе каждый день, и мы с тобой будем делать упражнения, возможно первые дни будет немного больно, но это необходимо. Я буду также делать тебе массаж, ты знаешь, что такое массаж? – Вика утвердительно кивает, замечательный ребенок.

– У меня много разных масел для массажа, какой запах ты любишь? Есть апельсин, ванилька, малинка, яблочко, Малинка? Хорошо. – улыбаюсь кивнувшей мне девочке. – Тогда увидимся завтра? – Вика снова кивает, и я выхожу из палаты, направляясь в другую. Перед этим захожу в ординаторскую, поздороваться с коллегами и забрать свой саквояж с нужными для массажа кремами и маслами.

В восьмой палате меня ждет Седокова, у которой я провожу терапию колена после операции. Дамочка нервная и высокомерная, но мне удалось найти с ней общий язык. В палате уже сидит Борис и о чем-то увлеченно беседует с моей пациенткой.

– Варя, а мы как раз разговаривали о тебе с Евгенией Владимировной, – вскакивает со стула Борис, ходячая обложка с журнала плейбой. И надо же было родиться таким красивым и пойти в физиотерапевты.

– Добрый день, Борис Олегович, – чуть улыбаюсь я, – Вы, я так понимаю уже познакомились?

– Ой, Варенька, Борис мне сказал, что теперь будет делать мне массаж вместо вас, – сладчайше улыбаясь, говорит пациентка, – Вы уж расскажите ему про то маслице с запахом жасмина, оно мне так нравится!

– Конечно, Евгения Владимировна, – сдерживая улыбку, смотрю на Бориса, – Оно у меня с собой. Давайте, Борис Олегович, я вам покажу наши проблемные места.

Борис кивает, и мы с ним ныряем головами в мой саквояж, где у меня лежат мои сокровища. Массажные масла, разогревающие и улучшающие кровообращения мази и крема.

– Ого, сколько у тебя тут всего, – шепчет мне на ухо Борис, а я достаю небольшую баночку и передаю ему. Я сама делаю смеси, добавляя в них отдушки, каждому пациенту приятно, когда при болезненном массаже их окружает аромат, что им нравится. В состав обязательно добавляю обезболивающее, пусть пациентам будет комфортно.

– Вот, это массажная мазь для Евгении Владимировны, ей нравится запах жасмина. Бери понемногу, она хорошо держится и скользит, когда кончится скажи мне, я сделаю еще, – сую баночку в руки Бориса.

– Спасибо, Варя, – улыбается своей обворожительной улыбкой Борис, строя мне глазки, – Ты настоящий друг.

– Борь, ну все, я побежала тогда, у меня Антошка дома с няней. Хочу раньше вернуться, – складываю все баночки в сумку, – А у Евгении Владимировны хорошенько разработай икры, а то она боится вставать, чувствует слабость.

– Хорошо, может сходим в ресторан в субботу или в кино?

– Нет, Боря, мы с тобой уже это обсуждали, – строго говорю я, закрывая саквояж и приближаясь к кровати пациентки. – Ну что, Евгения Владимировна, зайду к вам на днях, проведаю.

– Конечно, Варенька, надеюсь, Боренька хороший профессионал своего дела, – соглашается пациентка и я хмыкаю, как быстро этот плейбой стал Боренькой.

Прощаюсь с обоими и выхожу из палаты. Сегодня освободилась раньше, заеду еще к одной пациентке и домой, побуду с сыном. Антошка и так меня почти не видит.

ГЛАВА 7. Варя, Вика

Почти две недели мы с Викой каждый день проводим физиотерапию и сегодня она смогла поднять немного свою руку, я в восторге.

– Молодец, малышка, – улыбаюсь ей, поглаживая пальчики, – А теперь сжимай мой палец, сильно-сильно, как только можешь, – Вика напрягается, а я чувствую лишь слабое подергивание. Так, нужно больше упражнений на моторику. – Молодец, завтра принесу тебе мозаику, будем собирать, хорошо? – Вика кивает и чуть улыбается. Это уже не первая ее улыбка за эти две недели.

– Кто вы такая и что здесь делаете? – слышу гневный голос у двери и оборачиваюсь, рассматривая молодого мужчину в накинутом белом халате на плечи, – Почему вы с моей дочерью?

– Я – ее физиотерапевт, – почему-то начинаю оправдываться, но мужчина отмахивается и выходит, хлопнув дверью. Слышу только «Черти, что!» и шаги по коридору. Ясно, пошел к главному врачу, но я здесь не просто так, я лечу его дочь. – Это твой папа? – оборачиваюсь к Вике, и она кивает, снова улыбаясь.

– Ух, какой он у тебя грозный и сердитый, рычит, как серый волк, – улыбаюсь я и замираю, видя, как глаза ребенка наполняются слезами, – Вика, что случилось? Тебе больно? – встревоженно спрашиваю ее, ощупывая ручки и ножки. Девочка отрицательно мотает головой.

– Вот, посмотрите, она довела моего ребенка до слез, – снова слышу сердитый голос, и в палату входят Михаил Сергеевич и тот мужчина, отец Вики.

– Даниил Николаевич, это не посторонний человек, это Варвара Дмитриевна-физиотерапевт, самый лучший, должен отметить. Она занимается с вашей дочерью уже две недели и насколько я заметил есть прогресс,

– Почему я не знаю, что такой молодой специалист занимается моей дочерью? – сердито говорит мужчина, оглядывая меня с головы до ног, будто я двоечница-студентка на пересдаче.

– Ну знаете ли, – начинаю закипать я, – Если вам не нравятся мои методы лечения, я могу и уйти, – начинаю судорожно собирать свой саквояж, почти закидывая туда свои драгоценные баночки.

– В-а-а-р-я-я, – раздается тихий голос с кровати, чуть растягивая слоги, и мы все замираем, удивленно смотря на Вику, девочка морщится, делает усилие, приоткрывая рот, – Ос-т-а-н-ь-ся-я, – снова тянет она.

Мужчина подскакивает к кровати и садится на край, осторожно приподнимая свою дочь за худенькие плечики:

– Скажи еще что-нибудь, котенок, неважно что, – просит ее отец, а его дочь улыбается, глядя ему в глаза.

– П-а-па-а, – шепчет она, а я вижу, как у мужчины слезы текут по щекам. Отворачиваюсь сама, чтобы не заплакать, такие моменты просто выворачивают наизнанку.

– Я приду завтра, Вика, до свидания, – говорю строго и направляюсь к выходу из палаты, – До свидания, Михаил Сергеевич.

– До завтра, Варя, – кивает мне главный врач и я иду по коридору, спускаясь по лестнице. Уже когда сажусь в свою машину, вижу, как ко мне быстро идет отец Вари. Разглядываю мужчину, на вид лет 35, очень симпатичный, чем-то похож на итальянца, темные волосы до плеч, черные глаза, немного смуглая кожа. Очень красивый, одет дорого и элегантно.

– Варвара Дмитриевна, подождите, – кричит он мне, и я со вздохом вылезаю из машины, потуже запахнув свое пальто.

– Извините меня, пожалуйста, – встает он напротив меня, и я замечаю какие у него длинные и черные ресницы, ну точно итальянец. – Моя дочь, она…заговорила, – продолжает мужчина, сглатывая слова.

– Да, у Вики есть заметные улучшения, – соглашаюсь я, – Извинения приняты.

– Вы же не откажетесь теперь от нее? – встревожился мужчина, – Поймите меня правильно, я не думал, что специалист может быть таким молодым.

– Вы тоже мне кажетесь не слишком старым, однако я вижу, что это не мешает вам добиваться определенных успехов, – оглядывая его дорогое коричневое пальто и итальянские ботинки, сказала я.

– А это, да, – как-то потеряно отвечает отец Вики, будто только сейчас заметил, во что он одет. – Еще раз прошу простить меня. – глухо говорит он и поворачивается, чтобы уйти.

Я сажусь в машину и поворачиваю ключ зажигания. Отец Вики снова возвращается, и наклонятся к моему окну, я опускаю стекло.

– Завтра Вику выписывают, я хотел бы, чтобы вы и дальше продолжили с ней заниматься, – говорит он, вглядываясь в меня черными, как ночь глазами. В груди у меня разливается неожиданное тепло, и я чувствую, как щеки покрывает румянец.

– Где вы живете? – спрашиваю я, отводя взгляд и закрываясь волосами.

– В коттеджном поселке, в сторону Куркино, – с готовностью отвечает мужчина.

– Об этом не может быть и речи, – произношу я, – Я порекомендую вам другого специалиста.

– Но вы же не можете бросить Вику? – с горячностью упирается он.

– Это слишком далеко, мне до вас добираться пару часов, а по пробкам и того больше. – снова отказываюсь я, мне и правда ездить в ту сторону не близко.

– Тогда переезжайте ко мне! – обреченно вскрикивает он и я удивленно смотрю на него, – Прошу вас!

– Вы в своем уме, у меня семья, ребенок, – возмущенно говорю я.

– Семья, – как-то глухо произносит он и отталкивается от моей машины, – Вы давно за рулем? – к чему-то спрашивает он и я киваю:

– Достаточно,

– Хорошо, еще раз извините, – и он уходит, кутаясь в свое пальто.

Я смотрю ему вслед, отмечаю походку уставшего человека и сгорбленные плечи. Трогаюсь с места и еду домой, я не могу помочь всем, но если я буду каждый день ездить на другой конец Москвы, то мой сын скоро забудет, как зовут и как выглядит его мать.

ГЛАВА 8. Варя, Антошка, Максим

– Мам, я не буду кашу, – кидает маленькую ложку Антошка в свою тарелочку с зайцем и брызги манки падают на его столик.

Я поворачиваюсь от плиты, где готовлю себе омлет и смотрю на главного мужчину в своей жизни. По недовольной мордочке, перемазанной кашей, расползается лукавая улыбка. Два зубика сверху торчат, и мне становится смешно, но стараюсь не улыбаться, нельзя, я строгая мама и нужно завтракать.

– Ладно, – отворачиваюсь к плите и открываю верхнюю полку, где стоит вазочка с его любимыми конфетами, Мишка на севере. Беру, медленно разворачиваю одну конфету, так чтобы Антошка видел и кладу на столешницу. Слышу позади потрясенный вздох:

– Ты ее съешь? – говорит удивленно сын.

– Да, вот сейчас съем омлет и полакомлюсь конфеткой. – Я поглаживаю пальцами темный шоколад, ожидая, что будет дальше.

– А мне? – спрашивает обиженно Антошка.

– Ты не доел свою кашу, а я омлет доем, а конфетка только тому, кто съест все, – непримиримо говорю я.

– Тогда я тоже буду омлет, – начинает гнуть свою линию мелкий тиран. – Я не хочу кашу!

– Давай так, я ем половину твоей каши, а ты половину моего омлета? – вижу, как хмурятся светлые бровки, мой мужичок усиленно думает.

– Давай, – наконец говорит он, и я улыбаюсь.

Накладываю в две тарелки готовый омлет и забираю у него манную кашу с изюмом. Ставлю рядом какао в стакане и кладу раскрытую конфету. Антошка воспитанный парень, выполняет, что обещал: быстро запихивает омлет и запивает какао, не сводя взгляда с конфеты. После мы моем испачканную мордочку и ручки в ванной, и я отпускаю на волю своего двухлетнего сына. Он все больше становится похож на отца: движениями, мимикой, копной непослушных золотистых волос.

Присаживаюсь на ковер рядом с ним и вспоминаю о Максиме, моем муже. Тот погиб чуть больше года назад, в аварии, а я помню этот день, как будто он был вчера. Именно день, потому что все, что случилось потом, примерно до сорока дней, просто стерлось из моей памяти.

***** год назад

– Варь, где мой синий галстук? – кричит муж из нашей спальни, а я вздыхаю «Ничего найти не может»

– В шкафу под голубой рубашкой, – отвечаю ему, двигая карусельку из ярких игрушек над кроваткой сына. Антошка приболел и всю ночь не давал мне спать, плакал от того, что забивался сопельками носик. Я прислонилась к кроватке, опустив растрепанную голову на руки и почти засыпала, глядя на чуть повеселевшего сына.

– А где голубая рубашка? – снова раздается крик, что-то падет, слышу тихое «Черт!». Встаю и иду в нашу спальню, где Максим сгребает с пола осколки моей любимой розовой вазы с нарисованными белыми маками.

– Под серым пиджаком, – говорю ему, а тот поднимает взгляд и смотрит на меня. Потом встает и перешагивает кучку, оставшуюся от вазы и протягивает руки, чтобы прижать меня к себе.

– А серый пиджак где? – шепчет мне на ушко, зарываясь носом в волосы и находя сразу мое слабое место на шее. Целует, проводя теплыми губами и я как всегда плыву, несмотря на усталость. Максим такой сильный, высокий, красивый, я просто тону в его руках. Мой муж хитро оглядывается на открытую дверь и тянет меня к кровати.

– Макс, стой, нет, – пытаюсь я вырваться, но он лишь крепче сжимает меня и одним движением сдергивает длинную футболку, под которой ничего нет, кроме маленьких белых трусиков. Его руки тут же накрывают мою грудь, а так как на нем ничего нет кроме банного халата, то ....

– Макс, Антошка не спит, – выдыхаю я, чувствуя, как низ живота сводит огнем, опаляя желанием.

– Мы быстро, – продолжает шептать он и нежно толкает меня на шелковое покрывало. Быстро, это действительно быстро, особенно когда у тебя годовалый ребенок, который скоро поймет, что мамы рядом нет, и поднимет крик. Я провожу коготками по его спине, и Макс ускоряется, рвано вдыхая воздух. Меня накрывает горячей волной, и я глухо вскрикиваю, ловлю губами его тихие стоны. Провожу ладонями по спине, хаотично трогая жесткие мускулы. Мы быстро получаем разрядку, и Макс утыкается носом в мою грудь, все еще вздрагивая.

– Успели, – бурчит он и я начинаю хихикать, вздрагивая животом, отчего голова мужа чуть подпрыгивает.

– Н-да, – соглашаюсь я, – С каждым разом все быстрее и быстрее.

– Тебе не понравилось? – поднимает он на меня свои зеленые глаза в обрамлении светлых ресниц.

– Понравилось, но хотелось бы дольше, – говорю я и выползаю из-под него, чмокаю в щеку, но он снова сгребает меня обратно и целует, медленно и глубоко. Наши ласки прерывает недовольное хныканье сына, которое вскоре перерастет в громкий плач. Со вздохом поднимаюсь, нахожу в шкафу серый пиджак с рубашкой и галстуком, подаю Максиму, который развалился на кровати абсолютно голый и снова в полной боевой готовности.

– Ого, Максим Леонидович, вы я смотрю не успокоились, – шутливо говорю я, пытаясь вытащить из-под него свою футболку.

– Успокоишься тут, – окидывает мое голое тело голодным взглядом Максим. – Давай завтра с Антошкой побудет няня, а мы сбежим в гостиницу на вечер? – предлагает муж, а я смеюсь.

– Он болеет, Макс, нашему сыну нужна мама, а не няня, – щелкаю мужа по носу и выхожу из комнаты, на ходу одеваясь.

– А мне? Мне женщина нужна? – кричит вслед Максим.

– Ты уже большой и справишься как-нибудь, – со смехом отвечаю ему, заходя в комнату сына. Антошка уже стоит в кроватке и ревет, пуская пузыри.

– Ну и кто тут у нас плачет? – говорю ему и беру на руки, целуя пухлую и мокрую щечку.

– Я, сейчас заплачу, – ворчит из комнаты муж.

Через десять минут он выходит из спальни, полностью одетый. Заходит к нам и берет сына на руки.

– Спасибо тебе, мужик, – говорит Максим сыну, – За десять минут тишины. – я заливаюсь смехом, а Антошка тоже улыбается отцу.

– Ты надолго? – спрашиваю я, когда Максим возвращает сына в кроватку.

– Не думаю, сегодня отдежурю, а завтра свободен, – отвечает Макс, натягивая в прихожей темно-серое пальто. Я вышла следом и поправляю ему шарф.

– Нет операций на сегодня?

– Одна, не сложная, если не подкинут работенки, – Макс берет свой портфель и целует меня в щеку, – Ты же знаешь, как в выходные бывает, нажрутся и давай друг друга молотить или еще хуже ножами раскидывать, а то и по голове кого треснут.

– Да уж, но надеюсь без происшествий в этот раз.

– Я тоже, пока, – Максим выходит и все, больше мы нашего папу не видели, никогда.