Плохие парни оставляют раны

Глава 1

Владимирский централ – ветер северный!

Этапом из Твери – зла немерено… Лежит на сердце тяжкий груз.

Владимирский централ – ветер северный.

Хотя я банковал, – жизнь разменяна, но не «очко» обычно губит, а к одиннадцати туз.

– Папа! Выключи! Как, вообще, можно слушать такое? – Потирая пальцами виски, пытаясь хоть немного унять разгорающуюся головную боль.

– Не нравится – не слушай.

Ловлю на себе недовольный взгляд отца через зеркало заднего вида.

Зря я сделала ему замечание. И так у него настроение ни к чёрту. Говорю уже менее решительно:

– Прости, просто голова болит.

– Алексей, и правда выключи. – Вера решает поддержать меня. – У Поли завтра экзамен, сам знаешь. День был тяжелым, суматошным, нам обеим хочется посидеть в тишине.

Отец одаривает меня своим фирменным тяжёлым взглядом, под которым мне каждый раз хочется провалиться сквозь землю. Но решает не вступать в перепалку с Верой и немного убавляет звук. Вздыхаю про себя, в этом весь он – никогда и никому ни в чём не уступает. Даже собственной дочери.

– Надеюсь, ты достаточно хорошо подготовилась? – спрашивает отец.

К моему облегчению больше не отрывая взгляда светло-голубых и таких холодных, всегда холодных, глаз от дороги.

– Конечно, – как можно увереннее отвечаю я. – Не стоит переживать.

– Мне-то что, – усмехается он, – это тебе нужно будет переживать, если завалишь сессию.

Он говорит спокойно и, как будто, с долей шутки. Но я слишком хорошо его знаю. Не сомневаюсь, что действительно пожалею, если «завалю сессию». Вот только у отца своеобразный подход к терминам. «Завалить сессию» в его понимании означает получить за все экзамены что-то кроме оценки «отлично».

– Вот ведь, старая стерва, даже сдохнув, подкинула проблем, – зло цедит отец сквозь зубы.

– Алексей! – тут же возмущается Вера. – О мёртвых или хорошо или никак!

Я знаю, тётя не ладила со своей мамой. Бабушка была сложным человеком, даже мне доставалось. Но это не даёт отцу права так говорить о ней, тем более в присутствии Веры. Пусть для него бабушка и была канонически злой тёщей, с которой он умудрялся цапаться даже после развода с матерью.

Отец огрызается в ответ на слова Веры, но негромко, она что-то также тихо ему отвечает. Я не вслушиваюсь в их очередную перепалку. Только в который раз удивляюсь тому, как Вера умеет ставить отца на место. По-моему, она единственный человек на планете, кто не боится его. Я часто жалею о том, что Вера моя тётя, а не мама. Хоть они и родные сёстры, а так непохожи. Мама так и не научилась противостоять тяжёлому характеру отца и ушла от него много лет назад, бросив, заодно, и меня.

Закрываю глаза.

Отец много курит. Он покупает какие-то особые сигареты. Но запах, пусть и дорогого табака, въевшийся в каждый сантиметр салона его джипа, сейчас мне кажется особенно отвратительным, вызывая тошноту. Приваливаюсь правым виском, ноющая боль в котором становится всё ощутимее, к холодному оконному стеклу. Скорее бы уже добраться до дома.

Я соврала отцу. Я не готова к экзамену на «все сто». Преподавательница по философии заболела в конце семестра и отменила последний семинар, на котором мы должны были разобрать сразу две темы. Сегодня она устроила консультацию, пообещав дать нужный к экзамену материал. Но уйти с поминок бабушки на учёбу – это слишком даже для такой ответственной студентки как я. Утешаюсь мыслью, что я прекрасно знаю ответы на пятьдесят восемь вопросов из шестидесяти. И время ещё есть, постараюсь по приезду домой хоть что-то быстро глянуть в Интернете по пропущенным темам.

Но устроившись в кровати, я так и не успеваю ничего толком прочитать, вырубившись в обнимку с ноутбуком.

С самого утра всё идёт не так. Просыпаюсь без головной боли, но проспав почти на полчаса. Отца уже нет. А Вера уехала в гостиницу накануне вечером, окончательно разругавшись с ним. Такое случается всякий раз, стоит отцу немного выпить и вспомнить при тёте о бывшей жене. Вины Веры в том, что мама бросила нас, нет, но отец почти каждый раз срывается на ней, когда она приезжает навестить меня. Почти восемь лет прошло, а он всё никак не перебесится.

Ненавижу опаздывать! Сказывается папино воспитание, который, немного перефразируя Людовика XIV, любит повторять, что «пунктуальность – вежливость королей и добрых людей». Быстро бегу в ванную. По пути к ней меня осеняет, что совсем не обязательно приходить ровно к девяти. Ну не попаду я в пятёрку тех, кто первыми зайдёт в кабинет, так и ничего страшного. Успокаиваюсь и начинаю собираться уже более размеренно.

Наша группа последней сдаёт философию, а потому однокурсники, прошедшие через неё, просветили, что Ангелина Петровна любит, чтобы к ней на экзамен приходили как на утренник в школе.

Достаю из шкафа подходящий наряд: белую блузку, чёрную строгую юбку-карандаш длиной до колена и чёрную же вязаную жилетку. Прохожусь утюжком по волосам, придавая гнезду на голове, с которым проснулась, вполне приемлемый вид. Каждый раз смотрясь в зеркало, вспоминаю маму. Я сильно похожа на неё. Раньше Вера часто шутила надо мной, говоря, что на свет я появилась путём клонирования. У меня такие же выразительные глаза как у мамы, аккуратный нос и, пусть не пухлые, но красиво очерченные губы. От отца достался разве что цвет глаз: светло-голубой с небольшими вкраплениями серого. Краситься я не люблю, обычно довольствуясь тушью для ресниц, да прозрачным блеском для губ.

Собравшись, выхожу из дома, решив, что завтрак – это для слабаков. Несмотря на принятое решение, внутри зудит мысль, что я опаздываю. Привычка – вторая натура. Ничего не могу с собой поделать, а потому почти бегом направляюсь к зданию университета, до которого мне всего минут двадцать пешим ходом.

Немного опаздываю, но оказывается, что преподавательницы ещё нет на месте. Ангелина Петровна царственно вплывает в кабинет через пару минут после моего прихода. Я как раз подсаживаюсь к Маринке в надежде быстро прочитать материал, что на консультации дала «философичка», но не успеваю даже открыть тетрадь подруги.

Ангелина Петровна здоровается с присутствующими. Начинает раскладывать билеты, одновременно говоря:

– Пять человек остаётся, остальные на выход.

Вскакиваю из-за парты, намереваясь выйти из кабинета. Сама не понимаю, почему я так боюсь одной из первых сдавать экзамен. Я не выучила материал всего для двух вопросов: шанс, что мне выпадет один из них, минимален. Но интуиция настырно подсказывает, что лучше не торопиться.

– Самойлова, а вы куда собрались? – Преподавательница останавливает меня на пороге кабинета. – Я же сказала, пять человек должно остаться.

Ну почему, почему мне так не везёт? Почему я такая не расторопная?

– Тяните билет, – командует Ангелина Петровна.

Обычно я беру первый попавшийся на глаза билет. В этот раз зависаю на несколько секунд, медленно обводя взглядом лежащие передо мной белые бумажные прямоугольники.

– Самойлова, время, – преподавательница демонстративно стучит пухлым пальцем по циферблату наручных часов, – тяните.

Беру билет, переворачиваю, чтобы назвать его номер Ангелине Петровне. Но слова застревают в горле. Этого не может быть! Оба не выученных мною вопроса оказываются в одном билете.

Преподавательница с интересом наблюдает за мной, не сводя взгляда маленьких тёмно-карих глаз с моего лица, словно пытаясь считать всю ту гамму эмоций, которые мне не удаётся сдержать внутри.

«Я очень люблю ставить людей в необычные для них ситуации. И наблюдать за тем, как они из них выпутываются. Люблю, когда им приходится что-то ломать в себе».

Вспоминаются её слова, как-то раз обронённые на одном из семинаров. Ехидная улыбочка Ангелины Петровны даёт понять, она уже догадалась, что я оказалась как раз в подобной ситуации.

– Проблемы, Самойлова? – с предвкушением хорошего развлечения спрашивает «философичка».

– Можно поменять билет? – вопросом на вопрос отвечаю я, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Уверены? – чуть изогнув правую бровь, уточняет она. – Вы же знаете, что в таком случае я буду вынуждена снизить полученную вами оценку на балл?

– Да.

Я прекрасно знаю о негласном правиле, царящем на нашем факультете: не ставить оценку «отлично» в случае смены билета или пересдачи.

– Хозяйка – барыня, – усмехнувшись произносит Ангелина Петровна, наблюдая за тем, как я хватаю первый попавшийся билет и, назвав его номер, иду за парту.

Мне хватает пятнадцати минут, чтобы быстро накидать на листе бумаги план ответов на оба вопроса. Чего уж там, я могу оттарабанить их почти на автомате. Но мне нужно немного успокоиться, потому пропускаю вперёд Ольгу, с которой в группе делю гордое звание «заучки года».

Оля уверенно отвечает на выпавшие ей вопросы. Выглядит она спокойной и довольной. Мы с ней вдвоём отвечали на каждом семинаре, готовили доклады, читали дополнительную литературу. В общем-то, мы по праву могли рассчитывать на то, что экзамен по философии станет для нас всего лишь условностью, о чём не раз повторяла Ангелина Петровна.

Но… Дополнительные вопросы из уст преподавательницы начинают сыпаться на Ольгу как из рога изобилия. Внимание всех присутствующих сосредотачивается на ней и «философичке», которая словно поставила перед собой цель – завалить студентку. Наконец Оля замолкает, не в силах ответить на особо каверзный вопрос. Хм… Я бы тоже не смогла, он явно выходит за рамки пройденной программы.

– Ольга, жаль, очень жаль, – с притворной грустью в голосе качает головой Ангелина Петровна. – Была уверена, что вы получите «отлично», но увы, могу поставить вам только «хорошо», – она произносит последние слова, медленно перелистывая Олину зачётку, в которой нет ни единой четвёрки. Поднимает на неё взгляд маленьких глубоко посаженных глаз: – Так не хочется портить вам зачётную книжку…

Я как заворожённая наблюдаю за разворачивающейся перед глазами сценой. Не понимаю, к чему она ведёт? Что за игру затеяла? Оля оказывается догадливее меня.

– Ангелина Петровна, – заискивающим тоном начинает она, – я очень старалась подготовиться как можно лучше. Пожалуйста, поставьте авансом, я в следующем семестре отработаю.

Оля так откровенно унижается перед преподавательницей, что мне становится стыдно наблюдать за происходящим.

Ангелина Петровна притворно хмурится, слушая её мольбы, но я вижу какой довольной она выглядит. Из-за лишнего веса и низкого роста её за глаза часто кличут Мисс Пигги, а то и вовсе свинотой. Меня всегда коробило такое отношение к ней. Я искренне считала её хорошим преподавателем, но сейчас… Она действительно похожа на свинью, которая объевшись помоев до отвала, млеет, развалившись в ближайшей луже.

Оля уходит, всё же получив заветную пятёрку. Ангелина Петровна переводит взгляд на меня:

– Самойлова, вы готовы?

Кивнув, я подхватываю со стола лист с записями и усаживаюсь на стул перед ней. Отвечаю быстро на первый вопрос, перехожу ко второму. Ангелина Петровна прерывает меня, не дослушав до конца.

– Великолепно, – добродушно улыбается она. – Впрочем, Полина, иного я от вас и не ожидала. И с удовольствием поставила бы вам заслуженное «отлично», но, – говорит мисс Пигги, а по-другому я уже не могу её воспринимать, – вы перетягивали билет.

Ангелина Петровна бросает на меня многозначительный взгляд, наблюдая за реакцией на её слова. Понимаю, чего она ждёт. Хочет, чтобы я унижалась перед ней также как и Ольга. Не на ту напала, свинота! Я всегда хорошо училась, но никогда не выпрашивала для себя поблажек или хороших оценок.

Поняв, что я не собираюсь ничего говорить, Ангелина Петровна предпринимает ещё одну попытку намекнуть мне на то, чего она хочет:

– Я заметила, что в первом вытянутом вами билете были вопросы, которые мы разбирали на вчерашней консультации. Почему вы её пропустили? – уже чуть более раздражённым голосом интересуется она.

– Из-за проблем в семье.

– Любимый ответ всех прогульщиков, – усмехается Ангелина Петровна. – Скажите ещё, что у вас бабушка умерла.

За спиной начинает кашлять Маринка. Зная её обострённое чувство справедливости, оборачиваюсь, бросая на неё предупреждающий взгляд. Я не хочу, чтобы она вмешивалась.

– Самойлова, – Ангелина Петровна одёргивает меня, вновь привлекая к себе внимание. – И что же мы с вами будем делать? – Она задаёт вопрос, как и в случае с Ольгой, медленно перелистывая мою зачётку.

– Вам решать, – равнодушно отвечаю я.

Больше всего в жизни я ненавижу, когда мной пытаются манипулировать. Мне вполне достаточно отца, требующего от меня беспрекословного послушания. Когда-нибудь я справлюсь и с ним, а пока больше никому не позволю давить на себя.

Вижу как Ангелина Петровна начинает выводить оценку. «Хорошо». Хорошо… Простое слово.

Слово, ставящее крест на всех моих планах и надеждах.

Глава 2

Нахожу в себе силы, чтобы улыбаться одногруппникам, толпящимся перед кабинетом. Известие о моей четвёрке вызывает у них разную реакцию: кто-то сочувствует, кто-то тихо злорадствует. Внутри ощущаю какую-то пустоту. Мысли лихорадочно мечутся в голове: как объясняться с отцом? Что теперь делать с рухнувшими планами? Как найти в себе силы и не разреветься при всех от обиды?

Мне нужно дождаться Маринку. Но находиться среди галдящей толпы, то и дело отвечая на расспросы одногруппников – выше моих сил. Пробормотав что-то невнятное, решаю спрятаться в каком-то более спокойном уголке.

Поднимаюсь на третий этаж, отведённый под факультет педагогики и возрастной психологии. Психологи сдали сессию ещё пару дней назад, а потому их царство встречает меня желанной тишиной. Усаживаюсь на подоконник, обхватив сумку руками. Теперь когда рядом никого нет, сдерживаться от слёз становится намного сложнее. Не хочу! Не хочу рыдать как последняя истеричка из-за оценки, но слёзы непроизвольно выступают на глазах.

Слышу чей-то голос. Обернувшись на звук, замечаю как из-за поворота появляется парень, разговаривающий по мобильному. Вот только его ещё не хватало на мою голову. Отворачиваюсь к окошку, надеясь, что он пройдёт мимо, не обратив на меня внимания. Ага, как же!

– Какие люди и без охраны, – вместо приветствия произносит Никита, останавливаясь напротив меня.

– И тебе привет, – приглушённо говорю я, усиленно делая вид, что рассматриваю на улице что-то страшно интересное.

Ник хмурится, потом обходит меня сбоку, чтобы разглядеть лицо.

– Полина, – растягивая гласные, зовёт меня. – Ты плачешь?

– Нет, – сдавленно отвечаю я.

Но его вопрос становится последней каплей. И я, уже не сдерживаясь, начинаю всхлипывать, всё ещё стараясь отвернуться от не вовремя появившегося рядом Ника.

Он скидывает с плеча сумку на подоконник, потом подходит вплотную ко мне и, больше ни о чём не спрашивая, притягивает к себе так, что я утыкаюсь носом ему в грудь. Быстро беру себя в руки: стыдно, что я всё-таки позволила себе расклеиться, да ещё и при Нике. Отодвинувшись от него, достаю из сумки влажные салфетки и зеркальце. Привожу себя в порядок. Подняв взгляд на Ника, обеспокоенно наблюдающего за мной, тихо произношу:

– Спасибо.

– Да не за что, – пожимает плечами он. – Что случилось?

Я молчу. Не хочу вспоминать о произошедшем. Слишком велика вероятность, что снова разревусь. Вместо это задаю вопрос сама:

– Ты что здесь делаешь? Ваш курс вроде сессию уже закрыл? – Никита учится на четвёртом вместе со старшим братом Марины – Димой. Собственно, он их двоюродный брат, через Маринку я с ним и познакомилась.

– К деду приходил, – усмехается в ответ Ник. Ерошит отросшие светлые волосы: – Не поверишь, на пересдачу.

– Да ладно? – недоверчиво смотрю на него. Дед Димы, Марины и Ника – декан факультета, на котором мы учимся. Ко всему прочему у четверокурсников он читает лекции по историографии и принимает соответствующий экзамен.

– Вот тебе и ладно. Знаешь, какой он принципиальный?! Я плохо подготовился, он отправил на пересдачу. Вот и весь сказ, – разводит руками Ник.

Болтовня с Никитой немного успокаивает меня. Но всё равно ощущаю как внутри по-прежнему немного потряхивает. Появляется уже давно забытое желание закурить. Почему бы и нет? Скоро Маринка освободится, набросится с утешениями, разбавленными проклятиями в сторону «философички» и обещаниями нажаловаться на неё деду. Пережить её сочувствие – задача непростая. И будет лучше, если я окончательно успокоюсь.

– Сигаретой угостишь?

– Чего? – Ник, явно не ожидавший подобного вопроса, выглядит ошарашенным. В его серых глазах отражается такое искреннее недоумение, что мне даже становится смешно. – Ты же не куришь.

– Не курю, – киваю я. – Но сейчас мне пиздец, как хреново, – мат в моём исполнении, судя по окончательно вытянувшемуся лицу Ника, звучит для него как гром среди ясного неба. – Так что?

Ник молча достаёт из кармана пачку сигарет и, вытряхнув одну из них, протягивает мне. Я подхватываю сумку, киваю в сторону мужского туалета в конце коридора, который студенты негласно используют в качестве общей курилки. Декан пытался с этим бороться, но затем смирился, справедливо рассудив, что лучше пусть все курят в одном помещении, чем по разным, порой весьма неожиданным, местам.

В курилке пусто. Я снова усаживаюсь на подоконник. Ник даёт мне прикурить.

– Самойлова, ты разрушаешь мою веру в этот мир, – шокировано тянет Ник, наблюдая за тем, как я делаю первую затяжку.

Горло с непривычки саднит, как никак три года уже не курила. «Спасибо» тебе, свинота». Прокашлявшись, уточняю:

– Ты о чём?

– Глядя на тебя, я всегда думал, что ещё не всё потеряно, – поясняет Ник, – что есть ещё в нашем городе хорошие приличные девчонки.

– Пономарёв, – усмехнувшись в ответ, произношу я, – ты как-нибудь вместо клуба загляни в библиотеку – там таких, как я не один десяток наберётся.

– Неа, – улыбаясь, говорит Ник, – ты – особенная.

– Чем же? – не скрывая скепсиса в голосе, интересуюсь я.

– Ты – единственная, кто меня отшила, – преувеличенно грустным тоном произносит Никита.

– Кто о чём, а вшивый о бане, – смеюсь в ответ.

– У кого что болит, тот о том и говорит, – в моей же манере парирует Ник, принимая ещё более грустный вид.

– Пономарёв, заканчивай паясничать. Мы же оба знаем, что та история и яйца выеденного не стоит, – делаю очередную затяжку, постепенно вспоминая давно забытое ощущение заполненных горьким дымом лёгких.

Ник ничего не отвечает. Разглядывает меня задумчиво, потом присаживается рядом:

– Нет, я не могу на это смотреть, – он выдёргивает сигарету из моих пальцев.

Я не сопротивляюсь. Прежнего удовольствия от сигареты я не получаю, даже начинает немного мутить от выкуренного.

Ник затягивается «моей» сигаретой, выпускает дым изо рта, спрашивает:

– Ты из-за чего так расстроилась-то?

Кратко обрисовываю ему ситуацию.

– Вот вы, отличницы, странный народ, так убиваться из-за четвёрки, – недоуменно качает он головой. – Я у деда тройку получил и счастлив.

– Не в оценке дело, – вздохнув, зачем-то поясняю я. Вроде и нет у меня большого желания откровенничать с Ником, но он смотрит на меня с таким искренним сочувствием, что слова сами слетают с губ. – Просто это несправедливо. Без преувеличений, я одна из лучших на курсе. Ангелина Петровна сама говорила, что экзамен будет лишь формальностью. Да, я не знала ответов на два вопроса, но это ничто по сравнению с тем, какой объём материала я перелопатила за семестр.

– Сука, – констатирует Ник. – Но не ты первая, не ты последняя.

– В смысле? – недоуменно смотрю на усмехающегося Ника. – Ну-ка, с этого места поподробнее.

– Свинота тем и славится, что любит заваливать отличников, а потом наблюдать за тем, как они корчатся, выпрашивая пятёрку, – с нескрываемым презрением в голосе рассказывает Ник. – Даже если бы ты всё знала, она бы всё равно нашла до чего докопаться.

Слова Никиты проливают свет на ситуацию с Ольгой. Вот значит как…

– Слушай, Самойлова, хватит киснуть. – Ник, выбросив окурок, обнимает меня за плечи. – У меня сегодня гулянка в честь окончания сессии намечается. Дима с Мариной будут, и ты приходи. Я, кстати, говорил сестрёнке, чтобы она тебя позвала.

Молча обдумывая предложение Ника. Я не большая любительница вечеринок, да и отец их не одобряет, а и так с ним объясняться придётся по поводу полученной четвёрки. Никита же, по-своему истолковав моё замешательство, крепче сжимает мои плечи и, наклонившись ближе к уху, начинает говорить:

– Поль, ну вот представь, пройдёт пятьдесят лет, твои внуки спросят, как ты провела студенческие годы. И что ты ответишь? Что все пять лет просидела в библиотеке?

– Я тебя позову, – улыбаюсь в ответ, немного отстраняясь от Ника. В его объятиях становится как-то не по себе: и сердце начинает биться быстрее и румянец на щеках появляется. Зато испаряются мысли о философичке. – У тебя найдётся занимательных историй на троих.

– Я серьёзно, – Ник не сдаётся, – приходи. Будет весело. Выпьешь немного, потанцуешь, расслабишься.

Может, Ник прав? Я полтора года пахала как раб на галерах, а что в итоге? Да и с отцом встречаться не хочется. Скажу ему, что останусь с ночёвкой у Маринки. Решено, мне не помешает немного расслабиться!

– Хорошо, уговорил.

Ник радостно улыбается. Он, вообще, выглядит подозрительно довольным.

– Хочешь, заеду за тобой? – спрашивает он, соскакивая с подоконника.

– Нет, я с Димой и Мариной приеду.

Кстати, подруга уже, наверное, закончила с экзаменом. Надо возвращаться к группе.

Я тоже спрыгиваю с подоконника, причём Ник, заметив движение, успевает поддержать меня, обхватывая руками за талию и помогая осторожно встать на ноги. Я сразу же выворачиваюсь из его рук и, обернувшись назад, беру сумку.

Мы выходим из курилки. Я спускаюсь на второй этаж, а Ник, идёт ниже, крикнув напоследок:

– До вечера.

Надеюсь день, утро которого обернулось для меня настоящим кошмаром, хотя бы закончится на приятной ноте. Завидев Маринку, как раз выходящую из кабинета, машу ей рукой. Надо будет спросить у неё совета по поводу того, что надеть на вечеринку.