Обитаемый остров

Он закинул за спину гранатомет и пошел к выходу из зала. Максим, оглядываясь на следы, двинулся за ним.

– Жрать хочется, – сказал Зеф.

Они пошли по коридору. Максим предложил взломать одну из дверей, но, по мнению Зефа, это было ни к чему.

– Этим делом надо заниматься серьезно, – сказал он. – Что мы тут будем время тратить, мы еще норму не отработали, а сюда нужно прийти со знающим человеком…

– На вашем месте, – возразил Максим, – я бы не очень рассчитывал на эту вашу Крепость. Во-первых, здесь все сгнило, а во-вторых, она уже занята.

– Кем это? Ах, ты опять про собак?.. И ты туда же. Те про упырей твердят, а ты…

Зеф замолчал. По коридору пронесся гортанный возглас, многократным эхом отразился от стен и затих. И сразу же, откуда-то издали, отозвался другой такой же голос. Это были очень знакомые звуки, но Максим никак не мог вспомнить, где слышал их.

– Так вот кто это кричит по ночам! – сказал Зеф. – А мы думали – птицы…

– Странный крик, – сказал Максим.

– Странный – не знаю, – возразил Зеф. – Но страшноватый. Ночью как начнут орать по всему лесу – душа в пятки уходит. Сколько об этих криках сказок рассказывают… Был один уголовник, так он хвастался, будто знает этот язык. Переводил.

– И что же он переводил? – спросил Максим.

– А, вздор. Какой там язык…

– А где этот уголовник?

– Да его съели, – сказал Зеф. – Он был в строителях, партия в лесу заблудилась, ребята оголодали и, сам понимаешь…

Они свернули налево, и далеко впереди показалось смутное бледное пятно света. Зеф выключил фонарик и спрятал в карман. Он шел теперь впереди, и, когда резко остановился, Максим чуть не налетел на него.

– Массаракш, – пробормотал Зеф.

На полу поперек коридора лежал человеческий костяк.

Зеф снял с плеча гранатомет и огляделся.

– Этого здесь не было, – пробормотал он.

– Да, – сказал Максим. – Его только что положили.

Сзади, в глубине подземелья, вдруг разразился целый хор гортанных протяжных воплей. Вопли мешались с эхом, казалось, что вопит тысяча глоток, и все они вопили хором, словно скандируя какое-то странное слово из четырех слогов. Максиму почудились издевка, вызов, насмешка. Затем хор умолк так же внезапно, как начался. Зеф шумно перевел дыхание и опустил гранатомет. Максим снова посмотрел на скелет.

– По-моему, это намек, – сказал он.

– По-моему, тоже, – пробурчал Зеф. – Пойдем скорее.

Они быстро дошли до пролома в потолке, забрались на земляную кучу и увидели над собой встревоженное лицо Вепря. Он лежал грудью на краю пролома, спустив вниз веревку с петлей.

– Что там у вас? – спросил он. – Это вы кричали?

– Сейчас расскажем, – сказал Зеф. – Веревку закрепил?

Они выбрались наверх, Зеф свернул себе и однорукому по цигарке, закурил и некоторое время молчал, видимо, пытаясь составить какое-то мнение о том, что произошло.

– Ладно, – сказал он наконец. – Коротко – было вот что. Это – Крепость. Там есть пульты, мозг и все такое. Все в плачевном состоянии, но энергия есть, и пользу мы из этого извлечем, нужно только найти понимающих людей… Дальше. – Он затянулся и, широко раскрыв рот, выпустил клуб дыма – совсем как испорченный газомет. – Дальше. Судя по всему, там живут собаки. Помнишь, я тебе рассказывал? Собаки такие – голова как у медведя. Кричали они… а если подумать, то, может, и не они, потому что, видишь ли… как бы тебе сказать… пока мы с Маком там бродили, кто-то выложил в коридоре человеческий скелет. Вот и все.

Однорукий посмотрел на него, потом на Максима.

– Мутанты? – спросил он.

– Возможно, – сказал Зеф. – Я вообще никого не видел, а Мак говорит, что видел собак… только не глазами. Чем ты их там видел, Мак?

– Глазами я их тоже видел, – сказал Максим. – И хочу, кстати, добавить, что никого, кроме этих ваших собак, там не было. Я бы знал. И собаки эти ваши – не то, что вы думаете. Это не звери.

Вепрь не сказал ничего. Он поднялся, смотал веревку, подвесил ее к поясу и снова сел рядом с Зефом.

– Черт его знает, – пробормотал Зеф. – Может быть, и не звери… Здесь все может быть. Здесь у нас Юг…

– А может быть, эти собаки и есть мутанты? – спросил Максим.

– Нет, – сказал Зеф. – Мутанты – это просто очень уродливые люди. И дети людей самых обыкновенных. Мутанты. Знаешь, что это такое?

– Знаю, – сказал Максим. – Но весь вопрос в том, как далеко может зайти мутация.

Некоторое время все молчали, раздумывая. Потом Зеф сказал:

– Ну, раз ты такой образованный, хватит болтать. Подъем! – Он поднялся. – Осталось нам немного, но время поджимает. А жрать охота… – он подмигнул Максиму, – …прямо-таки патологически. Ты знаешь, что такое «патологически»?

Максим сказал, что знает, и они пошли.

Оставалось еще расчистить юго-западную четверть квадрата, но ничего расчищать они не стали. Какое-то время назад здесь, вероятно, взорвалось что-то очень мощное. От старого леса остались только полусгнившие поваленные стволы да обгорелые пни, срезанные, как бритвой, а на его месте уже поднялся молодой редкий лесок. Почва почернела, обуглилась и была нашпигована испорошенной ржавчиной. Никакая техника не могла уцелеть после такого взрыва, и Максим понял, что Зеф привел их сюда не для работы.

Навстречу им из кустарника вылез обросший человек в грязном арестантском балахоне. Максим узнал его: это был первый абориген, которого он встретил, старый Зефов напарник, сосуд мировой скорби.

– Подождите, – сказал Вепрь, – я с ним поговорю.

Зеф велел Максиму сесть, где стоит, уселся сам и принялся перематывать портянки, дудя в бороду уголовный романс «Я мальчик лихой, меня знает окраина». Вепрь подошел к сосуду скорби, и они, удалившись за кусты, принялись разговаривать шепотом. Максим слышал их прекрасно, но понять ничего не мог, потому что говорили они на каком-то жаргоне, и он узнал только несколько раз повторенное слово «почта». Скоро он перестал прислушиваться. Он чувствовал себя утомленным, грязным, сегодня было слишком много бессмысленной работы, бессмысленного нервного напряжения, слишком долго он дышал сегодня всякой гадостью и принял слишком много рентген. И опять за весь этот день не было сделано ничего настоящего, ничего нужного, и ему очень не хотелось возвращаться в барак.

Потом сосуд скорби исчез, а Вепрь вернулся, сел перед Максимом на пень и сказал:

– Ну, давайте поговорим.

– Все в порядке? – спросил Зеф.

– Да, – сказал Вепрь.

– Я же тебе говорил, – сказал Зеф, рассматривая портянку на свет. – У меня на таких чутье.

– Ну так вот, Мак, – сказал Вепрь. – Мы вас проверили, насколько это возможно при нашем положении. Генерал за вас ручается. С сегодняшнего дня вы будете подчиняться мне.

– Очень рад, – сказал Максим, криво улыбаясь. Ему хотелось сказать: «А ведь за вас-то Генерал передо мной не поручался», но он только добавил: – Слушаю вас.

– Генерал сообщает, что вы не боитесь радиации и не боитесь излучателей. Это правда?

– Да.

– Значит, вы в любой момент можете переплыть Голубую Змею и это вам не повредит?

– Я уже сказал, что могу бежать отсюда хоть сейчас.

– Нам не нужно, чтобы вы бежали… Значит, насколько я понимаю, патрульные машины вам тоже не страшны?

– Вы имеете в виду передвижные излучатели? Нет, не страшны.

– Очень хорошо, – сказал Вепрь. – Тогда ваша задача на ближайшее время полностью определяется. Вы будете связным. Когда я вам прикажу, вы переплывете реку и пошлете из ближайшего почтового отделения телеграммы, которые я вам дам. Понятно?

– Это мне понятно, – медленно проговорил Максим. – Мне не понятно другое…

Вепрь смотрел на него, не мигая, – сухой, жилистый, искалеченный старик, холодный и беспощадный боец, сорок лет боец, а может быть, даже с пеленок боец, страшное и восхищающее порождение мира, где ценность человеческой жизни равна нулю, ничего не знающий, кроме борьбы, ничего не имеющий, кроме борьбы, все отстраняющий, кроме борьбы, – и в его внимательных прищуренных глазах Максим, как в книге, читал свою судьбу на ближайшие несколько лет.

– Да? – сказал Вепрь.

– Давайте договоримся сразу, – твердо сказал Максим. – Я не желаю действовать вслепую. Я не намерен заниматься делами, которые, на мой взгляд, нелепы и не нужны.

– Например? – сказал Вепрь.

– Я знаю, что такое дисциплина. И я знаю, что без дисциплины вся наша работа ничего не стоит. Но я считаю, что дисциплина должна быть разумной, подчиненный должен быть уверен, что приказ разумен. Вы приказываете мне быть связным. Я готов быть связным, я годен на большее, но, если это нужно, я буду связным. Но я должен знать, что телеграммы, которые я посылаю, не послужат бессмысленной гибели и без того несчастных людей…

Зеф задрал было бородищу, но Вепрь и Максим одинаковым движением остановили его.

– Мне было приказано взорвать башню, – продолжал Максим. – Мне не объясняли, зачем это нужно. Я видел, что это глупая и смертельная затея, но я выполнил приказ. Я потерял троих товарищей, а потом оказалось, что все это – ловушка государственной прокуратуры. И я говорю: хватит! Я больше не намерен нападать на башни. И более того, я намерен всячески препятствовать операциям такого рода…

– Ну и дурак! – сказал Зеф. – Сопляк.

– Почему? – спросил Максим.

– Погодите, Зеф, – сказал Вепрь. Он по-прежнему не спускал глаз с Максима. – Другими словами, Мак, вы хотите знать все планы штаба?

– Да, – сказал Максим. – Я не хочу работать вслепую.

– А ты, братец, наглец, – объявил Зеф. – У меня, братец, слов не хватает, чтобы описать, какой ты наглец!.. Слушай, Вепрь, а он мне нравится. Не-ет, глаз у меня верный…

– Вы требуете слишком большого доверия, – холодно сказал Вепрь. – Такое доверие надо заслужить на низовой работе.

– А низовая работа состоит в том, чтобы валить дурацкие башни? – сказал Максим. – Я, правда, всего несколько месяцев в подполье, но все это время я слышу только одно: башни, башни, башни… А я не хочу валить башни, это бессмысленно! Я хочу драться против тирании, против голода, разрухи, коррупции, лжи… против системы лжи, а не против системы башен! Я понимаю, конечно, башни мучают вас, просто физически мучают… Но даже против башен вы выступаете как-то по-дурацки. Совершенно очевидно, что башни ретрансляционные, а значит, надо бить в Центр, а не сколупывать их по одной…

Вепрь и Зеф заговорили одновременно.

– Откуда вы знаете про Центр? – спросил Вепрь.

– А где ты его, этот Центр, найдешь? – спросил Зеф.

– То, что Центр должен быть, ясно каждому мало-мальски грамотному инженеру, – сказал Максим пренебрежительно. – А как найти Центр – это и есть задача, которой мы должны заниматься. Не бегать на пулеметы, не губить зря людей, а искать Центр…

– Во-первых, это мы и без тебя знаем, – сказал Зеф, закипая. – А во-вторых, массаракш, никто не погиб зря! Каждому мало-мальски грамотному инженеру, сопляк ты сопливый, должно быть ясно, что, повалив несколько башен, мы нарушим систему ретрансляции и сможем освободить целый район! А для этого надо уметь валить башни. И мы учимся это делать, понимаешь или нет? И если ты еще раз, массаракш, скажешь, что наши ребята гибнут зря…

– Подождите, – сказал Максим. – Уберите руки. Освободить район… Ну хорошо, а дальше?

– Всякий сопляк приходит здесь и говорит, что мы гибнем зря, – сказал Зеф.

– А дальше? – настойчиво повторил Максим. – Гвардейцы подвозят излучатели, и вам конец?

– Черта с два! – сказал Зеф. – За это время население района перейдет на нашу сторону, и не так-то просто им будет сунуться. Одно дело – десяток так называемых выродков, а другое дело – десяток тысяч озверевших крестьян…

– Зеф, Зеф! – предостерегающе сказал Вепрь.

Зеф нетерпеливо отмахнулся от него.

– Десять тысяч озверевших крестьян, которые поняли и на всю жизнь запомнили, что их двадцать лет бесстыдно дурачили…

Вепрь махнул рукой и отвернулся.

– Погодите, погодите, – сказал Максим. – Что это вы говорите? С какой это стати они вдруг поймут? Да они вас на куски разорвут. Ведь они-то считают, что это противобаллистическая защита…

– А ты что считаешь? – спросил Зеф, странно усмехаясь.

– Ну, я-то знаю, – сказал Максим. – Мне рассказывали…

– Кто?

– Доктор… и Генерал… А что – это тайна?

– Может быть, хватит на эту тему? – сказал Вепрь тихо.

– А почему – хватит? – возразил Зеф тоже тихо и как-то очень интеллигентно. – Почему, собственно, – хватит, Вепрь? Ты знаешь, что я об этом думаю. Ты знаешь, почему я здесь сижу и почему я здесь останусь до конца жизни. А я знаю, что думаешь по этому поводу ты. Так почему же – хватит? Мы оба считаем, что об этом надо кричать на всех перекрестках, а когда доходит до дела – вдруг вспоминаем о подпольной дисциплине и принимаемся послушно играть на руку всем этим вождистам, либералам, просветителям, всем этим неудавшимся Отцам… А теперь перед нами этот мальчик. Ты же видишь, какой он. Неужели и такие не должны знать?

– Может быть, именно такие и не должны знать, – все так же тихо ответил Вепрь.

Максим, не понимая, переводил взгляд с одного на другого. Они вдруг сделались очень не похожи сами на себя, они как-то поникли, и в Вепре уже не ощущался стальной стержень, о который сломало зубы столько прокуратур и полевых судов, а в Зефе исчезла его бесшабашная вульгарность и прорезалась какая-то тоска, какое-то скрытое отчаяние, обида, покорность… Словно они вдруг вспомнили что-то, о чем должны были и честно старались забыть.

– Я расскажу ему, – сказал Зеф. Он не спрашивал разрешения и не советовался. Он просто сообщал. Вепрь промолчал, и Зеф стал рассказывать.

То, что он рассказал, было чудовищно. Это было чудовищно само по себе, и это было чудовищно потому, что больше не оставляло места для сомнений. Все время, пока он говорил – негромко, спокойно, чистым, интеллигентным языком, вежливо замолкая, когда Вепрь вставлял короткие реплики, – Максим изо всех сил старался найти хоть какую-нибудь прореху в этой новой системе мира, но его усилия были тщетны. Картина получалась стройная, примитивная, безнадежно логичная, она объясняла все известные Максиму факты и не оставляла ни одного факта необъясненным. Это было самое большое и самое страшное открытие из всех, которые Максим сделал на своем обитаемом острове.

Излучение башен предназначалось не для выродков. Оно действовало на нервную систему каждого человеческого существа этой планеты. Физиологический механизм воздействия известен не был, но суть этого воздействия сводилась к тому, что мозг облучаемого терял способность к критическому анализу действительности. Человек мыслящий превращался в человека верующего, причем верующего исступленно, фанатически, вопреки бьющей в глаза реальности. Человеку, находящемуся в поле излучения, можно было самыми элементарными средствами внушить все, что угодно, и он принимал внушаемое как светлую и единственную истину и готов был жить для нее, страдать за нее, умирать за нее.

А поле было всегда. Незаметное, вездесущее, всепроникающее. Его непрерывно излучала гигантская сеть башен, опутывающая страну. Гигантским пылесосом оно вытягивало из десятков миллионов душ всякое сомнение по поводу того, что кричали газеты, брошюры, радио, телевидение, что твердили учителя в школах и офицеры в казармах, что сверкало неоном поперек улиц, что провозглашалось с амвонов церквей. Неизвестные Отцы направляли волю и энергию миллионных масс, куда им заблагорассудится. Они могли заставить и заставляли массы обожать себя; могли возбуждать и возбуждали неутолимую ненависть к врагам внешним и внутренним; они могли бы при желании направить миллионы под пушки и пулеметы, и миллионы пошли бы умирать с восторгом; они могли бы заставить миллионы убивать друг друга во имя чего угодно; они могли бы, возникни у них такой каприз, вызвать массовую эпидемию самоубийств… Они могли все.

А дважды в сутки, в десять утра и в десять вечера, гигантский пылесос запускали на полную мощность, и на полчаса люди переставали вообще быть людьми. Все подспудные напряжения, накопившиеся в подсознании из-за несоответствия между внушенным и реальным, высвобождались в пароксизме горячечного энтузиазма, в восторженном экстазе раболепия и преклонения. Такие лучевые удары полностью подавляли рефлексы и инстинкты и замещали их чудовищным комплексом преклонения и долга перед Неизвестными Отцами. В этом состоянии облучаемый полностью терял способность рассуждать и действовал как робот, получивший приказ.

Опасность для Отцов могли представлять только люди, которые в силу каких-то физиологических особенностей были невосприимчивы к внушению. Их называли выродками. Постоянное поле на них не действовало вовсе, а лучевые удары вызывали у них только невыносимые боли. Выродков было сравнительно мало, что-то около одного процента, но они были единственными бодрствующими людьми в этом царстве сомнамбул. Только они сохраняли способность трезво оценивать обстановку, воспринимать мир, как он есть, воздействовать на мир, изменять его, управлять им. И самое гнусное заключалось в том, что именно они поставляли обществу правящую элиту, называемую Неизвестными Отцами. Все Неизвестные Отцы были выродками, но далеко не все выродки были Неизвестными Отцами. И те, кто не сумел войти в элиту, или не захотел войти в элиту, или не знал, что существует элита, – выродки-властолюбцы, выродки-революционеры, выродки-обыватели, – были объявлены врагами человечества, и с ними поступали соответственно.

Максим испытывал такое отчаяние, словно вдруг обнаружил, что его обитаемый остров населен на самом деле не людьми, а куклами. Надеяться было не на что. План Зефа захватить сколько-нибудь значительный район представлялся попросту авантюрой. Перед ними была огромная машина, слишком простая, чтобы эволюционировать, и слишком огромная, чтобы можно было надеяться разрушить ее небольшими силами. Не было силы в стране, которая могла бы освободить огромный народ, понятия не имеющий, что он не свободен, выпавший, по выражению Вепря, из хода истории. Эта машина была неуязвима изнутри. Она была устойчива по отношению к любым малым возмущениям. Будучи частично разрушена, она немедленно восстанавливалась. Будучи раздражена, она немедленно и однозначно реагировала на раздражение, не заботясь о судьбе своих отдельных элементов. Единственную надежду оставляла мысль, что у машины был Центр, пульт управления, мозг. Этот Центр теоретически можно было разрушить, тогда машина замрет в неустойчивом равновесии, и наступит момент, когда можно будет попытаться перевести этот мир на другие рельсы, вернуть его на рельсы истории. Но местонахождение Центра было величайшей тайной, да и кто будет его разрушать? Это не атака на башню. Это операция, которая потребует огромных средств и прежде всего – армии людей, не подверженных действию излучения. Нужны были люди, не восприимчивые к излучению, или простые, легкодоступные средства защиты. Ничего этого не было и даже не предвиделось. Несколько сотен тысяч выродков были раздроблены, разрознены, преследуемы, многие вообще относились к категории так называемых легальных, но если бы даже их удалось объединить и вооружить, эту маленькую армию Неизвестные Отцы уничтожили бы немедленно, выслав ей навстречу передвижные излучатели, включенные на полную мощность…

Зеф давно уже замолчал, а Максим все сидел, понурившись, ковыряя прутиком черную сухую землю. Потом Зеф покашлял и сказал неловко:

– Да, приятель. Вот оно как на самом-то деле…

Кажется, он уже раскаивался в том, что рассказал, как оно на самом деле.

– На что же вы надеетесь? – проговорил Максим.

Зеф и Вепрь молчали. Максим поднял голову, увидел их лица и пробормотал:

– Простите… Я… Это все так… Простите.

– Мы должны бороться, – ровным голосом произнес Вепрь, – мы боремся, и мы будем бороться. Зеф сообщил вам одну из стратегий штаба. Существуют и другие, столь же уязвимые для критики и ни разу не опробованные практически… Вы понимаете, у нас сейчас все в становлении. Зрелую теорию борьбы не создашь на пустом месте за два десятка лет…

– Скажите, – медленно проговорил Максим, – это излучение… Оно действует одинаково на все народы вашего мира?

Вепрь и Зеф переглянулись.

– Не понимаю, – сказал Вепрь.

– Я имею в виду вот что. Есть здесь какой-нибудь народ, где найдется хотя бы несколько тысяч таких, как я?

– Вряд ли, – сказал Зеф. – Разве что у этих… у мутантов. Массаракш, ты не обижайся, Мак, но ведь ты – явный мутант… Счастливая мутация, один шанс на миллион…

– Я не обижаюсь, – сказал Максим. – Значит, мутанты… Это там, дальше на юг?

– Да, – сказал Вепрь. Он пристально глядел на Максима.

– А что там, собственно, на юге? – спросил Максим.

– Лес, потом пустыня… – ответил Вепрь.

– И мутанты?

– Да. Полузвери. Сумасшедшие дикари… Слушайте, Мак, бросьте вы это.

– Вы их когда-нибудь видели?

– Я видел только мертвых, – сказал Вепрь. – Их иногда ловят в лесу, а потом вешают перед бараками для поднятия духа.

– А за что?

– За шею! – рявкнул Зеф. – Дурак! Это зверье! Они неизлечимы, и они опаснее любого зверя! Я-то их повидал, ты такого и во сне не видел…

– А зачем туда тянут башни? – спросил Максим. – Хотят их приручить?

– Бросьте, Мак, – снова сказал Вепрь. – Это безнадежно. Они нас ненавидят… А впрочем, поступайте как знаете. Мы никого не держим.

Наступило молчание. Потом вдалеке, у них за спиной, послышался знакомый лязгающий рык. Зеф приподнялся.

– Танк… – сказал он раздумчиво. – Пойти его убить?.. Это недалеко, восемнадцатый квадрат… Нет, завтра.

Максим вдруг решился:

– Я им займусь. Идите, я вас догоню.

Зеф с сомнением поглядел на него.

– Сумеешь ли? – сказал он. – Подорвешься еще…

– Мак, – сказал однорукий. – Подумайте!

Зеф все смотрел на Максима, а потом вдруг осклабился.

– Ах вот зачем тебе танк! – сказал он. – Хитрец, парень. Не-ет, меня не обманешь. Ладно, иди, ужин я тебе сберегу, одумаешься – приходи жрать… Да, имей в виду, что многие самоходки заминированы, копайся там осторожнее… Пошли, Вепрь. Он догонит.

Вепрь хотел еще что-то сказать, но Максим уже поднялся и зашагал к просеке. Он больше не хотел разговоров. Он шел быстро, не оборачиваясь, держа гранатомет под мышкой. Теперь, когда он принял решение, ему сделалось легче, и предстоящее дело зависело только от его умения и от его сноровки.