Цитаты из книги «И был вечер, и было утро», страница 3
Дело было так, что к самому господу богу – называйте его Саваофом или Иеговой, это же ему совершенно все равно! – так вот, к самому господу богу пришел германский император и спросил:
«Ответь мне, господи, когда обретет счастье мой германский народ?»
Бог полистал Книгу Судеб и сказал: «Через сто семь лет».
«Не дожить мне», – сказал германский император и заплакал.
Потом пришел английский король: «Через сколько лет обретет счастье мой английский народ?»
Господь надел очки, заглянул в Книгу: «Через семьдесят семь лет, король».
«Не дожить мне!» – сказал английский король и заплакал.
Тогда пришел американский президент и спросил о своем народе.
«Через сорок три года», – сказал господь.
«Не дожить мне!» – заплакал президент.
И, наконец, явился сам русский царь: «Скажи, господи, когда же Россия будет счастливой?»
«Не дожить мне!» – сказал господь и заплакал самыми горючими слезами.
А давно известно, что лучший способ разобраться самому – это начать учить других.
А известно, что лучший способ заинтересовать – это напустить побольше туману, не сказать ни «да», ни «нет», уходить от ответов и похохатывать над чужими догадками.
...ибо только сильные способны от души хохотать над собой ( слабые хихикают над другими ) ...
...а власть - дело коварное. И в ней главное - говорить и ничего не делать: само всё образуется.
Так было, так есть, так будет; так уж устроено человечество, что без героев ему не прожить, хотя чаще всего герои и не подозревают, что они герои, что творимое в какой то момент и есть героическое…
Каждый субъективно прав даже в своих заблуждениях…
Я много думал, копался в книгах, расспрашивал старых людей, пытаясь понять, как и когда зачах в сердце русского офицера робкий огонек особого чувства к народу своему. Ведь существовал же он, этот зажженный еще декабристами огонек, – пусть горел он не так уж ярко и далеко не под каждым мундиром, но горел! Он был неосознанным, невыраженным пониманием того, что офицер присягает не государю, а народу своему или, чтоб не столь уж радикально, – народу в лице государя. Так когда же погасла она, эта свеча родства, свеча единства нации и армии? В пулеметных безумиях русско японской? В соленой купели Цусимы? В жестоких карательных боях первой революции? А может, в негромких выстрелах в собственный висок?.. Известно, что честь нельзя убить: можно лишь убить честного человека. Зато честь можно отнять. Силой или обманом. Заменить пустопорожним постулатом или вообще не взращивать ее с детства. И тогда появляется армия, способная воевать против собственного народа с куда большей яростью и жестокостью, чем против врагов Отечества. Ах, максимы максимовичи и капитаны тушины, как же не вовремя вы стрелялись…
Давно известно, что каким бы решительным ни казалось «Нет!», если заводится хотя бы маленькое «но», победа будет за ним. «Но» – это термин нашего благородства, честности, чистосердечия и самого горячего, самого искреннего желания поступать только по совести. «Но» – замедленная мина самых наилучших побуждений, принципов и обещаний. «Но» – смертельная болезнь руководителей всех калибров «ОТ» и «ДО», козырный туз ордена Игнатия Лойолы.
…толпе, то бишь сходбищу, потребны не командиры и вожди, а сила и безнаказанность.
