Время замедлялось. Работа докучала одним фактом своего существования в жизни Софьи Андреевны, рисовавшей в своем блокноте глаза полумифического ночного ангела. К тому времени она до конца уверилась, что действительно отдалась какому-то молодому человеку, чье имя, кажется, было Кирилл или Никита. Ни бумаги, ни совещания, ни разговоры с коллегами не могли отвлечь Боброву от гнетущего чувства ненависти к самой себе. Скрывая измену уже которую неделю, женщина, облачившаяся во все черное и избавившая себя от золота и изумрудов в ушах и на руках, продолжала разочаровываться в себе самой.

«Ты – слабая и безвольная шлюха, боящаяся признаться мужу. Ты – изменщица и пьянчуга, теряющая рассудок от одной рюмки. Наркоманка и куртизанка – вот, что напишут газеты на следующий день после вашего развода, который затянется на долгие месяцы» – эти мысли одолевали Боброву каждый раз, когда она задумывалась о признании, но всякий раз она мысленно отговаривала себя, ссылаясь на свое имущественное положение и репутацию. Выскочившая замуж по требованию родителей, она не часто находила в Дмитрии хоть что-то привлекательное, кроме золотых акций топовых кампаний. Тем не менее, Софья Андреевна привыкла жить и изображать влюбленную и преданную супругу, ибо единственное образование, которое она имела в своем багаже, было актерское. Женщина тридцати пяти лет мастерски играла, изумительно читала монологи о чувствах, которые она якобы испытывает к самому близком и родному человеку.

Со временем эта маска стала в пору ей, отчего она перестала снимать ее и свыклась с идеей быть послушной затворницей, обслуживавшей аппетиты банкира. Боброва прекрасно понимала, что родители сделали все от них зависящее, чтобы обеспечить любимой дочери лучшую, в сравнении с их, жизнь. Прислушиваясь к наставлениям, Софья считала своей прямой обязанностью следовать воле родителям. Допускала ли она когда-нибудь мысль о возможной, нет, случайной измене? Возможно, допускала, но изредка, не относясь к этому серьезно, считая это глупостью, порождением разыгравшейся фантазии. Тем хуже она ощущала теперь себя, сознавая, что эта фантазия воплотилась в жизнь, навсегда изменившуюся из-за неосмотрительности дамы. Спустя две недели, она решила рассказать правду.

Константин в ту пору был сам не свой. Приходя домой, он бросал недовольный, озлобленный взгляд на жену и, молча пережевывая кусочки мяса и овощей, сопел, сжимая руки в кулаки. Атмосфера, царившая в их квартире, и без того не располагала к откровенным разговорам, помогавшим разобраться в сути проблем. Тем не менее Софья отдавала явное предпочтение молчанию, старательно избегая любую возможность поговорить. Изнемогая от желания признаться, женщина тяжело справлялась с истязаниями совести, вечно напоминавшей и взывавшей к разуму. Но именно разумными доводами руководствовалась Боброва, понимая, что злой муж может не сдержаться и придушить хрупкую чиновницу, размозжив мозги выстрелом из трофейного пистолета, искусно спрятанного в кабинете.

И вот она, приодевшись, накрасив губы и подведя брови, подошла к как бы родному человеку и, положив холодную руку на его мясистые пальцы, запачканные маслом от сэндвича, произнесла заветную фразу: «Я изменила тебе с каким-то студентом. Пару недель назад. Ты был тогда в командировке». Повисла ожидаемая и резонная пауза, понадобившаяся для осмысления и продолжения возможного диалога. Обождав, жена, пискнула, словно полевка: «Прости».