APROSITUS. Ненайденный

Глава 13

Герман проснулся первым.

Его разбудил сильный подземный толчок. Небо было затянуто тяжелыми тучами: темень была почти непроглядной. Луна скрылась в необъятных взбитых подушках туч, и даже поднявшийся ветер не мог её из них вызволить. С растущих рядом деревьев, сорвавшись с веток, с глухим ударом упали тяжелые плоды. С бревна, под которым Герман устроился, взлетела в воздух песчаная взвесь и вспорхнула какая-то разбуженная пичуга. Взлетевший песок начал было оседать, когда его подбросил следующий подземный толчок.

С этим ударом проснулся и Андрей.

– Что такое? – он сел и начал озираться по сторонам, не понимая, где находится. Его мышцы по старой привычке мгновенно напряглись.

– Землетрясение, – ответил в миг всё сообразивший и сразу проснувшийся Герман.

– Чёрт побери! – выругался Андрей и резко вскочил на ноги.

Подземные толчки тем временем учащались и усиливались. Яблоки сыпались с окружающих деревьев одно за другим. Порыв ветра пробил в тучах небольшую брешь, сквозь которую, наконец, проглянула луна и друзья увидели, как по ручью, будто по морю, одна за другой шли волны. Глаза ослепила молния, с оглушительным треском разорвавшаяся где-то за скалами. Земля качнулась и мелко задрожала. Ветер усиливался. От его порывов начали гнуться вниз верхушки деревьев.

Внезапно полил дождь. Океан как будто соединился с небом, и через секунду на землю обрушились ошеломляющие потоки воды. Ливень вспенил воду ручья и прибил к земле поднявшуюся песчаную пыль. Вибрация у них под ногами усилилась настолько, что друзьям пришлось опуститься на корточки и опереться о землю руками, чтобы не упасть. В этот момент в свете луны они увидели перед собой море. Низина, где днём были видны фруктовые деревья и белый пляж, была залита водой. На землю наступал океан.

– Андрей, уходим! – заорал Герман.

Океанская волна обрывалась у берега совсем недалеко от них и с каждым вздохом подземной стихии становилась всё ближе. Разбушевавшийся океан быстро и неумолимо надвигался прямо на них.

– Гера, не успеем! – прокричал сквозь ветер Андрей. – Хватайся за бревно! И ни в коем случае от него не отрывайся!

– Хорошо! – Герман понял план друга, перескочил на другую сторону поваленного бревна, рядом с которым они спали, и обхватил его руками.

– Похоже, остров вниз погружается! Волна идёт в нашу сторону! – кричал ему Андрей. – За нами – скалы! По идее, течением нас должно отнести к ним! Как только всплывём, гребём в сторону скал, ни в коем случае не в море! И главное – не отрывайся от бревна! Что бы ни было, не отрывайся от бревна и плыви к скалам!

Андрей перехватил бревно руками, накрыв своими громадными ладонями Германовы пальцы.

– Всё понял, Андрей! – отозвался Герман. – Гребём к скалам! На вершинах полно сосен. Надо за какую-нибудь ухватиться!

– Эх, плот-то мы с тобой не успели сделать! – с сожалением прокричал Андрей, но эти его слова Герман уже едва слышал. Грянула ещё одна молния, и дождь полил с удвоенной силой, грохоча по земле, по бревну и по телу.

Океан подбирался к их биваку всё ближе. Первая солёная волна лизнула ручей. До бревна и двух вцепившихся в него робинзонов воде оставалось пройти десять метров.

– Мы правда тонем, Гера! – кричал Андрей в ухо товарища. – Остров погружается!

– Похоже на то! – проорал в ответ Герман. – Ты был прав, Андрей! Остров движется! Причем не только вокруг своей оси, но ещё и вниз!

– Вот зараза! А может, это цунами? Или ураган?

– На цунами не похоже! Волны были бы в три раза больше! А тут смотри: море спокойное, это даже не шторм! – Германа почти срывал голос. – Здесь другое! Здесь землю трясёт, как будто остров куда-то проваливается, как будто опора у него рушится!

Перед собой они видели странное зрелище. Их бревно уже было в воде, перед ним разливался океан, из которого торчали вершины деревьев. Те, что ближе, были видны почти целиком. От тех, что росли у берега, осталась одна крона. Пляжа не было и в помине. Земля продолжала дрожать, резкие сильные толчки становились всё чаще и чаще.

Первая волна накрыла их с головой. Во рту появился вкус соли. Друзья сидели на корточках, обхватив бревно, которое и не думало двигаться, а вода тем временем поднималась всё быстрее и доходила до плеч.

– Бежим, Андрей! – не выдержал Герман.

– Куда!? И как?! – Андрей посильней прижал его пальцы к бревну. – Бревно должно всплыть, Гера! Держись за бревно! Бревно должно всплыть!

Вода теперь была им уже по шею. Друзья стояли на ногах, согнувшись к бревну и не отпуская бревно из объятий. Андрей, что был пониже ростом, изо всех сил тянул подбородок вверх, чтобы не хлебнуть солёной волны, но с каждой секундой делать это становилось всё труднее.

Очередной сильный толчок под ногами подбросил друзей вверх и видимо, благодаря этому толчку, сдвинулось, наконец, и неподъёмное бревно, мгновение назад казавшееся намертво вросшим в землю. Оно нехотя всплыло на поверхность, позволив друзьям разогнуться, и стало двигаться, увлекая за собой сцепленные в замок руки двух прицепившихся к нему людей.

В отсветах грохочущих над головой молний друзья различали перед собой черные силуэты скал, блестевших под дождём своими гладкими отвесными поверхностями. Вода всё прибывала, и вершины деревьев на пути стали одна за другой пропадать из виду: остров проваливался на дно всё глубже и глубже. На поверхности океана плавали апельсины и персики, оторванные с веток неистовым штормом.

Дождевую тучу тем временем уносило в океан, всполохи молнии удалялись за скалы, ливень слабел. Ветер, напротив, неистовствовал. Волны становились всё выше и гнали друзей и их пропитавшееся водой бревно прямо на скалы. Герману и Андрею оставалось только подруливать, перебрасываясь сквозь свист ветра короткими фразами, которые глотала очередная накрывавшая их с головой атлантическая волна.

Нос у Германа был полон воды, ноги больно ударялись о стволы затопленных деревьев и путались в каких-то раскидистых ветвях.

Расстояние до скал сокращалось. Герман, решивший было грести к впадине на хребте, обнаружил, что впадину скоро зальёт водой, и они неминуемо попадут в открытый океан на другой стороне скалы. Он из всех сил стал рулить бревно в сторону, пытаясь подплыть теперь уже к самым высоким скалистым вершинам. Андрей понял его план и грёб изо всех сил. Ветер то и дело менял направление, то помогая робинзонам, то, напротив, отклоняя их бревно от нужной траектории.

Молнии ушли далеко, но неистовый ветер снова закрыл небо чёрными тучами. Звёзды и луна потухли. Разглядеть что бы то ни было, не представлялось никакой возможности, друзья погрузились в теперь уже полную темноту. Они не видели друг друга, чувствуя лишь руки, обхватившие бревно с другой стороны и голос, что-то кричавший из темноты. Сейчас они должны были говорить друг с другом постоянно.

Удар бревна о скалы оказался сильней, чем Герман думал. Примерно рассчитав остававшееся до скал расстояние, он заранее тормозили руками и ногами, пытаясь замедлить скорость бревна, но столкновение со скалой было настолько сильным, что чуть не выбило из его рук само бревно. Скользкий ствол ушел назад и Герман едва не потерял своё спасительное плавсредство. Андрей ухватил его за руку.

К счастью, следующая волна снова вернула их к берегу. Зажав бревно каждый у себя под мышкой, Герман ставшими свободными руками и обеими ногами ощупывал стены. Тут и там обнаруживались уступы и отверстия.

Волны накрывали их безостановочно: прибой упирался в отвесную скалу, и спастись от пенящейся стихии было невозможно. Бревно разворачивалось боком к стене, так что Андрею пришлось поднырнуть под него, чтобы не оказаться прижатым. Сейчас они были с Германом плечом к плечу. К этому времени бревно уже перестало плыть и просто поднималось постепенно к невидимой вершине: Герман чувствовал это по тому, как часто ему теперь приходилось перехватываться руками с пучков какой-то травы за скальные выступы.

Очередной подземный удар отозвался глухим звоном в каменных стенах. За ним последовал другой и третий. Герман вдруг почувствовал, что падает. Руки срывались со скользких корней и камней, которые стали быстро уходить вверх.

– Гера, вода спадает! – орал Герману в ухо Андрей. – Цепляйся за камни, надо забираться наверх!

– Хорошо! – захлёбываясь солёной, продирающей нос и нёбо водой, орал в ответ Герман.

– Главное не опуститься обратно в долину! Остров, по-моему, поднимается! Главное зацепиться!

Андрей был прав.

– Не видно ничего!

– Тут закрепимся, а потом Луны дождёмся! Не факт, что вода больше подниматься не будет!

Грохот волн теперь слышался где-то внизу, брызги долетали до щиколоток. Куда-то за морем ушло вниз и спасшее их бревно. Вода действительно возвращалась на свою территорию.

Провисеть остаток ночи на почти отвесной скале у двух измождённых робинзонов не было ни желания, ни сил. Кряхтя и чертыхаясь, два промокших до нитки, ободранных ветвями и исколотых острыми камнями человека, упорно карабкались к вершине. Ночной ливень и тяжелые волны сильно размыли землю, обнажив корни растущих на вершине хребта деревьев. Хвататься за них было удобней, чем за вываливающиеся из стены камни и друзья медленно, но верно продвигались наверх. Нащупав уступ потвёрже или корень покрепче, они цеплялись за него руками, и затем искали опору ногам. Из косматых туч стала выныривать язвительная луна, на минуту освещая близкую вершину и нависавшие над ней развесистые деревья. Пахло сырой землей, морем и эвкалиптами.

В темноте ни Герман, ни Андрей даже не поняли, в какой момент отвесная стена закончилась, и начался пологий холм. Обессилев, они по инерции продолжали ползти, лавируя между стволами сосен и пахучих эвкалиптов, пока не почувствовали на лицах дуновение свежего ветра, до того дувшего им в спину.

– Похоже, доползли, – еле различил Герман, его плечо нащупала невидимая в темноте рука товарища.

Вокруг был мрак и разобрать, что было перед ними, не представлялось возможным.

Очевидно, поэтому пламя далекого костра друзья увидели сразу. Точнее, сначала его увидел Герман, но, подумав, что это галлюцинация, вызванная напряжением и усталостью, уронил голову на землю и закрыл глаза. Но его тут же толкнул в плечо Андрей:

– Гера, там огонь! Там внизу костёр!

Оторвав голову от земли, Герман ещё раз вгляделся в темноту, и теперь уже отчетливо увидел пламя костра, пылавшего где-то на расстоянии, километрах в пяти или десяти от них. Почти шепотом он произнес:

– Лесной пожар?

– Навряд ли. Цивилизация.

– Слава Богу! Здесь-то мы с тобой точно кого-нибудь найдём…

Глава 14

Заслышав шаги Осборна на мостках, Карлос Рейес по кличке Танцор высунулся из катера. Вокруг было тихо. Их десятиметровый «бэйлайнер крузер» под испанским флагом качался на волнах, выделяясь даже на фоне соседних яхт и больших катеров. Деревянные мостки причалов скрипели на волнах, нарушая ночное безмолвие спортивного порта. Океан штормило, и волнение на воде чувствовалось даже с обратной стороны бетонного мола, опоясывавшего порт.

Машину шефа Рейес заметил ещё когда тот въезжал в порт, поэтому не спеша сделал последние затяжки и выбросил сигарету в воду. Курить перед высадкой на объект было запрещено: изо рта не должно было пахнуть табаком. Танцор прополоскал рот водой из маленькой пластиковой бутылочки и стал ждать пока Осборн припаркуется и спустится на борт.

На затухший с шипением окурок сразу набросилась стая портовых рыб-чистильщиков – несъедобных рыбин неизвестного происхождения, которые вырастали с предплечье, и которых здесь держали для очистки порта от мусора. Рейес видал и то, как эта рыба ела облупившуюся краску с видавших лучшие времена поблёкших катеров, ржавчину с затонувшего у дальнего пирса отслужившего своё корабля и даже машинное масло, подтекавшее с двигателей состарившихся рыбацких лодок.

Своим прозвищем Танцор был обязан работе. Он действительно был танцором и танцевал фламенко. Ему было двадцать шесть лет и впереди – в чём он был абсолютно уверен – у него лежало блестящее будущее одного из лучших танцоров фламенко в Испании. Он был невысок, строен и красив. Черные волосы кудрями спадали ему до плеч, оттеняя бледность лица, а глаза всегда закрывали солнечные очки. Лучшей внешности для танцора фламенко придумать было нельзя. Его пронзительные черные, как уголь глаза окружающие могли видеть только ночью, когда очки он снимал. За такую колоритную внешность Танцора называли «хитано», то есть «цыган», как называли раньше не ладивших с законом андалузцев. Подобное прозвище в наше время было похвально для любого настоящего танцора фламенко, каковым Карлос Рейес себя не без основания считал.

– Только что передали штормовое предупреждение, – вместо приветствия сказал он прыгнувшему в лодку ирландцу.

С Осборном Рейес говорил на ломаном английском. Как у любого испанца, у него очень смешно выходили английские слова: испанцы не умеют произносить две совмещенные согласные вроде «сп», «ст» и им подобные. Чтобы их выговорить, испанцам нужно добавить впереди гласную. Поэтому слово «скорпион», например, звучит у них как «эскорпион», а слово «спорт» как «эспорт». Больше всего Осборна умиляло «извините». Английское сочетание «экскьюз ми» Танцор произносил как «эскузми».

– Я слышал, Танцор, – ответил Осборн. – Как дела? На соседних лодках кто-нибудь есть?

– Всё в порядке. За два часа никого не видел. Кому придёт в голову сегодня в море собираться?

– Катер готов?

– Как обычно, шеф.

Катер был проверен, заправлен и готов к отплытию: с механикой Рейес был на «ты», что, по мнению многих, было не характерно для танцора, но спортивные океанские катера, так же, как и светловолосые европейские девушки, были его слабостью. Два двигателя «меркрузер» на их «бэйлайнере», каждый мощностью 250 лошадиных сил и объёмом 5.7 литров, разгонялся до 50 км. в час за 9 секунд. Сейчас они неслышно рокотали на холостых оборотах, отпугивая черные тени проплывающих под мостками рыб.

– Тогда отплываем, – коротко распорядился ирландец.

Рейес включил передачу и вывел катер из порта. Осборн ещё раз оглядел покачивающиеся в безмолвии безлюдные яхты и спустился вниз.

В трюме на отделанном светлой коже полукруглом диване за овальным столом сидел ещё один член его команды – Франциско Ривейра. Перед ним лежал откидной испанский нож и очищенное яблоко. Над ним болтался старинный пиратский фонарь со стеклянными стенками и фитилём, который их босс О´Брайен купил на каком-то английском аукционе. Слева от Ривейры светился плоским экраном встроенный телевизор, включенный на местный канарский канал, по которому диктор, говоривший с ярко выраженным канарским акцентом, вел обзор новостей за день.

– Ола, Пако, – кивнул ему Осборн по-испански, аккуратно поставив тяжелую холщовую сумку на пол.

– Привет, шеф, – не посмотрев в его сторону, бросил уставившийся в телевизор Ривейра и отправил в рот очередной кусок яблока.

Франциско Ривейре не нравилось, когда его называли Пако. Пако – это сокращенная форма имени Франциско, но именем «Пако» в Испании и Латинской Америке, откуда была родом его мать, обычно называли попугаев. Тем не менее, поправлять Осборна, всегда называвшего его Пако, он никогда не пытался.

– Как дела?

– Бьен!

Ривейра, в отличие от Танцора, изъяснялся с Осборном исключительно по-испански. По-английски он не говорил, и изучать чужой язык не собирался, считая это пустой тратой времени и совершенно ненужным делом для человека, не собиравшегося покидать пределы Испании. Напротив, он считал, что любой иностранец, живущий в его стране, просто обязан говорить по-испански и потому уважал Осборна, говорившего по-испански без ошибок, хоть и с чудовищным британским акцентом.

Осборн же за глаза называл Ривейру «молчуном». И действительно. Говорил Ривейра немного, его недовольный взгляд отбивал охоту что-то у него выспрашивать, и был он настолько скрытен, что Осборн не знал о нём практически ничего. Оставалось довериться О´Брайену, который заверил, что Ривейра был человеком проверенным, надёжным и для их дела подходил.

Ривейра был поджар, мускулист, с темным, покрытым южным загаром лицом и темными же, близко посажеными глазами. Его почти коричневая кожа за сорок лет на Тенерифе загорела на всю оставшуюся жизнь. Как и у Карлоса Рейеса-Танцора, черная шевелюра доходила Ривейре до плеч. Бритый наголо Осборн в компанию своих длинноволосых коллег не вписывался совсем. Черные кудри Ривейры перемежалась ранней для его возраста сединой, хотя Осборн не смог бы поклясться за точность определения возраста молчуна: тот мог выглядеть и много моложе своих лет.

– О´кей, Пако, всё о´кей. Всё в полном порядке, – отозвался он. – Идём на объект. Нужно забрать твою «кухню». Сегодня она пригодится.

Эта новость Ривейре понравилась. «Кухней» называлась мобильная рация дальнего действия, широко использовавшаяся в армиях НАТО. Обычно рацию они брали с собой только в тех случаях, когда готовились к высадке на объект, а высадка на объект была у Ривейры любимой частью работы в организации.

Назвать рацию «его кухней», конечно, можно было с натяжкой. Основной передатчик в любом случае всегда оставался на катере у Осборна, а Ривейра только настраивал всю аппаратуру, передвигаясь затем по объекту с портативным устройством и телескопической антенной. На катере Ривейра устанавливал дополнительную тарелку, но эта процедура занимала минимум времени и обычно проводилась уже на объекте.

– Русский самолёт?

Осборн вновь поразился немногословности Ривейры. Он умел избегать лишних слов.

– Он самый, – подтвердил Осборн. – Похоже, что эти двое ненайденных там.

Карлос Рейес по кличке Танцор тем временем уверенно вёл «бэйлайнер» в сторону рыбной платформы – их секретной базы. Ферма, официально принадлежавшая одной их компаний О´Брайена, дрейфовала прямо у подножья скал Лос Гигантес. Она представляла собой шесть окружностей, сделанных из полых пластиковых труб. С нижней стороны трубы на дно уходили металлические сети цилиндрической формы, заканчивавшиеся тяжелым якорем.

В подобные фермы, которых на Тенерифе появилось в последний год несчётное количество, завозились мальки самой популярной на Канарах рыбы – дорады и любины. Эту рыбу нарасхват разбирали все рестораны на побережье, благо выращивать рыбу на ферме можно было круглый год.

О´Брайен устроил в Лос Гигантесе эту ферму несколько месяцев назад. Рыбная ферма была лучшим прикрытием для хранения оружия и аппаратуры. И то и другое, упакованное в прочнейшие герметические пластиковые мешки, созданные русскими по космическим технологиям, на прочных металлических тросах опускали под воду прямо под сетками. Оружие и аппаратура маскировались под обычный груз, который всегда подвешивался снизу к цилиндрической сети, и не мог привлечь чьего бы то ни было внимания.

Практически каждый день мимо фермы проплывала дюжина прогулочных кораблей и десятки частных лодок, но никому и в голову не могло прийти, что рядом с ними под водой находится тайник. Днём подходы к ферме даже не вооруженным взглядом просматривались из города, а ночью всё происходящее в инфракрасном режиме записывалось на диск. Тайник организации находился под наблюдением и охраной 24 часа в сутки.

Пришвартовавшись к ферме, Осборн перемахнул через борт катера и, обретя устойчивость на довольно сильных волнах, открыл ключом пластиковую крышку, вделанную в верхнюю часть трубы. Под крышкой оказалось металлическая дверца с зеленым электронным табло и резиновыми клавишами. Быстро набрав двенадцатизначный код, Осборн отворил крышку и получил доступ к управлению подъёмным устройством. Щелкнув тумблером, он почувствовал, как завибрировал установленный под водой мотор микролифта, вытягивая на поверхность тяжелый груз. Через три минуты на нижней, предназначенной для купания платформе «бэйлайнера», появились три больших пластиковых пакета, с которых стекали струйки холодной океанской воды. Свесившись сверху, Танцор быстро поднимал их на палубу и там передавал их Ривейре, который мгновенно стаскивал пакеты в трюм.

– Всё, вперед, – скомандовал Осборн Танцору, запирая пластиковую крышку трубы и вскакивая обратно на палубу.

Пятисотсильные двигатели взбили белую пену за кормой, и невидимый с берега «бэйлайнер» стремительно пошел на запад.

Глава 15

Рассвет долго не хотел начинаться, медленно расползаясь на горизонте желто-красной нечеткой полоской. Небо было до сих пор затянуто неповоротливыми тучами, но юное солнце бойко их расталкивало, рассеивая вокруг влажную утреннюю дымку.

Обернувшись назад, Герман увидел долину, в которой они с Андреем провели два предыдущих дня. Казалось, пережитый только что вселенский потоп нисколько не нарушил знакомый пейзаж: желтый песок всё так же устилал берега, фруктовые рощи стояли там, где были накануне, ручей весело бежал через середину долины. Разве что на земле виднелись разбросанные повсюду фрукты, с побережья исчезло несколько валунов и камней, видимо, унесённых бушевавшей стихией на дно океана, да в низине появилось солёное озеро и созданные прихотью атлантической волны сухие русла и барханы. Под их ногами оказался тот самый отвесный обрыв, который совсем недавно они разглядывали снизу, обдумывая, как будет проще и быстрее его преодолеть.

– Да, Гера… – услышал Герман голос товарища. – Вода ночью сильно поднималась. Почти до вершины нас доставила: ползли мы с тобой совсем немного.

– Это точно, – согласился он. – Если бы не наводнение, мы бы сюда два дня забирались. Как говорится, все, что делается – всё к лучшему. Принцип моей жизни.

– Хороший принцип. У меня такой же! Ну что, посмотрим, что там с обратной стороны?

С трудом разгибая уставшие члены, они поднялись с земли и отряхнулись. Земля была покрыта редкой влажной травой и всё ещё скользкими от ночного дождя камнями. Сквозь редкие сосны, эвкалипты и прочие неизвестные им деревья, в лучах восходящего солнца открывалась величественная картина.

Перед ними простирался огромных размеров остров.

По форме он напоминал лодку, перевернутую вверх дном. Крутые обрывистые берега поднимались к высокому хребту, двумя массивными горбами возвышавшиеся на горизонте. У подножий хребтов были видны зелёные долины и плато, обширные и просторные, покрытые пышной зеленью лесов и лугов, развесистых деревьев и каких-то непроходимых кустов. Серые и коричневые утёсы то и дело разбавляли пейзаж.

Горчичного цвета конусообразные сопки теснились на полпути к вершинам, будучи, по всей видимости, извергавшимися когда-то вулканами. Сквозь заросли темнеющих лесов проглядывала серебром вода озёр и ручьёв. У скалистых берегов пенились белые барашки разбивающихся об утёсы волн: спуститься с берега к морю в тех местах было сложно.

– Красота какая! – выдохнул Герман. Его глаза горели от восторга, его восхищал открывающийся с этой высоты живописный пейзаж.

Теперь, увидав остров целиком, сходство острова с гигантской рыбиной показалось Герману абсолютным.

Со стороны «хвоста» остров ступенями терял высоту и плавно спускался на равнину, которая отделяла основную его часть от изумленных робинзонов. Внешне эта равнина почти полностью повторяла знакомую им фруктовую долину за спиной, однако, с этой стороны скалы были пологими и спуститься с них вниз не составляло никакого труда.

В долине был виден точно такой же белый утрамбованный песок, что и позади, густые рощи фруктовых деревьев и тот же самый извилистый ручеек, который, правда, был здесь шире и полноводней. Ручей уходил куда-то под скалу – с высоты им этого было не видно – и, по всей видимости, затем просачивался на обратную сторону скал.

– А вот и костёр, – обрадовался Андрей.

Он указал рукой на поляну на противоположном склоне, находившуюся от них километрах в десяти. В центре поляны угадывались какие-то строения и пылавший огонь, однако, людей, видимо, учитывая столь ранний час, видно не было.

– Похоже, деревня какая-то, – отозвался Герман.

– Ну что, вперёд? – окликнул Андрей. – Мне нужен душ, бритва и сухая одежда!

– Пойдём.

По дороге вниз оба товарища осматривали раны и отметины, оставленные пережитыми приключениями. У Германа саднило плечо, и было до крови разодрано правое колено: ночью он больно ударился о какие-то подводные камни и сейчас заметно хромал. У Андрея были разбита губа и щека, болела, когда он наклонялся, спина, а пальцы рук, которые он повредил ещё в самолёте, сильно распухли, с трудом и болью давая руке сжиматься в кулак.

Одежда понемногу подсыхала. Джинсы были продраны на бёдрах и на коленях, рубашка и футболка приобрели новый серо-коричневый цвет.

Идя под уклон, друзья быстро пересекали долину, остановившись лишь раз, чтобы насытиться ставшей за эти дни всенепременной в их рационе папайей, вкуснейшими ароматными плоскими персиками и попить из ручья. Совсем скоро они подошли к подножию горного хребта, где начинался довольно густой лес и стали подниматься вверх. Песок под ногами сменился ковром из сочной травы и желтой опавшей хвои, вокруг шелестели пахучие эвкалипты и высоченные развесистые сосны с необычно длинными светло-зелеными иголками.

– Канарская сосна, – комментировал Андрей. – На Канарах таких много, на Тенерифе – так целые леса! Испанцы их в своё время вырубали активно и строили корабли. А сейчас из этой сосны делают балконы. Красивые, надо сказать, балконы, но жутко дорогие: один может полстоимости дома составлять. Как говорит мой папа, «мал соловей, да звонок, зараза».

– Да, видел эти балконы на фотографиях.

Склон был пологий, и до поляны они должны были добраться совсем скоро.

– И вообще, говорят, что сосна эта – вечное дерево: не гниёт, не трескается, – продолжал Андрей. – Её промазывают специальными растворами. Как доберёмся до Тенерифе, свожу я тебя, Гера, в такой город – Ла Оротава. Там самые старые канарские балконы можно увидеть. И сохранились отлично, и выглядят шикарно. В старом центре улочки узенькие, брусчаткой выложенные, то в гору забираются, то с горы сбегают, старые мельницы, где гофио до сих пор мелют, дома ухоженные, высокие, в три этажа, деревом отделаны и ворота в каменных арках. Там же в центре есть такой «каса де лос балконес»…

– Дом с балконами… – по привычке сразу перевёл Герман.

– Да, точно. Родовой особняк одной знатной канарской семьи. Так вот там сохранились балконы аж тысяча шестьсот какого-то года, представляешь!? На всех открытках этот дом печатают, во всех путеводителях…

– Подожди-ка, – перебил его Герман. Он вдруг резко остановился, выбросив руку вправо и преградив Андрею дорогу.

– Что там? – не понял тот.

Но в этот момент голоса услышал и Андрей.

Напротив них, метрах в трёхстах, сквозь развесистые лапы сосен и широкие, в два-три обхвата, ободранные стволы эвкалиптов, виднелась пещера. Рыжая скала, в которой она находилась, была совсем невысокой, но в её узкий свод свободно могли войти два человека. Рядом с входом в пещеру стояли люди.

Людей было трое. Испанцами ни Герман, ни Андрей назвать бы их не смогли. У всех троих были широкие скуластые лица, большие миндалевидные глаза, полные губы, массивные, почти квадратные, подбородки, обрамлённые у двоих редкими чёрными бородами, и курчавые светлые волосы, видимо, выгоревшие на солнце. Рост у всех троих тоже был не испанским: любой из них был явно не ниже двух русских робинзонов, а развитым мускулам мог позавидовать любой атлет.

Одеты эти трое тоже были престранно. На них были тонкие светлые шкуры, накинутые на плечи и завязанные спереди тесемками. Набедренные повязки, доходившие до колен, тоже были сделаны из шкур, а икры ног были опутаны сложной шнуровкой, начинавшейся от лёгких кожаных сандалий. На шее у всех троих болтались ожерелья из больших плоских ракушек, а головы были обмотаны узкими кожаными повязками, похожими на бандану.

– Кино что ли снимают? – озадаченно прошептал за ухом у Германа Андрей и сделал движение в сторону пещеры.

– Тогда мы в кадре, – с серьёзным видом и тоже шепотом сказал Герман, вновь преградив Андрею дорогу. – Подожди!

Герман не спешил выходить из укрытия: до того странной казалась ему эта картина. Трое людей не были похожи на актеров, отошедших на перекур во время съемок. Активно жестикулируя, они что-то оживленно обсуждали, показывая руками на пещеру и на восходящее солнце.

У двоих из-за пояса торчали рукоятки ножей. Третий держал в руках копьё с узким ровным древком, обмотанное в середине куском потемневшей кожи: было видно, что копьём пользовались часто.

«И в руку, наверное, удобно ложится!» – почему-то подумал Герман.

Герман прислушался к голосам. Трое незнакомцев переговаривались на странном языке. На испанский он не походил. Слова звучали отрывисто, гортанно, произносились быстро, но с очень мелодичной интонацией. Чуткое к иностранным наречиям лингвистическое ухо Германа не могло уловить ничего хотя бы чуточку похожего на известные ему языки.

– Тарабарщина какая-то, – пробормотал Герман, тряхнув головой, как будто отмахиваясь от наваждения. – Ни слова не понимаю!

– Слушай, да это же гуанче, – вдруг прошептал за его плечом Андрей.

– Какие ещё гуанче? – озадаченно спросил Герман.

– Самые настоящие, – невозмутимо ответил Андрей и выпрямился. – Туземцы, которые на Канарах до испанцев жили. Ну, точно фильм снимают! Исторический. Пойдём, спросим. Где у них камера-то стоит? А то и правда в кадр залезем.

Настроение у Андрея явно улучшилось.

О древних канарских аборигенах Герман, конечно же, читал и слышал, причем ещё с институтских времён. Герман всегда увлекался историей, на переводческом факультете испанский был его основным языком, потому именно на испанской истории он тогда специализировался.

До прихода европейцев племена так называемых «гуанче» населяли все канарские острова. Только на одном Тенерифе в середине пятнадцатого века проживало тридцать тысяч аборигенов, разделённые на девять племён, во главе которых стояли вожди «менсеи». Примитивный народ не знал железа, пользовался каменными орудиями труда, глиняной посудой и жил в пещерах. Скотоводство, рыбная ловля и выращивание злаковых были у них единственными занятиями. И это в пятнадцатом веке, когда в Европе уже печатали книги и изобрели огнестрельное оружие.

Долгое время никто не мог объяснить, как и откуда они появились на архипелаге. В научные теории не вписывался нехарактерный для жителей африканских островов внешний вид аборигенов: белая кожа, голубые глаза, светлые волосы и огромный в сравнении с европейцами рост. Некоторые предполагали, что канарские гуанче были потомками викингов, когда-то приплывших на эти острова и здесь осевшие. Однако в пику этой теории говорил тот факт, что гуанче стали единственным островным народом на земле, который не знал мореплавания: они не строили кораблей, пользуясь лишь примитивные плотами, и дальше своих островов никуда не заплывали. Подразумевалось, что викинги искусство мореплавания утратить не могли.