Читать книгу: «Откуда берутся герои», страница 3

– А верёвка мне зачем?

– А я откуда знаю? Входит в стандартный комплект, не нужна – выбросишь или на пирожок обменяешь. Всё! Сандалии свои не забудь. Вопросы есть ещё?

Коэл задумчиво оглядел выданное.

– Средства или советы какие по уходу за доспехом есть?

– По уходу?.. Сукно порвёшь – заштопаешь, игла и нитки в заплечнике есть, если по металлу что, так это к кузнецу. Или ты о чём?

– Ну, если металл… – Коэл понял, что не может подобрать подходящего слова, – От влаги металл рыжим налётом покроется, есть чем защитить от этого? Масло, там. И средство для чистки.

– Это кто тебе дурь такую рассказал? Не бывает никакого рыжего налёта, только потемнеть может. Потемнеет и потемнеет, тебе же не в парадном карауле стоять. Но от дождя плащ возьми, кстати, сукно или поддоспешник если влагу наберёт, рад ты не будешь.

– Благодарю. Ты, кстати, всех так собираешь? Как на войну.

– Нет, конечно! Жетон у тебя такой был – как на войну. Видно в поганое место ты собрался. Волшебных вещей, правда нет, на этом складе их и не бывает, но экипирован ты добротно.

– Вижу, что добротно. Спасибо.

– Пожалуйста! Не сдохни там, под первым кустом. Не для того вас Создатель испытывает, чтобы вы под кустами дохли.

С этим жизнеутверждающим напутствием Коэл покинул оружейную. Время обеда давно миновало, до отбытия ещё стоило отыскать умудрённую Эстию, которая вела занятия по магии, и расспросить о дальнейшем развитии. Только сперва хотелось поскорее снять с себя всё свежеобретённое богатство. Ему казалось, что в этих новеньких доспехах и с булавой у пояса, он пытается выдать себя за того, кем не является.

Дорога до кельи, разоблачение и поиск Эстии не заняли много времени. Она обнаружилась на размещённой у берега площадке для практических занятий. Коэлу пришлось подождать, пока она закончит отработку с парой послушников.

Умудрённая Эстия была статной, воздушной и очень красивой. Она всегда была щедра на улыбку, знала, казалось, всё на свете и обладала замечательным талантом объяснять сложное простыми словами. Скорее всего именно по этим причинам её и поставили обучать магии таких балбесов как молодые послушники. Выглядела она примерно на тридцать, но сейчас у Коэла зародилось подозрение, что реальный возраст может быть много большим.

Послушники наконец распрощались к Эстией и двинулись в сторону зданий.

– Древень! Рада тебя видеть! – одетая в летящий синий балахон до пят и перевитую бусами чалму того же цвета, роняя блики от многочисленных украшений, которые носила невзирая на их полную несочетаемость, она стремительно двинулась к Коэлу.

– Вот что началось? Умудрённая, это прозвище для внутреннего пользования, – он нарочито нахмурился.

– Хвала Создателю, он наконец-то дал тебе мозги и проложил прямую дорожку от головы к языку! – она подошла и, коротко обняв его, продолжила уже тише, – Мы все сильно переживали о твоём Испытании. Я действительно рада, что оно завершилось успешно.

Да, ещё Эстия могла похвастаться выдающимся ростом и, хотя Коэл сам был далеко не коротышкой, смотрела она на него сверху вниз. Она вообще на всех смотрела сверху вниз, возможно, это тоже помогало в преподавании.

– Кхм, да. Ммм… Польщён.

– Почти узнаю прежнего Древня, – снова расцвела улыбка, – Ты же пришёл с вопросами, верно? Давай пройдёмся, разомну ноги перед следующей группой.

– Конечно. Вопросы у меня есть, но сперва спрошу о другом. Об этом я хотел поговорить с Ормием, но боюсь, что уже не успею – отбываю завтра с утра. Так вот… Ты сказала, что вы сильно переживали о моём Испытании. Почему? Ведь рискуют все.

Видя, что собеседница не спешит отвечать, он продолжил.

– Это связано с тем, что я пробыл в обучении минимум два лишних оборота?

– Почему же лишних? Дополнительное обучение никому не вредило…

Эстия замолчала и некоторое время они шли в тишине. Коэл не спешил задавать следующий вопрос, тем самым отказываясь от предыдущего. Терпение было вознаграждено.

– Хорошо, ты прав, это связано. Ты, полагаю, не знаешь, как именно определяют готовность послушника к Испытанию.

– Нет. Об этом никто не рассказывал.

– Не рассказывал, верно. Мы не хотим, чтобы послушники, узнав критерии, пытались подстроиться, создать видимость того, что они готовы. Очень вряд ли такое может у кого-то получиться, но мы не хотим рисковать даже в малости. Ведь если мы отправим кого-то на Испытание слишком рано, он вернётся без памяти как о том, так и об этом мире. Как новорождённый младенец, даже ходить разучится. В виде исключения я тебе расскажу, чтобы не надумал всяких глупостей. Но, – голос утратил доброжелательность и в завершении фразы повеяло неиллюзорной угрозой, – Болтать об этом не стоит.

– Для внутреннего пользования, – желание докопаться до истины у Коэла уменьшилось, но не до такой степени, чтобы сменить тему.

– Молодец! – голос вернулся в преподавательскую норму, – Слушай великую тайну: Создателем заведено, что Испытание успешно могут пройти «дети недавние, едва обретшие здравое разумение». Самостоятельность, сформировавшиеся жизненные принципы, умение совершать ответственный выбор и вообще брать на себя ответственность – то, что мы исподволь воспитываем в послушниках во время обучения. Так мы это «здравое разумение» понимаем. Ты же не думал, что обучение идёт только непосредственно во время занятий?

– Как-то я об этом вообще не думал.

– Мы не только обучаем, но именно воспитываем. Ведём каждого послушника, постоянно наблюдаем, исправляем, разъясняем. Нам помогает то, что несмотря на разную продолжительность жизни, человек взрослеет примерно одинаково, и к концу обучения каждый послушник как правило к Испытанию готов. С другими расами отдельная история, там индивидуальный подход.

– А я, выходит, готов не был?

– Мы не были в этом уверены. С одной стороны, ты демонстрировал весьма здравые суждения, когда эти суждения удавалось из тебя вытащить, с другой же, мы не сумели справиться с твоей замкнутостью, не смогли научить общаться и внятно выражать мысли. Интересы у тебя были однобокие, в общем, сложный случай.

– Почему в конце концов допустили? Могли бы и дальше держать в послушниках, пока просветления какого не случится.

– Не могли. «Едва обретшие» – чем дольше мы удерживаем проблемного послушника, тем больше вероятность получить из Купели не великовозрастного младенца, которого ещё можно заново обучить, а безумца или труп. Разная цена ошибки.

– Запрещать кому-то Испытание Создатель запретил?

– Угадал. Дать выбор и принять его мы обязаны. Отговаривать тоже нельзя, потому что выбор должен зависеть не от разума послушника, а от ощущений его искры. Непросто понять, как это на самом деле работает, но – вот он ты.

– Да уж, вот он – я… Два дня сплошных откровений, – Эстия остановилась, и он встал рядом, устремив взгляд на горизонт, туда, где озёрная гладь сходится с небом. Немного постояв отправились в обратном направлении.

– Говоришь, завтра отправляешься… Ты на хвале⁴ был?

– Не был. Вчера в библиотеке застрял, сегодня как-то не подумал, сразу к Кварте пошёл.

– Не так уж сильно ты изменился, – снова эта улыбка, – Быть основой Ордена и не интересоваться Создателем это не каждый может. Не смущайся, я тоже часто пропускаю. Но сегодня на закатную обязательно сходи, после Испытания это нужно. Поможет тебе собраться.

– Схожу. Я вот, что вообще спросить хотел – как мне дальше магию развивать?

– Ещё бы ты за чем-то другим ко мне пришёл. Заклинания пробовал уже?

– Да, лечение словом, огонь метал – сила заметно возросла. Огненный поток десять вздохов удержал. Больше пока ничего не пробовал. Что мне дальше изучать?

– А тебе всё мало, да? – Коэлу стало интересно, она всем шпилек подпускает через слово, или это ему так повезло? – Во-первых, новые знания о магии могут прийти через откровение. Тебе недавно ничего такого не снилось, про магию?

– Нет, точно нет, – ничего божественного в последнем сне точно не было, не считать же…

– Мимика у тебя чудесная. Вспомнил что-то?

– Ну, я во сне зал суда столбом огня сжёг. Сойдёт за откровение?

– Однако! Жест запомнил?

– Рука ладонью вверх параллельно земле. На ладонь поставить кулак, потом кулак резко разжать, убирая в сторону и вверх. Похоже?

– Ты удивишься, но, да, заклинание известное и то, что ты описал – один из вариантов. Только применять его не вздумай, сил точно не хватит, – она что-то прикинула на пальцах, – Сперва научись чужую магию отменять и лечить одним заклинанием хотя бы троих. Потом научись гадать.

– Гадать?! Как-то это странно.

– Ничего странного в этом нет, гадание – важный этап. Для гадания нужно создать особенную двустороннюю связь с миром, если это получается, значит твоя искра достаточно сильна для действительно сложных заклинаний. Повтори, что изучать будешь?

– Лечить троих, отменять магию, гадать. Только потом пробовать столб.

– Молодец. Словесная формула столба тебе тоже явилась?

– Не уверен. «Да горите вы все», как-то коротко для такого.

– Интересные сны у тебя. Ничего, слово доработаешь. С откровениями разобрались. Если ещё случатся подобные сны или видения, сам повторять сразу не пытайся, посоветуйся с кем-то опытным. Там, куда тебя направили, тебе дадут освоиться, подучат, не беспокойся, может не один оборот пройти, пока тебе поручат что-то самостоятельное. Так… А тебя куда направили?

– Город Эйэкэт, к умудрённому Биарту.

– Так-так… Так и подумала. Да, это плохо. Биарт – умница, но прохлаждаться тебе сейчас не даст, просто не сможет. Плохо, – она заложила одну руку за спину, а второй взяла себя за подбородок и шла, задумчиво постукивая указательным пальцем по губам, – Вот что, раз уж вспомнили, я тебе сейчас погадаю.

Как-то прокомментировать это решение Коэл не успел, умудрённая ускорила шаг, и ему, чтобы не отстать, пришлось перейти на бег. Разговаривать на бегу настроения как-то не было, так и добрались до учебной площадки.

Эстия встала на участке земли, свободном от плит, сняла с пальца одно из многочисленных колец и зажала его в кулаке.

– К слову о гадании, запомни. Нужен драгоценный камень, маленький, какой не жалко, или артефакт. Учти, предмет разрушится, но без этого разрыв связи, которая создаётся при гадании, будет весьма болезненным, – она огляделась по сторонам, в сторону площадки двигалась небольшая группа послушников. Недовольно поджав губы, она вынула из складок балахона небольшой резной жезл, что-то коротко пробормотала и подняла жезл над головой. Из жезла медленно стала изливаться вниз молочно-белая дымка, постепенно формируя купол диаметром метра в три.

– Это тоже нужно для гадания?

– Нет, это чтобы никто не отвлёк. Магия не наша, не забивай голову, этому волшебники учат. И тоже не отвлекай!

Купол опустился, полностью скрыв её фигуру за непроглядной пеленой, звуки из-под купола тоже не доносились. Коэл отошёл к ближайшей скамье и уселся, послушники столпились неподалёку, громко гомоня.

Заскучать никто не успел. Купол с негромким хлопком исчез, явив миру Эстию, отряхивающую ладони в глубокой задумчивости.

– Так. Оболтусы! – громко окликнула она оболтусов, – Разбейтесь на пары и встаньте вот туда, я скоро подойду! Коэл, теперь с тобой, – она снова задумалась.

– Узнала что-то полезное? –вскочил он на ноги.

– Ничего.

– А? – такого ответа он совсем не ожидал.

– Ничего конкретного, слишком далеко заглянуть пыталась, – она пожала плечами, – Жить вроде будешь, но как-то слишком уж интересно жить, даже пересказывать не возьмусь. Вот что, беги прямо сейчас в библиотеку, чтобы успеть до хвалы. Возьми там «Тропою Испытанного» и прочти в первую очередь главу о развитии магии, её я писала, остальное – муть философская. В моей главе такая же муть, но лучше ничего всё равно нет. Ещё возьми «Дары Создателя» второй том, именно второй! После главы про магию читай «Дары». Это справочник, все заклинания из него тебе точно по силам, осторожно пробуй и осваивай всё, что глянется, а потом осваивай остальное. Тренируйся всю дорогу до Эйэкэта при любой возможности, понял меня?

– Понял, буду заниматься всю дорогу.

– Молодец. По гаданию тоже пусть что-нибудь подберут тебе. Беги в библиотеку, мне пора вести занятие, – она развернулась, взметнув полы балахона, и пошла к послушникам.

– До свидания, Коэл, доброй дороги, Коэл, не сдохни там под кустом, Коэл, – бурчал себе под нос Коэл, действительно направляясь в библиотеку.

А за спиной затихало: «Перед началом практики вкратце вспомним теорию. Длань Создателя – не самое мощное из известных защитных заклинаний, но его выгодно отличает возможность сочетать его с любыми другими средствами физической и магической защиты. Для сотворения…»

Коэл нырнул в арку перехода и голос окончательно остался позади. Он невесело усмехнулся и наложил на себя Длань Создателя. Накатила ностальгическая грусть.

Книги удалось получить без проблем – хватило упоминания о том, куда он отправится. В нагрузку к книгам выдали мешок для их хранения и защиты от влаги и напутствие когда-нибудь книги вернуть. На хвалу пришлось идти с мешком, заглянуть в келью времени уже не было.

Хвалебный зал, как и прочие здания монастыря, перестраивали множество раз и делали это всегда с особой аккуратностью и тщанием. Его острая двускатная крыша высоко возносилась над прочими постройками и была строго ориентирована по сторонам света. Входов он имел множество, но всего два окна – больших, стрельчатых и расположенных в торцах здания под самым коньком крыши. Они были устроены так, чтобы на рассвете и на закате сияние Ока Создателя максимально наполняло зал.

Строгие стены были сложены из того же светло-коричневого камня, что и весь монастырь, и не спешили радовать глаз архитектурными изысками, но внутри зал был прекрасен. Все стены и колонны от пола до потолка покрывали великолепные пейзажи: леса и луга, реки и буйство океана, заснеженные шапки гор и цветущие долины – они создавались в течение многих поколений, в разных стилях и техниках, и заботливо переносились при расширении зала, всякий раз дополняясь новыми. Общим для всех пейзажей было мастерство исполнения и обязательное присутствие Ока: красно-оранжевого в зените, сокрытого облаками, бордового на закате, далёкого и близкого. Никаких изображений Создателя в зале не допускалось, существ тоже изображали крайне редко, не акцентируя на них внимание.

Традиции изображать Создателя в каком-то виде вообще не существовало – облик его неизвестен, а его воплощением может считаться вообще всё, что угодно в созданных им мирах. В некоторой степени Око на картинах и символизировало Создателя, хотя ещё в первые века существования Ордена священники и пришли к согласию с тем фактом, что Око не является именно глазом бога, а представляет собой раскалённое небесное тело, вокруг которого вращаются миры. И знание этого факта спокойно распространили на остальное население, так что поверья вроде «ночью Создатель не видит» могут бытовать только в совсем диких местах. Око не было объектом поклонения, но традиционно символизировало величие того, кто сотворил всё и всех вокруг. Создатель вообще не требовал поклонения или жертв, но выражать ему благодарность было принято.

Несмотря на отсутствие других окон или видимых светильников, Хвалебный зал всегда был освещён мягким приятным глазу дневным светом, не дающим тени – сложное зачарование содержалось в камнях стен. В убранстве зала не использовались драгоценные металлы, но необработанные драгоценные камни, при желании, можно было высмотреть среди камней редких или совершенно обычных пород в напольной мозаике.

Центр зала украшала заключённая в тёмно-фиолетовый круг мозаичная многоцветная карта Сердца. И если обитаемые земли были выполнены чрезвычайно детально, то далёкие от поселений людей области грешили схематичностью, а уж наличие на северо-западе ещё одного материка было только обозначено чёрно-зелёным пятном у края карты. За океаном люди вроде как не обитали, и исследовать те далёкие земли никто не стремился, гораздо ближе более чем хватало неизведанного. От карты концентрическими кругами расходились небольшие светло-серые плитки, устилавшие весь зал. Также центральный круг служил основанием для четырёх равных лучей, тоже выполненных из породы тёмно-фиолетового цвета. Каждый луч в свою очередь оканчивался окружностью, символизировавшей один из четырёх внешних миров: в восточной окружности был выложен ангел – испускающий лучики шар белого цвета, Творение; южная окружность – разноцветная мешанина неповторяющихся линий и фигур, Свобода; западная окружность напоминала тарелку, расколотую на множество кусков, Крах и северная окружность – три ряда параллелепипедов, сходящихся в одной точке по правилам перспективы, Покой. Для защиты от истирания все пять мозаичных кругов были покрыты каким-то неизвестным Коэлу твёрдым прозрачным составом, но наступать на них всё равно было не принято.

Зал умиротворял. Коэл подошёл к порогу, на мгновение прикрыл глаза, выбрасывая из головы суетные мысли, и двинулся вперёд. Народу было достаточно много, но никто не переговаривался и каждый старался держаться немного поодаль от других. Коэл остановился возле круга, символизировавшего мир Покоя. Прежде он не задумывался о том, почему этот мир изображён именно так, а сейчас у него возникла стойкая ассоциация с рядами многоэтажек московских спальных районов. Эту мысль Коэл тоже отнёс к суетным, отмёл её и стал любоваться росписью стен.

В самом центре зала стояли хористы во главе с маленьким сухим старичком, чья покрытая пигментными пятнами голова чуть подрагивала на тонкой шее. Испытанный Гратош, он не стал искусным дипломатом, мудрым учителем или великим целителем, хотя в начале служения ему довелось попробовать себя во всех упомянутых сферах деятельности. Говорят, что, едва покинув Купель, первое что он сделал, это попробовал что-то спеть. И заплакал от того, насколько отвратителен был результат.

Ожидание не затянулось, и стоило алым лучам закатного Ока озарить присутствующих, все, кто умел, создали над головами волшебные светляки – это символизировало сияние их искр, стремящееся к Создателю. А потом Гратош сделал глубокий вдох и под своды зала взвился его мощный богатейший баритон, исполнивший первые строки гимна, следом вступил хор, и реальность куда-то уплыла под влиянием истинного чуда, в котором не было ни капли магии. Как только затихла последняя мощная нота, Гратош начал следующий гимн, к которому уже присоединил свои голоса не только хор, но и все остальные в зале. Гратош был рад тому, что его новое творение приняли хорошо, остальную программу он спланировал из уже известных композиций.

Коэл покидал зал с лёгким звоном в голове, саднящим горлом и лёгкой улыбкой на губах. Да, этого ему тоже будет очень не хватать.

Глава 2: Иштваан. Ч 1. Находники

– Подобру ли покос, муженёк? – звонкий высокий голос далеко разнёсся в полуденном мареве. Невысокая крепко сбитая женщина в сером домотканом платке приветливо махала рукой от опушки леса, – Иди до меня, отобедаем!

Око небесное пекло как перед грозой, покос был в самом разгаре. То тут, то там в бескрайнем разнотравье виднелись плетёные шляпы и крепкие спины. Кроме Иштваана на зов никто не оборотился – все своих баб по голосам знали, да и не всем обед на покос носили жёны. У кого дети к тому делу уже пригодны, а кто и с собой брал – всё же далековато была луговина. Спуститься от деревни – одно удовольствие, а вот в обратный путь по склону тащиться – та ещё морока.

Но Иштваана жена шибко мужа любит, вот и бегает, что твоя коза. Это все знают. Даром, что ростом не вышла, а жилы в ней – на пятерых. Вроде как из рода карлов подгорных она, хотя взял её Иштваан с соседней деревни, от Столбовичей. Ну, оно по-всякому бывает, жизнь то так, то эдак обернуться может. Ещё когда он в свою деревню привёз её, чтобы у Создателева камня клятвы принести, девки всё в рукава посмеивались. Мол, как-то у них сладится? Самого-то Иштваана горы явно духом своим не обидели: сильный да рослый, кожа цвета сухой скалы, тяжёлая челюсть, рубленые скулы да спокойный взгляд внимательных глаз. Так-то в деревнях окрест половина таких, но Иштваан поболе прочих отмечен. Ещё девки врали, что прабабка егоная, как овдовела с великаном на дальнем перевале любилась, ну дак на то они и девки, языками трепать.

Ну, вот и привёз жену, значит. По полному имени – Мектильда, да все её Мёдой кликали, за голос сладкий, характер добрый, да и короче так. Лицом мила, одета пригоже, косы толстые чуть не до колен, в плечах иному мужику не уступит, а ростом – Иштваану едва по грудь. Ну да чтож, коли выбрал так, значит, по сердцу пришлась. Шикнули на девок-зубоскалок, да повели обряд чередом. Дары мужу, дары жене, дары земле, гору-мать почтили, видокам угощение – всё чин по чину перед Оком Создателя. Песни пели до заката, а как звёзды иные развиднелись, так и до камня клятвенного дело дошло. Руки на Звезду высеченную возложили под светом звёзд иных, так и сами светом божиим благословенным озарились – сиреневым токмо. То, вроде как, и не самый добрый знак, но и беды скорой не предвещало им. А там и новую хозяйку в дом проводили.

Как-то у них сладится, ага? Да вот так и сладилось, семь оборотов справно живут, двоих деточек прижили ужо.

– Иштваааан, слышал ли?!

– Иду я, иду, не голоси! – вроде и сердито ответил, а в нутре всё радостно. Вона какая! И другой такой нет. Захочет, хоть через всю деревню доорётся, голосина – ух!

Он перевернул косу, постучал пяткой озимь и, закинув её на плечо, двинулся к опушке. По пути у приметного пня подхватил оставленные там рубаху и дорожник. Подошёл. Жена уже расстелила чистую тряпицу, разложила хлеб, козий сыр, пучок пряных трав, луковицу и крынку молока.

– Чего заголился то? Девок приманиваешь? На, оботрись! – подала кусок полотна, руки в бока упёрла и глядит эдак с прищуром.

– Охолонись ты, где девок тут увидала? – он аккуратно пристроил косу у высокого куста и вынул из дорожника небольшой бурдюк, – На вон, на руки сполосни мне чуть.

– Где девок? Да знамо где! Вона как Милка с Таркой на тебя гляделки всё маслят.

– Чего там маслят… Лей, не стой, – попрёки были несуразные, но льстили самолюбию, – Их вон, самих до камня сводили уже, не упомню, четыре оборота или пять тому… Да и взяться им тут откуда? Довольно, воду не трать, – он с силой отёр лицо водой, отфыркнулся и с удовольствием растёрся полотном.

– До камня, не до камня, а за косы бы так и оттягала! Рогачам своим краюху снесут али стоговать придут, а тут – ты весь такой-растакой! Неча им на чужое добро зариться, – она оценивающе оглядела крепкую покатую фигуру, – Ты, знаешь, до темна домой ворочайся. Есть у меня до тебя дело такое…

– Знаю я дело твоё, – хохотнув он кинул жене скомканное полотно и стал натягивать рубаху на посвежевшие плечи, – Два дела ужо по дому бегают. С кем оставила-то, со стариками?

– С ними. Твой-то за корзины засел, пущай плетенью учатся. Девкам на пользу то. Да ты кушай, кушай.

Иштваан уселся, скрестив ноги, накрыл ломоть хлеба сыром и с аппетитом захрустел луковицей. Потом остановился.

– Погодь. Какой стоговать, скосили же только – рано. Да и мужи Милки да Тарки со стариком своим ещё два дни тому на пчельник дикий пошли, сама же мне говорила Ты чего эта?

Хитрый-хитрый взгляд из-под густых ресниц был ему ответом.

– Нет, погоди! – он отложил на тряпицу снедь и обвиняюще воздел надкушенную луковицу, – Мне Око кожи вовсе не жжёт, оттого я и рубаху скидаю, берегу…

– А то я не помню. О первый год ещё подивилась, да перестала…

– Тааак! А коли помнишь, так с чего виноватить меня взялась?! – обвиняющая луковица стала ещё более обвиняющей.

– Ну… Ежли тебя бабой какой попрекать начну, ты тут же надуваешься так потешно, один в один – зоб у жаба болотного… Ой!

От брошенной луковицы она со смехом успела увернуться, а от мужских рук, ухвативших за крепкий пояс, уже не смогла. Да и не хотела.

– Дразнишь значит! Изводишь! – Иштваан повалил её на землю и принялся щекотать, – Вот ужо я тебе! Вот ужо! С покоса вернусь, покажу дразниться!

– Уж покажи, уж покажи, – она хохотала, запрокинув голову, – Дорогою не расплескай только…

Потом был вечер. А ночью пришла беда.

Иштваан сидел на завалинке, вытянув натруженные ноги, пил морс из оловянной кружки и чесал за ухом пса. Пора было на боковую, да вставать с рассветом, но слишком хорошо было сидеть вот так. Слушать как заливается ночная птаха, как возится телок в загоне, дышать прохладой и смотреть на звёзды. Старики бают, что кажная далёкая звезда – это тоже миры, как наши, но далёкие-далёкие. Наш ли Создатель их сотворил или у каждой звезды – свой, о том с покон веку спорят и ещё столько же спорить будут. А и не важно это.

Но вот что занимает – нет ли там, в Сердце какой-то далёкой-далёкой звезды такой же вот завалинки с таким вот Иштвааном? Тоже чтобы сидел на роздыхе, морсом себя освежал да в небо пялился? Хорошо бы чтобы был. И чтобы ему сейчас было бы также хорошо…

Пёс под рукой дёрнулся, вскочил и залаял во всю глотку. Заметался по двору, поджав хвост, не переставая лаять и рычать. Волки? Нет, больно напуган пёс, видать совсем лютая тварь находит. Тем временем лаем зашлась уже вся деревня.

– Стряслось чего? – из дома, кутаясь в одеяло, выглянула заспанная жена.

– Всех в подпол, быстро. Быстро! – рявкнул он глухо и заозирался в поисках чем бы оборужиться.

– Поняла, – обида было подступила к горлу, никогда он с нею не говорил вот так. Но как подступила, так и ушла, сменившись страхом за себя и близких. Она крепко сжала губы, чтобы не дрожали, и умчалась всех будить и делать, что велено.

А Иштваан метался по двору, спотыкаясь о пса. За что хвататься? На зверя с рогатиной ходят, да нет у него рогатины! Вилы разве что, но железные держать – не по достатку, из дерева у них. Из металла топор токмо, но с топором на чудище – верная смерть. А другого и нет ничего! В очередной раз оступившись об охрипшего от истошного лая пса, он сунул за пояс топор с поленницы и принялся выламывать кол из тына.

Шальной пёс неожиданно распластался на земле и заскулил, а после стремглав ринулся за дом. Иштваан проводил взглядом пса и тревожно заозирался по сторонам, но тёмной фигуры, что надвинулась со спины, заметить уже не успел. А потом – резкая вспышка, ощущение падения и темнота.

Очнулся он рывком и сразу же схватился за гудящую голову. Вокруг было множество ног и лицо жены – близко-близко. Она гладила его по груди и, впившись в глаза взглядом огромных глаз, свистящим шёпотом приговаривала: «Тихо-тихо-тихо, мать-горою заклинаю, только тихо-тихо-тихо, тихо-тихо-тихо…»

– Да понял я, понял, встать помоги – прошептал Иштваан и накрыл её руки ладонью. Другой рукой прижал её голову к плечу. «Тихо-тихо-тихо, тихо-тихо-тихо…», и тихие всхлипы.

Поняв, что помощи он тут нескоро дождётся, стал оглядываться. Голова гудела уже поменьше, но приложили знатно. Шишка будет… Хотя, какая к краху шишка, живыми бы остаться. Что стряслось-то?

Первые, кого он заметил, это его старики. Они сидели у колодца, потупив глаза в землю, и обнимали его девочек, зажав им рты ладонями. Живы! И ран не видать – на сердце сразу стало спокойнее. Но почему они все здесь? Колодец в центре деревни – всегдашнее место сбора. Или досужие бабы сплетни полощут, или парни на кулачки сойдутся, или гульба какая. А то и толковище соберётся судить да рядить за житейские вопросы, всё – тут.

И сейчас все тут: кто лежа, кто сидя. Вон кузнецова бородища, как не спалил только, вон соседское семейство друг к дружке жмётся, а вон… Чуть в отдалении ото всех, пригвождённое копьём к земле лежало тело бабки Троллихи. Признать было просто – только она круглый год всегда носила три неизменные вещи: тёплые толстые сапоги из валяной шерсти, кривой горб чуть ли не выше головы и мерзопакостнейший характер. Она была недовольна всегда и всем на свете, плевалась, кидалась чем ни попадя, распускала поганые слухи и ругалась так заковыристо и интересно, что только за одну эту ругань её всей деревней и терпели. А теперь из её груди торчало копьё. Горб не давал ей улечься навзничь так, как это привычно глазу, руки были раскинуты под неловким углом, а голова на неожиданно длинной шее задралась так, что разверстый рот был направлен туда, где при жизни находилась её макушка. Видимо, до последнего продолжала костерить на все четыре луча своих убийц.

Колодец, людей вокруг и небольшой участок площади освещал незнакомый колдовской огонёк, зависший метрах в трёх от земли. Иштваан крепко обнял жену и принялся её убаюкивать. Она затихла, но принялась мелко дрожать всем телом.

– Что ты, что ты… Живы же, угомонись, хорошо всё будет… – сам он в сказанное не очень верил, но надеялся на что-то. Попытался припомнить хоть одну молитву, но слова разбегались.

Из темноты вынырнули две рослые звероватые фигуры и бросили к колодцу чьё-то тело. Толпа вздрогнула и подалась от них. Тело пробормотало невнятное, свернулось калачиком и засопело. Марик-пьяница – ещё один деревенский непутёха.

– Кажись, последний. В канаве нашли, – сообщил в темноту один из носильщиков.

– Гля-ка, везунчик какой! Надоб ему пятки подпалить, а то так и смерть свою проспит, – раздался грубый уверенный голос в ответ, и тишину разорвал гогот множества глоток.

– Тихо всем. Свет! – а этот голос был иной. Холодный, надменный и скучающий, привычный раздавать повеления. Гогот немедля оборвался и над площадью взвились ещё несколько колдовских светляков. И тут-то Иштваан испугался по-настоящему.

Оказалось, что всё это время площадь была окружена. Тяжёлые шипастые палицы и иззубренные тесаки, грубые самострелы и связки копий, щиты и грубые кожухи толстой кожи. Шлемы, кольчуги с костяными бляшками. В оружии и доспехах не было никакого порядка, но каждый носил на себе украшения из звериных зубов или когтей. Предводитель выделялся полным чернёным доспехом, усаженным короткими шипами, закрытым шлемом с забралом в виде морды чудовища и огромным волнистым мечом.

– Зови, – предводитель обратился к стоящему рядом детине, вооружённому здоровенной секирой, и с волчьим черепом на левом плече. Детина кивнул и оглушительно свистнул. Не прошло и десяти вздохов, как на свист из темноты выметнулись три… Нет, не пса. Прибежав, серые звери вдруг поднялись на задние лапы и пружинящей походкой подошли к предводителю. Были они на голову выше Иштваана, широкогрудые, хвостатые и полностью заросшие длинной шерстью. Передние лапы оканчивались узловатыми когтистыми пальцами, а хриплое дыхание вырывалось из клыкастых волчьих пастей. Один из них шумно сглотнул и отрицательно помотал башкой. Предводитель небрежно махнул ладонью, и волколаки встали в общий строй.