Ешкин код

– Ух ты. – восхитился Чума. – Вам, товарищ майор, на Первом канале выступать. С экспертным мнением.

– Мне не надо. У меня работа есть. – майор Кормухин потянулся за тростью и после упреждающего мелодичного звука сказал. – Как договаривались, хлопцы. Вы Генке всё объясните, но решение за ним. У меня и так и сяк мысли виноватые в голове костры рябины жгут.

– Да там делов то, Ген. – Чума забрался веснушчатой рукой в супницу. Выбрал одну ему известную правильную сушку и, подбросив вверх, поймал ее крепкими и белыми зубами. – Хруп, хруп и всё.

– Ты джихад-мобиль водишь? – спросил Шарон Ешкина.

– Я всё вожу. – сказал Гена. – А что это?

– Тойота пикап. Трофейный.

– Праворулька, что ли?

– Ага.

– Не вопрос. А делать то что?

Шарон переместился на лавку. Замкнул Генку между собой и Кормухиным.

– Мы бы и сами справились. Но вот некомплект у нас неожиданно случился. Старшой наш Николаич на больничке, а дело делать надо. Суть такая. Одеваем трофейные комки и броники садимся в трофейный пикап и едем трофеить одну трефную немецкую гаубицу на резиновом ходу.

– Всего-то? – недоверчиво спросил Гена.

– Ага. – подтвердил Шарон.

– Я то думал, что-то реально опасное. – сказал Ешкин. – А это… Когда выдвигаемся?

– Вот это малорик. – похвалил Чума. – Я как тебя увидел, сразу понял наш человек. Кровь штурмовая. Ты откуда, Гена?

– Из Шахуньи.

– Это понятно. В России где живешь?

Генка ломаться не стал. Обижаться тем более. Он вообще не обижался. Жизнь так заставила.

– Нижегородская область. Город Шахунья.

– Шахуньянин, значит? – задавил Чума озорную улыбку горстью сушек.

– Шахунец. – Генка зевнул и спросил у Шарона.

– Когда выдвигаемся?

– В полночь, конечно. – ответил Шарон. – Наше время.

– Ладно. – Генка повернулся к Кормухину. – Товарищ майор, тогда Семенова на рейс ставьте, а в наряд я уже как-нибудь после.

– Наряд само собой. – подхватил Кормухин. – Нет. Стоп. Что значит, выдвигаемся? Куда полетел, шахунец? То вообще тямишь, куда выдвигаться собираешься? Это не в Сватово по тихому смотаться за крымскими чебуреками и баклагой табуретовки для ефрейтора Рыкало. А? Что? Гена, Генчик, Генацвале? Не ожидал? Все про вас знаю.

Шарон вставил удивленно.

– Не понимаю, товарищ майор. Вы как-бы инициатор всей этой каши.

– Само собой. – не отказался майор. – Но раз уж выпало мне бога подменять в особом батальоне материального обеспечения, то как я вижу не на меня, а мне молиться надо. Послушай, Гена.

– Да все понятно, товарищ майор…

– Варежку пока закрываем и слушаем, рядовой Ешкин. Через минное поле полезете, потом по лесу с растяжками. Машину где спрятали?

– 3 километра на северо-запад. – откликнулся Шарон.

– А ехать сколько?

– Поселок Першатравень. Километров 50. Там ангары для сельхозтехники на выезде. Вот прямо туда. Лысогоровка.

– Это через блокпосты. И самое главное. Вам эту штуку сюда притащить надо. В целости и сохранности.

Генка посмотрел на Шарона. Тот молча кивнул головой.

– Там делов-то. – влез в неловкую паузу Чума. – Приехали и уехали.

– На тот свет. – сказал Кормухин.

– Зачем же. – возразил Шарон. – Там как всегда. 50 на 50. – помолчал и добавил. – Из 50-ти.

– Так-то лучше. – Кормухин опять опустился на лавку. – Теперь чего скажешь, Ешкин?

Думал Генка совсем недолго. Можно сказать, что и совсем не думал. Потолкался плечами между Шароном и Кормухиным. Встал.

– Я тогда спать пошел. – сказал Ешкин. – Когда теперь придется.

Чума с Шароном переглянулись. Рыжий окольцевал сушкой большой палец и вверх его поднял.

– Вот так вот! – поддержал выбор Ешкина Чума.

– Хорошо. – сказал Шарон. – Тогда, часиков в 10, прямо сюда подтягивайся.

– Я пошел, товарищ майор? – спросил Гена.

В ответ майор Кормухин буркнул ворчливо.

– И не сомневался. Ни в тебе, ни в себе. Не жизнь, а тупик, но счастливый. Иди, Гена. Чего теперь. Только не под машину. У связистов ложись. Там сейчас никого нет.

В палатке связистов было прохладно и сухо. Гена лежал на широком топчане взводного Стржельчика. Смотрел, не мигая в треугольную прорезь толстых домашних носков. У самого входа в палатку там, где ломаный-переломаный ландшафтом ветер шевелил подкову на сбитой из щелястых занозистых досок двери лежал покоем ленивый желтый свет. Резали его нежданные прозрачные тени. Быстрые и пугливые. Полосовали сомнениями и убегали, а свет оставался. Желтел, густел и на глазах у Генки становился твердым и угловатым, пока в одно мгновение не разбился на осколки, не растаял в молочных вечерних сумерках. И все для того, чтобы появиться вновь. Недорезанный императив! Генка, не вставая, протянул длинную и худую руку, потом вторую. Провернул до упора электрическую лампочку в патроне. Свет продолжился белым и холодным колером, а где-то через пару минут Гена нашел причину. Почему он согласился. Ведь не маленький и помирать жуть как не хочется. Но сперва, перед тем как самому с собой, наконец, согласиться, так Гене домой захотелось. До внутренней зудящей слезы. Ведь там мама, бабушка и еще кое-кто в диспетчерской их оптовой продуктовой базы. Может быть, Шахунья не лучшее место на Земле, но она приняла Генку. Самую белую ворону на всем белом свете. Когда Генка повестку получил, он пошел в военкомат. Все местные пошли. Не местные на родину историческую уехали. Ирек Хуснулин из параллельного класса в Грузию, а Петька Сидоров в Израиль. Генка их не винил и не оправдывал. Не было у него такого права. Да и желания не было. Зачем? Разве шахунец так мог поступить? Нет. А про чужих пусть чужие думают. Своим надо помогать и думать. Это половина причины. А вторая половина? Неудобно даже оглашать прописные истины. Это база. Фундаментальная штука. Она ровняет горы и иссушает реки. « Я чё не мужик?» – спросил сам себя Генка и ответил: « Я мужик. Свойский мужик. Какого ещё рожна? Какие ещё факты и аргументы?»

Ровно в 10 Генка был в блиндаже у Кормухина.

– Чучело. – кратко резюмировал майор Кормухин, когда Гена облачился в комок убиенного кроткой Курдюмовкой американца.

– Добрый лось. – согласился Шарон. – Был. Ну ничего. Мы штанцы подвернем, рукава закатаем. И это… Ген. На блокпостах. Если остановят. Помни и не тушуйся. Для них в этом комке и с полосатым шевроном ты царь и бог. Носик, бровки утюжком. Если спросят чего, шпарь как Шварцнегер в «Красной жаре».

– Не прокатит. – засомневался Гена.

– Ещё как прокатит. – уверил его Шарон. – Это VHS-народ. Как зашли в видеосалон в 1991 году, так до сих пор там и сидят. Так что прокатит. Ну и мы с Чумой где надо поможем.

– Кроме автомата есть ещё чего? – спросил Чума у Ешкина.

– Нету. Зачем? – сказал Гена и соврал. Был у него заветный ножик. Когда переодевался, Генка его в набедренный карман определил. Та самая «легендарная финка НКВД от кизлярских мастеров». Телеграмм канал «Повернутые на войне» плохого не посоветует. Да и кинжал нормуль, как бы его не обсмеивали особо продвинутые граждане. Такие как этот Рыжий, например.

– Тогда мне лук, а тебе стрелы. – Чума протянул Генке подсумок с выстрелами для РПГ, а саму трубу закинул себе за спину. Шарон поднял с пола рюкзак средней упитанности.

– Пора. – сказал Шарон.

– Пора. – откликнулся Чума. – Пора прослушать гимн столицы розовых помидоров. Пора, пора, порадуемся!