Настройщик

Моей бабушке Галине

 
О братья, – так сказал я, – на закат
Пришедшие дорогой многотрудной!
Тот малый срок, пока еще не спят
Земные чувства, их остаток скудный
Отдайте постиженью новизны,
Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный!)
 

Данте, Ад, песнь xxvii

Чтобы постичь в музыке гармонию, вначале нужно изучить диссонанс.)

Плутарх

The Piano Tuner by Daniel Mason

Copyright © 2002 by Daniel Philippe Mason

Книга издана при содействии Fletcher & Company и Литературного агентства Эндрю Нюрнберга

Перевод с английского Марии Кульневой

© Мария Кульнева, перевод, 2007, 2022

© Андрей Бондаренко, оформление, 2023

© “Фантом Пресс”, издание, 2023

В последние краткие мгновения сознания Бирма приходила к нему в образах солнца и женского зонтика. Раньше он размышлял над тем, какие образы сохранит память: кофейные волны Салуина после грозы; развешанные на берегу рыбацкие сети в предрассветном сумраке; свечение молотой куркумы; петли лиан в джунглях… Долгие месяцы эти видения трепетали перед его глазами, то вспыхивая и угасая, как пламя свечи, то настойчиво появляясь вновь и вновь, словно товары, что протягивают торговцы на базаре. А иногда просто проплывали мимо – силуэты, размывающиеся в тумане, точно повозки бродячего цирка, и в каждом из них под пологом скрывались истории, в которые не всегда удавалось сразу поверить – не из-за явной несуразицы сюжета, а потому лишь, что не могла Природа допустить такой концентрации красок в одном месте, прочие части мира оставив обворованными и опустошенными.

Но над всеми этими видениями вставало солнце – обжигающее, заливающее все образы ослепительно белым светом. Бедин-сайя, толкователь снов, сидевший в тенистом, пропитанном запахами углу рынка, рассказал, что солнце, встающее над Бирмой, – иное, чем то, что светит всему остальному миру. Чтобы в этом убедиться, достаточно лишь посмотреть здесь на небо. Увидеть, как солнечные лучи заливают дороги, заполняя каждую трещину, уничтожая тени, разрушая перспективу и все видимые свойства предметов. Увидеть, как оно сияет, дрожит, пламенеет, как теряется в мглистой дымке и сворачивается по краям горизонта, словно брошенный в камин дагерротип. Как оно расплавляет небо, баньяны, тяжкий воздух, человеческое дыхание, легкие, кровь. Как с далеких караванных путей забредают миражи и скручивают тебе руки. Как шелушится и трескается кожа.

Сейчас это солнце повисло над пустынной дорогой. Под ним, закрываясь зонтиком, идет одинокая женщина, ее тонкое ситцевое платье треплет ветер, ее босые ноги несут ее все дальше, к пределу восприятия. Он смотрел, как она, одинокая, приближается к солнцу. Он хотел окликнуть ее, но не смог издать ни звука.

Женщина уходила в миражи, в призрачный блеск света и воды, который у бирманцев называется “тхан хлат”. Воздух дрожал вокруг нее, дробил на части ее фигуру, мелькая и закручиваясь вихрями. А потом и она исчезла. Остались только солнце и зонтик.

Военное министерство

Лондон

24 октября 1886

Уважаемый мистер Дрейк,

Мои служащие сообщили, что Вы получили наше предложение о сотрудничестве во имя Ее Величества королевы, но Вас еще не проинформировали о сути Вашей миссии. Этим письмом я хочу разъяснить специфику и неотложность дела, о котором идет речь, а также попросить Вас как можно скорее сообщить в Министерство, где и когда Вам будет удобно встретиться с полковником Киллианом, руководителем Бирманского отдела, а также со мной.

Краткая справка по данному вопросу. Как Вам, должно быть, известно, с момента нашего завоевания приморских районов Бирмы шестьдесят лет назад и вплоть до недавнего присоединения Мандалая и Верхней Бирмы Ее Величество рассматривает миротворческую миссию на данной территории как имеющую ключевое значение для обеспечения интересов Империи во всей Азии. Несмотря на наши военные победы, некоторые сегодняшние тенденции могут представлять серьезную угрозу нашим завоеваниям в Бирме. Последние разведывательные данные подтвердили сведения о консолидации французских сил в Индокитае в районе Меконга, в то время как в самой Бирме местные подрывные элементы угрожают нашим позициям в отдаленных районах страны.

В 1869 году, в период правления бирманского короля Миндон Мина, мы послали в Бирму военного врача, майора медицинской службы Энтони Кэррола, получившего степень в Университетском госпитале в Лондоне, который в 1874 году был командирован на отдаленный пост в Шанских княжествах, что на самых восточных рубежах колонии. С момента своего прибытия на место майор Кэррол стал поистине незаменимым человеком для нашей армии, его деятельность далеко выходила за рамки прямых врачебных обязанностей. Он добился замечательного прогресса в заключении союза с местными князьями, и, несмотря на удаленность от нашего командования, его пост обеспечил доступ на юг плато Шан и своевременное и успешное развертывание сил у сиамской границы. Подробности деятельности Кэррола исключительны, и Вас введут в курс дела, когда Вы соблаговолите ответить на наш запрос. Беспокойство Ее Величества в настоящий момент вызывает крайне необычное послание, полученное от майора в прошлом месяце, последнее из ряда несколько шокировавших нас писем, касающихся фортепиано.

Причина нашего беспокойства в следующем: хотя мы привыкли к своеобразным запросам майора, имеющим отношение к его медицинским исследованиям, мы были в высшей степени озадачены письмом, которое получили от него в прошлом декабре, в письме содержалось требование незамедлительно приобрести и доставить ему концертный инструмент “Эрар”. Поначалу командование Мандалайского гарнизона отнеслось к такому требованию скептически, но спустя два дня с курьером было доставлено второе письмо, в котором Кэррол настаивал на серьезности своей просьбы, похоже предвидя сомнения моих коллег. В ответ на отправленное ему послание, в котором говорилось о том, что доставка концертного фортепиано не представляется возможной из чисто транспортных соображений, от майора через неделю прибыл очередной запыхавшийся курьер. Он доставил короткое письмо, содержание которого заслуживает быть воспроизведенным полностью:

Господа,

С глубоким уважением к вашему Министерству, я тем не менее вынужден повторить свой запрос касательно фортепиано. Я прекрасно осведомлен о степени важности моего поста для обеспечения безопасности всего региона. Я вынужден довести до вашего сведения, что если вы, несмотря ни на что, все-таки откажетесь удовлетворить мой запрос и инструмент не доставят мне в течение трех месяцев, я откажусь от своего назначения. Я уверен, что в случае моего возвращения в Англию мой ранг и годы безупречной службы обеспечат мне достойное вознаграждение и прочие соответствующие привилегии.

Майор медицинской службы Энтони Дж. Кэррол, Маэ Луин, Шанские княжества

Можете себе вообразить, какую бурю эмоций вызвало это письмо среди наших служащих. Майор всегда был преданным слугой Короны; его отчеты выше всяческих похвал, однако он прекрасно сознавал степень важности для нас его поста и союза, заключенного с местными князьями, а также и то, сколь большое значение имеет такой союз для любого европейского государства. После некоторых споров мы все-таки согласились удовлетворить его просьбу, и в январе концертное фортепиано “Эрар” 1840 года выпуска было отправлено из Англии, в начале февраля прибыло в Мандалай, откуда до места его доставили слон и носильщики под присмотром самого майора Кэррола. Хотя вся эта затея вызвала исключительное недоумение у некоторых наших бирманских служащих, она оказалась успешной. В последующие месяцы Кэррол продолжал свою безупречную службу, добившись поразительного прогресса в изыскании путей торгового сообщения на плато Шан. Но в прошлом месяце поступил новый запрос. Из него стало ясно, что корпус “Эрара” пострадал от влажности и инструмент оказался расстроен, причем все попытки исправить положение собственными силами потерпели неудачу.

И тут мы подходим к сути данного письма. В своем послании майор Кэррол особо настаивает на том, чтобы к нему прислали мастера, специализирующегося на концертных “Эрарах”. Мы ответили, что, возможно, существуют какие-то более простые пути разрешения проблемы, однако майор стоял на своем. Наконец мы согласились выполнить его просьбу и выяснили имена нескольких лучших лондонских настройщиков. Как Вам, должно быть, известно, большинство Ваших коллег находятся уже в преклонном возрасте и не осилят долгое путешествие. Более детальные изыскания заставили нас остановиться на двух возможных кандидатурах – Вашей и мистера Клода Хастингса из Поултри. Так как Вы слывете экспертом по “Эрарам”, мы решили, что Вы нам подходите. Если же Вы отклоните нашу просьбу, нам придется связаться с мистером Хастингсом. Корона готова заплатить Вам за трехмесячную командировку сумму, эквивалентную годовому заработку.

Мистер Дрейк, учитывая Ваш талант и опыт, мы считаем Вас достойным этой крайне важной миссии. Мы нижайше просим Вас по возможности скорее связаться с нашим ведомством, чтобы обсудить данный вопрос.

Искренне Ваш,

полковник Джордж Фитцджеральд, помощник начальника Управления военных операций по Бирме и Ист-Индии

Приближался вечер. Солнечные лучи через маленькое окошко освещали помещение, заполненное деталями музыкальных инструментов. Эдгар Дрейк, настройщик, специалист по роялям “Эрар”, положил письмо на стол. Концертное фортепиано 1840 года – чудесный инструмент, подумал он, аккуратно свернул письмо и опустил его в карман сюртука. А Бирма – очень далеко.

Книга первая

Фуга [от французского fugue, адаптированное итальянское fuga, буквально “полет”; латинское fuga, однокоренное к fugere, исчезать, пролетать] 1. Полифоническая музыкальная пьеса, состоящая из одной или более коротких тем, сочетающихся по законам контрапункта и развивающихся в нескольких контрапунктических вариациях. 2. Психиатрическое: состояние потери самоидентификации…)

Оксфордский словарь английского языка; второе издание (1989)

1

Рабочий день в кабинете полковника Киллиана, начальника Управления военных операций Бирманского гарнизона Британской армии, был в самом разгаре. Эдгар Дрейк сидел на стуле у двух потемневших от времени и дребезжащих отопительных труб и смотрел в окно на дождевые струи. С другой стороны кабинета размещался сам полковник – плотный загорелый мужчина с копной рыжих волос и густыми пушистыми усами, оттенявшими пронзительные зеленые глаза. Позади него на стене висели копье африканских воинов банту и расписной щит, сохранивший следы ударов вражеского оружия. Полковник был облачен в пурпурный форменный мундир, отороченный черным шерстяным галуном. Это запало в память Эдгара, потому что галун напоминал полоски на шкуре тигра, а пурпурный цвет делал зеленые глаза еще зеленее.

Прошло несколько минут с того момента, как полковник вошел в кабинет, придвинул кресло к полированному столу красного дерева и начал перебирать стопку бумаг. Наконец он поднял глаза. Из-под усов раздался густой баритон:

– Извините, что заставил вас ждать, мистер Дрейк. Мне необходимо было прояснить один вопрос.

Настройщик отвернулся от окна.

– Конечно, полковник. – Он коснулся пальцами шляпы, лежащей на коленях.

– Если не возражаете, давайте приступим прямо к делу. – Полковник подался вперед. – Прежде всего, добро пожаловать в Военное министерство. Я полагаю, это ваш первый визит к нам. – Не дав настройщику времени ответить, он продолжал: – Лично от себя и от моих сослуживцев благодарю вас за внимание, которое вы уделили вопросу, имеющему для нас огромное значение. Мы подготовили для вас необходимые материалы касательно подоплеки этого дела. Если не возражаете, на мой взгляд, лучше всего будет, если я вначале обобщу для вас самую суть. Когда вы лучше познакомитесь с деталями, мы сможем обсудить любые возникшие у вас вопросы. – Он положил ладонь на стопку бумаг.

– Благодарю вас, полковник, – негромко ответил настройщик. – Не могу не признать, что ваше предложение заинтриговало меня. Это самая необычная просьба, с какой ко мне когда-либо обращались.

Усы по ту сторону стола зашевелились.

– Дело и впрямь крайне необычное. Нам нужно обсудить многое касательно этого вопроса. Если вы еще не догадались сами, могу сказать, что дело касается не только инструмента, но не в меньшей степени человека. Поэтому я начну с самого майора Кэррола.

Настройщик кивнул.

Усы снова шевельнулись.

– Мистер Дрейк, я не буду докучать вам подробностями юности Кэррола. На самом деле его биография достаточно туманна, и нам самим не многое известно. Он родился в 1833 году, в ирландской семье, его отец, Томас Кэррол, преподавал греческую литературу в пансионе в Оксфордшире. Хотя семья никогда не была богатой, сын унаследовал от отца тягу к знаниям, он блестяще учился и затем покинул родительский дом, чтобы изучать медицину в Лондонском университетском госпитале. Получив степень, он, в отличие от большинства, не занялся частной практикой, а попросил о назначении в провинциальную больницу для бедных. Об этом периоде жизни Кэррола, как и о более раннем, у нас тоже сведения довольно скудные, мы знаем только, что он оставался в провинции пять лет. В это время он женился на местной девушке. Брак, увы, оказался недолгим. Жена его скончалась родами вместе с ребенком, и Кэррол, овдовев, больше не женился.

Полковник прочистил горло, взял в руки другой документ и продолжил:

– После смерти жены Кэррол вернулся в Лондон, где занял место врача в приюте для бедных в Ист-Энде во время эпидемии холеры. Но там он прослужил всего два года. В 1863 году он поступил на военную службу в качестве хирурга.

Вот с этого момента, мистер Дрейк, наша история становится более полной. Кэррол был командирован в Двадцать восьмой Бристольский пехотный полк, но уже через четыре месяца попросил о переводе в колониальные силы. Просьба была удовлетворена незамедлительно, и его определили заместителем главного врача в военном госпитале в индийском Сахарапунра^[1]. Там он быстро заслужил репутацию не только превосходного врача, но человека, склонного к некоторому авантюризму. Он часто сопровождал экспедиции в Пенджаб и Кашмир, где подвергался опасностям со стороны не только местных племен, но и русских агентов. Это постоянная проблема, так как царь пытается оспаривать наши территориальные притязания. Оттуда Кэррол также присылал замечательные отчеты, однако ничто не указывало на ту… ну, скажем, страсть, которая заставила его потребовать фортепиано. Некоторые наши наблюдатели сообщали, что он старается избегать вооруженных конфликтов, и заставали его за чтением стихов в больничном саду. Наше командование смирилось с этой его привычкой, хотя и не без некоторого недовольства, после того как Кэррол прочел местному вождю, который лечился в госпитале, сонет Шелли – кажется, “Озимандию”. Этот человек, который уже подписал договор о сотрудничестве, но до сих пор отказывался передать в наше распоряжение своих людей, вернулся в больницу через неделю после выздоровления и попросил аудиенции не с военным офицером, а с Кэрролом. Он привел отряд в триста человек, “чтобы служить под началом поэта-воина”, – мистер Дрейк, это его слова, а не наши.

Полковник поднял глаза. Ему показалось, что он заметил легкую улыбку на губах настройщика.

– Я понимаю, что это удивительная история.

– Шелли может произвести впечатление.

– Согласен, хотя вынужден признать, что упомянутый эпизод оказался в какой-то степени несчастливым.

– Почему же?

– Мистер Дрейк, мы забегаем вперед, однако я считаю, что история с “Эраром” имеет отношение к попыткам “воина” стать “поэтом”. Фортепиано – слава богу, это лишь мое личное мнение – представляет собой… как бы получше сказать?.. нелогичное продолжение такой стратегии. Если доктор Кэррол действительно верит, что, познакомив те места с музыкой, он сможет обеспечить там мир, остается только надеться, что у него хватит вооруженных солдат, чтобы защитить его.

Настройщик молчал, и полковник немного поерзал в кресле.

– Мистер Дрейк, вы, наверное, согласитесь, что поразить воображение местного аристократа чтением поэзии – это одно. А требовать доставить фортепиано в один из самых удаленных наших форпостов – несколько другое.

– Я плохо разбираюсь в военных делах, – сказал Эдгар Дрейк.

Полковник метнул на него быстрый взгляд и вернулся к своим бумагам. Этот человек не слишком подходит для климата и прочих испытаний Бирмы, подумал он. Высокий, худой, с седеющими волосами, небрежно падающими на лоб над очками в проволочной оправе, настройщик больше походил на школьного учителя, чем на человека, способного выполнить хоть какое-то военное поручение. Он казался старше своего сорока одного года; у него были темные брови и мягкие бакенбарды. От уголков светлых глаз разбегались морщины, хотя и не такие, отметил полковник, как у человека, который часто улыбается. Он был одет в вельветовый сюртук, и поношенные шерстяные брюки, да еще галстук-бабочка. Все это производило бы несколько печальное впечатление, решил полковник, если бы не губы, неожиданно полные для англичанина, на которых застыла едва заметная полуулыбка, выражавшая нечто среднее между смущением и легким удивлением и придававшая лицу настройщика какую-то особую мягкость, что приводило полковника в замешательство. Он также обратил внимание на руки настройщика, которые тот постоянно поглаживал; запястья тонули в рукавах сюртука. Эти руки не были похожи на те, которые привык видеть полковник, – слишком нежные для мужчины, хотя, когда они здоровались, он отметил твердость и силу рукопожатия, как будто под нежной кожей скрывался прочный проволочный каркас.

Он снова склонился над бумагами и продолжил:

– Итак, Кэррол оставался в Сахарапунре на протяжении пяти лет. За это время он успел принять участие в целых семнадцати миссиях, проводя больше времени в разъездах, чем на своем посту.

Он принялся листать отчеты о заданиях, в которых участвовал доктор, зачитывая вслух заголовки.

Сентябрь 1866 – разведка местности для прокладки железной дороги в верховьях реки Сутлей.

Декабрь – картографирование местности в Пенджабе в составе корпуса Водных инженеров.

Февраль 1867 – сообщение о деторождении и акушерских заболеваниях в Восточном Афганистане.

Май – инфекционные заболевания скота в горах Кашмира и их опасность для человека.

Сентябрь – обследование высокогорной флоры Сиккима для Королевского ботанического общества.

Казалось, полковнику неприятно перечисление, и он произнес все это на одном дыхании, так что напрягшиеся жилы у него на шее напомнили те самые горы Кашмира – по крайней мере, так показалось Эдгару Дрейку, который никогда не бывал в тех краях и даже не имел представления об их географии, но и он тоже ощутил раздражение – от полного отсутствия хотя бы упоминания о фортепиано.

– В конце 1868-го, – продолжал полковник, – заместитель директора нашего военного госпиталя в Рангуне, тогда единственной крупной клиники в Бирме, неожиданно скончался от дизентерии. На его замену руководитель медицинской миссии в Калькутте предложил Кэррола, который и прибыл в Рангун в феврале 1869-го. Он прослужил там три года, но так как его деятельность была в основном врачебной, у нас не много данных об этом периоде. Все свидетельствовало о том, что он поглощен своими врачебными обязанностями в госпитале.

Полковник подтолкнул папку через стол к настройщику:

– Вот фото Кэррола в Бенгалии.

Эдгар подождал немного, но, поняв, что ему придется встать, чтобы взять папку, подался вперед, уронив при этом свою шляпу.

– Простите, – пробормотал он, подобрал шляпу, затем взял папку и снова сел.

Пристроив папку на коленях, раскрыл ее. Фотокарточка лежала лицом вниз. Он поспешно перевернул ее. На снимке был высокий, уверенного вида человек с темными усами и аккуратной прической, одетый в военную форму, он стоял у кровати пациента, темнокожего мужчины – вероятно, индийца. На заднем плане – еще кровати и больные. Госпиталь, подумал настройщик, и сосредоточился на докторе. По лицу его он мало что мог понять. Черты несколько размыты, что странно, поскольку пациент вышел резко – похоже, доктор в момент съемки двигался. Настройщик вглядывался в лицо на снимке, пытаясь соотнести этого человека с только что услышанной историей, но фотография мало что могла поведать. Он поднялся и вернул папку на стол полковника.

– В 1871-м Кэррол попросил перевести его в более отдаленное место в Центральной Бирме. Просьбу удовлетворили, потому что в этот период бирманцы как раз активизировались в долине Иравади к югу от Мандалая. На своем новом посту, как и раньше в Индии, Кэррол принимал участие во многих разведывательных экспедициях, часто – в районе южного нагорья Шан. Не вполне понятно, каким образом ему это удалось – учитывая множество его обязанностей, – но Кэррол вскоре начал весьма бегло изъясняться на шанском диалекте. Некоторые считают, что его обучал местный монах, другие – что это служанка.

Но неважно, монах то был или служанка, в 1873 году мы получили ужасное для нас сообщение о том, что бирманцы, после нескольких десятилетий заигрываний с французами, все-таки подписали с ними торговый договор. Возможно, вам известна эта история, она подробно освещалась в прессе. Хотя французские вооруженные силы в Индокитае не спешили перейти Меконг, само собой, прецедент этот был крайне опасен в свете развития франко-бирманских отношений и открытой угрозы Индии. Мы немедленно начали готовиться к оккупации районов Верхней Бирмы. Немалое число шанских князей уже долгое время оспаривали друг у друга право на бирманский трон, и… – Полковник на секунду прервался, чтобы перевести дух, и заметил, что настройщик смотрит в окно. – Мистер Дрейк, вы меня слушаете?

Эдгар в смущении повернулся к нему:

– Да… Да, конечно, я слушаю вас.

– Тогда позвольте, я продолжу. – Полковник снова зарылся в бумаги.

С противоположной стороны стола раздался извиняющийся голос настройщика:

– На самом деле, полковник, я согласен, что вся эта история чрезвычайно увлекательна и познавательна, но я пока еще не вполне понимаю, зачем вам понадобилось мое участие во всем этом… Я понимаю, что для вас такое изложение дела привычно, но могу ли я задать вам один вопрос?

– Да, мистер Дрейк?

– Ну… если говорить начистоту, мне хочется услышать, в чем проблема с фортепиано.

– С чем, простите?

– С фортепиано. Ко мне обратились по поводу настройки инструмента. Вы сообщили мне очень много о человеке, но я полагал, что объект моего поручения все-таки не человек, а инструмент.

Лицо полковника налилось краской.

– Мистер Дрейк, как я сказал вам в самом начале, я убежден, что все эти сведения крайне важны.

– Я верю, сэр, но я до сих пор не узнал, что с инструментом, смогу ли я вообще исправить его. Я надеюсь, вы понимаете.

– Да-да. Конечно, я вас понимаю. – Нижняя челюсть у полковника напряглась. Он уже приготовился рассказывать об отзыве резидента из Мандалая в 1879-м, о сражении у Мьингьяна, об осаде гарнизона Маймио – это была одна из его любимых историй. Он ждал.

Эдгар уставился на свои руки.

– Прошу простить меня, пожалуйста, пожалуйста, продолжайте, – сказал он. – Дело просто в том, что мне придется скоро идти, я живу далеко, и меня действительно больше всего интересует фортепиано.

Хотя Эдгар немного испугался, в душе он был доволен, что ему удалось сбить полковника. Он всегда недолюбливал военных, и этот Кэррол нравился ему все больше. На самом деле он был бы не прочь послушать о нем еще, но дело близилось к вечеру, а полковник, по-видимому, и не собирался заканчивать.

Полковник вернулся к бумагам.

– Хорошо, мистер Дрейк, я постараюсь покороче. К 1874 году мы начали закладку нескольких секретных аванпостов в регионе Шан, один – неподалеку от Хсипау, другой – у Таунггия и еще один, самый отдаленный, – в маленькой деревушке под названием Маэ Луин, на берегу реки Салуин. Вы не найдете Маэ Луин ни на одной карте, и пока вы не подтвердите свое участие в миссии, я не могу сказать вам, где это. Туда мы и послали Кэррола.

В комнате сгустился сумрак, и полковник зажег небольшую настольную лампу. Свет подрагивал, и большие усы полковника отбрасывали на его скулы шевелящиеся тени. Он изучающе поглядел на настройщика. Тот, похоже, и впрямь нервничал. Полковник вздохнул.

– Мистер Дрейк, не буду злоупотреблять вашим терпением и поэтому опущу детали двенадцатилетнего пребывания Кэррола в Маэ Луин. Если вы согласитесь помочь нам, мы сможем поговорить подробнее и я покажу вам армейские отчеты. Если, конечно, вы все-таки не желаете выслушать это сейчас.

– Если вы не против, я хотел бы услышать о фортепиано.

– Да-да, разумеется, фортепиано. – Полковник снова вздохнул. – Что вы хотите узнать? Мне казалось, что полковник Фитцджеральд достаточно подробно информировал вас в своем письме.

– Я знаю, что Кэррол потребовал фортепиано. Ваше министерство купило концертный “Эрар” 1840 года и отправило инструмент ему. Но вы не могли бы рассказать мне немного больше?

– К сожалению, не могу. Мы так и не поняли, зачем ему фортепиано, если только он не надеялся, что оно поможет ему повторить успех, которого он добился декламацией Шелли.

– Зачем? – Настройщик рассмеялся, неожиданно звучно для своего тщедушного сложения. – Как часто я задавал себе тот же самый вопрос относительно прочих моих клиентов! Зачем почтенная матрона, которая не способна отличить Генделя от Гайдна, покупает “Броадвуд” 1820 года и требует, чтобы его настраивали каждую неделю, хотя на нем никто не играет? Или что, по-вашему, может быть на уме у главного судьи графства, который дважды в месяц вызывает меня перетягивать струны на своем инструменте – что, надо сказать, совершенно не нужно, однако очень выгодно для моего кошелька – и в то же самое время отказывается выдать разрешение на проведение ежегодного конкурса пианистов? Не подумайте, что я хочу как-то вас задеть, но запрос доктора Кэррола не представляется мне таким уж из ряда вон выходящим. Сэр, вы когда-нибудь слышали “Инвенции” Баха?

Полковник закашлялся, пытаясь скрыть замешательство.

– Кажется, да… Наверняка должен был слышать, но – не сочтите за грубость, мистер Дрейк, – я не очень понимаю, при чем здесь…

– Мысль, как можно прожить восемь лет в джунглях, не слыша Баха, приводит меня в ужас. – Помолчав, Эдгар продолжил: – На “Эраре” 1840 года он звучит восхитительно.

– Готов вам поверить, но не забывайте, что там идет война.

Эдгар Дрейк глубоко вздохнул. Он неожиданно ощутил, что сердце забилось быстрее.

– Прошу прощения, полковник, я не хотел, чтобы мои замечания прозвучали дерзко. На самом деле с каждой минутой ваша история интересует меня все больше и больше. Но мне кажется, я чего-то недопонимаю. Если вы так недовольны вашим пианистом, полковник, тогда зачем я здесь? Вы занимаете очень важный пост, офицеру вашего уровня нечасто приходится тратить столь долгое время на беседу со штатским, это даже мне понятно. Мне также понятно, что Военное министерство потратило немалые средства на транспортировку инструмента в Бирму, не говоря уже о самой покупке. И вы предлагаете мне весьма щедрую оплату – хотя, с моей точки зрения, совершенно справедливую, но, на посторонний взгляд, действительно очень щедрую. Однако мне кажется, вы лично не в восторге от всего этого.

Полковник откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.

– Прекрасно. Я рад, что вы сами об этом заговорили. Да, я действительно не одобряю эту затею, но прошу вас не принимать это на свой счет. Майор Кэррол – очень полезная фигура, наверное, его можно назвать чудаком, но он незаменим на своем месте. Кое-кто в нашем министерстве, на самом верху, с большим вниманием относится к его деятельности.

– Но не вы лично.

– Давайте просто скажем, что, на мой взгляд, некоторые люди слишком увлеклись высокими словами о нашем имперском предназначении, о том, что цель наших завоеваний не в захвате земель и богатств, а в распространении культуры и цивилизации. Я не стану с этим спорить, но в компетенцию Военного министерства это не входит.

– И все-таки вы поддерживаете его?

Полковник ответил не сразу.

– Мистер Дрейк, я так откровенен с вами только потому, что для всех нас крайне важно, чтобы вы правильно поняли позицию Военного министерства. В Шанских княжествах царит беззаконие. Везде, кроме поселения Маэ Луин. Один Кэррол стоит больше, чем несколько батальонов солдат. Он необходим нам там, его форпост не только один из самых опасных, но и один из важнейших в наших колониях. Территория Шанских княжеств имеет важнейшее значение для гарантии безопасности наших восточных рубежей, если мы будем полностью контролировать ее, то нам можно не бояться вторжения – французского или даже сиамского. Если смотреть на это фортепиано как на плату за то, чтобы Кэррол остался на своем посту, не так уж это и дорого. Но это военная застава, а не музыкальный салон. Мы только надеемся, что когда инструмент будет настроен, то Кэррол вернется к своим обязанностям. Нам важно, чтобы вы осознали это, чтобы вы поняли, что вас нанимаем мы, а не майор. Его взгляды могут показаться… соблазнительными.

Вы ему не доверяете, подумал Эдгар, но вслух сказал:

– Значит, это просто вынужденные расходы – навроде ящика сигар в подарок.

– Нет, это нечто другое. Я надеюсь, вы понимаете.

– Я понимаю так, что именно фортепиано делает его незаменимым.

– Об этом мы узнаем, когда оно будет настроено. Не так ли, мистер Дрейк?

При этих словах настройщик улыбнулся.

– Вероятно, да.

Полковник выпрямился в кресле.

– У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

– Только один.

– Да, и какой же?

Эдгар снова посмотрел на свои руки.

– Простите, полковник, но все-таки – каковы конкретные проблемы с инструментом?

Полковник уставился на него в полнейшем недоумении.

– Мне казалось, мы это уже обсудили.

Настройщик глубоко вздохнул.

– Прошу меня простить, сэр, мы обсудили проблемы, имеющие отношение к фортепиано. Но мне хотелось бы узнать, в чем состоят неполадки именно “Эрара” 1840 года, который стоит где-то за тридевять земель в джунглях, куда вы хотите меня снарядить. Ваше министерство не предоставило мне никаких сведений о состоянии инструмента, кроме того, что он расстроен, причем я даже сейчас могу сказать, что причина этого, скорее всего, в разбухании резонансной деки, а не самого корпуса, как вы указали в своем письме. Конечно, меня удивило, что никто не подумал об этом заранее. Влажность страшно вредна для инструментов.

– Мистер Дрейк, напоминаю вам еще раз: мы пошли на это ради Кэррола. Вы сможете самостоятельно сделать свои философские выводы, познакомившись с этим человеком лично.