Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга

В 1712–1733 годах над крепостью вознесся Петропавловский собор^[26], трехнефная базилика с колокольней, увенчанной грандиозным золоченым шпилем (вся высота колокольни со шпилем 112 м, на 32 м больше «Ивана Великого» в Московском Кремле). «Этот собор стал самым масштабным из тех стилистически рубежных памятников петровского времени, что как бы развернули православное церковное строительство лицом к Западу»^[27]. Собор полон аморетти – название, знакомое нынче большинству из нас по названию абрикосового ликера, хотя на самом деле так называются головки ангелочков с крылышками – «маленькие амурчики», о них речь впереди.

Летний дворец – одно из немногих сооружений петровского времени, сохранившееся почти без изменений. Его без декоративной скульптуры – в данном случае барельефов – и представить-то мудрено. Построен в 1710–1714 годах по проекту Д. Трезини при участии А. Шлютера. Прямоугольный в плане, небольшой двухэтажный дом с высокой кровлей. Весь декор фасада состоит из лепных панно между окнами первого и второго этажа и барельефа над входной дверью, исполненного по эскизу А. Шлютера^[28]. Вот где есть на что посмотреть!

Представляю, какое впечатление производили нимфы и богини, левиафаны и купидоны на матросов, солдат и прочий военно-служивый православный люд, составлявший тогда основное население будущей столицы! Конечно, аллегории-то они понимали. Аллегория – язык Средневековья. Например, иконы православный человек, даже неграмотный, «читал» легко. Именно читал, поскольку в житийной иконе житие читается по клеймам, как в книге или как в комиксе – слева направо, не считаясь с тем, что посреди иконы лик святого. Мы – страна литературная.

Минерва, аллегория победы. Летний дворец Петра в Летнем саду

Но в XVIII веке произошла полная смена образного языка. Начиная с формы. Если для западного христианина круглая и декоративная скульптура привычна, скажем, тысячи скульптур готических соборов он «читал», как православный клейма на иконах, то для русского человека такое не просто необычно, но святотатственно! Святых не положено ваять в круглой скульптуре! Нельзя создавать идолов и кумиров! А здесь не просто рельефное изображение, здесь языческие боги! «Сатанинское наваждение»! Православный люд возроптал и смутился!.. Однако, как писал поэт В. Соснора: «Они посмущались, но смуты не произошло!»

Объяснение простое: красоту-то народ чувствовал и понимал! А новая невиданная красота, сравнимая только с музыкой Баха, Моцарта и их современников, обрушилась на Русь и пленила душу простого человека. Красота жизнеутверждающая, сказочная, именуемая высоким барокко, явлена в имперской России гениями Растрелли и Чевакинского.

Блистательные Растрелли

Растрелли Бартоломео Карло

Растрелли Бартоломео Карло (Rastrelli, Bartolomeo Carlo; 1675–1744) – художник, выдающийся мастер скульптуры барокко, один из основоположников этого стиля в России.

Родился во Флоренции, в состоятельной дворянской семье. Около 1700 года переселился в Париж, где проявил себя как мастер монументально-декоративной пластики (надгробие маркиза де Помпонн в церкви Сен-Мерри, 1703–1706 гг.; разрушено в 1792 г. в период Французской революции).

В 1716 году вместе с сыном (будущим архитектором) приехал в Петербург по приглашению сподвижника Петра I Ф. Лефорта с поручением руководить архитектурными и скульптурными работами по украшению новой столицы, выполнять портреты «подобно живым людям», устраивать сады и фонтаны, сооружать театральные машины и декорации, делать медали и обучать всему этому русских мастеров (на практике его деятельность ограничилась скульптурой).

Растрелли (отец и сын) заняли исключительно важное место в плеяде иноземных художников петровской поры, принесших навыки и приемы «чисто западного» барокко в страну, где оно существовало до сих пор в смешанном, средневековобарочном («московском» или «нарышкинском») варианте; в этом смысле его произведения (подобно работам А. Шлютера) явились эталонами для развития русской скульптуры XVIII века.

Бартоломео Карло Растрелли создал несколько портретов Петра I: его парадно-триумфальный конный монумент (1719–1743 гг.; отлит из бронзы в 1745–1746 гг. и в 1800 г. установлен перед Инженерным замком), большой бюст (1723–1729 гг., бронза, Эрмитаж, Петербург) и «восковую персону» (1725 г., там же).

Дворцовая наб., 38

Среди других его произведений – бюст А.Д. Меншикова (1723–1729 гг., известен в мраморной версии, исполненной в 1849 г. И.П. Витали по несохранившемуся восковому оригиналу, Русский музей); бюст неизвестного (1732 г., возможно автопортрет, бронза, Третьяковская галерея); скульптурная группа «Императрица Анна Иоанновна с арапчонком» (1733–1741 гг., бронза, Государственный Русский музей).

Дворцовая наб., 38

Эффекты театральной репрезентации, барочная пышность, тонкая отделка деталей порой сочетаются в этих работах (в особенности в скульптурной группе) с жестким натурализмом в передаче лица. Мастер участвовал в 1721–1723 годах в оформлении Большого каскада в Петергофе (маскароны, военно-аллегорические рельефы, группа «Нептунова телега»), а в 1721–1724 годах работал над моделью (неосуществленного) «триумфального столпа» в память побед в Северной войне 1700–1721 годов.

Умер Растрелли в Петербурге 18 (29) ноября 1744 года.

Растрелли Франческо Бартоломео

Растрелли Франческо Бартоломео (Варфоломей Варфоломеевич; 1700–1771) – архитектор, основоположник русского барокко – сын Б.К. Растрелли. Первое время помогал отцу, затем стал получать самостоятельные заказы.

После смерти Петра I в России настала эпоха дворцовых переворотов. Старший Растрелли разбирался в них как гениальный ювелир и чувствовал себя в атмосфере дворцовых интриг будто рыба в воде! Преисполненный всех достоинств и пороков своего века, он отчаянно любил сына, всячески его оберегал, прекрасно понимая его одаренность. Поэтому как только во дворце, как говорится, «начинало пахнуть паленым», Бартоломео всеми правдами и неправдами выпихивал сына за границу – учиться зодчеству. Франческо, переименованный в России в Варфоломея Варфоломеевича, ездил в Европу шесть раз! И что самое радостное, в отличие от многих российских дворянских недорослей, привезших из Франции только наимоднейшие камзолы, парики и венерические болезни, действительно много чему выучился.

Невский пр., 17

С 1730 года он – придворный архитектор. И с удовольствием добавлю – гениальный архитектор! Можно сказать, Бах и Моцарт архитектуры в одном лице! Все мог! Все умел! А рисовальщик какой! А руками – и печку сложить, и часы починить!.. Одно слово – гений! Только шапку перед его памятью снять да в пояс поклониться – спасибо Вам, великий итальянец русской службы!

Среди его известнейших творений несколько великолепных дворцов – Воронцовский (1749–1757 гг.), Строгоновский (1752–1754 гг.), Екатерининский в Царском Селе (1752–1757 гг.) и Зимний (1754–1762 гг.), Смольный собор (1748–1754 гг.). Будучи превосходным мастером лепки не хуже отца, Растрелли уделял огромное внимание скульптурному декору своих построек. Сам готовил детальные рисунки для лепщиков и резчиков, претворявших в реальность его замыслы. По рисункам зодчего созданы фигуры атлантов и кариатид, украшающих большинство его сооружений.

Светлый талант Растрелли, где в удивительной пропорции, гармонично, как в музыке, сочетаются жизнеутверждение и грусть. Его скульптура, декоративная скульптура в частности, необходимый и полнозвучный аккорд во всем архитектурном блеске! Но. не более!

Маскаронов из рук великого мастера на стены его созданий перепорхнуло множество. Одних аморетти десятки, но они еще не наполнились многозначностью тайны, их еще нельзя рассматривать отдельно и подробно, выделив из общего согласного ансамбля растреллиевских творений. Во след гению Растрелли, во след эпохе блистального барокко должен был прийти иной стиль и другой мастер, наполнивший декоративную скульптуру глубоким многозначным и таинственным содержанием. И это произошло – он пришел! (см. «Тайны Чарльза Камерона»).

Но до того был краткий период появления на замковых камнях домов Северной столицы маскаронов, так сказать, «неопределенного содержания». Следуя европейской моде или развитию европейской архитектурной мысли, где начинает господствовать классицизм, на новые для России – совершенно европейские здания пожаловали якобы античные маскароны.

«Декоративные элементы и, в частности, львиные и человеческие маскароны на фасадах зданий классического стиля впервые увидели петербуржцы в конце 60-х годов XVIII века. Это были обывательские дома, возведенные по проекту современника И.Е. Старова архитектора А.В. Квасова, участвовавшего в разработке генерального плана реконструкции Петербурга. Один из них – дом № 8 по Невскому проспекту (дом Сафонова) сохранился до наших дней. Замковые камни окон его первого этажа украшены женскими масками. В конце XVIII – начале XIX века на фасадах жилых домов женские маски стали появляться повсеместно: дом Брюллова (В.О., Съездовская линия, 21); дом Петровых (наб. р. Фонтанки, 92); дом Дехтерева (Спасский пер., 11), авторы построек не установлены; жилой дом Академии наук (наб. Лейтенанта Шмидта, 1), построен учеником А.Н. Воронихина Д. Филипповым в 1806–1808 гг. и перестроен по проекту архитектора А.Д. Захарова его помощником А.Г. Бежановым в 1808–1809 гг.

Невский пр., 17

По своему пластическому решению эти маски не однозначны. Большая часть из них с явным классическим звучанием воплощенных в них образов (дом Академии наук, дом Дехтерева), другие как будто пришли из недавнего барокко, выдавая стремление автора к созданию неопределенного образа (дом Брюллова)»^[29].

Тут следует припомнить, что собственно в античной архитектуре, где появился маскарон как часть декоративной скульптуры, пантеон персонажей весьма невелик. Древние греки изображали в качестве апотропеев только второстепенных богов, вроде Ахелоя и различных античных героев.

Громовержца Зевса рискнули изобразить только в виде египетского бога Амона, опять-таки для греков бога хотя и сильного, но все-таки пришлого, чужеродного, не особенно укоренившегося в сознании тогдашних верующих жителей Эллады. Примерно как для современного православного человека Санта-Клаус прежде всего Дед Мороз, а не Святой Николай Мирликийский.

Древние греки остерегались святотатства, за которое следовало жестокое наказание, в частности в святотатстве был обвинен и затем казнен Сократ. Для европейских же художников, открывших для себя великое наследие античности, языческие божества древних греков и римлян уже не были объектом веры и поклонения, потому и обращение с их образами стало иным.

На петербургских домах первые маскароны (как всякое произведение искусства) хотя и несут определенное послание нам – зрителям, но это послание еще смутно, пока оно рассчитано только на эмоциональное восприятие всего образа, на общее впечатление. В него еще не вложена конкретная информация. Строго говоря, маскарон еще не наполнился драматургией. Это просто женское лицо. Косынка, повязанная двойным узлом, скорее дань традиции, возможно, деталь античного костюма, как его понимали в эпоху Просвещения, но кого именно представляет собою маскарон, догадаться сложно.

Маскарон с дома № 8 по Невскому проспекту, вероятнее всего, Гера, но точно этого тоже сказать нельзя. Настанет время, когда даже само расположение маскарона, не говоря уже о том, кого он являет, станет частью взаимодействия, частью бессловесной пьесы, разыгрываемой на фасаде дома или даже на фасадах нескольких домов с одной улицы, связанных одной сюжетной линией, как, например, на домах конца XIX – начала ХХ века по Мытнинской улице.

Но мы еще в «осьмнадцатом столетии». Треуголки, парики, и кринолины, архитектура высокого барокко, стремительно уходящая в прошлое и уступающая место многозначной и величавой простоте классицизма.

«На формирование петербургской архитектуры в течение всего XVIII века и первой половины XIX века ведущее влияние оказывала культура классицизма и Просвещения с их канонизацией античной мифологии как универсальной системы художественных образов. Более того, формы, восходящие к отличным от античности источникам, до 1830 года, за единичными исключениями, вообще не допускались на фасады городских сооружений. Неудивительно, что в архитектурном декоре столь внушительное место занимают образы греческих богов и чудесных существ. В основном, они связаны с царившим в классицизме культом Разума и персонифицируют светлое, гармоничное („аполлоническое“) начало. Это, разумеется, сам Аполлон, окружавшие его музы, грифон – священное животное бога (пожалуй, самый распространенный мотив в обрамлении домов, превращенный в элемент орнамента)»^[30].

Невольно забегая вперед, так сказать, по календарю в XIX столетие, начнем с Зимнего дворца и Эрмитажа – центров светского Петербурга. Зимний дворец постоянно разрастался, включая в себя новые и новые здания.

Нам интересен портик – парадное крыльцо Нового Эрмитажа^[31]. Портик почти на столетие моложе творения великого итальянца – самого Зимнего дворца. Оправдание нашему временному скачку в том, что именно здесь наиболее ясно выражено «аполлоническое» начало петербургской архитектурной идеологии.

Атланты и Куросы

 
Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерках приди,
Где без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках.
 

Песня моего времени… Собственно, знак или, как теперь говорят, «бренд» и шестидесятых годов, и целого поколения интеллигенции, именуемого ныне «шестидесятники». Песня редкой судьбы. Как спел ее в 1965 году тогда еще совсем молодой, а ныне всемирно известный ученый-океанолог, академик и поэт Александр Городницкий, так и стала она сразу «неформальным гимном» для огромного числа людей, и не только в России. Это ведь не про античность и даже не про Эрмитаж:

 
Стоят они, ребята,
Точеные тела, —
Поставлены когда-то,
А смена не пришла.
Их свет дневной не радует,
Им ночью не до сна.
Их красоту снарядами
Уродует война…
 

И это правда! Ударил в портик немецкий снаряд. Пробил крышу и покалечил скульптуру.

Миллионная ул., 35

Я помню серое питерское небо сквозь эту зияющую дыру. Я радовался, когда ее залатали. А еще помню, как ликовал город, когда везли (вопреки всем инструкциям и рекомендациям не по частям, а в собранном виде) восстановленного Петергофского Самсона.

Разумеется, я не был на Невском по причине малолетства. Но ликование на нашей коммунальной кухне помню. Потом, когда подрос, увидел запечатленный в кинохронике стихийный праздник. Самсон, плывущий на платформе трейлера, рвет пасть льву, как совсем недавно порвали пасть фашистской Германии. Восторженные толпы ленинградцев на тротуарах! Очевидцы рассказывали, что у ног Самсона на платформе сидел скульптор, возродивший монумент, и плакал от переполнявших его чувств. Это был праздник Победы. Не официальный. Народный!..

Однако, наша книга не о песнях и не о праздниках. Поэтому если, как известно, из песни слова не выкинешь, да и не нужно, да и вредно, то книга об архитектуре требует некоторых уточнений. Во-первых, наименование «шестидесятники», прилепившееся к моему поколению, родившемуся в веке ХХ-м, вторично. И возникло-то оно по ассоциации с поколением «шестидесятников» века XIX-го. Там отмена крепостного права, Чернышевский, «Что делать?», четвертый сон Веры Павловны, Белинский, Некрасов, «бунт четырнадцати» в Академии художеств, их требование разрешения писать выпускную картину на свободную тему, затем «Передвижники», в музыке «Могучая кучка» и пр. Стремительная политизация общества, «народовольцы» и террористы-бомбисты с ультрареволюционными лозунгами. Во-вторых, а это уже впрямую относится к нашему исследованию, если в песне позволительно и даже необходимо сказать:

 
Стоят они, навеки
Уперши лбы в беду,
Не боги – человеки,
Привычные к труду.
И жить еще надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках…
 

Следует уточнить: не совсем небо и совсем не Атланты. А кто?

Начнем с Атланта. Именно так, поскольку это имя собственное и тот, кто держал небо, существовал в единственном числе. Вот что по этому поводу сообщает «Словарь античности»^[32]. Мы к нему и далее будем обращаться.

Атлант

Атлант (лат. Atlas – несущий). 1. Греч. титан, сын Иапета и Климены, брат Менетия, Прометея и Эпиметея. Согласно мифу, Атлант должен был держать на западной окраине Земли небо в наказание за участие в борьбе титанов против богов. Гераклу, на время взвалившему на себя его ношу, Атлант помог достать золотые яблоки Гесперид. Лишь хитростью удалось Гераклу вновь взвалить на плечи Атланта небесный свод. Атлант считался отцом Плеяд, Гесперид и Калипсо^[33]. 2. В архитектуре Атлантами называются мужские статуи, поддерживающие перекрытие зданий, присоединенные к стене, столбу. Один из первых подобных архитектурных элементов – Атлант Олимпейона в Акраганте. Позднее атланты часто использовались в архитектуре барокко.

Ул. Некрасова, 58–60

Ну, вот видите! Все-таки «атланты»! Не торопитесь. «Служенье муз не терпит суеты…» Тем более при рассматривании архитектурных памятников. Кроме того, слово «атлант» пишется с маленькой буквы, поскольку это архитектурная деталь, если же речь идет о титане, то с большой – Атлант. Так вот, этот ли, размноженный в копиях Атлант, держащий небо, стоит у Эрмитажа? У меня встречный вопрос: какого возраста древнегреческий Атлант?

У Эрмитажа «стоят они ребята» – молодые парни, а мифический Атлант помогал титанам в битве с богами, стало быть, он в лучшем случае ровесник Зевсу – отцу Геракла. Потому изображался мощным стариком. И таких, действительно, у нас в городе полно! Здоровенных, бородатых. (Только не перепутайте с Гераклом!)

Ул. Некрасова, 58–60

А как отличить? По атрибутам! То есть по сопутствующим деталям, которые вроде паспорта позволяют уточнить личность изображенного. Принявшись совершать подвиги, герой (то есть полубог), Геракл, первым делом задушил неуязвимого немейского льва, из шкуры коего впоследствии сделал себе плащ. Стало быть, кто в плаще из львиной шкуры – Гераклы, остальные бородатые – Атланты, или Зевсы, или Нептуны и прочие из олимпийской компании. Но работают атлантами за редким исключением только Геракл и Атлас, чему – объяснение в мифе^[34].

Между собою бородачи сильно похожи, разница в атрибутике: у Нептуна – трезубец, за спиною Зевса – орел; а если это маскарон – лицо, соответствующий орнамент и атрибуты: у Зевса – дубовые ветви, у бога сна Морфея – цветы мака, у Нептуна – раковины, у Диониса – виноград и т. д. (Подробнее об этом см. «Аллегории, символы, атрибуты, эмблемы и девизы».) Титан Атлант, как правило, стоит с непокрытой головой, а вот у Аполлона, кроме лаврового венка, в атрибутике бывают колосья пшеницы как символа солнца и плодородия.

Пл. Островского, 2а

У Эрмитажа «ребята» молодые и безбородые да еще в венках из пшеничных колосьев – стало быть, не Атланты! А кто же? Есть у них другое название, менее употребимое – куросы.

Курос

«Курос (греч. юноша), принятое в археологии обозначение архаического скульптурного изображения человеческой фигуры, которое достигло уровня монументальной скульптуры в VII–VI вв. до н. э. Курос – мужское соответствие Коре^[35] и, подобно Коре является вотивной^[36] или погребальной статуей; прежде Курос трактовался главным образом как статуя Аполлона»^[37].

Вот так! Не Атлант у Эрмитажа, а Аполлон, коего привыкли считать в некотором роде бездельником. Впрочем, как поэтов и писателей. С кифарой в руках – Аполлон Кифаред, в окружении девяти симпатичных муз – Аполлон Мусагет – водитель муз. (Совсем как эстрадная звезда с гитарой и подтанцовкой!) А тут, поди ж ты, «уперши лбы в беду»!

Словарь сообщает далее, что куросы трактуются «в настоящее время преимущественно, как изображение юноши, однако, скорее всего, представляет собой изображение мужской фигуры вообще». Это наши выводы не опровергает. Тем более, достаточно взглянуть на лица, скажем, куроса у Эрмитажа и Аполлона Бельведерского, чтобы убедиться в сходстве. Грубо говоря – у Эрмитажа курос Аполлон работает атлантом! И то сказать, что титану Атланту делать у Нового Эрмитажа, который строился как первый в России художественный музей?

Пл. Островского, 2

Музей

Музей (греч. museion, лат. – museum), в переводе с греческого, место, посвященное музам (тем самым девяти, что сопровождают Аполлона). Храм муз, предназначенный не только для молитв, но и для сбережения произведений искусства, поднесенных, или посвященных, или как-то иначе связанных с музами, поскольку музы – богини. В глубочайшей древности Муза была одна и служила только богиней пения, позднее танцев, поэзии, искусств, наук. Со временем стало муз больше, и каждая отвечала за свое. Эрато покровительствовала лирической поэзии (точнее, пению под лиру) и, естественно, эротическим стихам. Евтерпа с флейтой – лирической поэзии, исполняемой под флейту; в Древней Греции такое исполнение называлось «мелика», то есть по-нашему что-то вроде мелодекламации. Отсюда и слово «мелодия». Каллиопа – богиня эпической поэзии, Клио – истории, Мельпомена – трагедии, Полигимния – музыки и танцев, Талия – комедии, Урания – астрономии. Прочие занятия, вероятно, ни искусством, ни наукой не считались.

Наб. р. Мойки, 23

Наб. р. Мойки, 23

Их мать Мнемозина (богиня памяти) – дочь Геи (богиня Земли) и Урана (бог Неба). От этого брака родились еще и титаны, в том числе Прометей и Атлант, которым Мнемозина, выходит – сестра? А Атлант, получается, музам – дядя? Муз Мнемозина родила от Зевса, стало быть, Аполлон – сын Зевса и Геры – всем музам сводный брат. Сплошная семейственность!

Музам возводили храмы, поклонялись в Пиэрии на горе Геликон и в Дельфах, где по преданию били источники Иппокрена (Гиппокрена) и Кастальский ключ. Иппокрену вышиб копытом крылатый Пегас, потому в слове звучит «гиппос» – по-гречески «конь»; сравните, «ипподром» – конская дорога, и необходимое нам слово – гиппокамп – конь с рыбьим хвостом, сопровождающий Нептуна. Из Иппокрены – «конского ручья» и Кастальского ключа пьют вдохновение поэты и все, кто склонен к творчеству.

Зачем я все это помню? Как это может улучшить мое благосостояние? А с другой стороны, зачем мне его улучшать? И так все нормально. В том-то и дело, что, слава богу, помню я многое, исключительно «не зачем»! Просто так! Что и есть общая культура. Умножая эту мою личную невесомую собственность, жить мне много интересней! О чем и свидетельствует эта книга. В ней я и всех читателей, ощутивших бессмысленность погони за материальным благосостоянием (равное географическому хождению за горизонт, который все время отодвигается, и хоть мы его видим, физически, то есть на ощупь, он не существует), призываю читать, запоминать, размышлять, фантазировать и быть счастливыми. Никчемные, на первый взгляд, знания заставляют даже камни бесчувственные, даже кирпичи в стенах домов с нами разговаривать. Для всех прочих они – только строительный материал. А это скучно.