Как бы, и что бы ни происходило с сознанием, вечером мы отправились на такси к Джоникам. Прохор в своём новеньком пальто сел впереди, рядом с водителем, который не выдержал и заговорил с Прохором сразу, как тот назвал адрес.

– Ты походу домашний парень? – Спросил он Прохора.

– Нет. Совсем не домашний. – Ответил Прохор серьёзным тоном.

– Да, не, домашний. Я тебе говорю. У нас тоже на районе был пацан один, так вроде нормальный, но домашний.

– Нет, я не домашний. – Прохор говорил с вполне серьёзным видом. – Могу Вас заверить, что совсем не домашний.

Я, Юля и Пётр давились от смеха на заднем сиденье. Но водитель не унимался:

– Домашний ты парень, видно же.

– Уверяю Вас – Вы ошибаетесь. Никакой я не домашний парень.

Прохор продолжал раскачивать прикол, а мы хрюкали и сопели от смеха, старались не подавать вида. Водитель ничего не мог понять, почему мы смеёмся, он смотрел на наше отражение в зеркале заднего вида и злился.

На полпути мы остановились возле супермаркета, чтобы снять денег и купить пиво. Нужного банкомата не оказалось и когда садились в такси Прохор перепутал машины и сел в точно такое же такси, которое стояло впереди нашей машины, мы наблюдали за ним и смеялись. Он сел в наше такси, водитель вырулил и медленно направился к конечному пункту, вдруг раздались стуки по машине, водитель остановился и спросил:

– Он с вами?

Дверь с моей стороны открылась и к нам заглянул иностранец. Он сказал на английском языке, что это его машина. Мы ответили, что он ошибся. К нам подъехало такси, в которое по ошибке сел Прохор. Иностранец извинился, закрыл дверь, и мы поехали дальше.

– А чё он хотел? – Спросил водитель. – На испанском говорил, да?

– На английском. – Ответил я. – Он перепутал машины.

– А, как ты, что ли? – Спросил у Прохора водитель.

– Да. – Ответил Прохор. – Он домашний парень, наверно.

– Не, он ДЖАБДЖИК.

Водитель говорил вполне серьёзно, мы давились от смеха, а Прохор продолжал раскачивать. Его выдержке можно было позавидовать.

– Да, видно же, что он домашний.

– Джабджик он. Говорю тебе.

Водитель начинал выходить из себя. Неожиданно на дорогу выскочил мальчишка, лет десяти, не больше. Таксист успел среагировать и объехать его. Мальчугана, схватила за руку женщина, видимо его мать и втянула на тротуар, а потом треснула ему затрещину.

– Во, пацану попадёт сейчас. – Рассмеялся водитель. – Меня мамка лупила постоянно, в детстве я обижался на неё, а теперь благодарен ей, что подзатыльниками меня кормила. Человеком вырос. Я своего сына тоже постоянно луплю. Он у меня хулиган, дерётся в школе всё время. И откуда в нём столько агрессии. Надо выбивать из него всю прыть. Правильно ведь?

Дальше мы ехали молча. А водитель распалялся всё больше. Под конец пути он перешёл уже на брань, начал поливать пешеходов на улице и водителей, мешавших ему работать. А когда мы завернули во двор он громко пёрднул. Так, что, когда машина остановилась мы выскочили из неё, оставив Прохора расплачиваться. Водитель так нас заболтал, что мы забыли заехать в магазин за пивом и с банкоматом. Пришлось взять на все наличные, что были в маленьком магазинчике возле Джониковского дома.

Ввалились всей гурьбой к Джоникам в квартиру, принялись толпиться в маленькой прихожей, здороваться, раздеваться, рассказывать историю, как мы ехали к ним и называть их джабджиками. Потом разместились за столом на лоджии, на котором уже изрядно была прожжена сигаретами клеёнка. Мы пили пиво, слушали музыку, разговаривали, как хорошо там, где нас нет и как плохо здесь, где мы живём. Потом пошли ещё за пивом. Вернулись, продолжили пить, вести разговоры. Потом сходили ещё раз за пивом и первым отвалился Петя, он уснул на диване перед монитором. Потом к нему присоединился Прохор и Женя – мальчик. Остались вновь трое стойких – это я, Юля и Женя – девочка. Речь у нас снова зашла о творчестве, мусолили одно и тоже: что творить, зачем, надо ли учиться и если надо, то чему именно, и как это может помочь сформироваться творческой личности внутри. Женя изрядно напилась и её начало тянуть на откровенные разговоры. Сначала она рассказала несколько историй из своей жизни, как она с друзьями, будучи ещё совсем юной, курила траву, напивалась, а затем находила приключения на всевозможные части тела. Самым запоминающимся был рассказ о мужике – извращенце к которому она ходила в гости, вернее её водили друзья к нему домой, и он платил каждой пришедшей девушке по десять баксов. А дом, точнее квартира была вся обставлена и увешана игрушками для взрослых. Чем они там занимались, она не рассказала, а на мой вопрос об этом ответила обобщённо: – «Просто тусили». После этого её прям совсем прорвало на откровения:

– Я вообще после школы сразу работать начала. Мы жили с бабушкой и дедушкой на их пенсии. Сначала я устроилась на автомойку.

– Это сколько лет тебе было? – Поинтересовался я.

– Семнадцать. Я зарабатывала неплохо, но работа была тяжёлая. Приходилось иногда отмывать салоны от крови.

– От крови? Чьей?

– Бараньей, его режут, а потом везут, всё в крови пачкается и самим бараном пахнет сильно. Но это ничего, я потом устроилась в кафе официанткой, там было ещё тяжелее и платили мало совсем. Все недостачи вешали на официантов, а их было очень много.

– Да уж, досталось тебе, а как бабушка с дедушкой относились к твоим заработкам?

– Они воспитали меня так, что нет постыдной работы, любая работа хороша, особенно если тебе хорошо платят. Стыдно не работать.

– Прямо-таки любая?

Я нагнетал, мне хотелось услышать от неё, чем она со своим парнем зарабатывает. Тогда я смог бы поговорить с ней открыто об этом и возможно понять, что творится в голове у человека, решившегося на такой отчаянный шаг, а самое главное, что в душе. Но она не хотела говорить о том, что мы с вами и так знаем. Но…

– А потом я устроилась на другую работу. Не знаю, как вам сказать об этом.

– Да, говори, как есть.

– Нет. Мне стыдно.

– Что может быть такого стыдного, о чём ты не можешь сказать нам? – Тут-то я думал, что вот и наступил момент истины.

– В общем… Ладно скажу… Я устроилась стриптизёршей в стриптиз-бар. Меня позвала туда работать официантка, с которой мы работали в кафе. Я сидела без работы, ну, и она меня привела туда, я познакомилась с персоналом и меня взяли на испытательный срок.

– Ну и ничего такого. Подумаешь, стриптизёрша. Тяжело, наверное, было перешагнуть через себя?

– Первый раз было только тяжело, а потом, знаешь, это затягивает. Непередаваемое ощущение, когда ты раздеваешься перед толпой и тебя все хотят. Засовывают в трусики купюры.

– У меня приятель был, он встречался со стриптизёршей. Причём его это не парило совсем, а вот она постоянно пыталась бросить стриптиз, но всё время возвращалась к нему. Так и рассталась с ним из-за того, что не смогла бросить. Не он, а она рассталась.

– Да, из этого выйти тяжело, к деньгам быстро привыкаешь, потом хочется красиво жить и много тратить. Найти работу с таким же заработком трудно. Я её понимаю. Сама хотела постоянно выйти из этого.

– А как вышла? Или ты до сих пор раздеваешься?

– Потом встретила Женю, начали встречаться, и я бросила. По первой прям ломка была, ещё обратно постоянно звали, но получилось переболеть. Теперь вот аниматором работаю.

У меня так и не получилось вытянуть из неё правду. Мы ещё немного посидели, поговорили о стриптизе, Женя рассказывала смешные случаи на работе. Как сломался шест однажды, и она упала, как в трусики монеты сыпали. «Русские мужики умные» – рассказывала она – «говорят, а что если насыпать в трусы монеты, они от тяжести спадут или нет? Насыпали. Не упали.». Вот такие истории, а девочке всего-то двадцать два года. Но ничего, нет ведь постыдной работы, стыдно не работать! Даёшь моральное разложение! Деньги не пахнут! Красиво жить не запретишь! Зато сама себя обеспечивает! Много разных доводов мы знаем в оправдание всему этому. Но стоит ли заниматься этим? Где эта моральная грань? Неужели нравственности больше нет? Что толкает на это девушек, да, и парней тоже? Главное оправдание такому падению – это страх перед нищетой. Если ты родился нищим, то нищим и помрёшь, в высшие слои общества, в элиту, так сказать, нам – нищим путь закрыт, нас туда никогда не примут. Раздеваться за деньги – это удел нищих, рабочего класса. Разве Женя от хорошей жизни этим начала заниматься? Разумеется, нет, её на это толкнул «голод». Мы все хотим хоть раз в жизни испытать достаток, пожить в доме своей мечты, привести себя в порядок, надеть дорогой костюм от Александра Амосу или платье от Гинза Танака, купить кубинские сигары, выпить бокал вина – Шато Марго 1787 года, и плевать, что оно не вкусное окажется, зато дорогое. Об этом писал и Достоевкий: – «Тварь ли я дрожащая или право имею.». Какая речь может идти о нравственности, когда денег нет на проезд, на нормальное питание. Всю жизнь гнаться за копейками, лысеть, толстеть, гробить здоровье тяжёлым трудом, портить нервы, выслушивая от начальства, какое ты бестолковое создание, слышать то же самое дома от жены, от детей, от мужа, родителей или от бабушки с дедушкой. Всем кругом нужны деньги! А итог: так полуголодные, полураздетые и ляжем в деревянные гробы. Так и не попробовав вина, не надев костюма и травились всё время дешёвыми сигаретами и шмурдяком. Inhabitatum inhabitamus, destitutum futuimus. (лат. – носим ношенное, ебём брошенное) – вот наша участь и другого не светит! Как смешно и жалко выглядят те, кто надеется выбиться в люди, срубить свой куш. Женя выживает как может. Можно ли её осудить? Думаю, нет. Если мы с вами не дошли до этого, то это только пока, всё может круто перемениться в один момент. Весь ваш никчёмный мирок может рухнуть, он-то держится на честном слове, все наши жизни ничего не стоят, накопления – стыд да срам. Но где-то должна всё-таки быть моральная грань! А должна она быть не у того человека, который падает, а у тех, кто рядом находятся и подталкивают, а то и пинают в аморальную бездну, на мнимом дне которой кажутся золотые монетки.

Легли спать на рассвете. Женя положила нас на двуспальную кровать, судя по всему именно в той комнате, где они придаются своим любовным утехам за умеренную плату извращенцев из «сети». Завалились в одежде, постель расстилать не стали – побрезговали, мало ли, может они не вдвоём этим занимаются, а приглашают коллег. Спалось плохо, снилась всякая чепуха, постоянно от кого-то убегал, было то страшно, то смешно, я даже разбудил сам себя смехом. Проснулся и лежу смеюсь, а над чем – не понял.

ФРЕДДИ

Аренда выставочного зала закончилась. Мы все вместе поехали снимать фотографии – я, Юля, Прохор и Пётр. Поехали на такси, в общественном транспорте находится невозможно, от людей воняет едой и перегаром. Ведут они себя самым отвратительным образом: толкаются, наступают на ноги, хамят. А когда автобус или маршрутка тормозит, то все валятся друг на друга – не хватает сил удержаться за поручни. Такси тоже не подарок, вонь там бывает ещё похлеще, чем в общественном транспорте и водители назойливые как мухи жарким вечером, но всё же это получше, меньше контакта с людьми, от которых меня, по правде говоря, воротит. Я не имею ничего против каждого человека в отдельности, но, когда они собираются вместе, начинается что-то просто немыслимое, неподдающееся никакой логике. А про человечество в целом и говорить нечего – это катастрофа для планеты, для всех нас, вот увидите, всё это плохо кончится однажды и конец, мне кажется, уже не за горами. Разумеется, если каждого человека рассмотреть в отдельности, то всем его поступкам найдутся оправдания, зачастую натянутые и невнятные, но найдутся, уверяю вас, даже самые паскудные поступки оправдываются в глазах творящих их. Думаю, никто не будет со мной спорить, что жизнь штука нелёгкая, непростая судьба и все вокруг норовят обмануть, предать, обвести вокруг пальца, кинуть. А что, оно ведь так и есть, и мы с вами прямое тому доказательство! Homo homini lupus est (лат. – ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ ВОЛК)! Можем ли мы с вами что-то изменить? Как-то повлиять на сложившуюся ситуацию? Конечно можем! Но не хотим – это отдельная тема ЖЕЛАНИЯ, тоже достойная внимания. Вернёмся к попытке изменить ход вещей! Вся суть кроется в каждом из нас – поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой! Но вот загвоздка, если ударили по левой щеке, подставь правую, подставишь и по ней непременно ударят, а потом и вовсе убьют, обвинив во всех своих бедах. Сними и отдай последнюю рубашку, отдашь, отберут и нижнее бельё, обязательно, обвинив во всех своих бедах. Так что же не даёт нам перестать мучить друг друга? Неужели мы, люди, настолько пропитаны злом, а может мы есть зло? Да, именно так, его истинное воплощение, а добро вне нас? Не думаю! Нами руководит СТРАХ! Мы боимся остаться без денег, без жилья, потерять статус, страшно даже, что люди подумают о нас, а они-то непременно подумают, они все следят за нами – обсуждать то что-то вечерами надо, не говорить же о картинах Босха или о книгах Фердинанда Селина, нет, мы же не смыслим ничего в этом! Но зато хорошо разбираемся в чужих судьбах, как надо поступать, что делать, а чего нет. Но вот беда – в своей жизни разобраться не можем и стараемся не думать о ней – СТРАШНО! Нам всё время страшно, мы боимся пройтись ночью по тёмному переулку где-то на окраине, а кого боимся? Друг друга! Именно страх и делает нас животными, труд сделал людьми, а страх возвращает обратно. Только страх толкает нас на преступления, из-за него мы готовы разорвать СЛАБОГО и отобрать у него всё, потому что так поступали и с нами те, кто СИЛЬНЕЕ. На каждого сильного найдётся ещё сильнее! Казалось бы, круг замыкается. НО! В наших силах перестать искать слабых для своих утех больного самолюбия и перестать бояться! Бороться со страхом, а не поддаваться ему! Тяжело, знаю! Но поддаваясь ему, вы выглядите глупо и смешно!

Вернёмся к нашей поездке на такси в выставочный зал. Это тоже своеобразный ПОБЕГ от конфликта в самом себе, прежде всего. Доехали, как говорится, с ветерком, водитель нарушал скоростной режим и слушал матерные песни, в основном про наркотики, благо он молчал и с нами не пытался заговорить.

В зале было пусто, видимо, никто не интересовался выставкой после открытия. На стенах ещё оставались работы – «фантики». Мы сняли фотографии Прохора, сложили в стопку, Прохор сунул её под мышку, я отдал служащей выставочного зала плоскогубцы, которые она нам выдала и гвозди вытащенные из стены. «Приходите ещё портить стены» – сказала она. Зачем сказала, мы не поняли, ведь гвозди она сама нам выдала, чтобы мы прибили фотографии. Мы вышли на улицу весёлой компанией, смеясь над выставкой и радуясь скорому окончанию две тысячи девятнадцатого года. Я предложил пройтись пешком и купить самсы напротив курантов, в том самом месте, где сотрудник ГАИ оштрафовал таксиста ночью, они и вправду там самые лучшие, какие я только пробовал, все поддержали мою инициативу, и мы направились к самсушной.

На перекрёстке двух улиц, под светофором, мы ели самсы и говорили об игровых приставках Dandy и Sega, первая у меня водилась, я подключал её к чёрно-белому телевизору, стрелял по уткам, вылетающим из кустов, и играл в «танчики». Кассеты с играми у всех моих друзей были без боксов, просто платы, мы знали по рисункам схем, какие игры на них. Когда у меня появилась приставка – это было настоящее чудо, сравнимое, разве что, с микроскопом. Но компьютеры быстро их вытеснили, а вместе с ними и волшебство, как мне тогда казалось, всего детства. Эта приставка была для меня чем-то вроде деда мороза, которая до какого-то момента оставалась частью этого мира и моей жизни, а потом всё рухнуло, играть стало скучно, так же рухнуло, как и вера в чудеса и безвозмездное добро, когда я узнал, что Деда Мороза не существует. В обоих случаях я не мог понять, зачем это надо было, для чего это придумали. В случае с приставкой – она забирала много времени и ничего не давала взамен, а Дед Мороз – это был ужасный обман взрослых, которым я верил, пока не узнал, что они мне лгали, морочили голову, дедом, который кладёт подарки под ёлку. А я ведь просил у него всякую ерунду, кажущуюся мне тогда нужной, писал письма. Я верил же блин, что это он кладёт всё, что я у него просил. А потом я понял, не помню как, просто однажды, я понял, что мне врали. Тогда я задумался, а о чём мне ещё врут взрослые? Может всё, что они говорят – это ложь? А вдруг им тоже лгут, другие взрослые, а они верят в это? Вдруг всё в этом мире, как Дед Мороз, не существует, а есть только ложь? Да и как после нескольких, первых лет моей жизни во лжи, я могу теперь кому-то поверить? Но из этого я вывел для себя урок, что лгать это плохо, после этого я стараюсь не врать, меня за это, разумеется, не любят, но зато я не веду себя как все те, кто нагло врал и продолжает врать. Потом у меня был похожий опыт с Богом, я поверил в него, как в деда мороза, когда-то, в детстве, мои родители ходили тогда в протестантскую секту и убедили меня, что Бог есть. Так вот, я поверил, не смотря на плохой опыт с Дедом Морозом, и как-то попросил у родителей ролики. Они сказали – молись, проси у Бога. Я начал просить, искренне, как в детстве у Деда Мороза, я верил – Он непременно сделает так, что у меня появятся ролики. Но они не появлялись, тогда я подумал: – «Зачем родители так со мной поступили во второй раз, могли бы хоть веру в Бога не рушить». И тогда я поставил ультиматум Ему: – «Если Ты есть» – сказал я как-то перед сном. – «То сделай так, чтобы у меня были ролики, а если тебя нет, то они не появятся». Роликов у меня никогда не было! Потом я смекнул всю эту простую схему и начал вести детское служение, мне было тогда лет 8 – 9, и когда все собирались на Богослужение в зале театра Русской Драмы, своих отпрысков отдавали на детское служение, которое я и организовал в гримёрке. Мы читали детскую библию, беседовали, кто и как понял прочитанное, детишки по очереди рассказывали случаи из своих коротеньких жизней, как Бог им помог. Как я уже писал – я понял всю схему взрослых игр и стал собирать десятину с детей, кто-то отдавал мне процент от карманных денег – на которые я покупал печенье и конфеты для наших собраний, ну, не на все, конечно, а некоторые сами притаскивали сладости, так-как денег им не давали. Всё шло хорошо, детей становилось всё больше, я накопил на ролики, но не успел купить их – родители попросили занять им эти деньги, я занял, а они не вернули мне их по сей день. Я не расстроился, принялся развивать свои служения – придумывал игры, покупал «духовную» литературу, в общем дела у меня шли в гору. И как-то, представляете, ко мне подходит главный во всей этой богадельне и говорит: – «Ты десятину, собираешь, делиться надо, я ведь аренду плачу». – Такого я никак не ожидал, в моём детском мозгу это не укладывалось, я сказал, что трачу всё на книги и сладости. Видимо он мне не поверил и запретил вести детское служение, а потом и вовсе прогнал меня из бизнеса.

Так я остался без роликов и без веры, обманутый всеми. Но я не отчаялся, Дома у нас собиралось домашнее служение, приходили люди с детьми, их было мало, конечно, но это мне не помешало вести домашнее детское служение. Помимо этого, я поставил коробочку для пожертвований. И вот я скопил немного, как родители опять попросили занять, я не смог отказать, родители ведь, и к тому же они обещали вернуть всё сполна в ближайшее время. Но не вернут уже никогда. Я остался без роликов, их у меня никогда не было, я даже ни разу не надевал их. А служение моё закончилось тем, что привели какого-то мальчика особенного и тот закатил истерику, стал кидаться игрушками и книгами, а потом навалил в штаны и вымазал всех детей. Был большой скандал, виноватым сделали меня, а я ведь всего-то хотел ролики.

Мы доели самсы и решили, посовещавшись, пройтись немного пешком по городу, Петру интересно было ощутить контраст между Россией и Азией. Он сильно поражался тому, что видел, а ведь он вырос в этом городе, но несколько месяцев в Краснодаре сильно изменили его мировоззрение. Мы шли по скользким тротуарам, я рассказывал про мою юность в этом городе, про людей с которыми дружил, а потом они уехали, от них я узнал много интересного: Булгакова, Башлачёва и целую кучу разной зарубежной музыки. Я ходил тогда в рванных джинсах, встречался с разными девушками – готками, панками, хиппи. Для меня это самое ценное в жизни, что было. Мой рассказ прервал телефонный звонок, это была тётя Валя, та самая – одноклассница Рашида.

– Алло. – Я ответил на звонок.

– Привет, Денис. Как твои дела?

– Хорошо, спасибо. Как Ваши дела? Как Егор поживает? – Егор – это её сын, мой друг с детства.

– У меня тоже всё хорошо. Егор переехал с семьёй в дом большой, а квартиру сдали. Ты где сейчас?

– По улице иду.

– Никуда не собираетесь уезжать?

– Собираемся, в Ташкент после нового года.

– Дэн, у меня тут Рашид. Он хочет с тобой поговорить, я дам ему трубку?

– Что ему надо? Он пьяный, что ли?

– Нет он не пьяный, я даю ему трубочку.

– Ну, здравствуй, Денис. – У Рашида дрожал голос и тон был недружелюбный. – Ты, что с пьяными не разговариваешь, что ли?

– Здравствуйте. Говорите, что Вы хотели?

– Что я хотел? Тебе сказать, что я хотел?! – Он сорвался на крик.

– Ну, да.

– Ты, слушай, сюда. Я таких как ты как семечки щёлкал в своё время. Ты меня понял?

– Что Вам надо? – Я недоумевал.

– Что мне надо? Это ты меня спрашиваешь? Да ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты думаешь, что ты такой художник, весь творческий, на диване лежишь и музу ждёшь? Да, мне просто жалко тебя, и я хотел помочь тебе.

– Я не художник и помощь мне не нужна. Вы перепили, что ли?

– Ты, слушай сюда, я тебя … ты меня понял? Я тебе голову оторву. Ты не на того нарвался, пацан.

– Мне кажется, ты попутал, дядя.

– Ты мне не тыкай. Я старше тебя, понял меня? Я тебя … … такой …

Дальше у него началась истерика, и он посыпал угрозами в крайне непристойной форме. Я не стал его слушать и сбросил звонок. Он тут же перезвонил.

– Э, ты. Чего трубку бросаешь?

– Мне не о чем с тобой говорить.

– Ах тебе не о чем со мной говорить? Я знаю, где ты живёшь, понял меня, я всю твою семью поставлю раком.

– А вот это было лишнее. Теперь заткнись и слушай меня. За семью, я тебя закопаю рядом с твоей женой. Ты сильно попутал, алкаш, я знаю, кто ты, чем дышишь, где ты живёшь и где ты сейчас находишься.

– И, что ты сделаешь?

– Я могу нагнуть тебя и по чёрной, и по красной. – Я, конечно, ничего бы не стал делать, но на него это подействовало, он молчал. – Выбирай или на бутылку сядешь или на нары?

– Давай, приезжай. – Он назвал какой-то адрес. – Я жду тебя.

Он бросил трубку. Я перезвонил т. Вале. Она тут же ответила.

– Да, Дэн.

– Это что сейчас было, т. Валя?

– Ты о чём?

– Мне позвонил Рашид и угрожал, назвал какой-то адрес левый, сказал, чтобы я туда приехал. Я-то знаю, что он у Вас, мне приехать?

– Зачем тебе приехать?

– Чтобы он ответил за свои слова. Я не хочу Вам устраивать проблемы, но знаю, что он не выйдет из дома, а вот я зайду.

– Денис, не кипятись, пожалуйста, не надо приезжать. Что случилось?

– У Рашида большие проблемы случились, он, видимо, перепил и возомнил себя кем-то.

– Подожди, давай, я дам ему трубку.

– Алло, Денис. – Я услышал голос Рашида. – Ты не кипятись. Я вот, что тебе сказать хотел.

– Говори. Я слушаю.

– Ты мне тарелочки отдай. И две тысячи, которые я тебе заплатил за них.

– Тарелки не у меня, а у Аллы, а две тысячи ты мне подарил на день рождения. Но если ты нуждаешься в них, я отдам.

– Э, ты кто такой, чтобы я тебе дарил две тысячи? И я в них не нуждаюсь ты меня понял?

– Так нужны тебе эти деньги или нет?

– Э, тут дело не в том, что они мне нужны, а в том, чтобы ты мне отдал их. Мне вообще … на них. А не отдашь, я тебе устрою Ташкент, ты у меня никуда не улетишь.

– Так, ты опять поплыл, да? Я знаю, что ты у т. Вали и я сейчас приеду и сломаю тебе обе ноги, и не увидишь ты ни тарелок, ни денег. А, чтобы не вспомнил, что с тобой произошло, я мозги тебе отобью.

– Давай так, отдай мне тарелочки и две тысячи, хорошо, мне сейчас деньги нужны.

– А сразу нельзя так было?

– Э, я тебе, что сказал? Что, решил потеряться с моими тарелочками, да? Кинуть меня захотел?

Я положил трубку. Больше сил не было слушать его. Позвонил Крёстной.

– Крёстная, привет.

– Привет, Дэн, я не могу сейчас говорить, что-то срочное?

– Срочное. Мне Рашид звонит, угрожает, просит тарелки, которые ты увезла и две тысячи.

– Я же с ним договорилась, что я буду дорисовывать. Что ему надо?

– Он у т. Вали сейчас, можешь ему закинуть после работы тарелочки и деньги. Он видимо забыл о чём с тобой договаривался.

– Да, хорошо, я позвоню ему.

Пока я разговаривал, мы прошли большую часть пути и решили дойти уже оставшуюся часть так же пешком, несмотря на то, что мы продрогли. Но я холода не чувствовал, Рашид меня разгорячил. Не понимаю, почему люди его возраста часто в такой грубой форме решают проблему, почему они считают, что это правильно и откуда такая уверенность в том, что ему ничего не будет за это? Всё дело в воспитании, с детства не привили уважение к другим. И, что самое интересное, сейчас он будет строить из себя жертву. Потом Крёстная привезёт ему эти дурацкие тарелки, и он будет убеждён в том, что был прав, и только таким путём он смог их вернуть. Пока не наорёшь, не понимают! Но ведь всё можно решить полюбовно, тем более, что вышло такое смешное недоразумение и попроси он меня сразу, нормально привезти ему тарелки, я бы привёз, ещё бы выпили с ним, посидели весело и остались приятелями, но нет, он вытрепал нервы, в первую очередь себе и т. Вале.

Крёстная завезла ему тарелки и деньги. Он лежал в комнате, прихватило сердце, так сказала т. Валя, даже не вышел, трус. Крёстная оставила всё и уехала. Зачем она их вообще увозила, тоже неясно, в жизни много непонятных ситуаций случается. Люди зачастую действуют импульсивно, необдуманно, а ещё и надумывают себе много чего. Весь мир как большая психбольница, а за стены казённого дома попадают те, кто это понял, кто раскусил всю эту блажь. В общем-то, всё разрешилось хорошо, а могло быть ещё лучше, но Рашид сделал свой выбор, его мир полон негатива и жалости к себе. Мы с Прохором немного пообсуждали произошедшее с Рашидом и легли спать. Мне наконец-то спалось хорошо, я выспался.

Проснулся утром рано, дочитал «Голливуд», выпил кофе и отправился вместе с Юлей и Прохором на автовокзал за билетами в Ташкент. Поехали, конечно же, на такси, снег подтаял и город превратился в грязное болото. Мы проехали через центр, с голыми, чёрными деревьями и тусклыми вывесками. Вышли на стоянке вокзала, прошли, обходя и перешагивая лужи, до зала ожидания, там же находились и кассы. Заняли очередь. Когда последний человек перед нами отошёл от окошка, я спросил у кассирши на какую дату есть билеты в Ташкент. Она ответила, что билетов в Ташкент вообще нет и захлопнула дверцу. Я отошёл, прочитал надписи над кабинками касс, над одной было написано «СТАРШИЙ КАССИР» – «Нам туда» – я ткнул пальцем в сторону надписи, и мы заняли очередь к старшему кассиру. Перед нами стояли молодые ребята и они очень бурно на нас реагировали, смотрели искоса, похихикивали, висли друг на друге и вслух обсуждали, они думали, что мы европейцы и не понимаем их. Они купили билеты, но никуда не ушли, отошли немного в сторону и продолжили пялиться. Когда я заглянул в окошко, спросил, есть ли билеты до Ташкента, то один из них от удивления спросил: – «Местные, что ли?» – я не ответил, а они ушли, потеряв к нам интерес. Кассирша продала нам билеты на третье января. Мы вышли из зала ожидания на серую, холодную улицу, я прикурил сигарету и пропел песню Виктора Цоя: – «Но, если есть в кармане пачка сигарет и билет на самолёт с серебристым крылом…». Это особенное чувство, когда у тебя в кармане лежит билет, и ты его как бы ощущаешь самим карманом, да и сам карман, в котором лежит билет, будто часть тебя. А особенно чувствуется сила этого клочка бумажки, когда ты осознаёшь, что билет в один конец и он даёт тебе возможность перенестись в другую страну, где у тебя будет другая жизнь. А вдруг там будет как-то по-другому, тебе понравится, и ты останешься жить той, другой жизнью, а потом она там же и оборвётся. Конечно, я понимал, что Узбекистан, это далеко не та страна, даже, далеко от тех стран, в которых я мог бы остаться жить, но всё же магия билета действовала на меня, и это будоражило воображение о других странах.

Вечером планировали новый год. Сидели за столом на кухне с Прохором и Юлей. Сошлись мы в одном, нам хотелось встретить две тысячи двадцатый в весёлой компании с бухлом и травой. Прохор предложил поехать к Джоникам, сказал, что они нас приглашали к себе. Помимо нас к ним собирался Тёма с девушкой, какой-то старый ЦРУшник, правда он по-русски не говорит, но это не мешает ему тусить. А, и ещё два голубых парня, «они очень забавные, если не принимать их всерьёз» – так сказал Прохор. Ну, что ж, компания собиралась интересная, можно было бы и с ними встретить двадцатый, такая круглая дата, год обязан просто быть запоминающимся и необычным.

Я вышел на улицу, прикурил, с неба полетели хлопья снега, как в кино. Я стоял, курил, выдыхал дым с паром, а вокруг меня кружили снежинки, я смотрел на небо, и они падали мне на лицо, тут же таяли, превращаясь в маленькие капельки воды. «Вот ещё один год заканчивается, что нас ждёт впереди. Что меня ждёт впереди, к чему я приду в итоге? Вот если бы знать, что будет через десять или через двадцать лет, тогда было бы намного проще жить. Хотя какая разница, знать или не знать, что будет, ведь всё либо предрешено и в таком случае не убежать от судьбы. Что бы мы не делали, мы бегаем по кругу и идём к конечной цели. Смерть и рождение, мироздание зациклено, мы оказываемся в этом мире на мгновение и принимаем всё всерьёз. Любим, выбираем президента, заводим семьи, рожаем детей, снова выбираем президента и горбатимся на ненавистной работе, а потом спиваемся. Играем в эти игры и думаем, что это по-настоящему, мы верим, что что-то зависит от нас, будто мы можем на что-то повлиять изменить ход событий. Это же всего на всего мгновение, мы как снежинки, падаем на лицо и таем. Но за это короткое падение успеваем многое сделать, и стоит ли моё мгновение того, что я делаю? Если всё неизбежно, зачем что-то делать? Или всё совсем не так и то, что будет через десять или двадцать лет зависит от того, что мы будем делать эти годы. Мы сами выбираем чем мы будем в нашем полёте, а потом растаем, станем капелькой воды, лёгким воспоминанием в чьей-то памяти, в каких-то вещах, которые превратятся в прах, исчезнут. Капля высохнет!». Я смотрел в небо, вдыхал дым, о чём-то мечтал, к чему-то стремился, строил планы, возлагал надежды, я мечтал. Я всю жизнь мечтал! Я растворился в своём полёте, замер между небом и землёй, попытался растянуть время и что-то из этого вышло. Я стою на улице, снежинки падают на моё лицо, тают, я затягиваюсь горьким дымом, он наполняет мои лёгкие, может это меня убьёт, а может что-то другое, круг замкнулся. Он замкнулся во мне, во вселенной, во всём мире, в самой жизни. Мы те, кто мы есть, мы верим во всю эту дурацкую мишуру, пытаемся играть по правилам. И всё так просто, но мне всегда хотелось другого пути, настоящего полёта, оттуда с неба на землю, на чьё-то лицо, чтобы стать каплей на ресницах. Хотелось, и вот я сорвался, лечу, падаю, я открытая книга в ваших руках, я слова, я мысль, я… Как бы мне не хотелось, чтобы не заканчивались день, вечер, год, жизнь, но всё закончится, страница перелистнётся. А жизнь будет перетекать из одного поколения в другое и мы обречены притворяться, что нас устраивает наш полёт, лишь изредка мысль мелькнёт… «О, нет, опять?» Мы её прогоним! Жить надо именно так и ни как иначе, нам не светит ничего другого, всё предрешено и попытка что-то изменить может плохо кончиться. Плохо кончиться! Как это смешно звучит, всё одинаково закончится – погаснет свет, исчезнут декорации, закончится роль, только вместо аплодисментов будет играть туш.