Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза

Об эмиграции

[09.04.2005. “Эхо Москвы”]

Когда я уезжал, я понимал, что Россия может пойти по одному из двух путей развития. Один путь развития – это развал советской власти и построение на её месте какого-то нормального осмысленного государства с нормальной экономикой. В этом случае я уезжаю не навсегда. Другой вариант – возврат, восстановление, реставрация старых советских порядков, колючей проволоки, железного занавеса. И тогда могло бы так случиться, что я долго ещё не попаду в эту страну. Но я был совершенно уверен, что во втором случае хотел бы быть по ту сторону колючей проволоки, а не по эту.

Оптимистический сценарий моего отъезда сбылся. Здесь действительно образовалась нормальная страна с открытыми границами, в которой можно в любой момент уехать и приехать. И логика того дела, которым я занимался последние несколько лет перед своим возвращением – интернет и построение киберпространства, – предопределяла, что место моё – с русским языком, с русскими гуманитарными интересами, место моё – в метрополии, в Москве, а не в Израиле, где русский язык маргинален и носители его маргинальны.

Я не собираюсь жить вечно, поэтому не думаю, что у каких-то из моих действий есть вечные последствия. Я считаю, что живу в мире без границ, где производственная необходимость, или семейная необходимость, или какая-то другая жизненная необходимость может заставить меня поменять место жительства на любой – даже продолжительный – срок.

Нет такого человека, который называется “эмигрантом из Великобритании”. Нет такого человека, который называется “эмигрантом из США”. В свободной стране человек свободен, он встаёт и едет. Он не меняет при этом статуса. Его свобода подразумевает свободу выбора места, где он в эту минуту находится. Существует, наверное, полмиллиона граждан западных стран, которые постоянно живут и работают в Москве. Ни про кого из них мы не говорим “эмигрант”. Мы можем произнести английское слово “экспат”, можем сказать “иностранец”, но мы не говорим “эмигрант”. И даже непонятно про гражданина свободной цивилизованной западной страны: в какой момент, по какой причине мы бы начали называть его “эмигрантом”? Если же мы возьмем любую тоталитарную страну, будь то Иран, Ирак, Северная Корея, Белоруссия, то уроженец этой страны, находящийся в другом месте, находится в эмиграции. Почему? Потому что это тоталитарная страна, которая для своих граждан является концлагерем, которая обнесена колючей проволокой, и пересечение этой колючей проволоки означает для человека переход в другой статус. Этого нет в цивилизованных странах.

О России

[09.04.2005. “Эхо Москвы”]

Эта страна – часть меня, необходимая часть меня, без которой я не мыслю своего существования. Это та часть моей жизни, которая занимает значительную часть моих мыслей, и я – часть этой страны. Такое ощущение сопричастности у меня возникает с этой страной и не возникает с огромным количеством других стран, более счастливых, благополучных, богатых, сытых, и таких стран, в которых я предпочёл бы вести бизнес. Но моё место – здесь.

Почему я dolboeb

[11.05.2016. ЖЖ]

В 1996 году в интернете практически не существовало площадок, использующих логин пользователя в качестве публичного адреса URL. Даже крупнейший в ту пору веб-хостинг GeoPages (поглощённый Яхой и переименованный в GeoCities) присваивал страницам своих абонентов цифровые, а не буквенные адреса. Ники (они же юзернеймы, логины, имена пользователей) в ту пору предназначены были исключительно для приватного захода пользователей в свои личные кабинеты в разных системах, поголовно англоязычных. Они были известны только самому пользователю и бездушному американскому сервису. Доступ третьих лиц к этой информации не предусматривался.

В половине таких сервисов, придя туда в 1995-м, я успел бы ещё назваться anton. В остальных этот логин был уже занят моими тёзками. Можно было, конечно, использовать для тех же целей фамилию – но тогда пришлось бы запоминать, через сколько s я её написал, когда регистрировался в данной конкретной системе (у меня есть и паспорта, и кредитные карточки, где моя фамилия написана разными способами). Чтобы не морочить себе голову, я придумал некий универсальный логин, который был гарантированно свободен в любой англоязычной многопользовательской системе, поскольку на английском это слово является бессмысленным набором букв. Зато интуитивно совершенно понятно, как оно должно писаться латиницей. Так возник логин dolboeb, и в последующее пятилетие я с ним зарегистрировался в полусотне различных сервисов, платных и бесплатных. Везде он был предсказуемо свободен, как я и рассчитывал.

Когда в моей жизни появился ЖЖ, у меня и в мыслях не было, что он когда-нибудь станет моей главной публичной площадкой. Я зарегистрировался там в феврале 2001-го, просто чтобы протестировать новую и революционную по своим возможностям систему самопубликации. Писал всякие “lorem ipsum dolor sit amet”^[7], “The quick brown fox jumps over the lazy dog”, копипастил случайные отрывки из онлайновых статей – короче, тестировал HTML-вёрстку, чисто для собственного понимания функционала. Никакой потребности самовыражаться через эти посты у меня в ту пору не было: к тому времени я уже пять лет вёл свой блог “Вечерний Интернет” на московском хостинге, а попутно совмещал полдюжины главноредакторских и гендиректорских должностей в разных медийных стартапах и холдингах (“Лента. ру”, “Рамблер”, “МеМоНет”).

Когда случилось так, что ведение блога в ЖЖ меня увлекло и стало занятием регулярным (из-за простоты самопубликации по сравнению с ручной вёрсткой HTML и приятной подобравшейся компании коллег на этом хостинге), статус записок остался приватным. Мне совершенно не нужно было, чтобы здешние мои мнения и суждения кто-нибудь из пишущей братии начал вдруг цитировать как официальную позицию “Рамблера”, “МеМоНета” или “Ленты”. В этом смысле было очень даже хорошо и удачно, что журнал называется dolboeb: цитировать источник с таким адресом в качестве чьей бы то ни было официальной позиции рука действительно ни у кого не поднялась. Правда, уже в 2005 году по поводу одного из постов в моём ЖЖ случилось уголовное разбирательство в Головинском райсуде, и тогда уж коллеги из разных СМИ, освещавших процесс, не упустили случая повеселиться над названием иска… А когда спустя ещё несколько лет пришла пора регистрироваться в твитыре и фейсбуке, то ник, одноимённый этому ЖЖ, мне там уже не достался. Как и никакой домен с использованием этого имени: всё расхватали поклонники. Поэтому пришлось поменять последнюю букву. В твитыре, инстаграме и некоторых других сетях мой аккаунт называется dolboed. Именно под этим ником меня фолловят Путин с Медведевым.

Могут ли долбоёбы из РКН запретить слово dolboeb

[22.03.2017. ЖЖ]

Покуда я путешествовал, Роскомцензура вынесла предупреждение изданию “Эксперт-Урал” за цитирование моего ЖЖ и конкретно ника dolboeb. Почему так повезло именно “Эксперт-Уралу” – ума не приложу. “Яндекс. Новости” подсказывают, что таких предупреждений можно было бы вынести по меньшей мере 657 – столько заметок с упоминанием заветного ника dolboeb находится первым же запросом к базе новостного агрегатора.

Среди “нарушителей”, которых можно было бы привлечь ровно за то же самое, – государственные “Российская газета” и “Парламентская газета”, немецкий медиаконцерн Deutsche Welle, газеты “Аргументы и факты”, “Комсомольская правда”, “Московский комсомолец”, “КоммерсантЪ”, “Ведомости”, “Деловой Петербург”, “РБК daily” и “Труд”, журнал “Компания”, сайты “Газета. ру” и “Лента. ру”, агентства “РИА Новости” и “Интерфакс”, издание “Трибуна Общественной палаты” и сотни других партнёров агрегатора. Но случилось так, что доебались именно до “Эксперт-Урала”. Ибо главная отличительная особенность российской цензуры – полное отсутствие логики и здравого смысла в её решениях.

Речь тут, похоже, идёт не о политическом сыске, охоте на ведьм или попытке запугивания кого бы то ни было, – а просто сидит в козырном офисе Роскомцензуры на Китайгородском проезде какой-то долбоёб на казённой зарплате, которому нужно время от времени оправдывать своё бессмысленное торчание в этом служебном помещении, генерируя документооборот в соответствии с квартальными планами руководства. Там заранее расписано, сколько нужно вынести предупреждений в единицу времени, сколько сайтов заблокировать, у скольких СМИ отозвать регистрацию. Единственный смысл этой деятельности – в сдаче отчётов, подтверждающих, что планы руководства выполнены. Лучше б, конечно, эти говноеды в компьютерные игры там играли, как в гениальной повести Пелевина о буднях постсоветской бюрократии. Отчёты о проделанной работе получались бы не менее содержательны. Но, увы, Пелевин сильно идеализировал нашу действительность. В реальной жизни Роскомцензура обязана ради отчётности доёбываться до СМИ и сайтов, чем и занята.

Редакция “Эксперт-Урала” на этот наезд ответила очень юридически грамотным разбором, ссылаясь на ГОСТы по транслитерации, согласно которым русское слово “долбоёб” допустимо писать латиницей как dolboyob или dolbojob, а не так, как называется этот ЖЖ. Если в дальнейшем предупреждение поступит ещё какому-нибудь СМИ, можно попробовать использовать ту же ссылку на действующий ГОСТ Р7.0.34-2014 по транслитерации русского письма.

Но на самом деле в русском языке не может быть слова dolboeb, просто потому, что алфавитом русского языка является кириллица. Слова, написанные иным алфавитом, не могут рассматриваться как русские, потому что не существует ни одного словаря нормативного или ненормативного русского языка, по которому их можно было бы классифицировать. Нормы русского приличия недопустимо применять к иностранным словам, будь то бельгийский город Huy многократно упоминаемый Конфуцием китайский Hui или испанское слово huesos, означающее всего лишь “кости”. Хотя, если б чинуши из Роскомцензуры приняли это слово на свой счёт, они были бы недалеки от истины.

“Газета. ру”

[06.10.2008. ЖЖ]

Времена создания “Газеты. ру” я вряд ли когда-нибудь забуду. Это был первый в моей жизни стартап, и первый опыт менеджмента. До тех пор я свято убеждён был, что мой удел – создавать и продавать собственные тексты, а задача рулить чужим творчеством не отвечает моим внутренним потребностям и складу характера. Это, кстати, совершеннейшая правда. Ни в каком нормально функционирующем издании, будь то интернетовском или бумажном, я в качестве главреда нахер не нужен. Но тут надо сказать большое и отдельное спасибо Глебу Павловскому, угадавшему близкую мне нишу и подсказавшему мне то, о чём я сам прежде не догадывался. Что есть противопоказанная мне многолетняя менеджерская пахота главного редактора, рутинная и изнурительная, а бывает, в одноимённой должности, и совсем иная работа – творческая, взрывная, неповторимая и одноразовая: создание нового проекта с нуля. Придумывание ему названия, форматов, рубрикатора, пожеланий к движку и дизайну, формирование команды, поиск исполнителей и партнёров…

Сперва оказалось, что я всё это умею. Потом выяснилось, что я всё это люблю, и что мне всем этим интересней заниматься, чем сочинением собственных статей или любым иным видом руководящей работы. Так в декабре 1998 года определился род моих занятий на последующее десятилетие. Через полгода после запуска “Газеты. ру” я уже понимал, что и дальше стану повторять этот сценарий: пришёл, придумал, сделал, запустил, вывел на орбиту, пошёл что-то новое придумывать. Так оно и вышло. И все мои попытки соскочить со стартапной колеи – будь то в кресло президента “Рамблера” или на почётную пенсию Social Media Evangelist в компании <суп> – лишь подтверждали правильность поговорки про “не свои сани”.

Ваять с нуля стартапы – моя работа. И сегодня я снова занят тем же, что отнимало 17 часов в моих сутках в декабре 1998 года. И мне по-прежнему нравится этим заниматься. И я даже отчётливо представляю себе два ближайших проекта, которыми займусь сразу же после того, как “BFM.ru” заработает в полную мощность.

Об отдыхе

[04.07.2001. “IT-Daily.ru”]

Единственный способ отдохнуть – это сесть в первый попавшийся самолёт и улететь куда-нибудь, в такое место, где плохо ловится “БиЛайн”. Лечь там на камни, на берегу какой-нибудь Темзы, Адриатики или Атлантики, подставить лицо морскому ветру, слушать чаек и с тоской отсчитывать часы до обратного рейса.

О “Живом Журнале”

[15.03.2006. Разговорчики]

Когда я создавал ЖЖ, у меня на погонах было написано: генеральный директор и главный редактор “Лента. ру”, главный редактор холдинга, в который входит “NewsRu.com” и ещё некоторое количество… То есть я был ой какая публичная фигура. И когда я начал писать дневник, главное для меня было то, чтобы через этот дневник в мою жизнь никто не лез. То, что я имею сказать прессе, я имею сказать прессе. Для этого мне звонят, я даю комментарии – они выходят. А дневник – это “я пошёл”, “я поехал”, “я проснулся”, “я посмотрел кино”, “я прочёл книгу”… И не трогайте. Поэтому там нецензурное название, там есть запись: “Всё, что вы здесь прочитали, не надо обсуждать в СМИ, обсуждайте здесь – нажмите на comments и обсуждайте”. Приоритетом при создании ЖЖ для меня было оградить его от медийности. С тех пор прошло время, я утратил свои статусные позиции, и у меня уже нет этой проблемы – своим дневником я не могу уже поставить в неудобное положение какую-то корпорацию как её сотрудник, это уже без разницы. Сейчас медийность этого блога идёт своим чередом. Но я пишу свой журнал не для того, чтобы его хотело читать побольше народу. Человек пишет о том, куда он поехал, куда приехал, в какой стране он находится… Я не понимаю, кому это может быть интересно, кроме моей мамы, например.

Америка

[2008. ЖЖ]

До 35-летнего возраста я был абсолютно убеждён, что в Соединённые Штаты Америки не попаду никогда. Потому что для поездки в эту страну и израильтянину, и россиянину в ту пору необходимо было отстоять серию километровых очередей с интервалом в несколько недель: сперва взять/заполнить/сдать анкету, а потом проходить интервью. До знакомства с MP3-плеерами у меня была стойкая идиосинкразия к очередям, и представить себя отстаивающим часы на московском морозе или тель-авивской жаре, в толпе унылых сограждан на Новинском или крикливых арабских семей на ха-Яркон, я затруднялся начисто.

Но однажды, в конце 1999 года, с лёгкой руки друга моего Осколкова-Ценципера, французский журналист Пьер Доз взял у меня очередное интервью для газеты Le Monde (они у меня их брали несколько раз между 1998 и 2008 годом, и всегда примерно на одну и ту же интернетовскую тему). Интервью с большим портретом работы Сергея Дондуряна благополучно вышло в пятничном приложении к газете весной 2000 года, и там его прочли несколько ООНовских франкофонных барышень, которые тотчас же захотели вовлечь меня в орбиту своей деятельности. Поэтому они включили моё выступление в повестку пятого United Nations Television Forum, и заместитель генсека ООН по коммуникациям, некто Kensaku Hogen, прислал мне на номер “Ленты. ру” пригласительный факс, который я со спокойной душой проигнорировал, понимая, что в очередях за визой стоять не готов. Г-н Kensaku Hogen не унялся, и спустя ещё 3 месяца прислал новый факс, который постигла та же судьба. На 12–15 ноября 2000 года я со спокойной душой подтвердил участие в новосибирском фестивале “Интернить”, понимая, что Америки мне не видать, даже если Кофи Аннан лично будет меня звать на ланч, потому что визы нет, и я за ней не пойду.

Я недооценил возможности Объединённых наций по визовой поддержке. Пока я радовался жизни в Новосибирске, московский офис ООН поставил мне в загранпаспорт американскую визу и купил билет до Нью-Йорка. О чём сообщил мне по телефону изрядно охуевший шофёр Саша, как раз когда я собирался сделать spare в боулинге на Железнодорожной магистрали. Саша добавил, что вылетать из Москвы надо завтра. Я промазал по всем кеглям, извинился перед коллегами, что не смогу завершить партию, вышел на улицу, поймал такси и через пару часов уже летел в Москву. Назавтра, в некотором остолбенении от случившегося, я вылетел в Нью-Йорк.

Впечатление, которое произвели на меня огни большого города, описывать, наверное, нет смысла: оно для этого слишком банально. Вероятно, любой европеец, попав в густые небоскрёбные леса Манхэттена, испытывает одну и ту же смесь изумления, любопытства, тревоги, восхищения и сознания собственной здесь неуместности. В моём случае ситуация усугублялась неспособностью переварить сам факт, что я попал-таки в ту самую Америку, про которую до этого 35 лет кряду знал совершенно точно, что никогда здесь не окажусь. Практически, это было ощущение сродни попаданию на тот свет.

Но какой же может быть тот свет без обитателей потустороннего мира – людей, в прошлой жизни тебе близких, с которыми ты успел попрощаться навсегда при последнем расставании, а теперь вдруг выпала возможность снова свидеться. В Нью-Йорке я повстречал друзей институтской юности. А после выступления на Телефоруме отправился в Бостон, где в окрестностях Линна, штат Массачусетс, обитает моя многочисленная родня с отцовской стороны: три тёти с мужьями, три кузины и целый выводок племянников и племянниц. Все они покинули СССР в конце^[8]1980-х, покуда я путешествовал по Европе и собирал пожитки в Израиль. Все они расселились на берегу Атлантического океана, где мой живущий в Париже отец их регулярно навещал, а мне рассказывал истории про тамошний быт, которые мне трудно было как-то визуализировать, поскольку я Новой Англии не мог представить себе вообще никак.

Я приземлился в Логане под вечер, и встречали меня сестрички Катя и Маша, из России уехавшие школьницами. Теперь это были две прекрасные американские барышни в возрасте под^[9]27 и ростом выше меня. Оказалось, что Маша преподаёт философию в BU.edu, а Катя – художница, иллюстратор и компьютерный график. Они посадили меня в какую-то необъятных размеров машину и отвезли в Свомпскотт, где уже ждала вся остальная родня. С того самого вечера я перестал воспринимать Америку как аналог загробного мира на Земле и начал ощущать её вполне себе нормальной страной, не меньше России и значительно больше Израиля приспособленной для проживания высших приматов.

Жизнь в Новой Англии сильно отличается от московско-нью-йоркской муравьиной мельтешни, толпы и суматохи. Люди там живут в основном в отдельных домах, с участками, как на Рублёвке, только без ментов и ВОХРы на каждом шагу. При этом никому не приходит в голову запирать оставленную на улице машину. В местной газете Swampscott Reporter публикуются новости о том, как героические пожарники в течение нескольких часов снимали с дерева сдуру залезшую туда кошку, и о том, как в еврейском общинном центре полным ходом идёт подготовка к дебатам Kabbalah and Eros: Spirituality and Sexuality с участием одного из полудюжины местных раввинов (при населении в 12 000 человек Свомпскотт насчитывает 5 синагог – больше, чем я их знаю в Москве, – хотя ни одного религиозного еврея мне там ни разу встретить не удалось; чаще синагог тут попадаются лишь похоронные конторы). Дорога от дома до торгового центра на Vinnin Square идёт через гольфовые поля. Говорят, по соседству, в Marblehead, купил себе дачу М.С. Горбачёв, и его даже видели в местном рыбном ресторане “Антонио”, на скале над океаном, а в многочисленных синагогах он то и дело выступает с лекциями для односельчан о международном положении (я не шучу, это есть в анонсах Marblehead Magazine). Чуть северней находится Салем, знаменитый своими ведьмами и “Домом с семью фронтонами”. А на меня из окрестностей самое сильное впечатление произвёл католический (ирландско-итальянский) городишко Нахант, на островке в океане, соединённый с материком с помощью насыпной дамбы с двухполосным шоссе. Половину площади острова занимает кладбище: мужчины городка долго любили отправиться за океан на какую-нибудь мировую войну и вернуться оттуда в гробу со всеми воинскими почестями. В последние полвека, впрочем, их потомки подались в лавочники, и умирают там в основном от старости, причём редко и неохотно. О каждом умершем местная газета печатает некролог – не за деньги родных, как в Израиле, а вполне себе редакционный материал для модной в американских газетах рубрики Obituaries.

За пару дней освоив навыки жизни в Свомпскотте, я по приезде в Россию сразу же выправил себе в загранпаспорт трёхлетнюю американскую мультивизу через юридическую службу одного местного концерна, ныне уже слитого и поглощённого. Оказалось, что для этого не требуется вообще никаких собеседований, достаточно знать правильных людей и заручиться нужными бумажками. Дело, впрочем, было за 8 месяцев до падения Близнецов. Но виза моя служила мне верой и правдой до самого 2004 года, невзирая на все устрожения въездного режима. Когда она закончилась, я в интернете забронировал интервью в консульстве в Восточном Иерусалиме и за пару часов получил в израильский паспорт мультивизу до 2016 года. По которой и предполагаю сегодня въехать в США через Атланту, штат Джорджия.

В этом месте я вынужден прервать рассказ об Америке по той же самой причине, по которой раньше его тут начал: пора туда лететь.