Круг

7. Марго

Они ехали среди холмов. Стоял сентябрь, погода была теплая, почти летняя. Кондиционер в машине не работал, и Сервас опустил стекла. Он вставил диск Малера в плеер и почувствовал себя совершенно счастливым. Дело было не только в погоде – рядом сидела его дочь, и он вез ее в то место, которое очень хорошо знал, хоть и не был там много лет.

Мартен вел машину и вспоминал, какой посредственной ученицей была Марго в начальной школе, как она переживала кризис подросткового возраста. Сегодня его дочь увлекалась пирсингом, красила волосы в дикие цвета, обожала кожаные куртки-косухи и уж точно не была похожа на первую ученицу. Но сыщик знал, что выглядящая как «панкушка» Марго учится очень хорошо. Марсак был лучшим подготовительным заведением провинции. С самыми высокими требованиями. Чтобы туда поступить, необходимо было доказать, что ты этого достоин. Двадцать три года назад – в те времена он хотел стать писателем – Сервас был блестящим студентом. Но стал полицейским. Этим летним утром, везя дочь в Марсак, он чувствовал, что гордость переполняет его душу, как воздух надувает радужный мыльный пузырь.

– Здесь красиво, – сказала Марго, сняв наушники.

Мартен обвел взглядом окрестности. Дорога змеилась между зелеными холмами, тянулась через залитые солнцем леса и сияющие золотистым шелком поля пшеницы. Когда машина притормаживала на повороте, они слышали пение птиц и стрекот насекомых.

– Скучновато, разве нет?

– Ну-у-у, не знаю… А какой он, Марсак?

– Маленький город. Спокойный. Полагаю, студенческие пабы работают, как прежде. Почему ты выбрала Марсак, а не Тулузу?

– Из-за ван Акера. Он преподает литературу.

Даже теперь это имя действовало на Серваса, как электрический импульс, стимулирующий мертвую зону сердца. Сыщик постарался взять себя в руки.

– Этот ван Акер настолько хорош?

– Лучший на пятьсот километров вокруг.

Марго знала, чего хочет. Вне всяких сомнений. Сервас вспомнил слова женатого любовника своей дочери, которые тот сказал в их единственную встречу на площади Капитолия за несколько дней до Рождества: «Марго выглядит как бунтарка и ведет себя так же, но она потрясающая девушка – блестящая и независимая. И куда более зрелая, чем вы думаете». Тот разговор вышел трудным, резким, полным упреков и взаимных обвинений, но позволил сыщику понять, как плохо он знает свою дочь.

– Ты могла бы – на время – изменить манеру одеваться.

– А зачем? Их интересуют мои мозги, а не шмотки, которые я ношу.

Знакомьтесь – Марго… Сервас не был уверен, что ее аргумент убедит преподавателей. Они пересекли раскинувшийся на много километров Марсакский лес с дорожками для верховой езды, тропинками и автостоянками и въехали в город по длинной прямой платановой аллее – в молодости Сервас ездил по ней сотни раз.

– Тебя не напрягает пансионный режим с понедельника по субботу? – спросил он, осторожно ведя машину по булыжным мостовым мимо кафе и магазинчиков.

– Не знаю. – Марго смотрела в окно. – Я этим не заморачивалась. Надеюсь, здесь будут люди поинтересней лицейских кретинов. А в твои времена как все было?

Вопрос застал Серваса врасплох, отвечать ему не хотелось.

– Было здорово.

Много велосипедов на улицах – в Марсаке на них ездили не только студенты, но и профессора, приторочив кожаные рюкзаки и портфели с книгами к седлу или рулю. Здесь много факультетов – права, точных и гуманитарных наук… А еще город словно бы поражен вирусом молодости. Большую часть года, за исключением летних месяцев, половина его обитателей – моложе двадцати пяти.

Они покинули город через северные ворота и увидели перед собой зеленую долину с линией густого леса в самой ее глубине.

– Там, – сказал Сервас.

Чуть впереди, справа, за широким лугом, стояло высокое длинное здание – старинный дом с печными трубами на крышах, окнами со средниками и затейливой архитектурой. Вокруг достопочтенного здания располагались современные малоэтажные постройки из бетона, разбросанные по лужайкам, как костяшки домино. Статуи с задумчивыми лицами, водоемы с зеленой водой, купы деревьев с захватчицей-омелой, теннисные корты, засыпанные в ноябре опавшей листвой, беговая дорожка, роща, где он любил гулять: она вела к высокому пологому холму, откуда открывался вид на белоснежные и осенью, и весной вершины Пиренеев.

Ледяная рука ностальгии стиснула сердце сыщика, и он, сам того не замечая, еще крепче сжал руль. Мартен долго мечтал о втором шансе, пока не понял, что его не будет. Свой второй шанс он упустил и закончит жизнь как начал – легавым. В конечном итоге мечты Серваса оказались переменчивыми, словно облака.

К счастью для майора, меланхолическое настроение ушло так же быстро, как нахлынуло.

Теперь они ехали по заасфальтированной аллее, проложенной между белой оградой, отделявшей их от луга и главного здания слева, и старых дубов, растущих вдоль правой обочины. На лугу резвились лошади. Сервас невольно вспомнил расследование, которое вел зимой 2008—2009-го.

– Следуй за своими мечтами, – внезапно произнес он.

И его голос прозвучал сдавленно…

Марго повернула голову и бросила на отца удивленный взгляд.

– Учеба в этом подготовительном классе потребует от вас мобилизации усилий и всех ваших способностей. Он создан для молодых людей с четко выраженной мотивацией и высокой работоспособностью. Два года, которые вы проведете у нас, будут способствовать творческому развитию ваших способностей, дадут возможность плодотворно трудиться, встречаться с интереснейшими людьми, вы накопите беспрецедентный опыт. Знания, которые мы даем, не игнорируют и бытовую, обыденную сторону жизни. В противоположность другим учебным заведениям, мы не одержимы статистикой, – ласково улыбаясь, объяснял директор лицея.

Сервас был уверен в обратном. Окно за спиной директора лицея было открыто, и Мартен мог видеть обвивающий стены плющ, слышать урчание машины для стрижки газона и стук молотка. Он знал, что кабинет находится на самом верху круглой угловой башни и что окно выходит на тыльную сторону зданий. Он знал это место, как собственное жилище.

– Дублирование первого года допускается, только если с учащимся происходит серьезный несчастный случай или он тяжело заболевает, что должен подтвердить врач, выдав соответствующую справку. Разрешение повторить этот год дают директор и ученический совет класса. А вот повторение второго года часто бывает необходимым в связи со сложностью вступительных экзаменов в высшие учебные заведения. Все, кто в течение двух лет проявляют вышеперечисленные мной качества, получают такую возможность.

Солнечный луч осветил папку с именем Марго на обложке, когда директор открыл ее, достал оттуда листок и принялся изучать его.

– Поговорим о выборе дисциплин. Это очень серьезный вопрос. Не решайте легкомысленно, мадемуазель. Выбор дисциплин для вступительных экзаменов происходит в начале второго года обучения, но он будет обусловлен тем, какие предметы вы выберете для первого года. Не советую перегружать себя, чтобы, так сказать, прикрыться… Нагрузка будет высокой, так что подобная стратегия только помешает.

Он начал считать, отгибая пальцы:

– На первом курсе у вас будет пять часов французского, четыре часа философии, пять – истории, четыре – живого языка «один», три – древних языков, два – живого языка «два», два – физического воспитания и…

– Я уже выбрала предметы, – прервала перечисление Марго. – Латынь и греческий. Театр. Живой язык «один» – английский. Живой язык «два» – немецкий.

Ручка директора лицея шустро летала по бумаге.

– Прекрасно. Такой выбор означает полную занятость на весь первый год, вы это понимаете?

– Да.

Директор одарил Серваса восхищенной улыбкой.

– Эта юная особа точно знает, чего хочет.

8. Музыка

Мартен вернулся к допросу подозреваемого в 2 часа 30 минут. На лице Бохановски читались усталость и испуг. Сыщик сразу почувствовал, что атмосфера изменилась. Давление и страх сделали свое дело. Близился час признаний. Спонтанных, пустых, правдивых, невероятных, вынужденных признаний… Я признаюсь, потому что это освобождает меня от груза вины, я признаюсь, потому что мне все осточертело, потому что я слишком устал и чувствую себя бессильным, потому что до ужаса хочу пи́сать, признаюсь, потому что у мерзкого типа, что сидит напротив, воняет изо рта, я признаюсь, потому что схожу с ума из-за его воплей и он меня пугает, я признаюсь, потому что все этого жаждут, и потому, что у меня сейчас случится сердечный приступ, инфаркт миокарда, гипогликемическая кома, почечная недостаточность, эпилептический припадок… Сервас прикурил сигарету и протянул ее Юго, наплевав на запрещающую табличку на стене. Тот взял сигарету. Сделал первую затяжку. Его лицо выражало благодарность спасенного утопающего, которому дали флягу с пресной водой. Сервас заметил, что юноша не глотает дым, но сигарета совершенно определенно успокоила его. Он смотрел на полицейского и молчал. Дождь колошматил по мусорным бакам.

Они были одни. Так поступают всякий раз, когда у кого-то из членов следственной бригады устанавливается особый контакт с подозреваемым. Не имело значения, удалось это сделать руководителю группы или его подчиненному: главное было начать диалог.

– Хочешь еще кофе?

– Спасибо, нет.

– Воды? Сигарету?

Юноша покачал головой.

– Я бросил курить, – сказал он.

– Когда?

– Восемь месяцев назад.

– Мы можем продолжить?

В глазах Юго заплескалась паника.

– Я думал, мы уже все прояснили…

– Вовсе нет… Остались некоторые неясные моменты, – бросил Сервас, открывая блокнот. – Хочешь отложить разговор?

Юго снова покачал головой.

– Нет-нет, я в порядке.

– Вот и хорошо. Еще час или два – и сможешь поспать.

– Где? – Глаза Юго округлились от ужаса. – В тюрьме?

– Пока что – в камере предварительного заключения. Но тебя переведут в Тулузу, теперь это дело в их юрисдикции.

Лицо Юго мертвенно побледнело.

– Я бы хотел позвонить матери…

– Это против правил, но ты сможешь это сделать, когда мы закончим, идет?

Юноша заложил руки за голову, откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги под столом.

– Постарайся припомнить, не показалось ли тебе что-нибудь странным этим вечером?

– Что именно?

– Ну, не знаю… важна каждая деталь… Что-то, вызвавшее у тебя беспокойство… возможно, какая-то вещь стояла не на своем месте… Вспоминай.

Юго пожал плечами.

– Ничего такого.

– Напрягись, если хочешь спасти свою шкуру!

Майор повысил голос, и Юго удивленно посмотрел на него. За окном громыхнуло – гроза не желала сдаваться.

– Музыка…

– Что – музыка? – насторожился Сервас.

– Я знаю, это прозвучит по-идиотски, но вы просили…

– Я знаю, о чем я просил. Ну, и?.. Что там с музыкой?

– Когда я очнулся, звучала музыка, из стереосистемы…

– И все? А что тут необычного?

– Ну… – Юго задумался. – Когда я приходил, Клер иногда ставила музыку, но… никогда такую…

– И что же это была за музыка?

– Классическая…

Сервас пристально посмотрел на задержанного. Классическая… Дрожь пробежала у него по позвоночнику.

– Обычно Клер не слушала подобные сочинения?

Парень покачал головой.

– Ты уверен?

– Насколько я знаю, не слушала… Она любила джаз… или рок. Даже хип-хоп. Но классику я слышал впервые. Я точно помню, что мне это показалось странным. Зловещая музыка, открытые двери, и никто не откликается – я звал… Это было не в стиле Клер.

Мартен ощущал растущее беспокойство. Глухое, смутное чувство.

– Больше ничего?

– Нет.

Классическая музыка… В голове у сыщика промелькнула идея, но он немедленно прогнал ее, как полную нелепицу.

Когда Сервас вернулся на место преступления, там царила все та же деловая суета. По улочке было не проехать из-за фургонов и машин. Несмотря на поздний – или ранний, как посмотреть, – час, появились и журналисты с микрофонами, камерами и привычной профессиональной ажитацией. Судя по минивэну с тарелкой на крыше, в завтрашних теленовостях рассказывать будут не только о футболе, хотя Сервас не сомневался, что убийство преподавателя античной литературы и древних языков не затмит слабой игры национальной сборной.

Он поднял воротник промокшей куртки и пробежал по мокрому асфальту, прикрываясь ладонью от блицев фотоаппаратов.

Узкий проход от входной двери до окон был огорожен желтыми лентами. Сервас заметил стереосистему, но эксперты колдовали вокруг нее со своими кисточками и химикалиями, и он решил осмотреть сад. Куклы исчезли. Техники расставляли пирамидки с номерами на траве и между деревьями – там, где могли находиться гипотетические улики. Пул-хаус был открыт и ярко освещен. Сервас подошел ближе и увидел, что внутри, присев на корточки, что-то делают двое сотрудников в белых комбинезонах. Он сумел рассмотреть раковину, сложенные шезлонги, сачки, игры и бидоны с составами для чистки бассейна.

– Нашли что-нибудь?

Один из экспертов взглянул на него через оранжевые очки и отрицательно покачал головой.

Мартен обошел бассейн. Медленно. И направился через промокшую лужайку к лесу. Газон заканчивался у плотной стены зелени. Изгороди здесь не было – деревья служили естественной преградой. Сервас обнаружил две узкие просеки, где было темно, как в печке. Дождь бомбардировал кроны деревьев у него над головой, но на землю не падал. Первый проход через несколько метров закончился тупиком. Сервас вернулся на лужайку и пошел по второй просеке, больше напоминавшей едва заметную расселину между стволами деревьев и кустами или серебряную жилу в кварценосной породе. Листва сомкнувшихся над головой деревьев защищала сыщика от дождя, он светил фонарем на ветки, чтобы не зацепиться, и смотрел под ноги, боясь оступиться на пружинящем ковре из опавших листьев, хвои и сучков. Сервас преодолел дюжину метров, но проход остался таким же узким, и он вернулся, решив, что обследует все еще раз при свете дня. У самого выхода он заметил на земле что-то белое и посветил фонариком.

Кучка маленьких светлых цилиндров на темной земле и листьях.

Сигареты…

Он нагнулся. Окурки. Штук шесть.

Кто-то стоял здесь – довольно долго – и курил. Сервас поднял голову. С того места, где он сейчас находился, четко просматривалась сторона дома, выходящая на сад. Он мог видеть балконные двери, гостиную, освещенную полицейскими прожекторами, и даже обстановку за шторами. Идеальный наблюдательный пункт.

Сервас почувствовал, как зашевелились волосы на затылке. Тот, кто следил отсюда за домом, хорошо знал это место. Мартен попытался убедить себя, что речь идет о садовнике или о самой Клер Дьемар, но эта гипотеза не выдерживала никакой критики. Прятаться здесь, в кустах, и курить одну сигарету за другой мог лишь человек, шпионивший за молодой женщиной.

Майор снова задумался. Юго пришел с улицы, оставив машину перед домом. С чего бы ему следить за Клер от лесной опушки? Он признал, что бывал у нее много раз. Может, ему захотелось поиграть в вуайериста?

Неожиданно у Мартена появилось неприятное чувство, что им пытаются манипулировать, как в цирке, когда клоун на арене отвлекает внимание публики, а главное – и самое захватывающее – происходит в другом месте. Одна рука на свету, для зрителей, другая – в тени. Некто хотел заставить их смотреть не в ту сторону… Подготовил сцену, выбрал декорации, актеров и даже зрителей… Сервасу показалось, что он угадывает за случившейся драмой чью-то тень, и тревога усилилась.

Сыщик нахмурился и пошел в дом, наплевав на дождь. Вытер ноги на коврике у входной двери. Эксперты в маленькой гостиной закончили обрабатывать стереосистему.

– Хотите взглянуть? – спросил один из них, протягивая Сервасу резиновые перчатки, бахилы и смешную шапочку, придававшую всем членам бригады вид клиенток парикмахерской.

Сервас экипировался и поднял ленту ограждения.

– Есть одна странность, – сказал эксперт.

Майор вопрошающе поднял брови.

– Сотовый парня нашли у него в кармане, а телефон жертвы как сквозь землю провалился, хотя мы искали повсюду – и тщательно.

Сервас занес информацию в блокнот, подчеркнув двумя чертами слово «телефон». Он вспомнил, что с мобильного Юго восемнадцать раз звонили жертве. Почему он выбросил телефон Клер, а не свой?

– А что насчет этого? – спросил он, указав подбородком на стереосистему.

Эксперт пожал плечами:

– Ничего интересного. Отпечатки есть и на проигрывателе, и на дисках, но это отпечатки жертвы.

– В плеере диска не было?

Эксперт ответил недоумевающим взглядом: мол, какое это имеет значение? На столе лежало несколько запечатанных целлофановых пакетиков с уликами для лаборатории. Эксперт, не говоря ни слова, протянул один Сервасу, тот молча взял его и заглянул в коробку с диском.

Узнал его.

Густав Малер… «Kindertotenlieder»: «Песни об умерших детях». Запись 1963 года, в исполнении баритона Дитриха Фишера-Дискау, дирижер – Карл Бём. У Серваса был точно такой же.

9. Белизна

Юго упоминал музыку. Но не сказал, что именно он слышал. Музыка отсылала Серваса к расследованию 2008—2009-го. Снег, ветер, белый цвет. Главенство белого снаружи и внутри. Цвет смерти и цвет траура на Востоке. Цвет ритуалов перехода. Такого, как в тот декабрьский день 2008 года. Когда они ехали по засыпанной снегом долине среди елей под равнодушным оком серого, как лезвие бритвы, неба.

Институт Варнье. Изолированное от внешнего мира место. Каменные стены так называемого «монтаньярского» стиля. В начале XX столетия в этом стиле здесь возводили не только особняки, но и гидроэлектростанции. В те времена верили в будущее и строили «на века». Пустынные коридоры, бронированные двери, биометрическая система безопасности, камеры, охранники. Ничего лишнего, учитывая число постояльцев и степень их опасности. А вокруг – горы: огромные, враждебные, грозные. Все равно что вторая тюрьма.

И, наконец, человек.

Юлиан Алоиз Гиртман. Родился сорок пять лет назад в Эрмансе, во Французской Швейцарии. У них с Сервасом не было ничего общего – кроме музыки Малера. Оба могли ответить на любой вопрос о творчестве австрийского композитора. Сыщик криминальной полиции – и серийный убийца, вырвавшийся на свободу два года назад. Гиртман, бывший прокурор Женевы, устраивавший оргии на своей вилле на берегу Женевского озера, был арестован за двойное убийство – жены и ее любовника, которое совершил в ночь на 21 июня 2004 года. При обыске были найдены записи, позволявшие предположить, что за двадцать пять лет швейцарец совершил около сорока убийств и стал одним из опаснейших преступников современности. Его держали во многих психиатрических заведениях, потом он попал в Институт Варнье, единственное в своем роде европейское медико-пенитенциарное заведение: сюда переводили чудовищных убийц, которых признавали невменяемыми у них на родине. Сервас участвовал в расследовании, предшествовавшем – и в некотором смысле спровоцировавшем побег Гиртмана. Незадолго до этого Сервас посетил его в камере.

Сбежав, швейцарец растворился, исчез в облаке дыма, как джинн. Майор всегда был уверен, что рано или поздно Гиртман объявится, всплывет на поверхность. Без должного лечения его побуждения и инстинкты охотника неизбежно проснутся.

Но это не значит, что его легко будет поймать.

По мнению психолога-криминалиста Симона Проппа, участвовавшего в расследовании, Гиртман был не просто манипулятором и умным социопатом, он стоял особняком в ряду закоренелых преступников. Этот человек принадлежал к той редчайшей категории серийных убийц, которые способны совмещать полноценную жизнь в обществе с преступной деятельностью. Личностные расстройства почти всегда так или иначе затрагивают интеллектуальные способности и социальные навыки убийц, страдающих навязчивыми состояниями. Швейцарец двадцать лет занимал высокие должности в судебной системе Женевы, одновременно похищая, пытая и убивая женщин. Число его жертв достигло сорока. Поиск Гиртмана стал приоритетной задачей: многие парижские и женевские сыщики посвящали этому бо́льшую часть своего времени. Сервас не был в курсе розыскных мероприятий, но иногда звонил коллегам.

Он вспомнил, как выглядел Гиртман в камере. Комбинезон, застиранная белая футболка, очень темные волосы и бледная, почти прозрачная кожа. Он похудел, был небрит, но остался цивилизованным, улыбающимся и крайне вежливым. Сервас был уверен, что, даже стань Гиртман бездомным, он не утратил бы облик образованного и обходительного человека. Сыщик не видел никого, кто бы так мало походил на серийного убийцу. Его выдавал только взгляд – неморгающий и поражающий, как тазер^[9]. В лице Гиртмана была обвиняющая суровость, но нижняя часть – особенно рот – выдавала в нем сластолюбца. Ему подошла бы роль лицемерного проповедника, который в 1692 году посылал на костер «ведьм» в Салеме, инквизитора или обвинителя на процессах в сталинской России. Гиртман имел репутацию неумолимого прокурора – и устраивал на вилле садомазохистские вечеринки, «сдавая напрокат» собственную жену влиятельным извращенцам. Ненасытным мужчинам, которые, как и он сам, жаждали удовольствий и утех, выходящих далеко за рамки общественной морали. Бизнесмены, судьи, политики, артисты. Могущественные, богатые и ненасытные.

Сервас не мог отделаться от мыслей о Гиртмане. Как он сейчас выглядит? Сделал пластическую операцию или ограничился полумерами – отпустил бороду, покрасил волосы и вставил контактные линзы? Вопросы, вопросы… без ответов. Сервас не был уверен, что узнает замаскировавшегося Гиртмана в толпе, окажись тот на расстоянии вытянутой руки, и это его пугало.

Он вернул эксперту диск, щурясь под слепящим светом прожекторов.

Тот же самый музыкальный отрывок, «Kindertotenlieder», Юлиан Гиртман выбрал в вечер убийства своей жены и ее любовника… Мартен знал, что, закончив первичный осмотр, должен будет сделать несколько звонков, поговорить с разными людьми. Он не понимал ни как получилось, что на месте преступления задержали сына женщины, в которую он был когда-то влюблен, ни откуда там взялся диск с музыкой-напоминанием о самом опасном из убийц, но одну вещь знал твердо: расследование затрагивает его лично.

Они вернулись в Тулузу под проливным дождем к четырем утра и посадили Юго в одну из камер предварительного заключения на третьем этаже. Все камеры располагались напротив кабинетов, так что на допрос далеко ходить не приходилось. Решеток не было, их заменяло прозрачное закаленное стекло. Сервас взглянул на часы.

– Ладно, пусть отдохнет, – сказал он.

– А что дальше? – спросил Эсперандье, подавляя зевок.

– Время пока есть. Занеси часы отдыха в журнал и в протокол, проследи, чтобы парень расписался на полях, и узнай, не голоден ли он.

Сервас обернулся. Самира разряжала оружие в «баллистический колодец» – стальной помойный бак, бронированный кевларом. Во избежание несчастных случаев агенты проводили эту процедуру после каждого выезда на задание. В отличие от большинства коллег, Самира носила кобуру на бедре. Сервас находил, что это придает ей ковбойский вид. По имеющимся сведениям, она еще ни разу не пускала в ход оружие, но показывала превосходные результаты на стенде – не в пример ему самому. Сервас приводил в отчаяние своего инструктора, который считал, что майор не попадет и в слона при встрече в коридоре, и прозвал его Дардевилом. Сервас шутки не понял, и инструктор объяснил, что Дардевил – супергерой из комикса, прозванный Сорвиголовой. Наделенный фантастической интуицией, но… слепой. Сервас никогда не пользовался «баллистическим колодцем» – во-первых, потому, что, отправляясь на задание, через раз забывал взять оружие, а возвращаясь в отдел, просто запирал пистолет в сейф. Кроме того, большую часть времени его пушка оставалась незаряженной.

Сыщик прошел по коридору в свой кабинет. Предстояло заполнить кучу бумаг, что не улучшало ему настроения. Он подошел к окну, выходящему на канал: дождь поливал кирпичные донжоны, украшающие фасад здания, ночь уже побледнела, но до рассвета было еще далеко. Сервас увидел в стекле свое расплывчатое отражение, успел поймать выражение лица – и оно ему не понравилось. Он выглядел обеспокоенным и напряженным. И настороженным.

– С тобой хотят поговорить, – произнес голос у него за спиной.

Сервас оглянулся. Это был один из дежурных.

– Кто именно?

– Семейный адвокат. Он просит разрешить ему свидание с клиентом.

Майор нахмурился.

– Задержанный не требовал адвоката, а часы посещения прошли, – буркнул он. – И мэтру это известно.

– Все верно. Но он просит об одолжении. Сказал, что должен поговорить с тобой пять минут, и добавил, что действует по поручению матери.

Сервас задумался. Стоит удовлетворить просьбу адвоката или нет? Он понимал, какой ужас чувствует Марианна. Что она рассказала юристу об их отношениях?

– Где он?

– Внизу, в холле.

– Хорошо, я сейчас спущусь.

Выйдя из лифта, Сервас застал двух дежурных перед маленьким телевизором, спрятанным за полукруглой стойкой. На экране по зеленому полю бегали крошечные зеленые человечки в синей форме. Время было позднее, значит, давали повтор матча. Сыщик вздохнул, подумав об иронии момента: целые страны стоят на пороге гибели, четыре всадника Апокалипсиса – финансы, политика, религия и истощение ресурсов – заставляют людей суетиться, но муравейник продолжает суетиться на вулкане и пылать страстью к таким ничтожным вещам, как футбол. Сервас сказал себе, что в тот день, когда мир рухнет, уничтоженный климатическими катастрофами, крахом бирж, массовыми убийствами и мятежами, одни дураки будут забивать голы, а другие – еще более глупые – отправятся на стадион и станут за них болеть.

Адвокат сидел на стуле в пустом полутемном холле. Днем здесь всегда было полно народу. Никто не приходит в комиссариат ради удовольствия, у каждого своя боль, дежурные вынуждены сдерживать толпу отчаявшихся, разъяренных или напуганных людей. Но в этот час маленький человечек был один. Он сидел, поставив портфель на сведенные колени, и протирал очки в рассеянном свете ламп. А за окном по-прежнему шел дождь.

Адвокат услышал, как открылись двери лифта, вернул очки на нос и поднял глаза. Сервас знаком позвал посетителя, и тот пошел навстречу сыщику, протягивая ему руку. Рукопожатие вышло вялым, ладонь у юриста была прохладная и пухлая. Потом он решил поправить галстук – как будто хотел вытереть руку.

Мартен решил сразу перейти в наступление.

– Вы ведь знаете, мэтр, что вам здесь нечего делать. Юноша не просил о встрече с вами.

Шестидесятилетний коротышка-адвокат смерил его взглядом, и Сервас насторожился.

– Конечно, знаю, майор. Но Юго был не совсем адекватен, когда вы спрашивали, нужен ли ему адвокат. Его явно накачали наркотиками – и анализы это подтвердят. Потому-то я и прошу вас изменить позицию и задать ему вопрос еще раз.

– У нас нет никаких причин делать это.

Глаза за стеклами очков блеснули.

– Понимаю. И взываю к вашей… человечности и вашему чувству справедливости.

– К моей… человечности?

– Да. Именно так выразилась особа, пославшая меня… Вы ведь понимаете, о ком я говорю.

Адвокат не сводил глаз с майора, ожидая ответа.

Он знает о них с Марианной…

Сервас почувствовал гнев.

– Мэтр, не советую вам…

– Вы, конечно, понимаете, как она огорчена случившимся. Впрочем, «огорчена» – не то слово. «Потрясена», «напугана», «уничтожена»… так будет вернее. Это маленькая уступка, майор. Я ни в коем случае не собираюсь мешать вам, просто хочу увидеть мальчика. Она умоляет вас снизойти до моей просьбы, именно так выразилась моя клиентка. Поставьте себя на ее место. Представьте, что бы чувствовали вы, окажись на месте Юго ваша дочь. Десять минут. Не больше.

Мартен взглянул в лицо адвокату. Тот выдержал взгляд: в его глазах не было ни презрения, ни печали, ни неловкости. В стеклах очков отражалось лицо сыщика.

– Десять минут.