Читать книгу: «Под скорлупой времени», страница 2

– Послезавтра попробую достать.

– Грандиозно.

Исса попрощалась и полетела домой. Точнее, к Олафу. Они уже давно жили раздельно, но оставались лучшими друзьями и любовниками. В первый год после рождения Аклеи всё было прекрасно, Олаф оказался отличным отцом. Но потом Исса устала от Олафа, от его постоянного и назойливого внимания – его понимание любви подразумевало непрерывную заботу о близких. А Иссе требовался отдых от общения. Она предложила Олафу разъехаться и встречаться пару раз в неделю. К Аклее он мог приходить в любой день, но только при условии, что не будет разговаривать с Иссой. Сначала Олаф расстроился, но потом привык. Аклея подрастала, она его обожала и всегда охотно проводила с ним время – хоть дома, хоть в парке, хоть у него в гостях. Исса тоже любила Олафа – по-своему, удерживая удобную ей дистанцию и разрешая ему оставаться у них с Аклеей дома только на две ночи в неделю.

Сейчас Иссе срочно требовалась помощь: найти двести восемьдесят ардов наличными за два дня – задача непростая, а рассказать про свой план она не могла никому, кроме Олафа.

Совместными усилиями они набрали всю сумму: одалживали понемногу у друзей и родственников, на ходу сочиняя, зачем им так срочно понадобились наличные. Часть взяли в банке – так, чтобы это не вызвало подозрений. Часть нашли у себя дома.

Исса прилетела к Мишичу, купила десять капсул и в тот же день приняла первую. Дозировку она рассчитала сама, опираясь на открытые данные. Нашла формулы, по которым подбирают дозу для обоих видов коррекции: чипами-плюс и чипами-минус. Получилось, что ей нужно принимать по одной капсуле каждые два дня.

Вечером, когда Аклея заснула, Исса попробовала нарисовать цветок. Рука не слушалась, стебель получился кривым, но сложнее всего было придумать, какими линиями этот цветок изобразить. Давным-давно, ещё в школе первой ступени, Исса рисовала как все – на уроках дети выполняли много разных заданий, пробовали и старинные цветные карандаши, и акварель, и перо для экрана. Но в школе второй ступени она забросила это занятие и больше никогда не рисовала.

Вот лепить Исса умела. Конечно, на том уровне, который не требовал коррекции. Лица, руки – совсем как настоящие. Куклы Иссы считались лучшими в городе. Но это намного проще, нужно всего лишь чувствовать пропорции и объём. Это ей давалось легко. С её техническим складом ума любые объёмные объекты она могла представить в виде набора чертежей с точными размерами и воплотить в материале.

А что, если и рисовать можно так же, как чертить? Исса открыла каталог глобальной библиотеки, нашла фотографию ромашки и попробовала взглянуть на неё как на трёхмерный предмет, который нужно начертить. Карандаш уверенно заскользил по бумаге, и вскоре появился цветок. Для первого раза неплохо.

С каждым днём рисунки Иссы становились всё точнее и аккуратнее, а к концу недели она заметила, что легко переносит на плоский лист сложные формы и даже не задумывается, как у неё это получается. Новое занятие увлекло Иссу, ей хотелось рассказывать о нём, но поделиться она могла только с Олафом – он один знал, откуда у неё взялось это умение и для чего оно понадобилось.

За несколько дней до своего дня рождения Исса предложила Олафу встретиться в парке. Разговаривать о своём плане она могла только там, в широких безлюдных аллеях. Или у реки, куда они часто ездили втроём.

Официально считалось, что частная жизнь граждан не контролируется – никто не следил, чем они занимаются в своих квартирах, – но Исса решила перестраховаться. При желании администрация могла в любой момент подключиться к системе управления зданием и услышать каждое сказанное там слово.

Поэтому Иссе казалось, что под открытым небом обсуждать секретные планы намного безопаснее. Правда, оставались алфоны – надёжное средство контроля, которое всегда с собой.

После окончания школы второй ступени каждому выпускнику вживляют на запястье устройство двусторонней связи. Небольшой экран закрывается шторкой из полупрозрачного синтетического материала, сходного по свойствам с человеческой кожей. Когда шторка задвинута, алфон не мешает и даже не ощущается.

У каждого есть свой уникальный код – так же, как номера телефонов в начале века. Когда приходит сообщение, экран алфона мигает красным, и это свечение видно даже сквозь шторку. Через три минуты, если шторка всё ещё не отодвинута, алфон начинает подавать слабые электрические импульсы. Они воспринимаются как лёгкое покалывание и не прекращаются до тех пор, пока абонент не откроет экран. Потом, когда абонент задвигает шторку, это означает, что он получил сообщение, и после этого он несёт ответственность за выполнение полученных предписаний.

Чаще всего это касается регулярных диагностических обследований: каждый гражданин обязан являться в ближайший медицинский центр в течение трёх суток после своего дня рождения. Первое предупреждение он получает накануне, второе – в течение часа после того, как ему исполнился очередной год. Третье – через сутки после второго. Потом до окончания вторых суток его предупреждают каждые четыре часа, а на третьи сутки – каждый час. Если он не успеет явиться до конца третьих суток, его объявляют в розыск: спутники связи засекают местоположение его алфона и отправляют к нему ближайшую дежурную бригаду регуляторов – сотрудников органов правопорядка.

Они прилетают на своём уникоптере, вежливо предлагают пройти с ними и везут на обследование. По пути заполняют протокол – задержанный обязан объяснить причину своего опоздания. Если причина уважительная – например, выполнял сложное служебное задание в удалённой местности и не мог бросить работу, – никаких последствий не будет. А вот если опоздал без важной причины, его направят в Институт коррекции функций. Там провинившемуся встраивают свойство, которое у него не развито – наращивают дополнительные синаптические связи между корой и миндалевидным телом, и человек начинает испытывать тревогу, когда нарушает предписание. Некоторых это отлично выручает, они становятся очень организованными и добиваются успеха во всех своих делах. А другим это не нравится: им кажется, что это ограничение личной свободы.

Исса никогда не опаздывала на диагностику, лентяев она не понимала и не любила, поэтому считала такую коррекцию нужной и полезной.

Но сейчас впервые в жизни она пожалела, что у людей есть алфоны, по которым можно не только отследить, где они находятся, но и услышать, о чём они говорят. Правда, она знала простой способ это обойти: шум ветра, шелест листьев и травы, журчание воды отлично заглушают тихий разговор, а движения тела во время ходьбы мешают уловить вибрацию голосовых связок. Именно поэтому она и предпочитала говорить с Олафом, прогуливаясь в парке или у реки. И не забывала жестикулировать, чтобы ещё сильнее подавить звуки.

В свой день рождения Исса предложила Олафу и Аклее слетать в Чернолесье, навестить бабушку Софью и её друга Георгия, которого Исса с детства обожала – считала его своим настоящим дедушкой, потому что с биологическим отцом Анны бабушка не общалась. Она усмехалась и говорила «ошибка молодости», когда Исса её расспрашивала. Хотя эти слова относились, скорее, к целому периоду бабушкиной жизни, а не только к отцу её ребёнка.

После университета, на очередной волне моды, бабушка с компанией друзей уехала в деревню на Карельском перешейке: пожить без Интернета и современных бытовых удобств, в простых деревенских избах с печным отоплением. Сначала это было весело, особенно пока не похолодало. Зимой веселья поубавилось, некоторые заскучали и начали по одному покидать колонию. Остались только те, у кого сложились удачные пары – пылкая влюблённость держала их вместе, и тяжёлый быт поначалу не раздражал. Им казалось, что это даже романтично: долгие зимние ночи в уединённой избе, занесённой снегом, потрескивание дров в печи. Живой огонь – ещё одна модная фишка двадцатых годов.

К концу зимы Софья забеременела. Жить вместе со своим напарником по этому приключению она не собиралась. Когда снег растаял и дороги просохли, взяла велосипед, сложила в рюкзак свои вещи и уехала в ближайший городок. Велосипед пристегнула замком к забору на вокзальной площади и отправила своей подружке, оставшейся в деревне, сообщение: «забери велик у вокзала я домой уезжаю».

Поезд промчался мимо поселения, ставшего родным – почти год Софья прожила в одном из этих домиков. Но теперь всё позади, хватит с неё экзотики. Она вернулась к домой, родила Анну и взялась за ум: устроилась работать в приличную школу, неплохо зарабатывала, а свободное время проводила с дочкой.

С тех пор Софья так и жила в городе. Всю жизнь преподавала историю, постоянно проходила курсы переподготовки – как и другие науки, история не стояла на месте, всё время появлялась новая информация.

Исса любила бывать у бабушки – считала её квартиру своим первым настоящим домом, она жила там с рождения. Анна не хотела отдавать Иссу в детский сад, а Софья с Георгием охотно согласились ей помогать. Трое взрослых легко подстраивали свои рабочие часы друг под друга так, чтобы всегда кто-нибудь был дома, поэтому Исса выросла в большой любящей семье.

Когда ей было десять лет, она познакомилась со своим биологическим отцом, Конрадом. Анна не собиралась поддерживать с ним отношения, он был всего лишь донором спермы, но закон не запрещал донорам получать информацию о своих детях. Конрад разыскал дочь и попросил у Анны разрешения иногда встречаться с ними обеими. У Анны никого не было – она увлечённо работала и не собиралась создавать семью. А с Конрадом ей было весело и интересно, он быстро нашёл общий язык и с дочкой, и со старшим поколением. Через пару лет Анна и Конрад поженились и стали жить отдельно от Софьи с Георгием.

Исса тогда только что перешла в школу второй ступени, почувствовала себя взрослой и наслаждалась возможностью выбора: часть времени жила с родителями, часть – с бабушкой и дедушкой.

Вскоре после рождения Аклеи родители Иссы уехали в другой город, навещали дочь и внучку всего несколько раз в год. А с бабушкой Исса по-прежнему виделась часто – до тех пор, пока Софья не прекратила преподавать историю в школе и не перебралась в свободную зону вместе с Георгием.

Исса знала, что они давно это задумали, но не понимала, почему. Бабушка очень ждала своего восьмидесятилетия, когда она сможет уйти с работы, а Исса удивлялась:

– Куда ты торопишься, чем тебе твой возраст не нравится?

– Надоело. Год за годом эта диагностика… Знаешь, сколько раз я её уже проходила?

– А что плохого? Всё под контролем, любые отклонения сразу заметят.

Бабушка вздохнула, ей не хотелось спорить. Исса не унималась:

– Как же ты узнаешь, что заболела, если не будешь проверяться?

Бабушка посмотрела на неё с усмешкой и покачала головой:

– Поживи с моё – поймёшь, как узнаю! – но объяснять ничего не стала.

Позже, когда Исса начала летать к бабушке в Чернолесье, тихую зелёную долину высоко в горах, она поняла. Бабушкины старшие подруги, которые тоже переселились в свободную зону – а некоторым из них было уже больше ста лет, – отлично себя чувствовали без постоянной угрозы протокола фазы 4.

Эта финальная фаза жизни начинается с восьмидесяти лет: люди больше не обязаны работать, и общество в них не заинтересовано. Диагностика уже не нужна, но можно обращаться за медицинской помощью по потребности. Для этого приходится подписать согласие на протокол фазы 4. Это значит, что при первых признаках необратимой деградации или неизлечимой болезни пациенту предложат эвтаназию, а дальше можно будет выбрать только дату, время и место последней инъекции. При подписании договора можно добавить специальный пункт о паллиативном уходе вместо эвтаназии, но это стоит таких денег, что мало кто выбирает этот вариант.

В свободной зоне тоже есть своя клиника – в ней ведут приём те переселенцы, которые работали врачами до переезда. Конечно, у них нет современных средств диагностики, дорогого оборудования, новейших препаратов. Там лечат, что могут – а что не могут, то само приводит к естественной смерти. Без всякой эвтаназии. Исса видела, что бабушкиных подруг совершенно не беспокоит перспектива умереть у себя дома, когда придёт время.

Но думать об этом ей не хотелось. Особенно сейчас, в свой день рождения.

На небольшой террасе бревенчатого домика стояли удобные плетёные диваны и кресла, Исса сидела, обняв Аклею, и смотрела на синеватые контуры гор. Олаф с Георгием рубили дрова во дворе и весело переговаривались. Да, здесь была настоящая дровяная печка, как в старых сказках! Исса таких никогда не видела, пока бабушка не переехала в Чернолесье.

Когда стемнело, Георгий развёл огонь. Мужчины сидели у печки и молча потягивали травяную настойку, а Исса смотрела на языки пламени. Софья поставила на стол пирог с земляникой, и Аклея захлопала в ладоши:

– Ура, мой любимый!

Через два дня после этой поездки Аклея попросила маму отвезти её в лес – ей надоело гулять в парке перед домом за три недели каникул, а у Иссы как раз был выходной. Правда, она хотела потратить его на диагностику – ту самую, на которой надеялась получить чипы-минус. Но она так волновалась, что решила всё-таки сначала слетать в их любимое место, немного успокоиться.

Исса лежала на траве и бездумно следила за облаками. Где-то совсем рядом стрекотали кузнечики, в кустах щебетали птицы, пахло незнакомыми полевыми цветами – в детстве Исса знала, как они называются, но так давно не задумывалась об этом, что сейчас никак не могла вспомнить: кашка? Клевер?

В этот момент включился алфон, появилось очередное напоминание о диагностике, и пришлось возвращаться в город.

– Простите, у вас всё хорошо?

Исса вздрогнула и повернула голову. Перед её припаркованным уникоптером стоял высокий приветливый регулятор в тёмно-синей форме.

– Да, а что?

– Да вы тут уже двадцать минут стоите. Я решил проверить.

– А, спасибо. Я просто задумалась.

Исса спрыгнула на площадку и быстро зашагала к входной двери.

В Центре диагностики было тихо и безлюдно. Исса нашла нужную дверь, ассистентка помогла ей устроиться в кресле, включила приборы и вышла из комнаты.

В этот раз Иссе казалось, что процедура тянется целую вечность. Она смотрела перед собой, стараясь ни о чём не думать. Представляла, что бледно-голубая стена кабинета – это небо, и по нему бегут облака. Те самые, которые она рассматривала всего пару часов назад у реки. Наконец, всё закончилось, вернулась ассистентка, отсоединила провода и велела ждать.

На табло замигала красная надпись: «Выявлено отклонение!» Исса прижала руку ко рту – она специально читала учебник по истории жестов, такое движение означает реакцию на неожиданное известие. Исса считала себя спокойной и хладнокровной, в обычной жизни она почти не пользовалась жестами – кроме прогулок с Олафом, когда ей хотелось заглушить звуки голоса, – но сейчас она постаралась отчётливо изобразить нужные эмоции.

Вскоре появился новый текст: «Пройдите в кабинет 7». Стараясь выглядеть испуганной – знала, что за ней наблюдают, – Исса подошла к двери. И только на короткое мгновение, поворачивая ручку, позволила себе улыбнуться. Она знала, как настроены камеры: все дверные проёмы попадают в слепую зону. В следующий миг, шагнув в коридор, Исса уже снова притворялась взволнованной.

В седьмом кабинете за овальным столом сидел молодой ассистент в обычной повседневной одежде, без стерильного комбинезона, которые носят все врачи.

«Сколько ему, года двадцать два? Недавно работает, – подумала Исса. – Таких малолеток мне легче обманывать».

Она ощущала уверенность: уже полностью вошла в роль и сама поверила в свои удивительные способности.

– Прошу, садитесь. Как вы себя чувствуете?

– Отлично я себя чувствую, а в чём дело? Что вы у меня нашли?

– Да вы не волнуйтесь, ничего страшного! Просто уровень творческих способностей повышен.

Исса вздохнула и покачала головой: ну и ну, вот это новость!

Юноша продолжал:

– Подумайте, пожалуйста. Вы в последнее время занимались чем-нибудь необычным?

Исса нахмурилась, словно пыталась вспомнить. Потом приподняла брови, пожала плечами:

– Да нет… Разве что рисовать начала.

Ассистент оживился:

– Рисовать? Как интересно. А можно подробнее?

– Ну, просто захотелось попробовать. Купила бумагу, карандаши. И стала рисовать.

– А что именно?

– Цветы, листья… Облака ещё рисовала.

– А можете показать, как вы это делаете? – Он достал из выдвижного ящика лист бумаги и карандаш.

Исса придвинула к себе лист, ненадолго задумалась и начала быстро водить карандашом по бумаге. На листе появился длинный тонкий стебель с несколькими ответвлениями, зубчатые листья, небольшие пышные цветы.

– Что это? – спросил ассистент, зачарованно следивший за движениями карандаша.

– Цветы такие есть. Бархатцы. Около нашего дома на клумбе растут.

– Понятно. Спасибо. Подождите, пожалуйста! – Он взял рисунок и вышел из кабинета.

Исса, чтобы надёжнее скрыть свои чувства, поставила локти на стол, оперлась подбородком на ладони, а кончиками пальцев прикрыла глаза. Пусть наблюдатели думают, что она расстроена.

Через несколько минут вошёл тот же ассистент, а с ним – строгий молодой доктор.

– Давайте ещё несколько тестов проведём.

Её снова усадили в кресло, подключили к приборам. Доктор с ассистентом, не отрываясь, смотрели на монитор и тихо переговаривались. Потом доктор ненадолго вышел и вернулся с маленькой пластиковой коробкой.

– Смотрите, здесь восемь капсул. Будете принимать по одной в день.

– Что это? Для чего?

– Небольшая коррекция. Ослабим ваши способности, чтобы они вам не мешали работать.

– Ясно. Спасибо. А рисовать можно?

Доктор немного подумал, потом кивнул и сказал:

– Рисуйте, конечно. Почему бы и нет.

Вечером Исса позвонила Олафу и сообщила новость – так, словно для неё самой это было полной неожиданностью. Вряд ли её разговоры прослушиваются, но лучше не рисковать.

– У меня проблема. Отклонение показателей.

Олаф подыграл, очень натурально изобразил тревогу в голосе:

– Что случилось?

– Да ничего серьёзного, так, скачок способностей. К рисованию.

– К рисованию? С чего бы это, разве ты рисуешь?

Исса помедлила, как будто ей неловко в таком признаваться:

– Ну, знаешь… захотелось попробовать. Сама не знаю почему. Со школы не рисовала.

– Захотелось? Откуда у тебя такое странное желание?

– Понятия не имею. Просто смотрела на цветы в ящике и подумала, что их можно нарисовать.

Олаф вздохнул.

– И что теперь?

– Буду капсулы принимать. Чипы-минус. Доктор сказал, через пару недель всё пройдёт. И даже рисовать разрешил.

– Ну и отлично. Ты как, сильно расстроена?

– Сейчас уже ничего. Сначала испугалась, конечно!

– Хочешь, я приеду вечером?

– Да, давай.

Исса именно для того ему и позвонила – хотела позвать к себе, чтобы поговорить, но на всякий случай решила представить всё так, будто это решение Олафа, а не её.

Аклея бросилась к папе – не ждала его сегодня – и предложила пойти в парк, пока не стемнело. Исса на это и рассчитывала. Аклея села на качели, и под мерное поскрипывание цепей Исса рассказала Олафу о своей диагностике. План сработал, но это ещё не всё.

Исса уже вычислила, что Аклея должна принимать по одной капсуле каждые пять дней, но за сколько дней до диагностики нужно начать? И не опасна ли для ребёнка доза микрочипов, рассчитанная на взрослого? Спрашивать Эльвиту нельзя: если она что-то заподозрит, может потребовать досрочной диагностики для Аклеи.

Олаф тоже считал, что нельзя никому рассказывать о полученных чипах-минус. В худшем случае, если капсулы окажутся слишком сильными для детского мозга, способности могут исчезнуть навсегда. Но это лучше, чем потерять дочь.

И ещё Исса никак не могла решить, говорить ли Аклее правду. Она ещё маленькая, рискованно доверять ей такую тайну. Её это напугает. Олаф предложил добавлять капсулы в еду – они небольшие, Аклея их проглотит и не заметит. По расчётам Иссы получалось, что должно хватить пяти капсул. Значит, можно начать их приём за четыре недели до диагностики. До этого дня оставался ещё месяц.

Исса отвезла дочь к своим родителям: они как раз взяли отпуск и собирались поехать с Аклеей на море. Исса погрузилась в работу. Из-за переживаний последних недель она забросила свой основной проект и не следила, как продвигается строительство нового моста на окраине города. По правилам не полагалось работать больше четырёх часов в день, но в исключительных случаях можно было договориться. Иссе разрешили: она призналась начальнику, что у неё выявили небольшие проблемы во время диагностики, потребовалась коррекция, и всё это не давало ей работать в полную силу. Зато теперь всё позади, и она хочет устранить запаздывание по срокам.

Со стройки она ехала домой обедать, два часа отдыхала, чтобы восстановить силы, и шла пешком на свою вторую работу – в кукольную мастерскую. На главной улице Исса спускалась по каменным ступеням в полуподвал, проходила по прохладному тёмному коридору, пересекала гулкий двор-колодец и отпирала старинным металлическим ключом тяжёлую резную дверь. Там, за этой дверью, скрывалось царство разобранных кукол. В длинном зале со сводчатым потолком и толстыми колоннами вдоль боковых стен стояли огромные столы, усыпанные лоскутками ткани и кожи, мотками ниток, кудрявыми искусственными волосами. У столов в удобных рабочих креслах с выдвижными лампами сидели мастера – портные, обувщики, парикмахеры.

Именно здесь девять лет назад Исса встретила Олафа. К тому времени она проработала уже четыре года, успела подружиться со многими мастерами. Эту профессию почему-то выбирали люди невысокие, хрупкие, изящные, как сама Исса. А однажды она увидела за столом обувщиков новенького. Он недавно переехал, ещё ни с кем не познакомился, сидел в стороне и возился с чем-то крошечным.

На фоне остальных мастеров он выглядел, как гигантский полярный медведь рядом с домашними собаками. Высокий широкоплечий блондин – швед по происхождению, как потом выяснилось – не обращал ни на кого внимания и сосредоточенно работал. Исса остановилась рядом с его креслом и, как зачарованная, смотрела, как в его огромных ручищах кусочек тонкой кожи превращается в миниатюрный кукольный ботиночек.

– Как вы это делаете? – спросила Исса.

Мастер поднял на неё глаза, пожал плечами и ничего не сказал. С этого дня, как только у Иссы случался перерыв в работе, она подходила к Олафу и наблюдала за его точными движениями. А перерывов было много: в мастерской применяли старинные технологии, фарфор запекали в муфельных печах, и когда Исса закладывала в печь очередную партию готовых кукольных лиц, ей приходилось подолгу ждать.

Сначала Олаф делал вид, что не замечает Иссу. Потом привык, начал отвечать на её расспросы, рассказывал о себе. Скоро они стали лучшими друзьями. А когда выяснилось, что оба хотят детей, они решили попробовать жить вместе. Через два года у них родилась Аклея.

Олаф по-прежнему работал в этой мастерской, но сейчас взял отпуск и уехал навестить своих родителей. Исса испытала облегчение, когда узнала, что его не будет почти месяц. Ей не хотелось ни с кем общаться, даже с ним.

По вечерам, возвращаясь из мастерской, Исса наслаждалась одиночеством. Она редко оставалась дома одна – только когда Аклея гостила у бабушки Анны или у папы. Но обычно это продолжалось всего пару-тройку дней. За такое время Исса не успевала отдохнуть. Сейчас она бродила по квартире в пижаме, садилась на пол посреди комнаты, чтобы почитать, носила за собой поднос с чашкой кофе, шоколадками, орехами. Её восхищало, что можно бросать где попало вещи, не одеваться и не причёсываться, не заказывать горячую еду и вообще ничего не делать.

Это продолжалось четыре дня – чуть больше, чем её обычные периоды одиночества. Потом Исса почувствовала, что хаос ей надоел, и вернулась к нормальной жизни. Теперь она вела себя так же, как и при Аклее: дома было чисто, каждый день ей доставляли настоящие обеды, Исса весь день выглядела прилично, даже когда сидела дома.

Однажды вечером ей захотелось нарисовать цветы. Исса пошла в детскую, села на низкий стульчик Аклеи, достала из стола бумажный альбом и карандаши. Провела через весь лист длинную косую линию – стебель. Исса отлично помнила, как она это делала ещё пару недель назад, когда принимала препарат, купленный у Мишича. Но теперь рука дрожала, линия выглядела волнистой и рваной, а вместо самого цветка получились жалкие каракули. Значит, препарат больше не действует.

Пока Исса смотрела на свой неудавшийся рисунок, она поняла, что скрыть от Аклеи их с Олафом план не удастся. Ведь когда дочь начнёт принимать капсулы, ей будет всё труднее и труднее рисовать. А если она не будет знать, почему это происходит, её это напугает. И на диагностике она может рассказать об этом доктору.

Исса сдвинула шторку алфона.

– Олаф?

Экран долго мигал красным, связи не было. Исса уже хотела отключиться, но услышала, как Олаф пытается восстановить дыхание и прерывисто говорит:

– Исса, прости, я в спортзале.

– Перезвонишь потом, хорошо?

– Да, через час.

Пока Исса ждала его звонка, она перебирала рисунки Аклеи и думала: как это получилось, что у неё талант к рисованию? От кого она его унаследовала? Ведь не от родителей же…

Когда Олаф позвонил, Исса не захотела говорить иносказательно, поэтому она просто спросила:

– Когда вернёшься?

– Соскучилась?

По голосу она поняла, что Олаф улыбается, и невольно улыбнулась в ответ.

– Давно уже.

– Я тоже. Ещё неделя осталась. Дождёшься?

– А куда я денусь?

Всю неделю Исса думала, как бы объяснить всё Аклее, чтобы не напугать её.

Когда Олаф вернулся, они ушли в парк и много часов спорили, на всякий случай не повышая голос и не проговаривая вслух то, что и так оба знали. Исса не верила, что их дочери можно сказать правду и она всё поймёт. Но Олаф, с его неколебимым спокойствием, мог убедить кого угодно в чём угодно. А главное, он всегда оказывался прав. В конце концов Исса согласилась, но попросила Олафа пожить с ними до самой диагностики. Она боялась ввязываться в эту авантюру одна.

На следующий день Анна с Конрадом привезли загоревшую и подросшую Аклею, и она бросилась к родителям – не ожидала, что они оба будут её встречать. Рано утром Иссу вызвали на работу, ей нужно было срочно внести изменение в расчёты. А днём, когда она вошла в квартиру, Олаф и Аклея встретили её праздничным обедом.

За столом они оба смеялись и шутили, у них было отличное настроение. Исса жевала нежный пирог с ягодами, не чувствуя вкуса, и думала, как бы начать разговор с Аклеей. Но дочь её опередила:

– Мама, я уже всё знаю. Папа мне рассказал.

Исса чуть не выронила вилку с куском пирога.

– Что? Ты о чём?

Аклея посмотрела на Олафа. Он приложил палец к губам и предложил сначала доесть, а потом пойти погулять в парк. Аклея побежала одеваться, Исса отодвинула тарелку и встала из-за стола.

Когда они оказались в безлюдной тенистой аллее, Аклея снова заговорила:

– Папа мне сказал, что надо перед диагностикой принимать капсулы с микрочипами.

– А… А он тебе сказал, для чего?

– Да, – беззаботно кивнула Аклея.

– И ты всё поняла?

– Конечно. Что тут сложного?

Исса посмотрела на Олафа: что он ей наплёл? Или правду сказал? Осторожно спросила Аклею:

– А что именно ты поняла?

– Ну мама! Я же не слепая. Я давно знаю, что у меня способности к рисованию выше нормы.

– И что?

– А то, что на диагностике это заметят и отправят меня на коррекцию. А папа спросил, хочу ли я уметь рисовать так же, как сейчас.

– А ты хочешь?

– Конечно, хочу! А значит, надо перед диагностикой понизить мои способности. Тогда там ничего не заметят, и я смогу и дальше рисовать.

Исса вздохнула. Кажется, всё прошло неплохо. И ей даже не пришлось самой что-то выдумывать, Олаф отлично справился.

Перед сном Аклея приняла первую капсулу.

– Детка, ты же понимаешь, что тебе придётся пока не рисовать?

– Что, совсем? А почему?

– Ну, просто у тебя не будет получаться так же хорошо, как раньше. Я думаю, что лучше совсем не пробовать, чтобы не расстраиваться.

– Ладно, – легко согласилась Аклея.

Обняла свою меховую лисичку, отвернулась к стенке и сразу заснула.

На диагностике никаких отклонений не нашли. Аклее даже не задавали вопросов – настолько обычными были все показатели. Она вышла в коридор, где её ждали Исса и Олаф, взяла обоих за руки и вприпрыжку поскакала к лифту.

В выходные они втроём слетали к родителям Иссы, провели у них два дня, а после возвращения Исса попросила Олафа сделать паузу в их общении: она слишком устала за лето.

Второй учебный год Аклеи проходил спокойно, без сюрпризов. Единственный раз Исса испугалась, когда учительница спросила её о диагностике.

– Что у Аклеи со способностями? Были отклонения?

Чтобы скрыть замешательство, Исса закашлялась и за эти несколько секунд взяла себя в руки.

– Спасибо, у неё всё хорошо. Никаких отклонений, всё в норме.

Учительница удивилась:

– Но как же так? Вы же сами видели, как Аклея рисует. Разве это норма?

Исса пожала плечами:

– Не знаю. Видимо, да. Диагносты же не ошибаются.

Учительница могла бы написать заявление в Центр диагностики и попросить перепроверить результаты, а то и отправить Аклею на повторную диагностику – и это было бы катастрофой, потому что после приёма последней капсулы прошёл уже месяц, и Аклея снова рисовала, как прежде. Но, видимо, её убедили слова Иссы о том, что диагносты не ошибаются. Больше она не говорила о способностях Аклеи. Да и Аклея постаралась: рисовала на уроках хуже, чем дома.

Но чем меньше времени оставалось до следующего лета, тем больше Исса волновалась. Применять тот же самый план ещё раз – опасно. Если у взрослого человека второй раз подряд выявляют повышенные способности, простыми капсулами дело не ограничится. В лучшем случае Иссу подвергнут импульсной коррекции, а кто знает – ведь и у неё могут появиться немые волокна. Тогда она и дочь не спасёт, и сама погибнет.

А если не удастся раздобыть чипы-минус, Аклея не сможет успешно пройти диагностику в августе. Однако другого плана не было. Даже Олаф выглядел мрачным, чего раньше с ним не случалось. Он тоже не мог ничего придумать, и ощущение полного бессилия его раздражало.

С прошлого лета у Иссы осталось три капсулы-минус – доктор дал ей восемь, а для Аклеи нужно было всего пять. В крайнем случае можно попробовать дать Аклее эти три. Хоть какой-то шанс. Если этого хватит, то диагностика не покажет способностей к рисованию, и коррекция не потребуется.

А если не хватит? Если Аклею отправят на коррекцию, а потом у неё появятся немые волокна? Когда Исса начинала об этом думать, к горлу подкатывала тошнота, в глазах темнело, и ей приходилось опираться о стену или о мебель.