APROSITUS. Ненайденный

Глава 8

Лайам О´Брайен любил слушать радио.

На Тенерифе вещали три англоязычных радиостанции, и любой соотечественник О´Брайена чувствовал здесь себя, как дома. Сам О´Брайен, в отличие от большинства британских туристов и живущих здесь постоянно иммигрантов, обладал уникальными способностями к языкам и свободно владел не только английским и родным ирландским, но и испанским, немецким и арабским языками.

Вчера и сегодня О´Брайен старался не выключать радио вообще. На Канарах произошло из ряда вон выходящее событие – авария русского самолёта, приводнившегося в открытом океане. Вот уже почти двадцать часов полным ходом шли спасательные операции, и О´Брайен не пропускал ни одного выпуска новостей.

Вырулив из подземной парковки коммерческого центра «сафари» в Лас Америкасе, он включил радиостанцию «Оазис ФМ» и принялся ждать. Сейчас как раз должны были передавать новости. В динамике отгремели последние аккорды забытого шлягера какой-то состарившейся рок-звезды, которую на этой радиостанции очень любили, и после короткого блока новостей из Лондона бодрый голос диктора сообщил:

– Перейдём к местным новостям. Главная новость дня сегодня – российский пассажирский самолёт, следовавший по маршруту Москва – Тенерифе и совершивший вынужденную посадку в открытом океане, в шестидесяти километрах к западу от Эль Йерро. Спасательные и поисковые работы в районе места посадки продолжались сегодня всю ночь и весь день. На данный момент из зарегистрированных двухсот восьмидесяти пассажиров и членов экипажа обнаружены и эвакуированы двести семьдесят восемь человек. В достаточно тяжелом состоянии находятся семеро пассажиров, сейчас они на Тенерифе, им оказывают помощь в университетской клинике города Ла Лагуна. Двести девятнадцать человек получили лёгкие травмы и сотрясения, большинство из них уже переправлено в клинику Канделярия на Тенерифе. Часть пассажиров находятся в госпиталях и клиниках островов Эль Йерро и Ла Пальмы. По словам врачей, угрозы жизни не существует ни для одного из спасенных людей. Летальных исходов не зарегистрировано. Спасатели и официальные лица признают аварийную посадку русского борта чрезвычайно удачной, а действия пилотов исключительно профессиональными.

– Тем не менее, остаются два человека, которых спасатели обнаружить не могут, – продолжал диктор. – Поиски двух пассажиров продолжают вести спасательные службы всех островов Западной провинции, подразделения армии и «гвардии сивиль». На борту самолёта этих двух пассажиров пока не найдено, спасатели исследуют близлежащие воды. К сожалению, поиски затрудняются поднявшимся сегодня утром сильным штормом в этом квадрате. Штормовое предупреждение было передано на все рыболовные и прогулочные суда, но спасатели говорят, что будут продолжать вести поиски до тех пор, пока не найдут двух оставшихся пассажиров с русского самолёта. Личности этих двух человек сейчас устанавливаются. А у нас на очереди погода…

– Не может быть! – О´Брайен быстро перепрыгнул на другую радиостанцию, уже испанский канал, но там новости были те же. – Этого просто не может быть!

Его черный «рэйндж ровер» резко вильнул влево, чуть не задев встречный рейсовый автобус, когда О´Брайен стал выуживать из кармана свой мобильный телефон. На первой клавише скоростного набора был записан номер телефона экстренной связи. Большой палец привычно нашел кнопку и нажал соединение.

– Осборн, это я. Ты слушаешь радио?

– Да, сэр, – отозвалась трубка. – Как Вы приказали.

– Эти двое русских там!

В трубке у человека, которого О´Брайен назвал Осборном, воцарилась тишина. О´Брайен почти видел лицо своего помощника – угрюмого двухметрового детину, стригущего голову наголо и обожавшего японские цветные татуировки. В минуты напряженной работы мозга лицо у Осборна Райлли становилось хмурым и сосредоточенным, он выдвигал вперед подбородок и начинал хрустеть пальцами, сдавливая один кулак другим – привычка, оставшаяся от боксёрского прошлого.

– В это трудно поверить, Осборн, но больше им быть негде: там вокруг одна вода и толпы спасателей. Их должны были давно найти, как нашли всех остальных двести семьдесят восемь человек.

– Я не исключаю такой возможности, сэр, но вы не думаете, что эти двое могли просто утонуть?

– Тогда почему утонуло только два человека?! –О´Брайена даже удивился, почему ему приходится объяснять своему подчиненному такие очевидные вещи. – Все пассажиры были в жилетах, Осборн, и эти двое тоже.

– Они могли оказаться в хвосте в тот момент, когда он треснул и вместе с ним уйти на дно, сэр. Возможно, жилеты не сработали, или они не успели их надуть.

– Слово «возможно» должно отсутствовать в Вашем лексиконе, – оборвал его О´Брайен. Глаза его сузились и потемнели. – Этих «возможно» слишком много для такого незначительного происшествия. Есть факты и эти факты нужно проверить. Во-первых, неизвестно в какой части самолёта сидели эти двое. Во-вторых, в хвосте кроме них двоих сидело ещё пятьдесят пассажиров. Как минимум, Осборн. И все эти пассажиры живы!

– Да, сэр. Вы правы, сэр, – услышал О´Брайен на другом конце.

– Действуешь следующим образом. Следи за новостями ещё сутки. Завтра в 20:00 пройдет сорок восемь часов после аварии самолёта. Двое суток в атлантической воде для двух неподготовленных туристов – это смерть. Завтра их либо найдут мертвыми в океане, либо … – он сделал паузу.

– Я понял, сэр, – отозвался в трубку Осборн.

– Если в 20:00 завтра этих двоих не найдут, готовь свою группу.

– Есть, сэр.

– В полночь их собираешь в порту. Дальше ты всё знаешь.

– Так точно, сэр.

Однако Лайам О´Брайен уже дал отбой на своей «нокии». У него была назначена важная встреча. Он прибавил громкость радио и развернулся через сплошную линию.

Глава 9

Герман отшвырнул прочь подобранную минуту назад ветку и бросился наутёк. Здесь, среди пальм, песок был заметно рыхлее того, что на пляже, носки проваливались вниз и цепляли желтые холмики. Бежать становилось всё труднее и труднее. По лицу хлестали темные листья карликовых пальм, а ноги и руки царапали высокие с колючими шипами кусты.

Герман бежал в сторону ручья, надеясь быстро через него перебраться и, оказавшись на другом берегу, спрятаться в густом фруктовом саду. Запах каких-то неведомых ароматных плодов с каждым шагом становился всё сильней. Там, во фруктовых зарослях, он мог легко затеряться – лечь под какой-нибудь куст или залезть на дерево, тем более что в запасе у него было минута или две, пока бежавший человек его не настигнет.

Преследователь тем временем стал что-то кричать. По доносившимся сзади звукам было слышно, что он, скорее всего, один. Что именно он кричал, из-за шума своего разгоряченного дыхания и звонких шлепков пальмовых веток по лицу и одежде, Герман разобрать не мог.

В своё время Герман довольно серьёзно занимался легкой атлетикой. Стал даже кандидатом в мастера спорта. В студенческие годы спорт забросил, но до сих пор каждое утро, как раньше, пробегал пять километров и делал китайскую зарядку. Атлетом бы он себя не назвал, но летом раздеваться на пляже стыдно ему никогда не было. Бег по пересеченной местности был для него в удовольствие: часто организм сам просил нагрузки и оправлял послушного его призывам хозяина бегать по крутым холмам или взбегать вверх по лестницам. «А организм нужно слушать, – любил говорить Герман. – Он даёт очень много подсказок. Главное их слышать и не игнорировать».

Преследователь тем временем заметно отставал. Пару раз Герман оборачивался назад, но из-за деревьев как следует рассмотреть преследователя не мог. Перепрыгнув через ручей, оказавшийся много шире, чем он предполагал, Герман юркнул в прогал между деревьями, пробежал ещё метров триста и с разбегу заскочил на дерево. Это было трухлявое дерево с поросшим мхом стволом, влажное и скользкое от ночной росы. Ствол был довольно толстым и ветвистым, так что через пять секунд, сломав головой пару веток и слегка оцарапав лицо, Герман забрался на самый верх и затаился. Пытаясь беззвучно отдышаться, он прислушался. Его преследователь уже не бежал: его усталые шаги были слышны внизу, он подходил к ручью.

– А-а-у-у!!! – услышал Герман. – А-а-у-у!!!

«Странно, – подумал он. – А разве в испанском есть слово «ау»?!»

Насколько он знал испанский, в подобных случаях в разговорной речи испанцы употребляли банальное «ола», то есть «привет». Как, собственно, в английском языке в этих случаях употребляется приветственное «хеллоу». Кроме как в русском, возглас «ау» Герман не смог припомнить нигде.

– А-у! Ё-моё, куда ж ты убёг-то, амиго!? – различил он показавшийся ему знакомым голос. – Вот ведь чёрт прыткий! Рональдо канарский!

Чертыханья и ругательства не оставили у Германа никаких сомнений.

– Андрей? – крикнул он в сторону ручья. – Ты что ли?!

– Гера?!?!?! – радостно завопил в ответ Андрей. – Гера! Ты где? Ой, ё-моё, неужто ты!? Живой! Да где ты там!? Слава Богу, хоть не один я тут! Герка, вылезай давай! Вот ты ж бегаешь, а! Ты бегун, что ли? Стайер чертов!

Кряхтя, Андрей вброд переходил серебристый ручей, а Герман мигом слетел с дерева.

– Андрей! – Герман уже сгрёб приятеля в охапку объятий. – Андрей, что ж ты не сказал, что это ты?!

– Ну, ничего себе?! – возмутился тот, сдавив его мощными руками. – Бегу, ору ему, чуть голос не сорвал, то-сё, а он от меня удирает как сайгак. Антилопа Гну! Ай, Герка, как же я рад тебя видеть!

Они долго хлопали друг друга по спинам, переваливаясь с ноги на ногу в ритуальном танце русских мужских объятий. Друзья по счастливому избавлению от одиночества. В тот момент с них можно было рисовать картину: ночь, луна, блистающий серебром ручей и посреди него два радостно вопящих человека, обнимающиеся, как родные братья, будто однажды потерявшие друг друга и, наконец, встретившиеся после горькой многолетней разлуки.

Выйдя из воды на берег и усевшись на ствол упавшего когда-то дерева, приятели принялись обсуждать события последнего дня. У обоих накопилось слишком много вопросов и предположений.

– Во-первых, Андрей, ты можешь мне сказать, какой сейчас день и сколько сейчас времени? – спросил Герман. – У меня часы утонули.

– Времени – пять часов утра по Москве, с Канарами у нас три часа разницы, значит здесь сейчас два ночи. Светать начнёт нескоро. А день и число ровно на день позже того, что было в самолёте – суббота, 28 июля.

– Так, значит, в воде мы с тобой были недолго. Посадка на Тенерифе должна была быть в 19–20, приводнились мы где-то в полвосьмого. Здесь на берегу я приходил в себя и потом шел до этой рощи максимум полчаса. Значит, в воде ты и я могли провести часов шесть.

– Вряд ли, – усомнился Андрей, массируя уставшие от бега ноги. – Скорее всего, ты на берегу долго лежал. Потому что я раньше очнулся, больше часа назад. Тоже на берегу, только с другой стороны. Шел, получается, тебе навстречу.

– А с той стороны там что?

– Да то же самое: песок да пальмы. Пара скал. Вулкан на горизонте. Длинный у них здесь пляж.

– Вулкан? – удивился Герман. – А я его не разглядел.

– Он далеко, отсюда не видно. Остров, похоже, большой.

– Понятно. Раз на этом острове есть вулкан, то мы с тобой на Ла Пальме.

– Да, так и есть, – убедительно кивнул Андрей. – По описаниям сходится. Да и самолёт далеко от Тенерифе упасть не мог.

– Слушай, а в самолёте что с тобой было?

– Там меня сразу накрыло водой. Я вообще думал, что света белого никогда уже не увижу. Пытался сколько мог задерживать дыхание, а потом чувствую, отрывается моё кресло, и лечу я назад, а куда – не вижу. Тут мне просто страшно стало, я кое-как ещё держался, а потом, то ли ударился обо что, то ли захлебнулся, в итоге отключился.

– А я не помню, как кресла отрывались, – задумчиво отозвался Герман, вспоминая своё приводнение. – А соседка наша как?

– Не видел Андрей, не знаю. Вообще, не знаю, что и думать обо всём этом, – он шумно вздохнул. – Надеюсь, что с людьми всё хорошо. Ты сам посуди. – Он подался вперёд, заглядывая Герману в глаза. – Если мы с тобой живы, то сё, и обошлось вроде без видимых повреждений, значит, самолёт пострадал не сильно. А раз самолёт пострадал не сильно, значит должны были спастись многие, может кто-то с ушибами, с переломами, но живые! Однозначно! Неужели только мы с тобой спаслись!? Неужели все остальные утонули!? Там же триста человек должно было быть! И летчик аккуратно сел. Непонятно только, как вода спереди в салон попала…

– Вот и я также думаю. А вода в салон, скорее всего, через кабину лётчиков залилась: могло стёкла у лётчиков выбить.

– Навряд ли! – отмахнулся Андрей. – Слишком большой поток для таких маленьких окон.

– Ну, может, двери вырвало.

– Да там двери, как на подводной лодке! Ты ж их видел! Я думаю, что, скорее всего, обшивка где-то треснула. Мог самолет носом по воде ударить, а на месте удара трещина образовалась.

– В принципе, да, хвост ведь явно от удара о воду отвалился.

– Хвост отвалился? Я такого не видел, – Андрей бросил на собеседника скептический взгляд. – Может, тебе показалось?

– А как ты думаешь, мы с тобой в открытом океане тогда оказались?! – возмутился Герман, даже привстав от волнения. – Я на сто процентов уверен, что хвост отвалился, и нас с тобой потоком воды выбросило в открытый океан! Если бы сзади не появилось отверстие, нас бы просто расплющило о дальнюю стену. После чего мы бы с тобой благополучно захлебнулись, потому что воде некуда было бы оттуда вылиться. Опять-таки заполненный водой самолёт сразу бы пошел ко дну. Как мы с тобой тогда оттуда выплыли?

– Ну, вообще-то логично, – согласился Андрей, чертя по песку палочкой каракули. – Хотя самолёт мог затонуть, а нас какими-нибудь течениями потом вынесло на поверхность.

– У нас бы с тобой в легких воздуха не хватило, чтобы столько пробыть под водой и не захлебнуться. Нет, нас сразу выбросило на поверхность, на воздух. Вот только как мы смогли доплыть до берега? Ты расстояние до соседних островов прикидывал?

– В том то и дело, что прикидывал. Теоретически, мы с тобой должны быть черт знает где в океане, а не на Ла Пальме. Острова ведь остались далеко позади, а летели мы на запад. Я собственными глазами видел, как мы пролетели Ла Гомеру! Тут вплоть до Америки никаких островов нет. Не на Кубе же мы с тобой, не в Доминикане! До них от Канар шесть тысяч километров! – здесь Андрей попытался засмеяться. – А представь, если мы на Кубе! Сейчас, поди, Фидель появится.

– Странно это всё, странно, – задумчиво произнес Герман. – Не сходится ничего. То, что мы спаслись странно, то, что сидим на твёрдой земле странно и то, что кроме нас нет никого вокруг, ещё более странно.

– Ну, на счёт последнего я бы так категорично пока не судил, – возразил Андрей. – Во-первых, сейчас ночь, местный народ может спать. Во-вторых, Канары заселены мало, на Ла Гомере, например, народу живет всего восемнадцать тысяч человек, там соседи друг от друга на расстоянии пяти километров строятся! Потом. Что касается пассажиров. Берег на этом острове длинный, я знаешь, сколько по нему топал, пока тебя не увидел? А пассажиры могут быть разбросаны по всему берегу. Может, мы кого из них встретим километров через десять, откуда мы знаем? А ещё вероятней, что все уже сидят, наверное, толпой в ресторане, в тёплой компании, спасение отмечают канарским кроликом с картошечкой, а мы тут с тобой кукуем, голодные.

– Это что ещё за кролик? – снова вспомнил о пустом желудке Герман.

– Ты что! Это национальное блюдо на Тенерифе! Обалденная штука! Я мечтал его сегодня же вечером поесть, пока в самолёте летел!

– Ну ладно, погоди про еду… По идее, Андрей, ты прав. Но смотри сам. От Ла Гомеры, которую мы видели, самолет сел километров за сто – сто пятьдесят. Это много. Я так думаю, что за шесть часов без сознания мы вряд ли до него додрейфовали. Хотя… Ладно, утро вечера мудренее.

Андрей оглянулся по сторонам и зевнул:

– Я предлагаю поспать, а завтра при свете дня пойдем искать остальных.

– Да какое тут спаньё!

– Как раз самое лучшее. Я, правда, уморился. Плаванья эти, то-сё, за тобой тут бегал, как сайгак.

– Скорее, джейран, – пошутил Герман.

– Ага, – усмехнулся Андрей. – А есть, что бы ты ни говорил, на самом деле хочется очень сильно. Как говорит мой папа, «моя комплекция – как роза, её надо холить и лелеять!». Он больше меня в два раза.

– До еды, похоже, ещё далеко.

– Ну, милый мой, ты ж не на Канары приехал, – своим сиплым смехом отозвался Андрей. – Давай-ка, посмотрим, где тут улечься можно.

– Да прямо здесь, а что? Песок, вроде, теплый, – Герман пересел с поваленного дерева на песок. – Только в штаны тут ночью никто не заползёт?

– Нет, на Канарах ни змей, ни скорпионов, ни комаров, ни медуз. Кусать тебя некому, – отозвался Андрей, укладываясь на песок и сооружая под голову некое подобие песчаной подушки.

– Ты уверен?

– Угу.

– Да, хорошо тут на Канарах. Если, конечно, это Канары… – Герман посмотрел наверх. – Небо здесь красивое....

– О, идея! – сел вдруг Андрей. – Давай-ка, мы попробуем сориентироваться. Проведем, как говорил командир у нас в школе, рекогносцировку на местной местности.

Он взял в руки лежавший поодаль сучок и стал, периодически подымая голову к чёрному, усыпанному ночными светилами небу, рисовать на песке расположение звёзд. Через пару минут карта звёздного неба была готова.

– Большая Медведица прямо перед нами. От боковой стенки отмериваем расстояние равное пяти ковшам и находим полярную звезду. Вон она сияет. А она у нас всегда на севере. То есть север у нас в той стороне. И получается, что высадились мы с тобой на северном побережье. Ну вот, теперь можно спать, – умиротворённо сказал он. – А завтра разберёмся. Эх, мне бы мой лэптопчик…

– А кстати, вещи пассажиров должно было тоже на берег выбросить… И обломки от самолёта… – отозвался уже с закрытыми глазами Герман. – А мы с тобой ничего что-то не встретили. Тоже странно…

Андрей устраивался на песке.

– Ладно, не забивай голову на ночь. Мой папа знаешь, что в таких случаях говорит? «Чем меньше мыслей – тем лучше сон». Завтра найдём мы это всё. Но компьютер жалко. И вообще, надо было бы нам с тобой на берегу ночевать: а то, может, нас уже кто-то ищёт… Эх, хорошая мысля приходит опосля…

Андрей в тот момент ошибался. Друзей никто не искал. Их уже нашли. Из темноты на двух спасшихся робинзонов смотрели два человеческих глаза. Их речь была незнакома чуткому уху, но острое, успевшее привыкнуть к темноте зрение, различало все детали на противоположном берегу ручья: оставленные под деревом кроссовки Андрея, блестящую пряжку ремня и двух засыпающих на песке чужестранцев.

Широкая мозолистая ладонь осторожно опустила ветку апельсинового дерева, в листве которого прятался невидимый наблюдатель. При этом на его правом запястье в лунном свете блеснули золотом показавшиеся бы знакомыми Герману часы «картье».

Глава 10

Компьютер пискнул, сообщив, что в ящик пришло новое письмо. Кармен Наварро открыла почту. Письмо было подписано именем, которое ей ни о чем не говорило. Кармен часто получала письма от телезрителей, желавших, чтобы о них сняли репортаж или написали в газете. По первым строкам Кармен поняла, что перед ней одно из таких писем.

«Уважаемый редактор телеканала Канал Асуль!

Меня зовут Фернандо Гарсия Эррэра, я пишу Вам из Барселоны. Я только что вернулся с канарского острова Эль Йерро, куда приезжал отдыхать и где столкнулся с необычным явлением. Если вам будет интересен мой рассказ, с удовольствием с вами встречусь и приму участие в одной из ваших программ, либо буду рад, если Вы опубликуете его в журнале, который издаёт Ваш телеканал. В конце прилагаю свой адрес и телефон.

На канарский остров Эль Йерро я поехал отпраздновать своё тридцати пятилетие и здесь я оказался впервые. В ночь перед своим юбилеем, я лёг спать в три часа утра. Сидел на скамейке в саду перед домом и обдумывал, почему голова в день рождения не занята, как обычно, ощущениями дня рождения, мыслями о пройденном и предстоящем, переживаниями об уходящем времени и прочей подобающей моменту символике? Пришел к неожиданному выводу: мой юбилей на фоне глобальности факта приезда на остров Эль Йерро, тускнеет, теряет пафос и превращается в рядовую день рожденную дату. Потому что Эль Йерро – это нечто! Это восторг! Это откровение! Это начало неизвестности! Энигма!!

За свою жизнь я встречал множество людей, побывавших на Эль Йерро. Ни один из этих людей не жалел восхищений и комплиментов по отношению к острову. У одного на Эль Йерро домик, куда он уезжает каждый выходной. Другой сказал, что хотел бы провести на Эль Йерро старость. Третья – что хотела бы там умереть. Поэтому на Эль Йерро мне хотелось поехать давно. Я не был ещё на четырёх канарских островах, но больше всего мне был интересен Эль Йерро. Любой человек, узнававший о моей поездке, сразу начинал смотреть на меня уважительно. Видимо, каждый из этих людей знал, что я на пороге большого события!

Эль Йерро необычен и притягателен изначально, по умолчанию. По форме остров напоминает трёхлучевую мерседесовскую звезду. Пятьдесят тысяч лет назад огромный кусок острова объёмом в триста кубических километров (!) откололся в середине острова и рухнул на дно океана. Знаете, какие глубины вокруг Эль Йерро? Три с половиной тысячи метров. Высота цунами, поднятого рухнувшей на дно глыбой, по расчетам, составила сто метров – волна прошла через всю Атлантику и накрыла берега современной Бразилии и Аргентины. На месте «отвала», назову его так, образовалась, таким образом, самая плодородная долина на острове, которая называется Эль Гольфо – Залив. Все знаковые фото Эль Йерро демонстрируют как раз эту долину. Уже из-за одного этого геологического эпизода на остров хотелось поехать.

Во-вторых, по Эль Йерро проходит нулевой меридиан. Каких-то пятьсот лет назад Эль Йерро был для европейцев официальным концом света! Отсюда начинался отсчёт времени в сторону востока. Отсюда же начиналась неизвестность в сторону запада. Я поехал на нулевой меридиан именно в день своего рождения. Здесь, на скалистом лавовом обрыве, почти отвесно падающем в белую пену свирепого у берега океана, стоит огромный маяк. С виду заброшенный. Поставленный испанцами в каком-то не совсем далёком году. На нём надпись: «Это самый западный маяк Европы». Ещё ближе к берегу – старый деревянный крест. На кресте по-испански написано Cruz de Navegante – Крест Мореплавателя. И вот стоишь там, у креста, смотришь в открытый океан и понимаешь … понимаешь многое … понимаешь, что тлен, а что вечно … насколько ценна любовь … дети … дружба … На этом берегу сразу обещаешь себе привезти сюда близких друзей и сидеть с ними вместе … под этим крестом … в сумерках … провожая на запад солнце … и говорить с ними «за жизнь». Многие из нас видели океан, скажем, с Тенерифе. Но на Тенерифе смотреть на океан не то: ты знаешь, что там, в море есть ещё Ла Гомера, Ла Пальма, то есть ещё есть обитаемая земля… Здесь на Эль Йерро ты смотришь на горизонт, на ровную линию океана, на застывшие далёкие белые облака и понимаешь, что за Эль Йерро уже нет ничего! Только вода, километры воды. Я тогда подумал о Колумбе. В 1492 году он стоял на соседней Ла Гомере, точно также смотрел в открытый океан и понимал, что земли за Ла Пальмой и Эль Йерро нет. Близкой земли. Что, возможно, нет там и далёкой земли, но он всё же поплыл! Как настоящий мужчина, взял и поплыл. Таких мало, потому он и личность!

Отметка нулевого меридиана находится чуть поодаль маяка. Едва не угробив подвеску своей малолитражки – асфальтовых дорог в районе маяка и меридиана нет, хотя, казалось бы, культовые места и дороги должны быть самые лучшие! – я доехал и до него. Сильное впечатление. Нулевой меридиан по Эль Йерро в 200 году нашей эры провёл Клавдий Птолемей – александрийский учёный, географ и астроном, по трудам которого до сих пор учатся в университетах. За Эль Йерро земли для европейцев не существовало! Затем, в 1884 году нулевой меридиан перенесли в английский Гринвич. Сейчас на Канарах точно такое же время как в Лондоне, но на час меньше, чем у нас в Барселоне. Как я мог в такое место не поехать?!

Далее. На Тенерифе рядом с вулканом Тейде, как вы помните, есть уникальная скала «туфелька королевы», которая очень похожа на женскую туфлю на каблуке. Однажды, ещё в мою первую поездку на Тенерифе, я услышал от нашего экскурсовода, что на острове Эль Йерро есть, мол, точно такая же туфелька, только стоит она не на суше, а в океане. Представляете моё нетерпение поехать на Эль Йерро и самому в этом убедиться? Эту скалу я нашел. Скала является одним из главных символов острова.

Из прочих легенд, которые влекли мою неугомонную натуру на Эль Йерро, была легенда о Священном Дереве Гароэ (ударение на «э»). Конкистадоры, высадившиеся в начале пятнадцатого века на эль-йеррском берегу, испытывали большую нужду в питьевой воде: на Эль Йерро нет ни рек, ни озёр. Местные аборигены-бимбаче рассчитывали на то, что когда запасы пресной воды у испанцев закончатся, то они с острова восвояси и уберутся. И так бы оно, наверное, и вышло, не влюбись девушка Гуарасока в некого андалузского конкистадора. Пожалела она мучающегося жаждой возлюбленного, да и отвела его в тайное место, откуда бимбаче добывали воду – в пещеру, в которой росло дерево Гароэ. Это дерево впитывало в себя влагу из облаков и с окружающих деревьев так, что с его веток капала пресная вода. Под корнями дерева бимбаче вырыли двухметровые пещеры, наполнявшиеся каждое утро питьевой водой-конденсатом. Эти пещеры до сих пор стоят там, где их выкопали шестьсот лет назад, представляете? Дерево Гароэ погибло ещё в 1610 году во время некоего урагана, но посаженная на его месте липа выглядит действительно необычно: весь её ствол покрыт влажным зелёным мхом. В пещере прохладно и сыро. Удивительно, но факт: на фотографиях, сделанных рядом с деревом, фигура позирующего засвечивается! Само дерево видно хорошо и отчётливо, а вместо человека перед ним – только белый контур. И так на всех фотографиях оттуда…

А чего стоит сабиналь – канарский можжевельник! Растут можжевеловые деревья ближе к вершине острова – там, где дуют сильные ветры. Под действием ветра деревья эти согнулись пополам, но при этом не погибли, а продолжали расти. Зрелище неповторимое! На Эль Йерро такого сюрреалистического можжевельника целые леса:

Остров, действительно, необычно зелёный. Повсюду луга и пастбища, на которых лениво бродят стада коров и овечек. Я никогда не видел, как растут ананасы, а в долине Эль Гольфо – той, что образовалась на месте «отвала» – выращивают самые вкусные ананасы в Европе, увидите – обязательно попробуйте! Оказывается, растут они, как кукуруза – из земли, наверх, из светло-зелёного кустика. Во всех ресторанах их подают на десерт, вкус действительно изумительный! Тут же рядом растёт папайя, манго и апельсины. На перевалах – сосновые леса, вечнозелёные кустарники табайба и эвкалипты. На юге – лавовая пустыня и курганы спящих вулканов. Их здесь тысяча штук, хотя извергались все очень давно.

А ещё, сеньоры, Эль Йерро – единственный остров на архипелаге, где были найдены петроглифы. Древние аборигены, как правило, никаких связанных надписей не делали, а здесь на Эль Йерро их целые письмена! Но – вот ещё одно проявление необычности острова – дорог к этим петроглифам нет. Ко всем достопримечательностям, нужно идти пешком: что к дереву Гароэ, что к нулевому меридиану, что к письменам, что к самому высокому эль-йеррскому пику. К дереву и меридиану я таки смог проехать на машине, а вот до петроглифов за четыре дня не добрался. Зато купил домой глиняную дощечку с этими загадочными надписями. Кстати, к письменам до недавнего времени никого, кроме учёных, не пускали. Столько удивительного на таком небольшом клочке земли!

Время на Эль Йерро остановилось. Здесь можно прожить шесть лет и этих шести лет не заметить. Остров в десять раз меньше Тенерифе – площадь всего 237 кв. км. Всё находится рядом. Из конца в конец вдоль берега остров можно проехать за 20 минут, по невысокому, всего в полторы тысячи метров хребту – минут за 40. Поэтому жизнь здесь неспешна. На машинах люди ездят со скоростью 40 км/час, по какой бы дороге вы не ехали. При этом дороги пустые. Можно полчаса ехать по шоссе и не встретить ни одного автомобиля! Ощущение необитаемости не покидает ни на минуту.

Все 10.000 человек местных жителей друг с другом знакомы. Здесь начинаешь здороваться с каждым встречным и в ответ всегда получаешь неторопливое приветливое «буэно-ос».

В ресторане разговор официантки с посетителем: «Ну, ты сегодня ешь, как менсей!» (менсеи – это древние бимбачские вожди). Для нас бимбаче, менсеи – это всё легенда, а здесь люди реально этим живут!

На стеклянной двери главного входа в мэрию приколот листочек. Читаю: «Координаты мэрии Фронтеры: 27 градусов 45 минут 12 секунд северной широты и 18 градусов 00 минут 39 секунд восточной долготы». Объясните мне: кто это повесил? Зачем? Для кого?… Этим людям это реально нужно! Для них это действительно важно! Они просто поразительные необычные люди!

У эль-йеррцев и лица другие: совсем не испанские. Встречались совсем колоритные люди – с бородами, высокими скулами, чуть раскосыми глазами. Настоящие бимбаче! Эль-йеррцы по-другому говорят: это единственный остров на архипелаге, где нет ярко выраженного канарского акцента с придыханием.

Городков на острове много, но все они крошечные, в десять – двадцать домов, зато земельные участки у этих домов огромны: остров для такого количества жителей просторен. Все домики тщательно побелены, выкрашены, вокруг домов – сад, аккуратная каменная оградка, просто отличной выработки деревянные ворота, двери, окна. Крыши крыты необычной плоской черепицей, которую выпускали ещё во времена Франко – помните? Везде очень чисто. Здесь нет недостроев и так у нас любимых недоштукатуренных и не покрашенных домов, в которых мы можем жить десятилетиями. Эль-йеррцы другие. Они – эстеты.

Большим городом считается столица Вальверде. В городе живёт 1.800 человек, город проезжаешь весь за три с половиной минуты. «Большое количество баров и ресторанов», упомянутых в путеводителе, ограничиваются числом пять, но путеводитель не врёт: в остальных городках бар, как правило, один. Это так здорово!

Здесь нет больших супермаркетов и их посетителей, сваливающих горы суррогатной еды в свои бездонные тележки и счастливых от самого факта потребительства и траты денег. Здесь неуместно выглядели мои «статусные» рубашки и здесь я не видел ни одного дорогого автомобиля. У местных другие ценности. Они живут совсем другой жизнью. Правильной, гармоничной, не отравленной тщеславием и меркантильностью цивилизации. Каждый, кто сюда приезжает, наверное, сразу чувствует это и меняется. Мне почему-то так показалось.