Герой Веков

Стены палатки захлопали от легкого ветра, немного пепла задуло сквозь оставленный незавязанным полог.

– Ты Сэйзед, – нахмурилась Вин.

– Верховный посол императора Венчера.

– Нет. Это то, чем ты занимаешься, но не то, кем являешься.

– И кем же тогда я являюсь?

– Сэйзедом, – повторила Вин. – Хранителем из Терриса.

– Хранителем, который больше не носит свою метапамять?

Вин бросила взгляд на сундук в углу. Там лежала медная метапамять Сэйзеда – ферухимическое хранилище, заполненное сведениями о религиях, историями, преданиями и легендами давно сгинувших народов. Этими запасами было необходимо с кем-то делиться, их было необходимо пополнять.

– Боюсь, я стал очень себялюбивым человеком, – признался Сэйзед.

– Глупости! – отрезала Вин. – Ты всю жизнь служил другим людям. Я не знаю никого, кто был бы менее себялюбивым, чем ты.

– Ценю ваши чувства, но вынужден возразить. Леди Вин, нам всем не привыкать к печали. По-моему, вы знаете лучше кого бы то ни было, насколько сложна жизнь в Последней империи. Каждый из нас терял близких. Однако я оказался единственным, кто не смог справиться с потерей. Я чувствую себя глупо. Да, Тиндвил умерла. По правде говоря, я не так уж много времени провел с ней до того, как она покинула этот мир. У меня нет причин чувствовать то, что я чувствую. И все же я каждое утро просыпаюсь и вижу впереди себя тьму. Когда я надеваю метапамять, мне становится холодно, и я вспоминаю время, проведенное с ней. В моей жизни больше не осталось места для надежды. Я должен идти вперед, но не могу. Я, видимо, слабовольный.

– Это совершенно не так, Сэйзед.

– Не могу согласиться.

– Разве? Если бы ты и впрямь был слабовольным, разве ты смог бы со мной спорить?

Сэйзед помедлил, потом улыбнулся:

– Интересно, когда это вы успели так овладеть логикой?

– Я живу с Элендом, – вздохнула Вин. – Тому, кто предпочитает идти наперекор здравому смыслу, не стоит связывать свою жизнь с мыслителем.

«Я едва не сделал этого». Непрошеная мысль погасила улыбку Сэйзеда. Вин чуть поежилась – должно быть, поняла, о чем он подумал.

– Извини, – сказала она, глядя в сторону.

– Все в порядке, леди Вин. Просто я… чувствую себя таким слабым. Я не могу быть тем, кого люди хотели бы видеть во мне. И похоже, я самый последний хранитель. Минул год, как инквизиторы атаковали мой родной город и перебили даже младенцев-ферухимиков, а мы до сих пор не знаем, выжил ли кто из моих собратьев. Многих совершенно точно не было в городе, но либо инквизиторы их выследили, либо случилась какая-то другая беда. В последнее время недостатка в бедах не ощущается, по-моему.

Вин сидела, сложив руки на коленях, и в тусклом свете выглядела непривычно слабой. Сэйзед увидел горестное выражение ее лица и помрачнел.

– Леди Вин?

– Прости, но… это ведь ты всегда давал советы, Сэйзед. И вот теперь мне нужен совет, как быть с тобой.

– Боюсь, вам никто не сможет помочь.

Некоторое время они сидели в молчании.

– Мы нашли склад, – снова заговорила Вин. – Предпоследнюю пещеру. Я сделала для тебя копию надписи оттуда. На тонком стальном листе – чтобы она сохранилась.

– Благодарю.

Вин неуверенно посмотрела на своего собеседника:

– Ты что же, не хочешь ее изучить?

Помедлив, Сэйзед все же покачал головой:

– Не знаю.

– Мне не справиться с этим самостоятельно, Сэйзед, – прошептала Вин. – Я не могу бороться с ним в одиночку. Ты мне нужен.

В палатке снова стало тихо.

– Я… сделаю, что смогу, леди Вин, – наконец проговорил Сэйзед. – По-своему. Я должен отыскать ответы на собственные вопросы, прежде чем отвечать на чужие. Но все же пусть копию доставят в мою палатку. Обещаю хотя бы прочитать.

– Эленд устраивает собрание этим вечером. Будем планировать следующие шаги. Он хочет, чтобы ты пришел. – Вин поднялась и уже направилась к выходу, сопровождаемая легким запахов духов, но вдруг приостановилась. – Был момент – после того, как я получила силу у Источника Вознесения, – когда я была уверена, что Эленд умрет.

– Но он не умер, – возразил Сэйзед. – Он жив.

– Не имеет значения, – покачала головой Вин. – Я считала его мертвым. Я знала, что он умирает. У меня была та сила, Сэйзед, – сила, которую ты не в состоянии себе вообразить. Сила, способная уничтожать миры и создавать их заново. Сила, позволяющая все видеть и все понимать. Я смотрела на него и знала, что он умрет. И знала, что могу его спасти.

Сэйзед поднял голову.

– Но я не сделала этого, – сказала Вин. – Я позволила ему истекать кровью, а силу отпустила. Я обрекла его на смерть.

– Как? – ужаснулся Сэйзед. – Как же вы могли такое сделать?

– Я заглянула ему в глаза и поняла, что он этого хочет. Ты мне это дал, Сэйзед. Ты научил любить его настолько сильно, чтобы позволить ему умереть.

С этими словами Вин вышла из палатки. Через несколько минут террисиец возобновил бритье и обнаружил рядом с тазом предмет, которого раньше не было. Маленький лист бумаги, сложенный в несколько раз.

Это оказалось старое, выцветшее изображение странного растения. Цветка. Рисунок когда-то принадлежал Мэйр. От нее он попал к Кельсеру, а потом к Вин.

Сэйзед смотрел на рисунок и пытался понять, почему Вин оставила эту картинку ему. Наконец снова сложил лист и спрятал его в рукав.

* * *

Первый договор, о котором часто вспоминали кандра, изначально был просто перечнем обещаний, данных Первым поколением Вседержителю. Они записали эти обещания и тем самым создали для кандра первый свод законов. Они беспокоились о том, как управлять своим народом, как жить отдельно от Вседержителя и его империи. Поэтому и показали ему и попросили одобрения.

Вседержитель приказал отлить законы в металле и лично нацарапал в нижней части свою подпись. Этот кодекс был первым, что узнавал новый кандра – обретающий сознание туманный призрак. Кодекс требовал уважать старшие поколения, перечислял простые права, которыми обладал каждый кандра, разъяснял, как следует создавать новых, и требовал безоговорочно подчиняться Вседержителю.

Тревожнее всего казалось то положение Первого договора, которое, если бы его применили, привело бы к массовому самоубийству всего народа кандра.

11

Кан-Паар облокотился на трибуну, его красные хрустальные кости поблескивали в свете ламп:

– Что ж, хорошо, Тен-Сун, предатель народа кандра. Ты потребовал суда. Говори.

Тен-Сун глубоко вздохнул, с удовольствием осознавая, что снова может дышать.

– Расскажи им, – с насмешкой продолжил Кан-Паар, – объясни, если сумеешь, почему убил одного из своих сородичей.

Сокровенное место погрузилось в молчание: кандра были слишком хорошо воспитаны, чтобы, подобно людям, ерзать и шуметь. Они сидели, демонстрируя кости из камня, дерева или даже металла, и ждали ответа.

Вопрос Кан-Паара был не из тех, которые ожидал услышать стоявший посреди платформы голый и замерзший Тен-Сун.

– Да, я убил другого кандру, – подтвердил он. – Это не запрещено.

– А это надо было запретить? – притворно поразился Кан-Паар. – Люди убивают друг друга. Колоссы убивают друг друга. Но и те и другие произошли от Разрушителя. Мы же принадлежим Охранителю, нас избрал сам Отец. Мы не убиваем друг друга!

Тен-Сун помрачнел. Дело принимало странный оборот.

«Зачем о таком спрашивать? То, что я предал весь народ, уж точно более серьезный грех, чем убийство себе подобного».

– Я поступил согласно Договору, – честно сказал Тен-Сун. – Ты должен знать, Кан-Паар. Ты же сам отправил меня к этому человеку, Страффу Венчеру. Мы все знаем, каким он был.

– Таким же, как все остальные люди, – бросил один из Вторых.

Когда-то Тен-Сун бы с ним согласился. Но теперь знал, что по крайней мере некоторые люди совсем другие. Он предал Вин, и все же она его не возненавидела. Поняла, проявила милосердие. Даже если бы они не стали друзьями, даже если бы Тен-Сун не начал испытывать к Вин величайшее уважение, одного этого уже хватило бы, чтобы завоевать безграничную верность кандры.

Он был ей нужен, даже если она и сама об этом не знала. Тен-Сун выпрямился, посмотрел Кан-Паару в глаза:

– Я выполнял оплаченный Договор со Страффом Венчером. Он позволил своему безумному сыну Зейну использовать меня сообразно любой своей прихоти. Зейн приказал мне убить кандру Ор-Сьера, чтобы я мог занять его место и шпионить за женщиной Вин.

Когда прозвучало ее имя, послышались приглушенные шепотки.

«Да, вы слышали о ней. О той, которая убила Отца», – с удовлетворением отметил про себя Тен-Сун.

– И ты исполнил приказ этого Зейна? – громко осведомился Кан-Паар. – Ты убил другого кандру. Убил собрата по Поколению!

– Думаешь, мне это понравилось? – требовательно спросил Тен-Сун. – Я знал Ор-Сьера на протяжении семи столетий! Но… Договор…

– Запрещает убийства, – договорил Кан-Паар.

– Он запрещает убивать людей.

– Разве жизнь кандры стоит меньше жизни человека?

– Слова важны, Кан-Паар! – выкрикнул Тен-Сун. – Я знаю их все – я помогал их писать! Мы оба были свидетелями того, как на основе самого Первого создавались наши рабочие Договоры! Они запрещают нам убивать людей, но не себе подобных.

Кан-Паар снова наклонился вперед:

– Ты спорил с этим Зейном? Быть может, предлагал, чтобы он сам выполнил убийство? Ты хотя бы попытался предотвратить гибель того, кто принадлежал к нашему народу?

– Я не спорю с хозяевами, – возразил Тен-Сун. – И я точно не хотел сообщать человеку Зейну, как убить кандру. Его безумие ни для кого не было секретом.

– Значит, ты не спорил, – иезуитским тоном произнес Кан-Паар. – Ты просто убил Ор-Сьера, а потом занял его место – притворился, что ты – это он.

– Мы это делаем всегда, – с раздражением заметил Тен-Сун. – Мы играем чужие роли, шпионим. В этом весь смысл Договора!

– Мы поступаем так с людьми! – рявкнул еще один Второй. – Это первый случай, когда один кандра притворился другим кандрой. Ты создал весьма неприятный прецедент.

«Это было блестяще, – подумал Тен-Сун. – Ненавижу Зейна за то, что он заставил меня совершить подобное, но не могу не признать: идея была гениальная. Вин даже не задумалась о том, что можно подозревать меня. А кто бы о таком подумал?»

– Ты должен был отказаться, – настаивал Кан-Паар. – Ты должен был заявить о необходимости прояснения положений твоего Договора. Если остальные начнут использовать нас таким же способом, через несколько лет мы исчезнем без следа!

– Ты предал всех нас из-за своей опрометчивости, – поддержал его кто-то из присутствующих.

«Ага, – подумал Тен-Сун. – Так вот в чем их план: провозгласить меня предателем, чтобы никто не поверил тому, что я скажу потом».

Он улыбнулся. Он был из Третьего поколения – пришло время вести себя соответствующим образом.

– Значит, я предал нас из-за опрометчивости? – вкрадчиво поинтересовался Тен-Сун. – А что же вы, славные Вторые? Кто разрешил подписать Договор с самим Кельсером? Вы дали слугу-кандру человеку, который замыслил убить Отца!

Кан-Паар замер, словно от удара; в голубом свете ламп на его прозрачном лице проступила злость.

– С того места, где ты сейчас, не предъявляют обвинений, Третий!

– Для меня, похоже, вовсе не осталось места, – с горечью констатировал Тен-Сун. – Как и для всех нас – теперь, когда Отец мертв. Мы не имеем права жаловаться, потому что мы сами помогли этому случиться.

– Откуда же нам было знать, что этот человек сделает то, чего не сумел сделать никто другой, – растерянно пробормотал один из Вторых – Хан-Фур. – Он хорошо заплатил, и…

Резким взмахом руки Кан-Паар прервал сородича. Второму Поколению не пристало оправдываться. Однако Хан-Фур всегда выделялся на фоне остальных членов своего поколения. Он был немного… туповат.

– Ты больше не будешь об этом говорить, Третий, – указывая на Тен-Суна, властно произнес Кан-Паар.

– Как же я буду защищаться, если я не смогу…

– Ты здесь не для того, чтобы защищаться. Нам нет нужды решать, виновен ты или нет, поскольку ты сам признал свою вину. Но мы должны разобраться в случившемся. Объясни свои действия, и пусть Первое поколение решит твою судьбу!

Тен-Сун молчал. Решающий момент не настал. Пока не настал.

– Итак, – продолжал Кан-Паар, – ты поступил весьма дурно, заняв место одного из своих сородичей. Стоит ли нам продолжать разбирательство, или пусть решение будет принято прямо сейчас?

– Мы оба знаем, что смерть Ор-Сьера почти не связана с тем, почему я здесь, – заметил Тен-Сун.

– Отлично, – сказал Кан-Паар. – Тогда продолжим. Почему бы тебе не рассказать Первому поколению, в связи с чем ты – кандра, преисполненный уважения к Договору, – нарушил соглашение со своим хозяином, не подчинился ему и вместо этого помог его врагу?

Обвиняющие слова Кан-Паара эхом раскатились по залу. Тен-Сун закрыл глаза и подумал о том дне, больше года назад. Вспомнил, как сидел на полу крепости Венчер и смотрел, как сражаются Зейн и Вин.

Нет. Это было не сражение. Зейн зажег атиум, что сделало его почти неуязвимым. Зейн играл с Вин, дразнил ее и всячески забавлялся.

Вин не являлась хозяйкой Тен-Суна: он убил ее кандру и занял его место, шпионя за Вин по приказу Зейна. Зейн. Вот кто был хозяином Тен-Суна. Вот кому принадлежал Договор Тен-Суна.

Но, несмотря на всю свою подготовку, Тен-Сун помог Вин. И тем самым открыл ей великую тайну, которая заключалось в том, что алломант мог применить свои силы и захватить полный контроль над телом любого кандры. Ради этой тайны кандра исполняли свои Договоры, стали слугами, чтобы не превратиться в рабов. В полной тишине Тен-Сун открыл глаза. Вот этого момента он и ждал.

– Я не нарушал Договор, – объявил он.

Кан-Паар фыркнул:

– Когда пришел к нам год назад, Третий, то говорил совсем другое.

– Я рассказал о том, что произошло. – Тен-Сун выпрямился. – Я не солгал. Я помог Вин, а не Зейну. Отчасти из-за моих действий мой хозяин погиб от руки Вин. Но я не нарушал свой Договор.

– Намекаешь, будто бы Зейн хотел, чтобы ты помог его врагу? – ехидно поинтересовался Кан-Паар.

– Нет. Я не нарушил свой Договор, потому что соблюдал более Великий Договор. Первый договор!

– Отец умер! – воскликнул кто-то из Вторых. – Как ты мог служить нашему Договору с ним?

– Он умер, – подтвердил Тен-Сун. – Это правда. Но Первый договор не умер вместе с ним! Вин, Наследница Выжившего, убила Вседержителя. Она стала нашей Матерью. Наш Первый договор принадлежит ей!

Он ожидал услышать осуждающие возгласы и обвинения в богохульстве. Однако воцарилась тишина. Стоявший за каменной трибуной Кан-Паар будто и сам окаменел. Первое поколение, сидевшее в своих затененных нишах, хранило привычное молчание.

«Что ж, – подумал Тен-Сун, – видимо, это означает, что я могу продолжать».

– Я был обязан помочь женщине Вин. Я не мог позволить Зейну убить ее, потому что у меня был долг перед ней – долг, который возник в тот момент, когда она заняла место Отца.

– Наша Мать? – наконец-то обрел дар речи Кан-Паар. – Она убила Вседержителя!

– И заняла его место, – кивнул Тен-Сун. – Она одна из нас в некотором роде.

– Чушь! – выкрикнул Кан-Паар. – Я ожидал от тебя рассуждений, Тен-Сун, или даже лживых заявлений. И что же я слышу! Фантазии? Богохульство?

– Давно ли ты бывал снаружи, Кан-Паар? – поинтересовался Тен-Сун. – За весь минувший век покидал ли ты Обиталище хоть единожды? Ты понимаешь, что происходит? Отец мертв. Повсюду беспорядки. Возвращаясь домой год назад, я видел изменения в тумане. Он ведет себя не так, как раньше. Мы не можем жить по старым правилам. Второе поколение могло ничего не понять, но Разрушитель пришел! Всему конец. Настало время, о котором говорили Мироносцы, – быть может, это время исполнить Обещание!

– Ты бредишь, Тен-Сун. Ты был среди людей слишком…

– Скажи им, что произошло на самом деле, Кан-Паар, – перебил Тен-Сун. – Разве ты не хочешь поведать всем про мой настоящий грех? Разве не хочешь, чтобы они о нем услышали?

– Не увлекайся, Тен-Сун, – многозначительно произнес Кан-Паар. – Ты и так наделал немало бед. Не надо…

– Я ей рассказал, – снова перебил Тен-Сун. – Я посвятил ее в нашу Тайну. И в конце концов она меня использовала. Как алломант былых времен. Она овладела моим телом, воспользовавшись Изъяном, и вынудила сражаться против Зейна! Вот что я сделал. Я предал нас всех. Она знает – и я уверен, что рассказала остальным. Скоро всем будет известно, как управлять нами. Вам интересно, почему я это сделал? Не в том ли цель этого разбирательства, чтобы я мог рассказать о мотивах своих поступков?

Он продолжал говорить, не давая Кан-Паару вставить слово.

– Я сделал это, потому что она имеет право знать нашу Тайну. Она Мать! Она унаследовала все, чем обладал Вседержитель. Без нее у нас ничего нет. Сами мы не способны создавать новые Благословения или новых кандра! Сокровенность теперь принадлежит ей! Мы должны отправиться к ней. Если это и в самом деле конец всего, скоро наступит пора выполнить наше Обещание. Она…

– Хватит! – заорал Кан-Паар.

В зале снова стало тихо.

Тен-Сун тяжело дышал. Целый год, сидя в яме, он планировал, как провозгласит эти сведения. Его народ провел тысячу лет – десять поколений, – следуя наставлениям, которые содержались в Первом договоре. Они заслужили право знать, что произошло.

И все-таки было что-то… неправильное в том, чтобы просто кричать, уподобившись какому-нибудь буйнопомешанному человеку. Неужели хоть кто-то из соплеменников ему поверил? Неужели он сумел хоть что-нибудь изменить?

– Ты сам признался в том, что нас предал, – подытожил Кан-Паар. – Ты нарушил Договор, ты убил своего собрата по поколению и ты рассказал человеку, каким образом можно нас покорить. Ты требовал справедливости. Да будет так.

Тен-Сун тихонько повернулся и посмотрел на ниши, из которых за происходящим наблюдало Первое поколение.

«Может быть… они увидят, что я говорю правду. Может, мои слова потрясут их и они поймут, что мы должны служить Вин, а не сидеть в этих пещерах и ждать, пока миру над нашими головами придет конец…»

Но ничего не произошло. Никто не двинулся, не издал ни звука. Временами Тен-Сун спрашивал себя, есть ли там, наверху, еще кто-то живой. Он уже несколько веков не разговаривал ни с кем из Первого поколения – они общались только со Вторыми.

Если они все еще были живы, ни один из них не воспользовался возможностью поступить милосердно по отношению к Тен-Суну.

Кан-Паар улыбнулся:

– Первое поколение проигнорировало твои мольбы, Третий. Поэтому вершить правосудие от их имени будем мы, Второе поколение. Их слуги. Твой приговор будет провозглашен через месяц.

«Месяц? Но почему?»

Так или иначе, все кончено. Тен-Сун со вздохом склонил голову. Он сказал то, что должен был сказать. Теперь кандра знали, что их Тайна больше таковой не являлась. Вторые не сумели скрыть этот факт. Возможно, его речь заставит соплеменников действовать.

Но сам Тен-Сун об этом никогда уже не узнает.

* * *

Очевидно, что Рашек передвинул Источник Вознесения.

Это было очень разумно с его стороны – возможно, разумнее всего остального. Он знал, что однажды сила вернется в Источник, потому что сила, при помощи которой был создан весь мир, просто так не заканчивается. Ее можно использовать, и тогда она истощается, но потом запасы обязательно будут восполнены.

Зная, что от слухов и сказок просто так не избавиться, Рашек изменил саму мировую географию. Он поместил горы в той части, которая стала севером, и нарек эту местность Террисом. Потом превратил свою настоящую родину в равнину и построил там столицу.

Он воздвиг дворец над комнатой в его основании – комнатой, где мог предаваться размышлениям; комнатой, которая являлась точной копией его старой лачуги в Террисе. Это было убежище, созданное за несколько секунд до того, как его сила закончилась.

12

– Я беспокоюсь о нем, Эленд. – Вин сидела на их походной постели.

– О ком? – Эленд отвернулся от зеркала. – О Сэйзеде?

Она кивнула. Когда Эленд проснулся после недолгого сна, Вин уже успела привести себя в порядок, умыться и одеться. Он всегда беспокоился, если она тратила слишком много сил. Однако беспокойство Эленда только усилилось, когда он тоже стал рожденным туманом и понял, что возможности пьютера не безграничны. Металл делал тело сильным, прогоняя утомление, но за это приходилось расплачиваться. Стоило пьютеру закончиться или перестать гореть, усталость возвращалась стремительно, словно падающая на голову стена.

И все же Вин не останавливалась. Эленд и сам жег пьютер, чтобы взбодриться, но она, похоже, спала в два раза меньше. Вин была крепче – обладала такой силой, о которой он не имел ни малейшего понятия.

– Сэйзед справится со своими проблемами, – продолжая одеваться, заметил Эленд. – Уверен, он и раньше терял близких.

– Это другое.

Вин сидела скрестив ноги, одетая, по обыкновению, просто. Ярко-белый императорский мундир Эленда, сшитый из особой ткани, которая легко очищалась от сажи, являлся полной противоположностью. На нем сверкали позолоченные деревянные пуговицы – металла на них было мало, чтобы исключить алломантическое воздействие. Иногда Эленда мучили угрызения совести: для поддержания королевского вида требовалось слишком много усилий. Но это было необходимостью. Не ради тщеславия, а ради того, что он собой воплощал. Ради фигуры, за которой люди шли на войну. В почерневшей стране Эленд носил белое – и превратился в символ.

– Другое? – переспросил он, застегивая пуговицы на рукавах. – Что же такого особенного в смерти Тиндвил? Она погибла во время атаки на Лютадель. Как Колченог и Доксон. В той битве ты убила моего собственного отца, а незадолго до ее начала я обезглавил лучшего друга. Мы все кого-то потеряли.

– Он и сам говорил нечто подобное. Но для него это не просто еще одна смерть. Думаю, гибель Тиндвил стала чем-то вроде предательства – из всех нас только Сэйзед всегда обладал верой. И веру он каким-то образом потерял, когда она умерла.

– Из всех нас только он обладал верой? – Взяв со стола посеребренную деревянную булавку, Эленд приколол ее к жакету. – Как это?

– Ты принадлежишь к Церкви Выжившего, Эленд, однако ты не веруешь. Не так, как веровал Сэйзед. Он… как будто знал, что все закончится хорошо. Он был уверен, что кто-то хранит наш мир.

– Он с этим справится.

– Дело не только в нем. Как бы Бриз не перестарался.

– Это еще что за новости? – удивился Эленд.

– Он давит на эмоции всем подряд. Давит слишком сильно, пытаясь поднять людям настроение, и слишком неестественно смеется. Он охвачен страхом и тревогой. Это видно по тому, как он старается.

Эленд улыбнулся:

– Ты становишься такой же испорченной, как он: читаешь эмоции людей и говоришь им, что они чувствуют.

– Они мои друзья, Эленд, – возразила Вин. – Я знаю их. И я говорю тебе: они вот-вот сдадутся. Один за другим, они начинают думать, что в этой битве нам не победить.

Застегнув последнюю пуговицу, Эленд посмотрел на свое отражение в зеркале. Он по-прежнему время от времени задавался вопросом, есть ли у него право носить этот вычурный костюм, блистающий свежестью и излучающий величие. Он смотрел себе в глаза, не обращая внимания на короткую бороду, на тело воина и шрамы на коже. Смотрел и пытался понять, король ли сейчас смотрит на него. Как обычно, увиденное полностью не удовлетворило.

Но Эленд знал, что не может остановиться, потому что у его народа не было лучшего короля. Этому его научила Тиндвил.

– Ладно. Я верю, что ты права по поводу остальных. Я что-нибудь придумаю.

В конце концов, это был его жребий. Императорский титул предполагал только одну обязанность.

Делать так, чтобы все стало лучше.

* * *

– Так вот. – Эленд указал на карту империи, свисавшую со стены штабной палатки. – Мы ежедневно отмечали время появления и исчезновения тумана, а потом Нурден и его писцы проанализировали собранные сведения. Они дали нам эти границы в качестве ориентиров.

Все придвинулись к карте. Вин устроилась в дальнем углу, как делала и раньше. В тени и поближе к выходу. Она, конечно, стала более уверенной, но не сделалась беспечной, предпочитая видеть каждого из собравшихся, даже если доверяла им всем.

И Вин действительно им доверяла. Кроме, быть может, Сетта. Строптивец сидел впереди всех. Рядом, как обычно, находился молчаливый юноша – его сын. Сетт, точнее, король Сетт, один из монархов, принесших Эленду клятву верности, носил неопрятную бороду, над которой виднелся еще более неопрятный рот, и был парализован на обе ноги. Все это не помешало ему больше года назад почти захватить Лютадель.

– Клянусь преисподней, – подал голос Сетт. – По-твоему, эта штука нам должна что-то разъяснить?

Эленд постучал пальцем по карте с изображением нескольких больших концентрических окружностей. Она представляла собой грубый эскиз, похожий на тот, что они нашли в пещере, только новее.

– Внешний круг – местность, где туман полностью захватил землю и уже не уходит в дневное время. – Палец Эленда сдвинулся к следующей обозначенной на карте границе. – Этот круг проходит через поселок, который мы недавно посетили и где нашли тайник. В его пределах световой день длится четыре часа. Территории, которые находятся внутри этого круга, получают больше света. Те, что снаружи, соответственно, меньше.

– А последний круг? – спросил Бриз.

Они с Альрианной сидели настолько далеко от Сетта, насколько позволяла палатка. Сетт все еще не отказался от привычки чем-нибудь бросаться в Бриза – чаще оскорблениями, но иногда и ножами.

Окинув взглядом присутствующих, Эленд снова перевел глаза на карту:

– Предполагая, что туман будет подкрадываться к Лютадели с неизменной скоростью, писцы сделали вывод, что последний круг представляет собой территорию, на которой будущим летом хватит солнца, чтобы вырастить урожай.

В палатке стало тихо.

«Надежда – это для глупцов», – прошептал где-то на задворках сознания Вин голос Рина.

Она покачала головой. Брат, обучавший ее правилам, по которым следовало жить на улице и в мире преступников, сделал сестру недоверчивой и подозрительной. Однако он также научил ее выживать. Понадобился Кельсер, чтобы Вин поняла, что можно и доверять, и выживать. И тем не менее она иногда по-прежнему слышала в голове призрачный голос Рина. Скорее воспоминание, нежели что-то другое, шептавший об опасности, заставлявший вспоминать все то, чему он ее учил.

– Этот круг очень маленький, Эл, – разглядывая карту, заметил Хэм.

Мускулистый громила сидел вместе с генералом Дему, между Сеттом и Бризом. Сэйзед тихонько устроился в сторонке. Вин посмотрела на него, пытаясь понять, смог ли их недавний разговор хоть отчасти развеять его тоску, но не преуспела.

Как же мало их осталось – всего девять, если считать сына Сетта, Гнеордина. Из отряда Кельсера – и того меньше. Правда, был еще Призрак, отправленный на разведку на север. Всеобщее внимание сосредоточилось на карте. Последний круг и в самом деле оказался слишком маленьким – даже меньше Центрального доминиона, в котором располагалась столица империи, Лютадель. Карта и Эленд намекали, что будущим летом более девяноста процентов имперских территорий будут непригодны для выращивания урожая.

– Следующей зимой даже этот маленький пузырь лопнет, – констатировал Эленд.

Вин наблюдала, как находившиеся в палатке обдумывали и осознавали – если уже не осознали, – насколько ужасные события их ожидали.

«Все как в дневнике Аленди, – подумала она. – С Бездной нельзя сражаться при помощи армий. Она уничтожает города, навлекая на них медленную страшную смерть. С этим ничего нельзя поделать».

Бездна. Такое имя носил туман, – точнее, так он назывался в сохранившихся записях. Возможно, их противник – древняя сила, которую выпустила на свободу Вин, – намеренно все запутал. У них не было ни единой возможности узнать, что случилось в прошлом, поскольку эта сила изменяла написанное.

– Ладно, друзья. – Эленд скрестил на груди руки. – Нам нужны варианты. Кельсер вас выбрал, потому что вы могли делать невозможное. Что ж, наше затруднительное положение требует именно таких способностей.

– Меня он не выбирал, – заметил Сетт. – Меня в эту маленькую катастрофу за яйца втянули.

– Мне, к сожалению, не до извинений. – Эленд переводил взгляд с одного на другого. – Ну, давайте. Я же знаю, у вас есть идеи.

– Ну что ж, мой дорогой друг, – откликнулся Бриз. – Самая очевидная идея – это Источник Вознесения. Сила, собранная там, как будто создана для борьбы с туманом.

– Или для того, чтобы освободить спрятавшуюся в нем тварь, – съязвил Сетт.

– Это не имеет значения, – заговорила Вин, и все повернулись к ней. – В Источнике нет силы. Она закончилась. Ничего не осталось. Если она и соберется там опять, то, боюсь, это случится еще через тысячу лет.

– А мы не можем выращивать растения, которым нужно совсем мало света? – поинтересовался Хэм.

Он был одет в свои обычные брюки и жилет. Громиле вроде него достаточно было поддерживать горение пьютера, чтобы не замечать ни жары, ни холода. В день, когда любой искал убежища от плохой погоды, он бодро разгуливал в одежде без рукавов.

Или, возможно, не совсем бодро. Хэм не переменился в одночасье, как Сэйзед. Однако он уже не выглядел таким веселым, как раньше. Теперь он часто сидел в одиночестве с выражением полного смятения на лице, будто тщательно обдумывал нечто и приходил к выводам, которые ему совсем не нравились.

– Разве растения, которым не нужен свет, существуют? – склонив голову набок, удивленно спросила Альрианна.

– Грибы и подобные им, – пояснил Хэм.

– Сомневаюсь, что мы сможем прокормить целую империю при помощи грибов, – заметил Эленд. – Хотя мысль неплохая.

– Должны быть и другие растения, – продолжал Хэм. – Даже если туман продержится весь день, хоть немного света через него все равно проникает. Каким-то растениям этого должно хватить, чтобы выжить.

– Эти растения несъедобны, дружище, – улыбнулся Бриз.

– Для нас, но не для животных, – возразил громила.

Эленд задумчиво кивнул.

– Времени ни хрена не осталось для огородничества, – ухмыльнулся Сетт. – Этим надо было заниматься много лет назад.

– Мы обо всем узнали лишь несколько месяцев назад, – напомнил Хэм.

– Это так, – согласился Эленд. – Но у Вседержителя была тысяча лет на подготовку. Потому он и устроил свои хранилища – и мы до сих пор не знаем, что спрятано в последнем из них.

– Не нравится мне, что мы вынуждены полагаться на Вседержителя, Эленд, – покачал головой Бриз. – Он, должно быть, подготовил эти хранилища, зная, что кому-то придется ими воспользоваться в случае его смерти.

Сетт согласно кивнул:

– Кретин-гасильщик в чем-то прав. Если бы Вседержителем был я, в хранилищах оказалась бы отравленная жратва и вода напополам с мочой. Если уж мне суждено умереть, других ждала бы такая же судьба.

– К счастью, Сетт, – Эленд вскинув бровь, – Вседержитель оказался более человеколюбивым, чем все мы предполагали.