Читать книгу: «Ключ Бездны»

Пролог. Отголоски пиршества

Тишина в Блоке «Г» Института прикладной метапсихики имени Макарова была не природной, а искусственной, впитанной звукопоглощающими панелями на стенах и потолке. Воздух, несмотря на мощную систему вентиляции, отдавал озоном, старыми книгами и подспудной дрожью – будто кто-то невидимый постоянно вибрировал на самой границе слуха. Здесь, в подземных хранилищах, покоилось наследство Виктора Макарова. Не деньги и не акции. Нечто куда более ценное и очень опасное.

Сергей, старший офицер службы безопасности третьего разряда, скрипел подошвой о бетонный пол, совершая обход. Его собственное отражение искажалось и расползалось в полированных поверхностях герметичных боксов, где под колпаками из закаленного стекла лежали странные предметы: потускневшая бронзовая маска с кривой усмешкой, почерневшая от времени кукла с безликим лицом, нож с клинком, словно скованным из осколков тьмы. Сергею было плевать на их историю. Он знал главное: трогать нельзя. Смотреть – только во время инспекции.

Но знать – одно, а чувствовать – другое.

Он остановился у бокса № 734. Внутри, на бархатной подушечке, лежал небольшой медальон в виде стилизованного глаза. Этикетка гласила: «Артефакт № 734-А "Око Примадонны". Предполагаемое воздействие: обострение чувства собственной значимости, провоцирование потребности в признании. Категория риска: "Высокая". Происхождение: частная коллекция В. Макарова».

Сергей сглотнул. В горле пересохло. Вот уже неделю он замечал, что задерживается у этого бокса подольше. Медальон манил. Внутри зрела глупая, навязчивая мысль: «Я заслуживаю большего. Я тут сижу сторожем у каких-то побрякушек, а я умнее, сильнее, достойнее этих уродцев в масках, которые приезжают на аудитах. Они даже смотреть на меня не хотят.»

Это была правда. На последней проверке молодой кретин в идеальном костюме бегло взглянул на его отчет и не удостоил его ни словом, ни взглядом. Как на пустое место.

«А я мог бы им всем показать. Если бы они узнали…»

Мысль оборвалась. Рука сама потянулась к панели управления боксом. Код он знал. Сигнализация была отключена на время планового техобслуживания систем – единственная лазейка, которую он высчитал за месяцы.

Герметичный колпак с тихим шипением поднялся. Воздух снаружи встретился с воздухом внутри, и Сергея ударил в нос странный запах – сладковатый, как заплесневелая пудра и застоявшаяся слива. Он протянул руку, пальцы дрожали.

– Эй, Серега! – раздался голос из конца коридора. Это был Петрович, его напарник. – Идешь на перекур или как? Чайник уже вскипел!

Сергей вздрогнул и резко дернул руку назад, будто обжегшись.

– Иду! – крикнул он, голос прозвучал хрипло.

Он сделал шаг от бокса, но что-то его держало. То самое чувство унижения. Петрович… Он тоже. Вечно его команды. Строит, будто он начальник. «Серега, сделай то! Серега, принеси это!» Старый пердун.

«Все они на меня смотрят свысока. Все. Пора это прекратить. Пора заставить их «УВИДЕТЬ» меня.»

Разум затмила алая пелена. Дрожь в руках прекратилась, они стали влажными и холодными. Он больше не думал. Он действовал.

Пальцы снова потянулись к медальону. Он сжал его в ладони. Металл был на удивление теплым, почти живым.

Ничего не произошло. Ни вспышек, ни голосов. Только нарастающая, утробная уверенность в своей правоте. Он развернулся и твердым шагом пошел по коридору навстречу Петровичу. Его собственная тень, отбрасываемая аварийными светильниками, казалась ему вдруг огромной, могучей, как у титана.

Петрович сидел в своей каморке, разливая чай по замызганным кружкам.

– Ну ты и копуша, – буркнул он, не глядя. – Сахар положить?

Сергей остановился в дверном проеме. Он смотрел на затылок напарника, на отвисшую шею, на дешевую ткань его формы.

– Мне надоело, – тихо сказал Сергей.

– Чего надоело? Чай? – Петрович обернулся. И увидел лицо Сергея. Обычное, скуластое лицо славянина, но глаза… Глаза были пустыми и при этом полными такой ледяной, сконцентрированной ненависти, что у старика замерло сердце. – Серега, ты чего такой? Нехорошо ты выглядишь…

– Мне надоело, что ты со мной говоришь, как с собакой, – голос Сергея был ровным, металлическим. Он сделал шаг вперед.

– Да что ты… Я ж по-дружески… – Петрович отодвинулся, опрокидывая стул. Рука потянулась к кнопке тревоги.

Он не успел.

Движение Сергея было молниеносным и неестественно резким. Он не ударил – он рванул. Руками. Словно хотел не оттолкнуть, а вырвать что-то невидимое из груди старика. Раздался глухой, влажный хруст, хотя Сергей даже не коснулся его. Петрович с выпученными глазами рухнул на пол, изо рта у него хлынула алая пена.

Сергей стоял над ним, тяжело дыша. На него накатила волна… восторга. Силы. Признания. Наконец-то этот старый хрыч увидел его истинную суть! Увидел и сдался!

Тревога все-таки сработала. Завыли сирены, мигать начало алое освещение. Сергей улыбнулся. Отлично. Теперь все увидят. Все поймут, кто здесь настоящая сила.

Он вышел в коридор, сжимая в кармане медальон. Навстречу бежали двое других охранников с пистолетами наготове.

– Стоять! Руки вверх! – закричал один.

Сергей посмотрел на них. Он «чувствовал» их страх. Их ничтожество. Их жалкую потребность в приказах и правилах. Он просто «захотел», чтобы они упали.

И они упали. Не от выстрела, не от удара. Их собственное оружие вывернулось в их руках, стволы уперлись в подбородки. Два почти одновременных хлопка. Два тела, грузно оседающих на пол.

Он шел по коридору, и его шаги отдавались громом в оглушающей тишине, нарушаемой лишь воем сирен. Он был богом. Судьей. Творцом и разрушителем. Он заставлял взрываться мониторы, искрить панели управления, плавиться замки на дверях. Наследие Макарова ликовало вместе с ним, выплескивая наружу ту тьму, что копилась десятилетиями.

Ему навстречу выкатился автоматический турельный модуль, наводя стволы. Сергей уже готов был и его обратить в пыль, как вдруг свет погас.

Не только аварийный. Всё. Абсолютная, всепоглощающая тьма. Сирены захлебнулись и замолкли. Тишина стала давящей, физической.

Из этой тишины на него набросились тени.

Их было четверо. Они двигались бесшумно, абсолютно синхронно, без единого слова или команды. Они не стреляли. Они действовали руками, ногами, какими-то тонкими струнами, которые переливались в ультрафиолетовых лучах их очков ночного видения. Они были похожи на роботов, а не на людей.

Сергей попытался обратиться к своей силе, к медальону. Он «захотел», чтобы эти твари разорвались.

Но его воля наткнулась на… ничто. Холодную, отполированную пустоту. Их разумы были закрыты для него. Защищены. Медальон выл в его кармане, требуя признания, но не находя трещин в их броне.

Один из них оказался позади. Удар в шею. Резкий, точный. Сергей рухнул на колени, мир поплыл перед глазами. Он почувствовал, как у него из кармана ловко извлекают медальон. Его руки скрутили за спину холодными, нечеловечески прочными наручниками.

Последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание, – лицо одного из нападавших. Холодное, аскетичное, без единой эмоции. Мужчина посмотрел на него так, будто видел не человека, а машину. Затем он что-то сказал в радиомикрофон, и его слова прозвучали как приговор:

– Инцидент локализован. Объект изъят. Готовы к зачистке.

Через час на объекте не осталось ни следов борьбы, ни тел. Только запах озона и абсолютный порядок. Как будто ничего и не было.

В черном внедорожнике, мчавшемся по ночному шоссе, тот самый мужчина – его звали Георгий – держал в руке медальон в перчатке.

– Пятый инцидент за месяц, – произнес он безразлично, глядя в темное стекло. – Наследие Макарова просыпается. Мины замедленного действия. Нужны саперы.

Он повернулся к своему спутнику.

– Найти их. Орлова и Сомову. Пора выводить из тени. Игра только начинается.

Внедорожник растворился в ночи, увозя с собой очередную тайну и оставляя после себя лишь зловещую, оглушительную тишину. Пиршество тьмы окончилось. Но его отголоски только начинали свой путь.

Глава 1. Тень на пороге

Лео вырвался из сна так, словно падал с огромной высоты. Резкий вздох, порывистое движение, и вот он уже сидел на кровати, вцепившись пальцами в влажную от пота простыню. В висках стучало, сердце колотилось где-то в горле, выбивая бешеный, панический ритм. Остатки кошмара, острые и ядовитые, медленно отползали в темные уголки сознания, но ощущение от них – ледяной ужас, беспомощность – висело в воздухе, как запах гари после пожара.

Свет фар. Визг тормозов. Не тень, а сама тьма, живая и голодная, с холодным, бездонным любопытством взирающая на него из-за пределов разбитого стекла. И голос Виктора, негромкий и ласковый: «Ты сделал правильный выбор, Леонид. Мы теперь одна семья».

Он сглотнул комок тошноты и зажмурился, пытаясь отдышаться. Комната была погружена в предрассветный полумрак, очертания знакомых вещей – массивного шкафа, стола с книгами, силуэта кресла – казались зыбкими, незнакомыми, готовыми обернуться чем-то иным.

Потом его взгляд упал на нее.

Аня спала на боку, повернувшись к нему лицом. Темные волосы растрепались по подушке, губы были слегка приоткрыты, дыхание ровное и глубокое. Луч слабого утреннего света, пробивавшийся сквозь щель в шторах, золотил ее кожу, делая ее почти неземной, хрупкой. Он смотрел на нее, на эту зыбкую грань между реальностью и кошмаром, и понемногу ледяная дрожь в руках стала утихать. Ее присутствие было якорем, который не давал ему сорваться и утонуть в собственных страхах.

Осторожно, стараясь не издать ни звука, он сполз с кровати и на цыпочках вышел из спальни. Деревянный пол холодно щипал босые ноги. Он прошел в маленькую, уютную кухню, где пахло сушеными травами, старой древесиной и вчерашним кофе. Механическими, выверенными движениями – лишь бы чем-то занять руки, занять мысли – он насыпал в кофемолку зерна и нажал на кнопку. Остервенелый гул на мгновение заполнил собой все пространство, выжигая остатки кошмара.

Он не услышал, как она подошла. Просто в какой-то момент ощутил ее тепло за спиной. Она не сказала ни слова. Просто прильнула к нему, обняла за талию, прижалась щекой к его лопатке, сквозь тонкую ткань его футболки. Ее ладони были теплыми, а дыхание – горячим на его коже. Лео замер, потом медленно выдохнул, позволив напряжению покинуть плечи, спину. Он положил свои руки поверх ее, ощущая под пальцами хрупкость ее костяшек. Они стояли так несколько минут, пока кофемолка не умолкла, и в доме снова воцарилась тишина, на этот раз не пугающая, а умиротворяющая.

– Опять? – тихо спросила она, не меняя положения.

– Мелочи, – так же тихо ответил он, поворачиваясь к ней в объятиях. Он прикоснулся губами к ее виску, вдыхая запах ее шампуня – что-то цветочное и горьковатое, полынь, наверное. – Ничего, с чем бы я не справился.

Она откинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. В ее темных, умных глазах он прочитал не жалость, не сочувствие, а понимание. Полное и безоговорочное. Она знала его демонов. И не требовала от них убегать. Просто была рядом.

– Я тоже, – просто сказала Аня. И этого было достаточно.

Они вместе готовили завтрак. Это был их новый, странный и такой необходимый ритуал. Лео жарил на сковороде яичницу с колбасой, а Аня нарезала сыр и овощи. Их движения на крохотной кухне были слаженными, они обходили друг друга, не сталкиваясь, будто танцуя давно выученный танец.

– Соль тут, – она протянула ему солонку, и их пальцы встретились. Лео не убрал руку, позволив ее прикосновению согреть озябшие кончики пальцев.

– Спасибо.

Она намазала на кусок свежего хлеба сливочное масло и варенье из крыжовника, которое сварила на прошлой неделе.

– Попробуй, – протянула она ему ломоть, и он, не задумываясь, откусил прямо с ее руки. Сладко, кисло, вкусно. – Ну как?

– Объедение, – улыбнулся Лео, и это была не ложь. В этой простоте – совместный завтрак, ее варенье – была такая правда, такая настоящая жизнь, которая перевешивала все кошмары.

– Тогда вот, – Аня снова поднесла хлеб к его губам, и на этот раз, откусывая, он поймал ее пальцы губами и легонько, игриво прикусил. Она фыркнула, одернула руку, но в уголках ее глаз заплясали веселые чертики. – Ненасытный.

– Ты сама виновата, – парировал он, наливая в две глиняные кружки крепкий, черный кофе. – Соблазняешь меня тут кулинарными изысками.

Они позавтракали почти молча, прислушиваясь к звукам просыпающегося за окном леса. Птицы, шелест листьев, далекий стук дятла. Мирный, живой шум. После кошмарной тишины его лабораторий и склепов это было бальзамом на душу.

– Ладно, – Аня допила свой кофе и поставила кружку с решительным видом. – Сегодня нам надо разобрать ящики в дальнем углу архива. Я уверена, там есть папки моего деда по средиземноморским культам.

Лео вздохнул, но кивнул. Бегство от реальности никогда не было их целью. Их целью было понять ее, чтобы выжить.

Спуск в архив был похож на погружение в другую эпоху. Воздух здесь пах стариной, пылью и знанием. Стеллажи до потолка были забиты фолиантами в кожаных переплетах, рулонами пергаментов, ящиками с непонятными инструментами. Они работали молча, погруженные в свои мысли. Лео таскал тяжелые коробки, сдувая с них вековую пыль, а Аня, устроившись за большим дубовым столом, внимательно изучала содержимое, делая пометки в большом блокноте.

Он наблюдал за ней, за тем, как она хмурила брови, углубляясь в чтение, как непроизвольно касалась пальцами амулета на своей шее, когда натыкалась на что-то интересное или тревожное. В этом сосредоточенном молчании была своя, особая близость. Они не нуждались в словах.

Именно в такой момент она замерла, застыв над пожелтевшим, истончившимся от времени дневником в кожаном переплете.

– Лео, – ее голос прозвучал приглушенно, заставив его вздрогнуть. – Послушай это.

Он подошел, положив руку ей на плечо. Она откинулась, чтобы прислониться к его бедру, и начала читать вслух тонкий, бисерный почерк своего деда:

«…нашел упоминания об артефакте, именуемом «Сердце Астреи». Не путать с «Зеркалом» – это иная сущность. Описывается как кристалл темного граната, холодный на ощупь, способный впитывать в себя душевную боль, ложь, предательство. Дарящий краткий миг покоя, но требующий взамен жертву – память о свете. Тот, кто воспользуется им всерьез, рискует забыть, ради чего вообще стоит жить. Хранится, по слухам, где-то на севере, в месте, где земля помнит кровь…»

Аня замолчала, и в тишине архива ее дыхание резко участилось. Лео сжал ее плечо.

– «Жертву – память о свете», – повторил он про себя. Мерзкая, липкая метафора. Но он понимал ее смысл с кристальной, пугающей ясностью. Оружие против них. Против таких, как он, кто нес в себе незаживающие раны. Стоило ли забыть боль утраты, если вместе с ней стирались и сами воспоминания о любви? О материнской улыбке, об отцовском смехе?

– Это… ловушка, – прошептала Аня, поднимая на него испуганные глаза. – Не оружие. Ловушка для отчаявшихся.

Он видел, как по ее коже пробежали мурашки. Его собственная спина внезапно покрылась холодным потом. Наследие Макарова было не просто коллекцией артефактов силы. Оно было собранием искушений. И каждое из них было применимо под чью-то слабость.

Он потянул ее наверх, в гостиную, где уже было светлее. Они молча сели на диван, прижавшись друг к другу, как два перепуганных ребенка, пытающихся согреться в холодной комнате. Внешний мир, с его птицами и солнцем, внезапно снова стал враждебным и полным скрытых угроз.

Вечером они не смотрели фильм. Они просто сидели в обнимку на том же диване, закутавшись в большой шерстяной плед, оставшийся еще от деда Ани. Она устроилась поудобнее, положив голову ему на грудь, а он обнял ее, его пальцы медленно, почти гипнотически, перебирали ее длинные, шелковистые волосы. Он чувствовал под ладонью ритм ее сердца, ровный и спокойный, и это убаюкивало его собственные тревоги.

– Знаешь, – тихо проговорил он, глядя в потолок, где плясали отсветы от камина, – я сегодня подумал… что это, наверное, первый раз за последние двадцать лет, когда я почувствовал что-то похожее на… мир. Не затишье между боями. А именно мир.

Аня приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него. В ее глазах светилось что-то теплое и глубокое.

– Мы заслужили этот покой, – сказала она, и ее голос был твердым. Она наклонилась поближе и коснулась губами его губ. Это был не страстный поцелуй, а скорее печать, подтверждение, обещание. – Мы заслужили его каждой потерянной секундой, каждой ночью без сна. Мы заслужили его кровью. И мы будем его беречь.

Она снова устроилась на его груди, и он прижал ее к себе покрепче.

– Ненадолго, – чуть слышно добавила она, и он почувствовал, как сжалось ее тело.

Лео не ответил. Он просто закрыл глаза, вдыхая запах ее волос, пытаясь запомнить этот миг – тепло камина, тяжесть ее тела на своем, тишину, нарушаемую лишь потрескиванием поленьев. Он знал, что она права. Покой был хрупким. И он чувствовал, как из темного угла комнаты на них уже смотрит новая, незнакомая еще пока тень. Тень, отбрасываемая маленьким кристаллом граната, что зовется «Сердцем Астреи».

Глава 2. Чужая одиссея

Ветер с моря пах солью, рыбой и ржавчиной. Он гулял по пустынным причалам портового города Затонска, завывая в ажурных конструкциях кранов и швыряя в лицо мелкую, колючую пыль. Для Кати этот запах стал фоном ее существования последние несколько недель. Он въелся в кожу, в волосы, в единственную кожаную куртку, которую она не меняла все это время. Он перебивал даже запах страха и лжи, который теперь казался ей основным ароматом этого мира.

Она стояла, зарывшись поднятым воротником в щеки, в тени огромного контейнера с иероглифами по бокам, и наблюдала. Ее глаза, привыкшие выхватывать детали, сканировали территорию порта: вялотекущую работу крановщиков, перекуры грузчиков, подозрительно чистый белый катерок, пришвартованный у самого дальнего, полуразрушенного пирса.

«Морской сокол». Именно это суденышко, по обрывочным данным, выловленным из цифрового пепла империи Макарова, могло быть тем самым «молочным рейсом», что возил не контрабанду, а нечто куда более ценное – артефакты.

Одиночество было ее единственным спутником. Оно висело на ней тяжелее мокрой шинели, шептало на ухо по ночам, в дешевых гостиничных номерах, что она сходит с ума. Что ее мщение – это просто самоубийство растянутое во времени. Она гнала эти мысли, заливая их черным кофе и холодной яростью. Ярость была надежнее. Она жгла изнутри, не давала замерзнуть, не давала уснуть и увидеть во сне его лицо. Отца. С разбитым виском и пустыми глазами.

Ее методы были грубыми. Как лом. За годы охоты она поняла, что вежливостью и детективными удостоверениями правды не добьешься. Правду выбивали. Вырывали. Выжигали.

Цель на сегодня была – Борис Лаврентьевич, он же «Лаврыч». Неофициальный хозяин этого сектора порта. Человек, который знал всех и обо всем, что творилось на его территории. И который никогда и никому ничего не рассказывал просто так.

Катя дождалась, когда Лаврыч, толстый, обветренный мужчина в дорогой, но безвкусной куртке, отделится от своей свиты и пойдет в свою конторку – бывший синий морской контейнер с прорезанными окнами.

Она действовала быстро и молча. Как тень. Обходной путь, удар по щитовой – и сектор погрузился в темноту и матерные крики. В возникшей суматохе она подошла к нему сзади. Острый кончик стилета уперся ему в почку сквозь куртку, а другая рука зажала ему рот.

– Пискнешь – умрешь. Пойдем тихо – останешься жив, – ее голос был низким, без единой эмоции, шепотом прямо в ухо. – К конторе. Живо.

Лаврыч повел ее туда, обливаясь холодным потом. Он был сильным парнем, но он чувствовал – это не рэкет, не вымогательство. Это что-то другое. Хуже.

В конторке пахло дешевым одеколоном, луком и страхом. Катя затолкала его в кресло, щелкнула замком на двери. Она не связывала его. Она просто села напротив, положив ногу на ногу, и уставилась на него. Смотрела молча. Минуту. Две. Стилет она убрала, но он чувствовал его взгляд – такой же острый и холодный.

– Я не из копов, – наконец сказала она. – Мне не нужны твои дела. Мне нужна одна вещь. Один рейс.

– Я… я не понимаю… – начал было он.

– «Морской сокол», – прервала она его. – Куда ходил? Что возил? Кто заказывал? Говори. Или я начну ломать тебе пальцы. По одному. Потом зубы. Мне все равно.

Она говорила это ровным, почти скучающим тоном. И это пугало больше, чем крик. Лаврыч сглотнул. Он видел ее глаза. В них не было злобы. Не было азарта. Была только пустота и непоколебимая решимость. Он понял, что этот человек убьет его и даже не поморщится.

– Э-это не мои дела… – залепетал он. – Это высший пилотаж! Сам Макаров этим занимался! Вернее, его люди… После его… исчезновения… все рухнуло, но контакты остались…

– Какие контакты? – ее голос не изменился.

– Я не знаю имен! Честно! Мне звонили, говорили время и место. Я обеспечивал погрузку, отвод глаз, документы… Груз был всегда один – ящики. Деревянные, старые. Даже не знаю, что внутри… – он замолчал, увидев, как ее рука потянулась к столешнице, где лежала металлическая линейка.

– Куда. Ходил. «Сокол»? – она произнесла каждое слово отдельно, с свистящим ударением.

– На острова! Архипелаг Северный! Там старая база… еще с совестких времен… метеостанция, по документам. Но я слышал… – он замялся.

Катя взяла линейку.

– Я слышал, что это их место! – выпалил он. – Их штаб! Я ничего не знаю, клянусь! Просто слышал название… «Пифия». Вот! Как у древних греков! Больше ничего!

Слово повисло в воздухе. «Пифия». Оно ничего не говорило Кате. Но оно было первой реальной зацепкой за долгие недели бесплодных поисков.

Она встала. Смотрела на него еще несколько секунд. Потом кивнула.

– Если предупредишь их – найду и убью. Можешь не сомневаться.

Она вышла из контейнера так же незаметно, как и появилась, оставив Лаврыча сидеть в полумраке и трястись от страха и облегчения.

Вечер застал ее на набережной. Она купила у уличного торговца жареную рыбу в бумажном кулечке и ела ее безвкусную мякоть, глядя на воду. В голове стучало одно слово: «Пифия». Организация? Секта? Прозвище? Надо было копать глубже. Взламывать базы данных, искать связи.

Ее мысли прервал смех. Молодой, беззаботный, звонкий.

Она обернулась. По набережной шла парочка. Парень и девушка. Лет двадцать с небольшим. Он что-то рассказывал, жестикулируя, а она смеялась, запрокинув голову, и держала его за руку. Они были такими… обычными. Яркими. Живыми. Девушка внезапно встала на цыпочки и поцеловала парня в щеку. Тот смутился, покраснел, потом обнял ее за плечи и притянул к себе.

Катя смотрела на них, и что-то холодное и тяжелое сжалось у нее внутри. Не зависть. Нет. Что-то более горькое. Осознание той пропасти, что легла между ней и всем этим миром обычных людей, их обычных радостей. У них были ссоры, учеба, планы на выходные, первая любовь. У нее была только ярость. И холодный стилет в кармане. И имя «Пифия», которое ей предстояло теперь преследовать.

Она резко отвернулась, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была привычной, почти успокаивающей. Она швырнула недоеденную рыбу в мусорный бак и быстрым, решительным шагом пошла прочь от набережной, от смеха, от этой иллюзии нормальной жизни.

Ей предстояла долгая ночь. Взлом серверов, поиск в даркнете, пересечение границ законов и собственной усталости. Одиночество снова обняло ее за плечи, и на этот раз она не стала его отталкивать. Она приняла его. Как единственного союзника в ее чужой, бесконечной одиссее.

Она не оглядывалась. Она уже почти забыла, как это – оглядываться в поисках кого-то знакомого. Не на кого было оглядываться.