Стоящие свыше. Часть II. Усомнившиеся в абсолюте

Только дети верят, будто днем зло спит.

Только дети верят, будто днем зло спит.

9 января 78 года до н.э.с. Исподний мир

Отправив бричку с ее маленьким кучером в Горький Мох, Зимич пошел к своему университетскому товарищу, родители которого имели дом в Хстове – а значит, сменить места жительства тот не мог. Но вместо разбитного студента его встретил щеголь, покидавший дом в карете, запряженной шестеркой лошадей. Нет, он обрадовался, увидев Зимича, и даже старался не смотреть на него свысока.

– Я сейчас во дворец. У меня там интрижка, не очень, я тебе скажу, приятная, но весьма и весьма полезная. Где ты остановился? Я бы вечером заглянул к тебе: вспомнили бы молодость, выпили вместе, как в старые добрые времена!

И Зимич уже раскрыл рот, чтобы позвать товарища в пивную возле университета, но карета тронулась с места, а тот ее не задержал. Кричать что-то ей вслед Зимич не стал.

Вторая встреча разочаровала его еще сильнее: своего старого дружка он встретил в кабаке, где они когда-то были завсегдатаями.

– Зимич! – тот окликнул его первым. – Сколько лет, сколько зим!

Рядом с ним на столе лежала соболья шапка с белой кокардой.

– Заходи, садись к нам!

За большим столом в центре расположились гвардейцы Храма, остальные посетители кабака жались по углам, бросая на них угрюмые и настороженные взгляды. Несмотря на ранний час, гвардейцы были изрядно пьяны.

– Это мой друг, Стойко-сын-Зимич. Между прочим, из рода Огненной Лисицы! Да садись, садись! Ребята, налейте ему вина покрепче! Хозяин! Что ты там возишься, старая крыса? Не видишь, пришел мой давний друг? Давай, доставай крепленого вина, а не этой жидкой юшки!

Хозяин кабака нисколько не изменился и тоже узнал Зимича, но улыбнулся ему не как доброму знакомому, а подобострастно и безрадостно, снизу вверх. Раньше он мог вышвырнуть на улицу особенно расшалившегося студента, а мог часами слушать их пьяные россказни или многозначительно кивать и давать советы – если в кабак приходили напиться с горя. Это в его присутствии Зимич пообещал отправиться в дальние страны на поиски счастья…

В огромную кружку до краев налили крепленого вина, а напиваться с самого утра Зимичу вовсе не хотелось. Ему вообще не хотелось напиваться. Однако выпить пришлось – из забытого уже студенческого куража, чтобы не ударить лицом в грязь перед развязными и бесцеремонными гвардейцами.

Вино стукнуло в голову быстро, несмотря на плотный завтрак.

– Ну? Рассказывай! – Дружок обнял его за плечо. – Где был, что поделывал? А мы вот здесь охраняем Добро от Зла. Всю ночь в дозоре, не смыкая глаз!

– И как? Много Зла успели побороть? – Зимич осклабился.

– Ты не поверишь! – Дружок расхохотался. – За одну только ночь арестовали семь человек! Семь! И только наша бригада. Зло кругом, надо только уметь его распознать. Я умею.

– И в чем же это зло состоит? – Зимичу вдруг расхотелось улыбаться.

– Ну как в чем? Как в чем? Я по глазам вижу, если у человека рыльце в пушку. Есть, конечно, хитрые и опасные враги, а есть заплутавшие в своем незнании заблужденцы. Я по заблужденцам больше знаток. Консистория делает им внушение и отпускает – и никаких заблуждений у них не остается, они встают на сторону Добра и о Зле более не помышляют. Ну разве это не здорово?

– Ты серьезно? Или смеешься? – спросил Зимич, чувствуя, как хмель застилает голову тяжелой пеленой. Дешевое вино не шло ни в какое сравнение с чистым как слеза вином из подвалов Айды Очена.

– Над чем это я, по-твоему, могу посмеяться? Над своей высокой миссией умножения Добра?

– Вино – дрянь, – проворчал Зимич: тошнота подступила к горлу соленым комком. – Закусить бы…

– Хозяин! – Дружок шарахнул кружкой по столу так, что она едва не раскололась. – Ты чего налил моему другу, а? Ты, старая крыса, нюх потерял? Или тебе мало заплатили? А может, ты решил отравить гвардию Добра? А? Признавайся, хорь вонючий! Может, ты никакой не заблужденец, а самый настоящий опасный враг?

Кто-то из гвардейцев ухватил хозяина за шиворот и с силой толкнул на пол – тот не сопротивлялся, но, упав на колени, оправдываться не стал. Не столько покорность, сколько равнодушие выражала его поза.

Зимич взял дружка за локоть:

– Ты что? Это не он – это ты нюх потерял. Башку снесло, что ли? Власть глаза застит?

– Молчи, дурак, и не лезь не в свое дело, – беззлобно ответил дружок. – Сейчас его Светай на чистую воду-то выведет!

Между тем гвардеец, что толкнул хозяина, подошел к нему поближе и с размаху ударил в бок ногой – хозяин лишь поморщился и, чуть согнувшись, прикрыл живот руками. Зимич же поднялся, с грохотом опрокинув тяжелый деревянный стул, и дернул гвардейца за плечо:

– Подраться хочешь? Со мной подерись.

– Светай, не обращай на него внимания! Это он от вина раззадорился. Зимич кулачник знатный, только и ищет, о чье рыло кулаки почесать. Слышь, Зимич? Сядь, не кипятись! Без тебя разберутся. – Дружок обнял его за плечо и потянул обратно за стол, не заметив опрокинутого стула.

Тем временем неугомонный – пьяный до отупения – Светай снова собирался пнуть хозяина ногой, но Зимич сначала (и с большим удовольствием) врезал по зубам своему дружку, а потом одним ударом завалил гвардейца на пол. И если остальные посетители кабака до этого упрямо смотрели в свои кружки, то тут повернули головы в сторону драки, и глаза их были вовсе не любопытными, как это бывает обычно. Мрачным и странным огнем загорелись их глаза, и непонятно, чего больше было в их взглядах – злорадства, сочувствия или страха.

На Зимича навалилось сразу человек пять или шесть, и руки за спину ему выкрутили очень быстро. И носом об стол приложили от души, и в живот пнули как следует, но больше ничего не успели: из-за столов на помощь ему поспешили те, кто еще минуту назад прятался от гвардейцев по углам. Драка вышла шумной, злой и победоносной – гвардейцы оказались никудышными драчунами, и Зимича это почему-то не удивило.

Их вышвырнули из кабака со свистом и улюлюканьем, под ругань и угрозы скоро вернуться. А потом – не больше чем через минуту – в кабаке вдруг остались только Зимич и хозяин: остальные разбежались, не дожидаясь возвращения гвардейцев с подкреплением.

– Ты что, дурак? – спросил хозяин мрачно.

– Наверное, – ответил Зимич, вытирая нос рукавом: кровь бежала на бархат жилета двумя быстрыми струйками.

– Ну как дальние страны? Много ли в них счастья?

– Не дошел я до дальних стран.

– Иди, умой рожу-то, и беги отсюда, пока они не вернулись. Я сначала подумал, ты теперь с ними. Даже обидно стало, честное слово.

– А ты?

– А мне ничего не будет, я капитану мзду плачу, чтобы меня не трогали особо. Ну поглумятся молодчики, ну потешатся немного – и уйдут. Да и расплачиваются они золотом.

– Противно как-то убегать…

– Еще раз дурак. Давай-давай, собирайся и проваливай! – Хозяин рассмеялся.

6 мая 427 года от н.э.с. Ночь

Йока клацал зубами и тер руками голые плечи – Змай развешивал вокруг высокого огня промокшую одежду. Он разжег костер с одной спички, хотя в лесу не нашлось ни единой сухой веточки.

– Ну что, Йока Йелен? Дрожишь?

– Дрожь – естественная реакция организма. Человек согревается, когда двигается. Если ему лень двигаться, организм его заставляет.

– Сам придумал?

– Ну да. Но разве это неправильно?

Лонгетка размокла и стала склизкой, косынку Йока потерял и теперь поджимал ноющие пальцы к животу.

– Никогда не думал об этом. – Змай нырнул в шалаш.

– Там тоже все промокло?

– Еще как… – проворчал Змай, вылезая обратно с фляжкой в руках. – Погреемся?

– А это что?

– Хлебное вино – напиток плебеев.

– Ты пьешь хлебное вино? – Йока едва не рассмеялся. Это было впору Стриженому Песочнику, но никак не порядочному человеку. В детстве хлебным вином, перемешанным с уксусом, няня растирала ему ноги.

– Иногда. Для здоровья. – Змай свинтил крышку и, запрокинув голову, сделал несколько уверенных глотков. Потом медленно выдохнул и зачем-то поднес к носу промокшую повязку на запястье. – На, глотни. Только немного.

Йока пожал плечами и хотел было отказаться, но вдруг подумал, что в этом есть нечто забавное. Не стесняется же он вытирать руки о штаны, когда ужинает со Змаем в лесу? Может быть, хлебное вино – это и неприлично, но кто думает о приличиях, голышом сидя у костра? Он неуверенно взял флягу в руки и понюхал горлышко: пахло отвратительно. В самый раз для растирания ног…

Жидкость была похожа на горький огонь, обожгла рот, комом застряла в горле, ударила в нос, выбила из глаз слезы и нехотя провалилась в живот. Йока зажал рот руками: его едва не вырвало. Ничего себе хлебное вино!

– Я же сказал – немного, – усмехнулся Змай. – В некоторых кругах считается, что тот, кто не умеет пить хлебное вино, вовсе не мужчина.

Йока ничего не мог сказать, хватая ртом воздух. Но прошло немного времени, и от уголька, тлевшего в желудке, по телу во все стороны пошло тепло. А потом еще и сладко закружилась голова – совсем не так, как от кислого виноградного вина.

– Ну как? Тепленько? – Змай подмигнул Йоке.

– Ага, – Йока тряхнул головой.

– Давай-ка я тебя разотру. А то у тебя губы синие.

– Губы разотрешь? – хихикнул Йока.

– Не. Спину. Да и ноги не мешало бы, но все равно на ноги надеть нечего. Вот она, любовь к природе…

– Знаешь, Змай… Я все время хотел, чтобы в меня попала молния. Мне кажется, это было бы здорово… – От головокружения хотелось поговорить, и мир вокруг сделался уютным и радостным.

– Очень сомнительное желание. Ты изучал естествознание?

– Ну да.

– Бывали, конечно, случаи, когда молния не убивала человека наповал… Но это очень редкие случаи. Поворачивайся спиной.

– Слушай, а чудовище плюется такими же молниями?

– Нет. Есть существенная разница.

– Какая?

– У чудовища молнии все в слюнях…

– Чего? – опешил Йока и только потом расхохотался.

– Не веришь?

– Неа, – продолжал хохотать Йока.

– Вот поэтому хлебное вино – напиток плебеев. Хихикаешь теперь, как дурачок. И перестань трястись, ты мне мешаешь.

Одежда высохла через час, только куртка и спортивные туфли долго оставались влажными, и Йока сидел у костра босиком, а Змай подтаскивал дрова, поддерживая высокий жаркий огонь. От тепла клонило в сон, и лишь воспоминания о грозе оживляли и тормошили что-то внутри. Пожалуй, эта гроза должна была стать одним из лучших воспоминаний…

– Слушай, если мы будем сидеть у огня, ни один призрак к нам не придет… – проворчал Йока. Ему хотелось чего-нибудь страшного и опасного. Только бы не заснуть.

– Призраки не боятся огня. Они боятся солнечных камней.

– Все равно. На месте призрака я бы к костру не пошел.

– Можешь прогуляться по лесу. Только я не советую: если не наколешь ногу, то снова весь вымокнешь точно.

– Если я усну, ты меня толкнешь?

– Когда придет призрак, обязательно толкну.

И наверное, Йока действительно задремал, потому что открыл глаза и обнаружил, что костер почти догорел, голова его лежит у Змая на коленях, а сверху его накрывает теплая и уже сухая куртка.

– Тихо, – шепнул Змай, – ты просил тебя разбудить…

– Что-то случилось?

– Тихо. Смотри. Только не делай резких движений…

– Призрак?

– Смотри, – Змай глазами указал в сторону, противоположную костру. Йока приподнялся и всмотрелся в темноту, но увидел лишь два горящих в темноте глаза.

– Видишь? Узнаешь?

И хотя костер давал не много света, Йока тут же узнал картинку из детской книжки: круглые уши, хищная морда и неуклюжее тело, похожее на медвежье…

– Росомаха? Змай, это правда росомаха? – шепнул Йока одними губами.

– Правда.

Она оказалась совсем нестрашной. И никакого трепета перед ней Йока не испытал, наоборот: было в ней что-то притягательное, теплое, умиротворяющее. Хотелось погладить жесткую шерстку между ушей… Зверек покрутился на месте, оглядываясь на костер, но убегать не спешил.

– Иди, она зовет, – шепнул Змай и подтолкнул Йоку вперед.

И Йока пошел, не замечая, что не обут. А когда костер скрылся за деревьями, ему вдруг пришло в голову, что это сон. Только во сне можно идти в глубь Беспросветного леса за росомахой и ничего не бояться.

А потом он сидел на мокрой кочке и смотрел на темную стену леса, и деревья двоились в глазах, пока за ними не открылась яркая бесконечность. И танцующая девочка тянула к нему руки… И была еще прекрасней, чем в том, самом первом, сне… От того, что она так прекрасна, его снова трясли рыдания и что-то рвалось из груди.

Йока проснулся, когда солнце проглядывало между деревьев, но костер все еще горел. Он и в самом деле лежал головой на коленях у Змая, накрытый высушенной курткой.

– Йока Йелен, кое-кому пора в школу…

– Ничего себе… – Просыпаться совсем не хотелось. – Уже утро? И я все проспал? И ты меня не разбудил?

– Ну, тебе, наверное, опять снились фантастические сны… – усмехнулся Змай.

– Откуда ты знаешь?

– Я же бог. Я много чего знаю…

– Мне приснилось, что к костру пришла росомаха.

– Росомахи, в отличие от призраков, боятся огня. Они вообще избегают людей и приходят только к мрачунам.

– Я так и знал, что все это ерунда… – проворчал Йока. Стоило ночевать в лесу, чтобы посмотреть интересные сны!

И только дома, переодеваясь в пижаму (чтобы через несколько минут снова ее снять), Йока заметил, что у него мокрые брюки. Словно он и в самом деле после дождя бродил по лесу и сидел на сырой кочке…

9 мая 427 года от н.э.с.

На площади у вокзала духовой оркестр играл один и тот же бравурный марш, ядовито-яркая зелень блестела на солнце, с лотков продавали сласти и шипучку. Поезда привозили дачников, в парке прогуливались парочки: солидные господа и дамы с зонтиками, чинные мастеровые и аккуратно одетые работницы, молодые парни с краснеющими деревенскими девицами.

Змай нисколько не стеснялся своего пиджака, надетого на голое тело, коротких брюк и босых ног. И Йоке это нравилось, как нравилось то, что на них оглядываются с удивлением и даже с возмущением. Они прошли через парк к рынку, миновали ряды со снедью, где с селянками шумно торговались домохозяйки и кухарки, и вышли к вещевым лавочкам, деревянным, с облупившейся краской и покосившимися дверьми. Йока никогда в них не заходил, ему и в Славлене-то редко покупали готовую одежду, только обувь: мама любила менять портных, но терпеть не могла иметь дела с сапожниками.

В лавке было темно – маленькое окошко пропускало не много света, а тусклый солнечный камень под потолком толком не освещал стен, на которых был развешан и расставлен товар: от нижнего белья до картин и фарфоровых статуэток (неприлично дешевой мазни и слащавых собачек и пастушек).

– Любезный, – Змай положил локти на прилавок, заглянув лавочнику в глаза, – я хочу одеться поприличней.

Лавочник был толстым, даже, пожалуй, жирным, но проворно выскочил из-за прилавка, походя дав подзатыльник щуплому мальчишке-подручному.

– Начнем с ботинок? – с воодушевлением начал он, оглядев Змая с головы до ног.

Змай посмотрел на подставку, где толпились лаковые остроносые ботинки, которые носят деревенские модники, брезгливо поморщился и ответил:

– Нет, пожалуй, с сапог… А еще лучше с носков.

– Проигрался? – лавочник понимающе подмигнул Змаю.

Змай ничего не ответил и демонстративно глянул в окно.

Из лавки они вышли через час, и теперь Змай ничем не отличался от мастеровых или рабочих Славлены: в добротном пиджаке с жилеткой и в темно-синих штанах, заправленных в высокие, крепкие сапоги. Не хватало только кепки – почему-то летом рабочие всегда надевали кепки. В матерчатой сумке через плечо Змай нес смену белья, стеганый ватник и брезентовую плащ-палатку.

Возле бочки с пивом в стороне от входа в парк он остановился и вопросительно глянул на Йоку:

– Не хочешь?

– Чего? Пива? – Йока прыснул.

– Не вижу ничего смешного.

– Это такая же гадость, как и хлебное вино?

– Никакого сравнения. В хлебном вине есть хоть какая-то польза, от пива один только вред.

Они пристроились в хвост небольшой очереди рабочих со станции, одетых примерно так же, как и Змай. Опрятная женщина в белом фартуке, разливавшая пиво в большие стеклянные кружки, время от времени покрикивала на тех, кто плевал на землю и сорил.

Змай взял две большие кружки с белыми шапками пены, и женщина пристально осмотрела Йоку, прежде чем дать Змаю сдачи с полулота.

– Не рано ли ребенка приучаешь, папаша?

Змай не стал отвечать и подмигнул Йоке. Они отошли в тень деревьев, к ограде парка, и сделали по глотку. Йоке пиво не очень понравилось, но он нашел, что из «взрослых» напитков это лучше и виноградного, и тем более хлебного вина.

Из парка доносились звуки тяжеловесного вальса – духовой оркестр перебрался ближе к карусели.

– Хорошее пиво, – удовлетворенно кивнул Змай, – и вообще – уютный мирок.

– Что ты сказал? – переспросил Йока.

– Я говорю, богато живет Славлена.

– Отец говорит, это оттого, что чудотворы поддерживают социал-демократов. Регулирование экономики в сторону соблюдения социальных гарантий, прогрессивная шкала налогов… И местная благотворительность еще.

– Ну-ну, – Змай поморщился.

– Ты не согласен?

– Отчего же… С этим нельзя не согласиться. Справедливое устройство. Интересно, что бы стало с этим миром без солнечных камней?

– Как что? Без солнечных камней наступит эра мрака, нищеты и невежества. И люди снова будут вынуждены добывать хлеб насущный в поте лица…

– И я о том же. Все богатство этого мира – это энергия чудотворов. Отними у него эту энергию, и уютный мирок рухнет. Вот придет Веч… Враг и порвет в клочья границу миров.

– Змай, а почему прорыв границы миров погасит солнечные камни?

– Потому что исчезнет единое энергетическое поле, которое держат аккумуляторные подстанции чудотворов. Это сложный вопрос. Для этого мало естествознания, тут нужно оперировать понятиями теоретического и прикладного мистицизма. Но если хочешь…

– Йока! – прервал его вдруг удивленный возглас со стороны ворот парка.

Йока повернул голову и увидел Инду Хладана, которого меньше всего думал здесь встретить. Он был в форменной куртке, но фривольно расстегнутой, и все еще опирался на трость.

Чудотвор подошел ближе, и Йока про себя усмехнулся: пусть расскажет отцу, чем он занимается и с кем проводит время. Отец демократ, ему это должно понравиться.

– Йока, что я вижу? – Инда спрятал улыбку и укоризненно покачал головой.

– Привет, Инда, – ответил Йока, но тот не ответил, пристально разглядывая Змая. И Йоке показалось, что более всего чудотвора заинтересовал ожог в форме трехлучевой звезды. Змай тоже смотрел на Инду Хладана как-то странно. Они словно обменивались мыслями, как будто молча говорили о чем-то, о чем Йоке знать не положено.

– Ты пьешь пиво? Аяяй! – наконец вяло сказал Инда – впрочем, не глядя на Йоку.

– А это разве запрещено законом?

– Нет, конечно. Но кроме закона есть еще приличия и положение в обществе. Ты не думал об этом?

– Может быть, ты нас представишь друг другу? – спросил Змай, тоже не глядя на Йоку.

– Это Инда Хладан, друг нашей семьи, – с готовностью ответил тот и повернулся к чудотвору: – А это мой друг, его зовут Змай.

– Мне, несомненно, очень приятно, – задумчиво кивнул Инда, – но, к сожалению, я не могу пожать руку новому знакомому…

Он кивнул на трость в правой руке.

– Мне повезло больше, – ответил Змай, показывая глазами на сломанную левую руку, – но я редко напрашиваюсь в друзья чудотворам.

– Если я ничего не путаю, это чудотворы должны искать дружбы со столь значительной личностью…

– Да, почему-то чудотворы действительно ищут дружбы со мной. И ты ничего не путаешь.

Йока слушал их и мало что понимал, но чувствовал, как между двух скрещенных взглядов проскакивают искры. Их загадочный диалог лишь укрепил его в мысли, что Змай выполняет тайную миссию и чудотворам о ней известно, – Инда разгадал Змая меньше чем за минуту.

– Вот как… Значит, я ничего не путаю… – сквозь зубы пробормотал Инда, опустив голову, но тут же вскинул взгляд. – Ты чувствуешь себя столь неуязвимым?

– Я практически неуязвим. Мне нечего бояться.

– Тогда почему бы тебе не заявить о своем появлении во всеуслышание?

– Я уже заявил о себе. Но я, как и вы, не хочу паники.

– Мне было бы интересно поговорить с тобой… Без свидетелей. – Инда глянул на Йоку и улыбнулся: – И чему же ты учишь мальчика?

– Дурному, конечно, – усмехнулся Змай и за плечо привлек Йоку к себе. – Пить пиво и хлебное вино.

– Я, конечно, не ангел, но все же выбирал напитки, приличествующие его положению в обществе.

– У меня на родине это не считается зазорным даже для аристократов.

– В Славлене свои неписаные законы, – пожал плечами Инда.

Змай посмотрел вверх и неожиданно сказал:

– Хорошая погода сегодня, не правда ли?

Это прозвучало будто пароль, какой-то тайный смысл был вложен в эти слова, потому что Инда насторожился.

– Да. Неплохая. Солнечно… – ответил он вполголоса и побледнел.

– Там, откуда я пришел, солнечных дней почти не осталось.

Змай сказал это будто бессмысленное заклинание, не вложив в слова ни капли эмоций. Но они вдруг пробрали Йоку до костей. Может быть, это действительно была какая-то магическая формула? Взгляды Змая и Инды встретились, и между ними снова проскочила не искра даже – молния. Они понимали друг друга, а Йока их не понимал. И, похоже, расспрашивать Змая не имело смысла: он хранил свои тайны не менее ревностно, чем чудотворы или мрачуны. И лишь одно стало понятно (но и внесло в мысли некоторую сумятицу): Змай не просто чудотвор, он стоит выше всех чудотворов, вместе взятых.

Инда быстро откланялся, не сказав Йоке ни слова, и скорым шагом направился к вокзалу, хотя до этой встречи явно шел в другую сторону.

– Ну что, Йока Йелен, друг вашей семьи расскажет твоим родителям, как весело ты проводишь время вне отчего дома? – Змай смотрел вслед Инде.

– Подумаешь! Ерунда. Главное, чтобы они не узнали, куда я отправлюсь завтра. Вот это отцу точно не понравится.

– А куда ты отправляешься завтра?

– Завтра мы идем драться с сытинскими. И если в драке кого-нибудь убьют или покалечат, отцу придется меня выгораживать. А он этого очень не любит.

– А кого-нибудь обязательно убьют?

– Не знаю. Ножи в этот раз запрещены правилами. Только цепи, металлические прутья и кастеты.

Конечно, прозвучало это как неприкрытое бахвальство, но Йоке давно хотелось кому-нибудь похвастаться.

– До чего же ты серьезный парень, Йока Йелен.

– На самом деле я думаю, что Стриженый Песочник позвал меня именно из-за отца. Но… может, и нет… – Йока вопросительно глянул на Змая.

– Меня тоже в первый раз взяли в серьезную драку в четырнадцать лет. Но у нас было запрещено оружие, только кулаки. Зато какие были кулаки! – Змай вздохнул и добавил: – Любил я это дело… Когда-то…

– Я думаю, мне тоже понравится.

– И что, совсем не боишься?

– А чего же бояться?

– Я в первый раз боялся. Главное – один раз через страх перешагнуть, а потом…

* * *

Инда Хладан шел в сторону Тайничной башни, осознавая: ему никто не поверит. Даже Приор. То, что он увидел собственными глазами, то, что он почувствовал, ощутил кожей, какими-то внутренними фибрами души, – в это никто не поверит. В это невозможно поверить. Он отдавал себе отчет: начни он настаивать на своей точке зрения, и его сочтут сумасшедшим. И, наверное, будут правы. Этот человек не может быть тем, кем его посчитал Инда.

Он уже отправил в тригинтумвират отчет о своих подозрениях насчет Йоки Йелена и третьего дня получил добро на оборудование лаборатории вблизи границы Обитаемого мира – пока для проверки догадок. Как назло, Инда сам настоял на том, чтобы лабораторию открыли к началу нового учебного года, – надеялся прикрыться переводом Йоки в закрытую школу под патронажем чудотворов, о чем так мечтала Ясна.

Появление рядом с Йокой этого человека делало догадки фактом. Для Инды, конечно, – но не для тригинтумвирата.

Мальчика надо изолировать, и как можно скорее. Профессор Важан – не самая главная фигура в этой игре. Он живет на свете шестьдесят девять лет и минимум пятьдесят пять из них мутит воду. Пусть мутит ее дальше, это не прорвет границы миров, не разрушит свода и не лишит этот мир света солнечных камней. Неужели именно поэтому в ответе тригинтумвирата содержался прозрачный намек на то, что Важана трогать не следует? Временами Инда жалел, что стоит только на второй ступени посвящения, – он был любопытен, а на этом прозрачном намеке будто стоял гриф децемвирата: «Только для первой ступени посвящения».

Мальчик должен быть изолирован немедленно. И оборудовать лабораторию для этого необязательно – можно договориться с Приором и воспользоваться какой-нибудь метеостанцией. Чтобы превратить догадки и смутные ощущения в факт, довольно одного мрачуна-эксперта и энергии Внерубежья.

Инда искал аргументы и не находил, а ему хотелось быть последовательным. Он не привык лгать своим, и если уж идти на такое, это должна быть безупречная ложь. Если бы он не настаивал на отсрочке до осени так убедительно!

Приор встретил его удивленно:

– Инда, что-то произошло? На тебе лица нет.

В апартаментах Приора сидел еще и мозговед Длана Вотан (третья ступень посвящения – отметил про себя Инда, но, подумав, на конфиденциальности разговора настаивать не стал).

– Я просто неважно себя чувствую – наверное, немного простыл. Акклиматизация.

– Брось, ты здесь уже две недели, какая акклиматизация…

– Вряд ли это чувство вины. Знаешь, я был неправ. Нет смысла ждать конца лета. Надо изолировать Йоку Йелена как можно раньше.

– Я, возможно, разделю твою точку зрения. Более того, я изначально считал, что ждать осени бессмысленно. Но почему вдруг передумал ты? Твои аргументы показались мне весомыми.

– Я вдруг понял, что обольщаюсь. Я верил в свое обаяние, а мальчишку тем временем обрабатывал Важан. И я представил на минуту, что профессор перетащил парня на свою сторону. Согласись, это стало бы непростительной ошибкой: тогда вместо уютной лаборатории нам потребуется тюрьма с крепкими запорами. А действие по принуждению всегда менее эффективно, чем добровольное.

Приор поднялся и прошел по кабинету.

– Инда, ты не договариваешь чего-то. Но я не стану тянуть из тебя информацию клещами. Спрошу только: как ты объяснишься с его родителями? Он усыновлен по всем правилам и юридически ничем не отличается от родного сына судьи Йелена. Ты собирался прикрываться переводом в другую школу. Чем ты прикроешься теперь?

– Пока не знаю. Придумаю.

– Насчет принуждения… – словно нехотя вступил в разговор Вотан. – Это не совсем так… Есть люди, которым для достижения максимальных результатов необходимо одобрение, но многие достигают большего, если задето их самолюбие, если ими движет злость или даже ненависть.

– А ты, несомненно, уже знаешь, к какому типу людей отнести Йоку Йелена? – натянуто улыбнулся Инда.

Но мозговед словно ждал этого вопроса:

– Я познакомился с личным делом Йелена: его влечет противостояние, ему нужна победа в трудной борьбе, легкие победы его не интересуют. Еще хочу заметить, что учителя заблуждаются, принимая его за обычного верховода, он не верховод – он одиночка, вокруг него нет компании прихлебателей, как это обычно бывает в коллективе мальчиков. Именно поэтому его лидерство так трудно оспорить – он вроде бы на него не претендует. Кстати, вряд ли Йелена эмоционально заденут такие понятия, как «общее дело», – он индивидуалист, его занимает только его собственное «дело», собственная борьба и собственные победы. Его надо подстегивать, а не увещевать.

– И что ты предлагаешь? Позволить ему стать врагом чудотворов на основании его индивидуализма и лидерских качеств? – Инда смерил Вотана взглядом.

– Я считаю, что профессор Важан может стать для Йелена хорошим наставником.

Инда сперва опешил и, чтобы не выдать удивления, переспросил:

– Его личное дело ты тоже изучил?

– Разумеется. Важан – педагог, каких мало. К тому же он мрачун и имеет опыт обучения молодых мрачунов.

– Нет, нет, Длана… – вдруг опомнился Приор. – Это совершенно исключено.

Вотан не стал препираться.

– В таком случае лучшим местом для Йелена станет Брезенская колония, а не уютная лаборатория с толпой добреньких наставников, которым он немедленно сядет на голову. И ты, Инда, это понимаешь не хуже меня, только почему-то не хочешь признать.

Инда поморщился: в чем-то Вотан был несомненно прав. Хотя бы в том, что Инде очень хотелось выполнить данное Ясне обещание, а не упрятать мальчишку за колючую проволоку.

– Давай не будем забывать, что гипотетически он может прорвать границу миров, а наша задача удержать его от этого.

– Чтобы прорвать границу миров, Йелену потребуются годы ежедневных упражнений и наставник, способный раскрыть его потенциал. И только в том случае, если гипотеза подтвердится.

– Тогда давай начнем с проверки гипотезы, – Инда недовольно сжал губы, – а не с Брезенской колонии. Ты можешь что-нибудь предложить? Кроме профессора Важана, конечно…

– Разумеется. Я бы не ввязался в дискуссию, не имея предложений. Определить потенциал мальчишки лучше всего сможет профессор Мечен, у него большой опыт работы с подростками.

Приор еле заметно улыбнулся и в ответ на вопросительный взгляд Инды пояснил:

– По иронии судьбы, профессор Мечен – директор Брезенской колонии. Но это в самом деле один из лучших экспертов в вопросах определения энергетического потенциала подростка. Он у нас на хорошем счету.

– Мне казалось, Брезенской колонии требуются не профессора, а надсмотрщики, – поморщился Инда.

– Мечен преподает в Брезенском лицее и числится профессором закрытого Брезенского университета, так что и опыт наставника у него есть. Лучше расскажи, как идет твое расследование относительно происхождения Йелена.

– Медленно. Я бы сказал, почти никак. Я пока не нашел женщины детородного возраста, умершей в день появления мальчика на свет. Из десяти тысяч женщин, умерших в эти дни, все либо слишком старые, либо слишком молодые, либо не могли быть беременны, либо находились слишком далеко отсюда.

– А ты не пробовал предположить, что его мать осталась жива? Забеременела малолетняя селянка от своего дружка да и вытравила плод раньше времени, не ожидая, что он выживет.

– Старуха говорила, что рассекла чрево его матери.

– Старуха была чокнутой. Она много чего говорила, не надо же всему верить, – улыбнулся Приор.

– Я сомневаюсь, что его матерью была малолетняя селянка. Селянки не способны рождать гомункулов с неограниченной емкостью, это плод герметичной антропософии, а не случайной связи, – поддержал Инду Вотан.

– А чем занимается Йера Йелен? – спросил Приор.

– Почти тем же, чем и я. Ищет мрачунью, которая могла бы родить Врага. Но ему трудней, он не знает даты его рождения. Изучает Откровение. Создал экспертный совет из историков, этнографов и физиологов.