Легенда о шиповнике

– Отец, что со мной не так? – спрашивала она еще в детстве, когда ей снились странные непонятные сны, где она видела двух женщин, объятых то непроглядной чернотой, то ярким пламенем.

Морвен просыпалась посреди ночи и бежала босиком по холодным каменным плитам, чтобы ворваться в спальню отца. Больше она не могла никому довериться, потому что няньки страдали чрезмерным суеверным ужасом, отшатывались от нее, когда она говорила о крадущейся Тьме. Все, что ей могли посоветовать – молиться огню на алтаре Богини или завешивать спальню чертополохом и боярышником, чтобы отпугнуть злые силы.

Сонный отец усаживал ее на колени, чтобы рассказать старинную легенду, под которую девочка засыпала.

У Верховного Владыки и Великой Матери, создавших многообразие миров, было двое дочерей. Божественные родители без устали трудились, чтобы сделать землю прекрасной и населить ее животными, птицами и людьми, подарить народам знания и первые законы. Это отняло у богов много сил, и на какое-то время они ушли на покой.

Верховный Владыка передал власть дочерям и повелел договориться между собой, чтобы разумно и справедливо править на земле.

Старшая сестра, названная Огненной Девой, заботилась о солнце и пламени. Ее магия дарила жизнь земным созданиям, согревала и спасала. Младшая, нареченная Подземной Королевой, поселилась в темном мире, чтобы править ушедшими из земной жизни.

Вскоре между Великими Сестрами произошел судьбоносный спор. Богиня Мертвых заметила, что старшая сестра вмешивается в ход событий и продлевает жизнь смертных, отодвигая грань вечности. Подземная Королева пришла в ярость.

Великие Сестры сошлись в битве много тысяч лет назад за право единолично повелевать миром. Земля содрогалась от звона доспехов и мечей, залитая кровью отважных воинов, одна битва сменяла другую, пока Верховный Владыка не распахнул Небесные Врата и не остановил сражение. Он устал смотреть, что его смертные дети гибнут, а бессмертные – не могут примириться между собой, и потому позволил себе вмешаться.

Владыка повелел старшей дочери править днем, а младшей – ночью, не вмешиваясь в дела смертных. Сестры сделали вид, что согласны с решением отца. Но принялись выжидать, когда он вновь решит отдохнуть от земных дел.

– Значит, – бормотала маленькая Морвен, слушая отца, – Верховный Владыка и его супруга вновь уснули долгим сном? И потому Подземная Королева хочет отобрать власть у сестры?

Тэлфрин усмехался с затаенной грустью:

– Выходит, что так, моя хорошая. Но сейчас уснуть следует тебе самой. И не пугайся ничего. Тут тебя никто не тронет.

Девочка послушно закрывала глаза, и снова перед ней являлись Свет и Тьма.

Что делать, если день и ночь превращаются в поле битвы, когда не знаешь, кому подчиниться? Зов Тьмы так сладок, так прекрасен, он обещает наслаждение и могущество. А Свет… он другой. Мягко обволакивает, баюкает, возвышает, напоминает о благородстве, когда как Тьма зовет подчинять и покорять других.

И обе эти силы так хороши каждая сама по себе. Каждая дарует то, что не может дать другая. Так что же выбрать?

Владелец Блэрхайда мучился все эти годы, пока его дочь подрастала. С тех пор, как на его руках умерла единственная женщина, с которой он познал непродолжительное счастье, целью его жизни стала одна лишь Морвен.

Он смотрел на нее и видел отражение возлюбленной Хельды, безвременно почившей в семейном ледяном склепе. Тэлфрин держался до последнего мгновения, пока его исстрадавшаяся душа не заставила признаться дочери, как на самом деле умерла ее мать и кто в этом повинен. Он поведал ей правду, но не всю.

Морвен как раз исполнилось полных пятнадцать лет. С затаенным дыханием выслушала она сбивчивое повествование отца: и о злом проклятии, вонзившем в нее свои когти, и о подлом коварстве ее тетки, которую она никогда не знала.

Девушка замирала у зеркала, разыскивая в глазах отражение Тьмы, и всегда находила ее. Впрочем, благодаря благословению ее доброй матушки, оно защищало ее, не позволяя Тьме полностью овладеть ею. Теперь становились понятными все ее видения и мелькающие тени.

Чудовища не трогали ее, обходя с ворчанием, будто не смели приблизиться слишком близко. И только домашние духи, словно изголодавшиеся коты, льнули к ней, когда чувствовали превосходство Света. Они согревались его силой, но всегда бросались врассыпную, стоило Тьме зашевелиться внутри.

Морвен так и жила, раздираемая на части двумя силами. Она бы еще смирилась с этим, понимая, что с древним колдовством невозможно совладать слабой девочке, но затем узнала еще одну роковую тайну, что в день совершеннолетия ей придется сделать окончательный выбор. Благословение пока удерживало Морвен на стороне Света, но проклятие было слишком сильным.

Каково это отдаться Тьме целиком?

Что тогда будет?

В кого она превратится?

Об этой тайне знал лишь отец и она. И та, что называлась родной сестрой ее матери.

Сигрун.

Прекрасная женщина с белокурыми волосами, которая иногда являлась во снах, подносила кубок, наполненный тягучим красным напитком, и шептала, вплетая в чистый ингларский язык, другой, неведомый, звучащий, как заклинание: «Пей до дна, наследница Блэрхайда… Йель лиу фер…»

Напиток был сладким, как мед, терпким, как луговые травы, благоухающим, как цветы в саду. Свет в ней протестовал, призывал бороться, выбить кубок, но белокурая женщина была сильнее, и вот божественный нектар касался губ, мягко опьянял. Лучше него, казалось, Морвен никогда не доводилось пробовать.

«Еще…» – просила она, умоляюще глядя на ту женщину, но та смеялась и отвечала, что это дар подземных богов, который надо вкушать медленно.

Морвен просыпалась с колотящимся сердцем одна в своей опочивальне и радовалась, что это был лишь очередной тягостный сон. Она не говорила отцу о своих видениях. Тьма в ней внушала, что это лучше держать в тайне и не волновать Тэлфрина напрасно.

Как-то отчаявшись, девушка отправилась в самую чащу, где обитали жуткие твари, против которых бывали бессильны самые острые клинки и отважные мужчины их края.

Ей отчего-то пришло в голову, что если ее растерзают дикие звери, то на их земли вернется благодать. Ведь это их замок стал прибежищем Тьмы, это он стал похож на огромное гнездо, переплетенный черной паутиной зла. Она видела все это и была бессильна помочь другим.

Морвен прошла мимо старого погоста, с покосившимися могильными камнями, где в самом центре стояли склепы ее семьи. Эти побитые ветрами и ливнями камни хранили память о тленности и смерти. О том, что когда-нибудь там окажутся все члены высокородной семьи Блэрхайда.

Там покоилась и матушка Морвен, подарившая ей жизнь и поплатившаяся собственной. Бархат зеленого мха оплетал ограду и камни, словно дивное покрывало. Наверное, сон под ними сладок и безмятежен. И все же, птицы тоскливо заводили свои песни, словно предостерегали от поспешных действий, о том, что рано еще думать о черном траурном сукне и мраморных надгробных изваяниях.

Дорога вела дальше, где стеной смыкался могучий ельник. Даже воздух там отсвечивал зеленым от обилия трав и пышного мха, казавшегося вездесущим. Глухое уханье и треск ветвей, шорохи и неуклюжая возня в буреломе наполняли лесную обитель особым звучанием.

Девушка никому не сказала, куда и зачем направилась. Сердце ее тревожно забилось, когда прямо перед ней на пригорке, под нависающими ветвями, выросло неведомое существо. Оно хрипело и ворчало, топталось на месте, но так и не рванулось вперед, чтобы сомкнуть зубы и когти на девичьем теле. Будто показало недовольство, что Морвен явилась сюда дразнить Тьму, показывая неуважение столь грозной силе.

Девушка ощутила исходившую неприязнь от ольфаргов, которые могли легко разорвать ее, но вели себя с ней так, будто перед родителями стояло непослушное чадо и изводило капризами.

Это осознание смутило ее, заставило отступить. Твари не желали ей зла, чувствуя в ней часть того, что породило их, то, что сближало, хотя она была человеком, а они – кошмарными существами, вкушающими человеческую плоть.

Оттого Морвен страдала от тяжести вины. Тьма не убивала ее, но и не отпускала. Черное заклятие срослось с материнским благословением, они сплелись в ней в тесный клубок, сплавились в единое целое, не желая уступить ни пяди.

Благословение пока берегло душу Морвен, но к несчастью, печать колдовства была слишком сильна, и потому она со страхом ожидала совершеннолетия, когда материнская жертва могла оказаться напрасной. Никто не мог бы ответить, что произойдет в означенный день, и какая сила перевесит.

Девушка размышляла об этом, сидя в «Хмеле и Котле», уставившись на принесенный добродушной хозяйкой поднос. Еда была простой, но свежей. Учитывая то, что многие не гнушались доедать подпорченное мясо или плесневелый хлеб, овощное рагу казалось пищей богов.

В таверне часто собирались деревенские. Хозяева поначалу задумали отстроить большой трактир. Когда через деревню по дороге следовали путники, ехали купцы с товаром, им предоставляли ночлег. Но как только вмешался проклятый Безымянный Мор, трактир опустел.

Редко кто просился на постой, а ради трех-четырех случайных гостей держать трактир стало невыгодно, поэтому хозяевам пришлось перестроить его и расширить таверну. Оставили лишь несколько комнат на непредвиденный случай.

Мест было хоть отбавляй. Огромный зал сплошь занимали столы с деревянными скамьями. Тут временами играли веселые свадьбы, но чаще справляли щемящие душу похороны. И эти стены чаще слышали причитания и горестные стенания, чем радостные крики и поздравления.

На лицах деревенских жителей, казалось, навсегда застыло настороженное выражение, которое исчезало крайне редко. Даже если они смеялись время от времени, то бросали настороженные взгляды в сторону дверей и торопливо поглощали пищу, словно бы в ожидании опасности.

Рядом послышалось покашливание, и на скамью напротив плюхнулся худощавый юноша в расстегнутом сером камзоле. Он сложил перед собой локти и уставился на девушку.

Морвен не сдержала улыбки при виде длинной угольной пряди волос, упавшей ему на лицо от неловкого движения:

– Няня говорила, что, если волосы закрывают глаза, можно окосеть. Ты разве не слыхал, Ниар?

Лицо юноши озарила широкая улыбка:

– Слыхал, но я слежу за тем, чтобы мои глаза смотрели в одну сторону, – он продолжал ухмыляться, – особенно, если они смотрят на красивую девушку.

Морвен подавила желание хорошенько стукнуть его. Он тут же посерьезнел:

– Скажи, что слухи врут насчет тебя.

Она сделала вид, что не понимает его и принялась за рагу.

– О чем ты?

Ниар приподнял ладони и хлопнул ими по столу:

– Ты знаешь, о чем. О твоей помолвке.

Глаза Морвен весело сверкнули.

– Ты не желаешь мне счастья?

Юноша побледнел, но постарался справиться с собой.

– Как никто в наших краях. И все же… О чем говорили твой отец и лорд Бриан? Разве они не скрепили вчера брачный договор?

Девушке хотелось еще немного подразнить его, но он так умоляюще смотрел, что она не выдержала и рассмеялась:

– Я не тороплюсь замуж. И тебе следует устыдиться своих вопросов, учитывая, как давно ты знаешь меня.

Он медленно кивнул, обдумывая ее слова.

– Да, но ведь ты девица благородных кровей и любой лорд Топкой долины…

Девушка закатила глаза:

– Умоляю, остановись. Иначе я запущу кружку тебе в голову.

Ниар, глядя на ее улыбающееся лицо, выдохнул:

– Просто, – небрежно заметил он, – твое замужество здорово подпортит нашу дружбу. Понимаешь? С кем я буду исследовать местные рощи и шутить над соседями, плавать в лодке? В солнечные дни, конечно…

Морвен смотрела на него понимающе. Ниар хотел жить так, будто им не угрожала опасность каждый день, будто ингларцы не испытывали липкий страх перед темнотой и неизвестностью.

Она одна могла безопасно передвигаться по долине, не боясь внезапного нападения. Отец умолял ее не рассказывать об этом никому, чтобы избежать подозрений. Иначе перепуганные люди могли бы неверно истолковать столь невероятное везение. Они даже не подозревали, какую цену предстояло ей заплатить, да она и сама не знала.

Ни о чем не подозревал и Ниар, хотя иногда ей хотелось открыться ему. Он был единственным, кому так хотелось довериться, но отец взял с нее обещание, и ей приходилось слушаться.

Кое-что объединяло их: ее растил отец, а у него осталась матушка, которую он очень любил. Мать Ниара владела ткацкой лавкой, где с утра до вечера пряли шерсть, кроили ткани и шили отменную одежду. В лице Анвин, окаймленного такими же угольными волосами, как и у Ниара, читалось благородство. Говорили, что она была незаконнорожденной дочерью элмаркского купца и знатной госпожи при королевском дворе, но достоверно не знал никто.

Тэлфрин уважительно отзывался о ней, как об успешной женщине с деловой хваткой, но все же родство с элмаркской знатью не делало ее ровней в его глазах. Морвен это тоже понимала, как и все вокруг, и многим было любопытно, к чему приведет странная дружба сына богатой ткачихи и дочери властелина Блэрхайда.

Сам Ниар, с тех пор, как они познакомились с Морвен, долгое время не проявлял к ней никаких особых знаков внимания. Детьми они купались в местном озере, катались на лодках, строили уютные домики на ветвях деревьев, забирались в соседские сады за грушами или бегали с другими ребятишками.

Дружба Морвен и Ниара казалась легкомысленной забавой, пока им обоим не исполнилось по одиннадцать лет, а природа не дала о себе знать. Фигура Морвен становилась все более округлой и женственной, тогда как Ниар был ниже ее на голову и говорил смешным звонким голосом. Изменения во внешности подруги смущали его, и он отчаянно желал стать мужественнее ради нее.

И лишь спустя три года он, наконец, обогнал ее в росте, его голос обрел приятный баритон, мышцы налились крепостью. Вот тут Тэлфрин и обратил внимание дочери на то, что ей следует вести себя осмотрительнее.

Он по себе знал, какой губительной бывает страсть, и в закоулках памяти всплывали прекрасные женские лица, одно из которых вызывало отвращение, а другое – глубокую нежность.

Иногда Сигрун являлась ему в кошмарах, будто пробиралась к нему в опочивальню и целовала измазанными кровью губами, заставляя служить себе. А он просыпался под утро в холодном поту, пытаясь избавиться от мерзкого наваждения.

Он мечтал, чтобы ему снилась милая Хельда, но отчего-то это случалось так редко, что он стал забывать ее лицо.

Так бы и произошло, но, к счастью, Морвен так походила на мать, что это наполняло его сердце теплотой и радостью.

Хотя Тьма жила с ними бок о бок, они научились мириться с ней, как с чем-то неизбежным. Тэлфрин старался не обращать внимание на копошащиеся мрачные тени позади себя, на шуршащую паутину и молчаливых пауков, поселившихся под деревянными балками Блэрхайда, на то, как скребутся мыши, злобно вгрызаясь в деревянные перекладины.

Он понимал, что Хельда успела дать им последнюю надежду, подарить дочери самое дорогое, что могла сделать мать перед смертью: искреннее, полное любви благословение. Лишь поэтому Тьма не завладела ими полностью, не превратила их тела в черные коконы, хотя и погрузила свои когти в каждого обитателя замка.

Когда Морвен и Ниар вышли из таверны, небо уже затянули низкие плотные тучи.

Отсутствие солнца заставляло жителей Топкой долины быть осмотрительнее. Улыбки тотчас исчезали с их лиц. Всюду заполыхали факелы, а на площади и улицах возникала суета. Многие спешили отправиться домой, чтобы усиливающаяся темнота не застала врасплох.

Отразилось беспокойство и на лице Ниара. Он то и дело озирался, словно ожидал нападения, и сказал:

– Тебе пора ехать, пока окончательно не стемнело. Проклятая погода точно издевается над нами.

Девушка кивнула, испытывая благодарность за эти слова, понимая их причину:

– Не волнуйся. Ты же знаешь, что мой Мидхар самый быстрый в округе.

Ниар вздохнул:

– Да, но и те твари своего не упустят. Мы договаривались, что ты не будешь рисковать напрасно. Три дня тому огромный ольфарг утащил одного из завсегдатаев таверны. Прямо с заднего двора, понимаешь?

В его глазах промелькнул страх перед силой, которую невозможно было постичь. Морвен не стала спорить, чтобы не расстраивать друга:

– Но тогда ты и сам поспеши домой. Должно быть, твоя матушка переживает. Ты пьешь ту настойку, что она приготовила?

Ниар замешкался с ответом и покраснел. Девушка покачала головой:

– Что с тобой такое? Мы тоже договаривались, что ты не будешь пропускать прием лекарств. Лекарь сказал, что обмороки повторятся, если не принимать настойку.

Юноша раздраженно махнул рукой, отступив назад:

– Я был бы тебе признателен, если бы ты не напоминала об этом.

Она пристально посмотрела на него долгим взглядом, а потом отвернулась, чтобы взяться за луку седла и вскочить на лошадь.

– Как знаешь, – голос ее зазвенел. – Подумай о своей матери, если не хочешь думать о себе.

Он не ответил, лишь недовольно поджал губы, хотя в глазах мелькнули отчаяние и боль.

Морвен пришпорила лошадь, досадуя на несдержанность, но то, как поступал Ниар, сердило ее. То, о чем шептались соседи и на что намекал отец, выводило из равновесия. Странная болезнь Ниара преследовала его с детства, а с недавних пор участились внезапные обмороки.

Об этом знал и сын лорда Бриана, Кайден.

Девушка терпеть его не могла. Его холодную заносчивость, то, с какой гордостью он отзывался о своем роде и как уничижительно говорил о бедном Ниаре. А уж когда разговоры о болезни юноши дошли до ушей Кайдена, тот не скупился на злые и язвительные слова. Если до недавних пор он с опасением относился к нему и даже считал кем-то вроде соперника, то теперь его сомнения развеялись.

– Разве, – заявил он Морвен, когда она с отцом гостила у них в усадьбе, – твой низкородный дружок сможет оставить после себя наследника с такой-то хворью? Было бы гораздо лучше для всех, если бы его утащил ольфарг, чтобы бедняга не мучился.

Девушка так и вспыхнула от ярости, но не успела ответить на это язвительное замечание, ведь рядом появился отец. Лишь это и удержало ее от опрометчивых слов. Позже, засыпая в своей спальне, она ворочалась с боку на бок и корила себя. Теперь Кайден будет думать, что она согласна с ним. Мерзкий тип.

Злость придавала сил и Тьме внутри нее. Морвен это чувствовала. Стоило рассердиться, как темное колдовство овладевало ею, звало насладиться могуществом, которое дарует Богиня Мертвых. Отголоски тайных обрядов звучали в ее голове, словно она когда-то присутствовала при их исполнении, и к своему ужасу чувствовала, что они манят ее и соблазняют.

И тут же, вспоминая о своей матери, хваталась за маленький медальон с прядью белокурых волос, и шептала слова молитвы Богине Огня.

Тьма, нехотя, отступала. Но перед этим всегда говорила ей: «Ничего, дитя. Время еще придет».

Глава 3

Зал Приемов встретил Морвен оглушительной тишиной, когда она сбежала по каменной лестнице вниз. Гулко звучало эхо шагов, предупреждая о ее приближении.

Она знала каждую ступеньку, каждый скол на гранях, каждый булыжник, сейчас уже тронутый расползавшейся плесенью. От нее не было никакого спасения. Как только не пытались противостоять напасти: скребли стены, опаляли их огнем, мыли смесью воды и уксуса, или солью. Поначалу казалось, что зараза отступала, но спустя месяц камни вновь покрывались черными пятнами.

И всему виной была беспощадная Тьма, избравшая родной дом Морвен своим прибежищем.

Девушка скользнула взглядом по уходящим ввысь стенам, хранившим воспоминания о славных днях рода: потускневшие полотнища флагов и знамен, три выцветших гобелена, стоивших, по преданию, бочку золота. На них изображались воинственные предки, добывшие себе имя и честь в боевых походах. Щиты и оружие с клеймами Блэрхайда потихоньку обрастали ржавчиной, как сам замок – плесенью.

Отец уже сидел за длинным дубовым столом, а рядом застыл виночерпий, готовый по знаку господина налить хмельной напиток в серебряный кубок.

Тэлфрин хмуро смотрел перед собой.

В его памяти еще жили отголоски веселого брачного пира, который вскоре обернулся траурным. Он все еще будто слышал легкую поступь Хельды, и крадущуюся коварную – Сигрун. Воспоминания здесь окружали со всех сторон, давили, не позволяя сбросить с себя груз ответственности.

Впрочем, Тэлфрин никогда не допускал мысли о позорном побеге. Несмотря ни на что, он готов был держаться до последнего, даже если черная плесень покроет все кругом.

Девушка поцеловала его колючую щеку, и взгляд Тэлфрина потеплел.

– Мое дитя, – произнес он таким голосом, которого от него больше никто не слышал. – Присядь.

Морвен подчинилась, и Тэлфрин сделал короткий жест. Из арочного проема появились слуги, чтобы поставить на стол блюда, а потом так же быстро исчезли.

Девушка знала этот взгляд отца. Он был строгим и одновременно просящим. Будто суровый властелин Блэрхайда предчувствовал, что ему придется убеждать любимую дочь в том, о чем ей слушать не хотелось.

Так и вышло.

– Отец, – во взгляде дочери Тэлфрин тут же узнавал собственное упрямство. – Мне не по нраву сын лорда Бриана. И если бы ты присмотрелся к нему, то понял это без лишних слов. Я возненавижу его всей душой, как только служительница Огня скрепит наш союз.

Тэлфрин вздохнул, сдерживая негодование:

– Ты не понимаешь значимости этого союза. Кайден способен защитить Блэрхайд и долину, и станет тебе хорошим супругом. Я не хочу напоминать о дочернем долге, ведь ты сама должна это знать. Блэрхайду нужен наследник…

Он запнулся, понимая, что дочь почти не слушает его, и нахмурился.

Домашние духи застыли прямо над шелковым пологом, раскинутым над тяжелым креслом властелина. Они сверкали глазами и жались друг к другу, зная, что часть души Морвен защищает их, пока на ней есть печать материнского благословения.

Девушка незаметно подмигнула им: она стала видеть их еще в детстве, когда они нависали над ее колыбелью, шушукаясь.

Ее взгляд искрился смехом, и Тэлфрин, проследив за ним, обернулся, не понимая, куда смотрит дочь.

– Морвен, – устало произнес он. – Я бы хотел, чтобы ты отнеслась к этому серьезнее.

Она, наконец, снова посмотрела на отца, едва сдерживая смех, пока духи корчили смешные рожи.

– Прости, отец, – девушка откашлялась. – Я слушаю.

Он покачал головой, отпив из кубка:

– Ты знаешь о проклятье, и все же позволяешь себе такую беспечность. У нас нет времени. Я хочу, чтобы брак состоялся как можно скорее. Тогда, быть может, удастся тебя спасти.

– Отец, прошу, – девушка не сдержала негодования. – Ты веришь старым легендам и предсказаниям больше, чем мне?

– Разве Кайден не дальний родственник твоей матери? Разве на его гербе не цветет дикий шиповник? Разве не его предок принес культ Богини Огня на нашу землю, чтобы уберечь от древнего зла? Из всех молодых людей только он достоин тебя. Ваш союз ослабит проклятье или вовсе изгонит его. Все знаки указывают на это.

Морвен сжала пальцами подлокотники. Спорить с отцом на эту тему было невыносимо.

Да, с каждым днем приближалось совершеннолетие. Тьма в ней становилась сильнее, как и всюду. Черная плесень легла там, где раньше рос обычный зеленый мох. Царапанье острых когтей тварей, прячущихся в темноте, мешало уснуть, как и завывание огромных волков, что рыскали по округе в поисках добычи.

– Ты поверил словам старой Эйдис, – глухо обронила она. – Когда женился на моей матери, чей герб оплетает шиповник. Поверил в сказочный сон. Но все обернулось непрекращающимся кошмаром для тебя самого. Эйдис погибла, как и матушка. Я не представляю, как спасти Блэрхайд и долину. Куст розы не способен разрушить проклятье, отец. Не хочу, чтобы люди погибали, и приму судьбу, как полагается.

Девушка не раз думала об этом.

Как только Тьма овладеет ею окончательно и материнское благословение потеряет силу, в роковой миг она взойдет на самую высокую башню и ринется вниз. Конечно, отцу она не открывала своего замысла, понимая, что тогда он просто запрет ее в глухой комнате без окон, и будет до последнего верить в чудо избавления.

Она знала, что это сестра ее матери наслала темные чары и оплела ими замок. Отец говорил, что это произошло потому, что Сигрун поклонялась Богине Мертвых и не сумела удержать силу Тьмы, отчего та поглотила ее.

Сигрун потеряла рассудок и привела к гибели других. И теперь ее проклятие тяготеет над ними страшным бременем.

Тьме невозможно противиться, не уповая на Свет. Тьма коварна и изобретательна. Она заманивает в свои сети, плетет колдовство, чтобы получить как можно больше душ в услужение Призрачной Королеве.

Тэлфрин устало прикрыл глаза.

Ему приходилось лгать, что Сигрун помешалась и лишь поэтому долиной овладел проклятый Безымянный Мор. Он боялся, что дочь узнает о совершенной им глупости, когда поддался искушению. Ведь это из-за него самого, в конечном итоге, он лишился горячо любимой супруги, а теперь терзается страхом потерять и единственного ребенка.

Иногда он поднимался на черную башню, где когда-то жила Сигрун, оглядывал покрытые пылью кресла и кровать под тяжелым балдахином, и кричал от бессильной ярости, проклиная ее и себя.

Здесь она приготовила отраву, что пропитала их всех непроглядным мраком. Здесь обдумывала свою месть, замышляя погибель ему и его роду.

Мог ли он знать, чем обернется его беспечность?

Как он мог быть таким слепым?

Теперь следовало отбросить горькие сожаления, которые ничем не могли помочь. Они могли лишь напоминать о том, что нельзя недооценивать уязвленные чувства других.

Какое-то время отец и дочь ели молча.

– Я решил устроить прием, – внезапно сказал Тэлфрин и, заметив негодование на лице дочери, поднял руку. – Мы давно не устраивали пиршеств, а этот зал блекнет без них.

Морвен пораженно уставилась на него.

– Не лучше ли потратить деньги на телегу хорошего зерна?

Отец отвел взгляд и нахмурил брови.

– На этом приеме мы объявим о твоей помолвке с Кайденом. Я долго этого ждал и…

Он запнулся, наблюдая, как дочь меняется в лице, произносит слова извинения и отодвигает свое кресло, чтобы уйти.

– Сядь! – раздался повелительный возглас.

Тэлфрин собрался сурово отчитать дочь, но увидев ее заблестевшие от слез глаза, поперхнулся. Тон его тут же смягчился, хотя мужчина сотни раз клялся себе, что не станет поддаваться слабости и жалеть дочь.

Он прошел столько сражений, видел кровавые ужасы войны, смерть, боль, но две маленькие капельки в зеленых глазах, так похожих на глаза любимой супруги, делали его слабым и беспомощным.

Будь у него сын, он, конечно, обращался бы с ним иначе. Мужчина должен презирать собственную слабость и не потакать слабоволию. Но Морвен!

Стоило ему заметить ее печаль, как она снова становилась маленькой девочкой, которая когда-то забиралась к нему на колени с просьбой рассказать одну из историй их рода, а потом засыпала на его руках.

– Прошу тебя, – он кивнул на кресло, стараясь говорить не как повелитель, а как любящий отец. Девушка опустилась обратно на свое место, опустив голову, готовая в сотый раз выслушать о достоинствах Кайдена и о силе проклятия, что тяготело над ними.

– Твоя мать пожертвовала жизнью, чтобы уберечь тебя. Я говорю это не для того, чтобы ты ощутила себя виноватой, но для того, чтобы ты ценила ту жертву, которую она принесла. Она сделала это, потому что безмерно любила нас. И если есть хотя бы малейшая возможность спасти тебя, мне придется пойти на любые ухищрения.

– Я не люблю Кайдена, – бесцветным голосом произнесла Морвен. – Он неприятен мне.

Тэлфрин с досадой прищелкнул языком:

– Любовь – это роскошь, которую люди нашего круга не могут себе позволить. Нам приходится жертвовать чувствами ради долга. И все идут на это, понимая ответственность перед своим родом.

– Но ты женился на моей матери по любви, – с отчаянием выкрикнула Морвен. – Тогда отчего ты не желаешь того же для меня?

– Это скорее исключение, которому я был чрезвычайно рад. Нам просто повезло…

Тут он запнулся, понимая, каким скоротечным оказалось его счастье. Вспомнил заострившееся белое лицо Хельды и окровавленные простыни. Сигрун в ореоле черного тумана. Ее издевательский смех.

Морвен заметила, как посуровел отец и поняла, что он снова переживает потерю ее матери. Вряд ли их счастливые, но короткие отношения можно назвать везением. Тэлфрин откинулся на спинку кресла, взывая к богам, чтобы они вразумили его дочь. Иногда она проявляла излишнее упрямство.

– Прошу тебя, – он снова постарался смягчить тон. – Хотя бы не избегай Кайдена и позволь ему проявить свои лучшие качества.

О, да, она знала о качествах Кайдена не понаслышке. Мысль о том, что он поведет ее на брачное ложе, вызвала приступ тошноты.

Девушка перевела негодующий взгляд на отца, желая настаивать на своем, но сдержалась. Сейчас он выглядел как человек, который не приказывал, но умолял. Увидела человека, так боявшегося потерять дочь, что готов был поверить в любую легенду, способную уберечь от беды.

В конце концов, это только помолвка. И Морвен, к ее стыду, настигли ужасные мысли о том, что надменный Кайден может до нее и не дожить, учитывая, сколько кровожадных тварей рыщет по округе.

– Хорошо, – пробормотала она, сквозь зубы. – Пусть будет по-твоему.

По крайней мере отец на время успокоится и не станет изводить ее разговорами о помолвке каждый день, раз она согласилась.

И если он действительно стал упоминать об этом гораздо меньше, самой Морвен не удавалось отделаться от тоскливого чувства. Отчего она сама не может распоряжаться своей судьбой? Она – наследница самого Блэрхайда, способна взять управление в свои руки, когда придет час. И для этого ей вовсе не нужен такой муж, как Кайден.

Успокоить могла только прогулка верхом. Не проходило и дня, чтобы лес и скалы не оглашал стук копыт Мидхара, который проносился по округе подобно неукротимой буре.

Несколько лет назад отец подарил ей на день рождения чудесного коня, совсем молодого и своевольного. Он так и норовил укусить конюхов и взбрыкивал, когда на него набрасывали седло. Коня еще предстояло укротить, и Тэлфрин полагал, что этим займется старший конюх, но Морвен решила иначе.

Она воспользовалась наступившей темнотой, пробралась в конюшню, не обращая внимания на недовольное фырканье вороного. Проснувшемуся слуге было велено молчать и помочь взнуздать горячего коня, хотя он умолял хозяйку не делать этого.

Бедный малый боялся гнева повелителя, если с его дочерью что-нибудь случится. Но Морвен была непреклонна. Она опустила в его вспотевшую ладонь монету и приказала помочь ей, обещая не выдавать его.

Девушка провела по крутой шее коня ладонью, по его шелковистой гриве, и сказала, не обращая внимания на недовольный взгляд, которым окидывал ее норовистый жеребец: